Взаимоотношение психики человека и животного.

В первой части моей книги я опишу возможно полнее мой способ дрессировки, коим мне удалось достигнуть таких результатов, которые не были достигнуты общепринятыми способами. Полагаю поэтому, что мой способ заслуживает внимания, и особенно в виду того, что мне не приходилось нигде больше встречать применения таких приемов дрессировки, как мои. Они созданы и разработаны мною. И мне хотелось бы, чтобы они сделались достоянием общества и послужили бы ко благу человека как практическими результатами, к которым они приводят, так и теми интересными теоретическими выводами, которые из них вытекают.

Но мой способ есть способ живой; чтобы вполне усвоить его, нужно бы работать вместе со мной, изо дня в день наблюдая животное и методически действуя на него. Я боюсь, что изложенный в виде короткого сухого описания, он не будет понят в достаточной степени. А потому я решаюсь помимо, более или менее краткого систематического изложения метода, поместить в этой книге и целый ряд подробностей, мелких фактов, различных случайностей, протоколы опытов, а также мои мысли по поводу их и т. п. Иногда я буду делать большие отступления в сторону. Но все это, в конце концов, будет направлено к одной общей цели. Пусть читатель как бы сам присутствует при моей работе, и пусть из этих подробностей и второстепенных фактов он восстановляет для себя полную картину моего метода.

Начну рассказом о том событии моего детства, которое толкнуло меня к тому, чтобы большую часть моей жизни посвятить миру животных.

Я воспитывался в московской военной гимназии (впоследствии кадетский корпус). У нас, воспитанников, была любимая собачка «Жучка», с которой мы ходили на стрельбу, играли на плацу и кормили ее, уделяя кое-что из своего казенного стола. Дядька наш завел себе другую собаку, а нашу как-то обварил кипятком. Мы, воспитанники, в числе восьми человек, собрались на совет, решили отомстить дядьке и присудили принадлежащую ему собаку к смертной казни через повешение. Кинули между собою жребий, кому привести в исполнение приговор. Жребий пал на меня. Подманив предательски собаку к себе и накинув на нее петлю, я повел ее в сарай. Собака, помахивая . хвостом, доверчиво пошла за мной. Перекинув конец веревки через балку, я начал ее тянуть. Хрип собаки, какой-то незнакомый мне страх, заставил сильно биться мое сердце. Холодный пот выступил у меня на лбу. Я чувствовал, что совершаю что-то необыкновенное, что-то из ряда вон выходящее. Мысли мои проносились в голове одна за другой. Имел ли я право отнимать жизнь, которую не давал? Почему я так волнуюсь, что скажут товарищи? Я трус? Нет! «Но честь мундира», жребий, все это заставило меня крепче зажать в руке веревку и сильнее ее тянуть к низу. Не глядя на собаку, я сделал над собою усилие и сразу потянул веревку. Тяжесть дрыгающего тела, хрип собаки, сильно бьющееся мое сердце, дрожь всего тела, мысль, что я совершаю преступление, – все это заставило мою руку выпустить веревку. Тело упало. У меня как будто что-то внутри оборвалось.

В этот миг я полюбил умирающую собаку. Первая мысль была скорей прекратить ее страдания, т. е. добить. «Бедная! Она сейчас мучается, скорей, скорей». Я хватаю первый попавшийся на глаза камень и, не глядя, бросаю в собаку. Глухой удар во что-то мягкое, я с ужасом оборачиваюсь и смотрю на собаку. Полные глаза слез, с выражением страдания и глубокой тоски, укоризненно, кротко смотрят на меня, как бы спрашивая: «За что? Что я тебе сделала?» Ноги мои подкосились, и я упал без чувств. Когда я очнулся, то уже лежал в нашем лазарете (заболел нервной горячкой). Первое, что я увидел у подошедшего ко мне фельдшера, это глаза собаки страдальческие, укоризненно вопрошающие. Куда бы я ни смотрел, всюду видел эти тоскливые печальные глаза. С тех пор я понял, что и животные, также как и мы, люди, любят, страдают, радуются и наслаждаются. Я понял, что они такое же имеют право на жизнь, как и мы. На мое счастье, камень, брошенный мною, попал в глину. Собака осталась жива и потом по-прежнему доверчиво подходила ко мне, помахивая хвостом. Ее ласки еще больше заставляли мучиться мою совесть. С тех пор со мной случился полный переворот: я ни одного животного не пропускал мимо себя без особого к нему внимания и даже уважения. Я узнал тогда то, чего люди обычно не знают. Человек, царь земли, в своей гордости не желает снизойти к животным и принудить себя хоть немного понять их. Между человеком и. животным вечное недоразумение.