ПРОФИЛАКТИКИ РАННЕГО АЛКОГОЛИЗМА

Вполне очевидна чрезвычайная опасность алкого­лизма, в особенности в его ранних формах, поэтому нет

нужды специально обосновывать общегосударственную значимость действенной профилактики этого явления. Разумеется, при разработке принципов профилактики необходимо постоянно учитывать данные психологии, что делается, однако, далеко не всегда.

Возьмем, например, такой важный участок работы, как антиалкогольная пропаганда. Внешне сейчас дело обстоит, казалось бы, совершенно благополучно. Массо­выми тиражами выходят брошюры, снимаются научно-популярные фильмы, ведутся просветительные беседы по радио и телевидению. И все же эффект пропаганды остается весьма низким. Что же касается больных ран­ним алкоголизмом, то, по их словам, они либо вовсе не встречались с антиалкогольной пропагандой, либо она не произвела на них никакого впечатления. Чем же объясняется такое положение?

Среди прочих причин (стереотипность приемов воз­действия, нерегулярность усилий, игнорирование воз­растной специфики аудитории и др.) можно отметить и следующие психологические моменты. Почти каждый автор популярной статьи или брошюры по проблемам алкоголизма стремится поразить воображение читателя как можно более отталкивающими примерами пагубно­сти пьянства — «тракторист М. в пьяном виде задавил трехлетнюю девочку», «гражданин К., будучи пьяным, после ссоры, возникшей из-за пустяка, выстрелом из охотничьего ружья тяжело ранил своего друга» и т. п. Эти примеры, естественно, вызывают единодушное осуждение, но чаще не пьянства, не выпивки, а трак­ториста М. или гражданина К. Осуждение порой дохо­дит до крайних мер («расстреливать их всех»), однако минует главный, кардинальный психологический факт, состоящий в том, что ни тракторист М., ни гражданин К. не родились такими, но прошли какой-то путь, часто достаточно долгий и сложный, прежде чем совершили связанное с пьянством преступление, что они не исключение, а подтверждение жесткой логики этого пути, его в известной степени психологической прину­дительности, и, следовательно, каждый, именно каждый (я, мой сын, брат, друг), кто вступает или тем более уже стоит на нем, подвергает себя грозной опасности прий­ти к таким же результатам. Так впечатляющий эпи­зод, выхваченный из жизни, оставляет закрытыми для широкой публики извилистые лабиринты, подходы к нему, порождая дружное (даже среди пьяниц) осуж-

дение случившегося, но не понимая его корней, его прин­ципиальной возможности при определенных условиях для любого из окружающих.

Отметим еще один характерный момент антиалко­гольной пропаганды, связанный на этот раз не столько с попытками вызвать моральное осуждение, сколько с попытками запугать возможными, прежде всего для здоровья человека, последствиями пьянства. В брошю­рах и просветительных беседах вам опишут и покажут на красочном плакате печень, сердце, мозг больного алкоголизмом, расскажут о том, как от рюмки водки нарушается координация движений, работоспособ­ность, сообразительность и т. п.

Однако и такое воздействие оказывается малоэф­фективным. С психологической точки зрения это можно объяснить не только отчуждением результата от процес­са, о котором мы говорили выше («это у алкоголика С. скукожилась печень, а у меня этого, конечно, не будет»), но и другой важной причиной. Дело в том, что все эти воздействия направлены к одной и, разумеется, очень важной цели — доказать, что пить плохо. Авторы пола­гают, видимо, что, будучи основательно напуганным «ужасами» алкоголизма, человек воспротивится пьян­ству. Однако психологи знают, что только негативные стимулы, только «мотивы избегания» не могут сколь-нибудь длительно и эффективно определять сложное жизненное поведение и нужны, следовательно, помимо негативных те позитивные элементы, перспективы, цели, мотивы, ради которых необходимо подвергнуть себя ограничению и сказать себе «нет». Иными словами, наглядно показывая, почему пить плохо, антиалкоголь­ная пропаганда не говорит совсем или говорит пока крайне невнятно, неубедительно, общими фразами о том, почему хорошо не пить, почему трезвеннический образ жизни во всех отношениях превосходит образ жизни злоупотребляющих алкоголем людей. Наличие таких позитивных идеалов трезвости особенно важно для молодежи, для которой, скажем, ценность здорового функционирования печени выглядит как далекая аб­стракция, и сколько бы пропаганда ни запугивала па­губностью пьянства, ее эффект без реальных, привле­кательных, доступных восприятию и пониманию под­ростка примеров превосходства трезвости над пьянст­вом будет незначительным.

Большие перспективы открывает применение психо-

логии и в деле помощи медицине — в работе с теми, кто обращается за помощью к наркологам (а как пра­вило, это люди с уже далеко зашедшими, запущенными формами болезни). Психология накопила достаточно большой опыт в диагностике умственных нарушений, в разработке действенных методов психокоррекции (об одном из них — формировании установки на трез­вость — речь шла выше), в определении степени и фор­мы личностной деградации и во многом другом. Однако следует сразу предупредить, что алкоголизм — крайне опасное и далеко не во всех случаях излечимое психи­ческое заболевание, поэтому если усилия психологов поднимут реальную среднюю эффективность лечения * даже в 2—3 раза, то общий результат будет выглядеть все же скромным в сравнении с тяжестью и размерами трагедии алкоголизма. Разумеется, речь идет не об абстрактных числах и процентах, а о людях, их судь­бах, и потому каждый вызволенный человек достоин любых усилий, но если говорить о главной точке прило­жения психологии в пресечении зла, то, очевидно, разви­тые формы алкоголизма таковой точкой не являются.

Тогда, может быть, надо искать ее в начальных формах болезни и сразу приниматься за лечение? Имен­но к тому сводятся многие распространенные модели профилактики развития алкоголизма. Согласно этим по своей сути сугубо медицинским моделям, чем раньше мы выявим признаки алкоголизма, тем эффективнее, с большей вероятностью сможем остановить процесс развития болезни (по аналогии с каким-либо соматиче­ским страданием: чем раньше мы выявим и начнем ле-

чить, например, туберкулез, тем больше вероятность избавления от недуга). Между тем эта модель психо­логически несостоятельна. Ранние стадии, что отмечают и сами клиницисты, нередко значительно менее подвер­жены лечению, чем стадии развернутые. Психологиче­ски этот парадокс вполне объясним: человек еще не вы­шел из состояния «восходящего», «самодостаточного» пьянства, не столкнулся во всей жесткости с опусто­шающими жизнь и душу последствиями алкоголизма. Как правило, он вовсе не считает себя больным алко­голизмом и в целом доволен собой и своим образом жиз­ни. Мало будет толку, если мы обратимся со своей помощью и к так называемым привычным, «бытовым» пьяницам, у которых нет еще признаков болезни. Они, как показывает опыт, с благородным гневом отвергают даже намеки на возможность их дальнейшего падения.

Так где же тогда основная точка приложения пси­хологии в противодействии алкоголизму?

Точка эта находится вне алкоголизма. Пора осо­знать, что, говоря о борьбе с алкоголизмом, следует иметь в виду в качестве главного объекта борьбы вовсе не «алкоголика» и даже не алкоголизм как таковой. Бороться с алкоголизмом — значит бороться с его исто­ками, пресекать причины его возникновения, в том числе причины социально-психологические, уводящие чело­века из мира реального в мир иллюзорный. Главное внимание при этом надо уделять тем периодам жизни человека, когда он еще далек от тяги к вину, когда образуется его личность, круг его нравственных интере­сов, способы и стиль достижения намеченных целей. Иначе говоря, следует начать с психологических и соци­ально-психологических причин, истоков алкоголизма как аномалии формирования личности, а не сосредото­чивать все усилия исключительно на борьбе (подчас заведомо бесплодной) с его многочисленными послед­ствиями.

Но здесь, найдя уже, казалось, искомую точку, мы сталкиваемся с еще одним важным открытием. Эти психологические причины, истоки имеют отношение да­леко не только к алкоголизму. Алкоголизм — одно из многочисленных последствий, вариантов действия этих причин. Скажем, человек не может отделить желаемое от реального, нетерпелив к необходимости сколько-нибудь отсрочить выполнение своих прихотей. Этот изъян при сопутствующих отягощенных условиях может

10 Б С Братусь273

одинаково послужить толчком и к неврозу, и к противо­правным действиям, и к частому употреблению спирт­ных напитков, способному в дальнейшем перерасти в пьянство и алкоголизм. Тем самым психологические причины, на которых следует сосредоточить внимание для пресечения алкоголизма, во многом не специфичны по отношению к нему; они могут порождать целый круг аномальных явлений, в том числе и не связанных с болезненным пристрастием к вину.

Такое открытие лишь на первый взгляд может пока­заться уводящим слишком далеко от вопросов алкого­лизма. На деле оно обнаруживает принципиально новые подходы к решению этих вопросов и во многом объяс­няет, почему столь малоэффективными оказывались до сих пор привычные методы профилактической работы. Оно возвращает нас к той важнейшей проблеме, кото­рой посвящена по сути эта книга,—проблеме поиска и исследования общих корней личностных аномалий, которые в случае своего роста могут дать начало разно­образным ветвям и сплетениям аномального развития. Мы же заняты главным образом тем, что рубим ветви, и не мудрено поэтому, что, перекрыв многие каналы рас­пространения алкоголя, столкнулись с резким увеличе­нием потребления других наркотиков, с распростра­нением токсикомании и др., ибо корень — стремление к суррогатной, иллюзорно-компенсаторной деятельно­сти — остался невырванным. Пора наконец переходить от «аварийной», перевоспитывающей политики (когда мы с опозданием реагируем на уже возникшие явле­ния, будь то алкоголизм, наркомания или появление асоциальных групп подростков) к политике активной, формирующей, организующей свои результаты. Но пока мы прогнозируем лишь строительство заводов и элек­тростанций, уровень образования и число специали­стов, а «строительство» собственно души человече­ской остается, скажем прямо, бесхозным. Точно изве­стно и записано в инструкциях, что должен знать ребе­нок, кончая первый класс школы, какие усвоить арифметические действия и грамматические правила, но каковы должны быть конкретные «нормативы» его ста­новящейся души, оказывается на деле толком неизвест­ным ни педагогам, ни родителям. Стоит ли после этого удивляться тем сюрпризам, которые преподносят нам вчерашние первоклассники, став подростками и юно­шами?

ЛА

Изучение историй жизни больных ранним алкого­лизмом показывает, что серьезное неблагополучие воз­никает уже в младшем школьном возрасте. Необходи­мо поэтому обратить особое внимание на этот период, поскольку им во многом (хотя, как мы увидим ниже, не исключительно) ограничены возможности профилак­тики раннего алкоголизма, ибо он потому и ранний, что развивается в подростково-юношеском возрасте, т. е. следующем непосредственно за младшим школьным.

Мы уже обсуждали выше, почему у будущих пациен­тов происходили неудачи в осуществлении ведущей для младших школьников учебной деятельности, как в ре­зультате этого ущемлялись самооценка, самоуважение ребят, как отделялись, выпадали они из школьного коллектива, как миновала их внешкольная воспита­тельная работа и как поэтому при наступлении подрост­кового кризиса и соответствующего переходного потреб-ностного состояния без особых раздумий в качестве наиболее подходящего предмета новых возрастных потребностей выбирали они «уличную» компанию, в ко­торой обязательным, существенным, а затем и стержне­вым моментом групповой жизни становились регуляр­ные выпивки со всеми вытекающими отсюда послед­ствиями вплоть до возникновения алкогольной болезни.

Можно ли было, однако, избежать такого поворота событий, можно ли было разорвать взаимосвязанную, плотно пригнанную цепь социально-психологических причин и следствий, приведших детей к катастрофе, и повернуть в какой-то момент их развитие в благо­получное русло? Безусловно, можно. Для этого надо проанализировать, просмотреть весь путь аномального развития, обнаружить его ключевые моменты и звенья, попытаться скоррегировать их и сделать так (в соци­альном и психологическом планах), чтобы впредь они не были камнем преткновения для новых поколений детей. В этом, собственно, вся суть социально-психоло­гической профилактики, призванной оградить подраста­ющую смену, общество от пагубных для личностного здоровья путей *. Заметим, однако, что эти ограждения

* К сожалению, психология слишком долгое время использовала по преимуществу констатирующие методы, статичную регистрацию тех или иных результатов, выраженных, ставших отклонений. В сто­роне оказалось наиболее ценное для теории и практики — анализ процесса аномального развития, который привел к данному резуль­тату, его пнутренние составляющие и механизмы. Область патоло-

10 *275

не смогут стать сами по себе гарантами личностного здоровья. Образно говоря, они подготавливают и обо­значают место той строительной площадки, на которой предстоит еще возвести здание личности, контуры ее основных ценностей и идеалов. Таковое возведение — прямая задача уже иного процесса — процесса воспи­тания и самовоспитания, который тесно взаимосвязан, взаимопереплетен с психопрофилактикой, но отнюдь не тождествен ей.

Рассмотрим теперь некоторые примеры психопро­филактических действий. Сначала о детях, у которых ухудшение учебной деятельности было связано помимо семейного неблагополучия с астеническими состоя-ниями, нарушениями работоспособности, повышенной нервной и психической утомляемостью, лабильностью и др.* Во-первых, необходимо специальное, особое вни­мание режиму труда и отдыха таких школьников, воспи­тание соответствующих привычек и навыков, оказание им, особенно на первых, постановочных этапах, органи­зующей помощи в учебе. Во-вторых, существенным

гии предстала тем самым изолированной от повседневной реальной жизни, не соединенной с ней множеством взаимопереходов. В итоге — задача научно обоснованной профилактики психических отклонений, которые по мере урбанизации имеют тенденцию к угрожающему нарастанию, оказалась по сути даже толком не поставленной в пси­хологии. В прикладном плане все ограничивается пока однодневными решениями, часто житейскими советами и консультациями, космети­ческими мерами, тогда как необходимы разработка стратегии, выде­ление узловых точек деформации и получение хотя бы гарантий научной состоятельности коррекционной и психопрофилактической политики в стране. Лишь в этом случае данные и прогнозы психоло­гии наконец найдут (должны найти) отражение в крупных, долго­срочных социальных программах как региональных, так и общегосу­дарственных (может быть, в ряде случаев и межгосударственных, в таких областях, например, как охрана окружающей среды, формиро­вание нового экологического сознания и мышления и др.). Заметим, что необходимость ранней, упреждающей профилактики все более четко осознается и на Западе. В выводах Национального института алкоголизма США она метафорически выражена в следующем во­просе: «Тратя столь много усилий и средств на спасение утопающих, которых несет река, не пора ли поинтересоваться, где же они в нее прыгают?» ¹⁹

* Специально обратим внимание на то, что количество детей, испытывающих стойкие затруднения при обучении, весьма велико. По данным клинико-психологических исследований, оно составля­ет от 5 до 11 % ^2Q. Это совпадает и с мировой статистикой. По данным ВОЗ, до 10 % детей страдают пограничными формами интеллекту­альной недостаточности ^2]. Что же касается контингента колоний, спецшкол, специальных ПТУ, то там число подобных детей возрастает до 50—60 % ²².

направлением профилактики является изменение оце­нок их личности. Оценки эти нельзя (как это, к сожале­нию, обычно делается) жестко связывать только со школьными отметками. В-третьих, для подобных детей существуют особые школы (лесные школы, школы при специальных детских санаториях, школа-интернат при Институте дефектологии АПН СССР и ряд других по­добных школ, классы индивидуального обучения и др.) с соответствующим индивидуальным подходом, с сокра­щенным временем уроков, с более растянутой по срокам программой обучения, которая, однако, в целом совпа­дает с программой общеобразовательной школы (на­помним, что речь идет пока не об олигофренах или детях, перенесших достаточно серьезное поражение нервной системы — о них чуть позже, а о детях с той или иной, часто весьма стертой, церебральной недостаточно­стью) . Учет этих требований, в особенности своевремен­ный перевод, даже на короткое время, в такие школы, оказывается крайне важным для развития подобных детей, поддержания их должной самооценки, профилак­тики отклонений личности. Приведем в качестве при­мера одно из наблюдений, заимствованное из работы Т. А. Власовой и М. С. Певзнер ²³.

Женя К., 10 лет, был направлен на медико-педагогическую кон­сультацию из-за явной недисциплинированности: дерется с детьми, не подчиняется педагогу, срывает уроки. Резко снижена успеваемость. В последнее время пропадает весь день на улице и, находясь среди. старших по возрасту детей, усваивает от них дурные привычки. Домашние условия неблагоприятные. Отец пьет, не уравновешен в общении с членами семьи.

При исследовании в медико-педагогической консультации выяви­лось, что у мальчика в целом сохранна интеллектуальная сфера и что трудности в поведении и обучении были обусловлены вторич­ными характерологическими изменениями, которые появились в ре­зультате ослабленности, утомляемости ребенка, неблагоприятных условий, создавшихся для него в школе и семье. Женю направилина 6 месяцев в лесную школу, где был специальный режим, организую­щая помощь, индивидуальный педагогический подход, общеукре-пляющее лечение. В результате мальчик окреп, стал спокойнее, повы­силась его работоспособность, были восстановлены основные пробе­лы в школьных знаниях, и, что самое главное, у него появился инте­рес к учебе, к занятиям. По возвращении в прежнюю школу был взят на учет школьным врачом. По катамнестическим сведениям, ребенок через полтора года повторно был направлен в лесную шко­лу. Все это дало возможность стать Жене успевающим учеником, вы-равнять его отношения с другими, его поведение и характер.

Еще одним путем профилактики, в равной степени важным не только для рассматриваемого, но и для всех

контингентов неблагополучных детей, является вовле­чение их в такого рода внешкольную, внеучебную деятельность, в которой могли бы проявиться их способ­ности, душевные качества, где бы они могли получить одобрение, знаки внимания, уважение окружающих ребят и взрослых.

На анализе последнего направления мы особо оста­новимся ниже, а пока перейдем к тем пациентам, кото­рые выросли в неблагополучных семьях и у которых выявилась более серьезная, чем в предыдущей группе, резидуальная органическая патология или даже была констатирована олигофрения, часто в'степени легкой дебильности. Отправленные в массовую школу, эти дети неизбежно начинали серьезно отставать в учебе со всеми вытекающими отсюда психологическими послед­ствиями. Отставание это, однако, было вызвано не только повышенной утомляемостью и лабильностью, как в предыдущей группе, но и общим снижением уровня мышления, его сугубо ситуационной структурой и по сути дела принципиальной невозможностью овладения программой общеобразовательной школы.

Значимой мерой профилактики в этом случае явля­ется своевременный перевод таких детей во вспомога­тельную школу для умственно отсталых, где в значитель­но удлиненные сроки (8 лет) они овладевают програм­мой начальной массовой школы, получают профессио­нальную подготовку по несложным видам труда в про­мышленности, бытовом обслуживании и сельском хо­зяйстве. Практика показывает, что эта мера значитель­но сокращает вероятность асоциального развития таких детей. Психологи справедливо связывают это с удовлет­ворением возрастных потребностей детей в самоуваже­нии, в одобрении, которые постоянно фрустрируются в массовой школе, ибо в массовой школе такой ребенок все время терпит неудачи в учебе, тогда как во вспомо­гательной — он рядовой ученик в коллективе таких же, как он, ребят.

В этом отношении весьма показательна работа Л. Н. Поперечной и С. Я. Рубинштейн ²⁴. Ими были изу­чены две группы детей, перенесших в раннем возрасте органические поражения головного мозга. В первую группу вошли те ученики массовой школы, которых в свое время психологи и педагоги рекомендовали перевести во вспомогательную .школу, но их родители категорически воспротивились такому переводу. Ко вто-

рой группе были отнесены те, кто был вовремя пере­веден во вспомогательную школу. Полученные спустя шесть лет катамнестические сведения показали следую­щее. Вошедшие в первую группу, как и следовало ожи­дать, длительно не успевали в массовых школах со все­ми вытекающими отсюда последствиями. Многие из них в подростковом возрасте без сожаления бросали школу и сбивались на путь асоциального поведения, пьянства, оказывались в исправительно-трудовых колониях. Во второй группе оказалось гораздо больше юношей и де­вушек с положительной направленностью личности. Они работали, самостоятельно жили, строили собствен­ные семьи. Авторы описывают случаи, когда стойкая положительная направленность наблюдалась даже у тех, кто после окончания школы-интерната вынужден был жить в одной квартире с родителями-пьяницами. Согласно данным этого исследования, решающую роль в возникновении отрицательной направленности лично­сти у первой группы сыграла именно длительная неуспе­ваемость в школе, т. е. неуспех в основном виде деятель­ности. Во второй же группе, напротив, успехи в учебной и трудовой деятельности способствовали формированию положительных интересов и ценностей, положительной направленности личности.

Меры психопрофилактики раннего алкоголизма, конечно, не ограничиваются лишь применением их к неблагополучным детям, отягощенным той или иной органической недостаточностью. Существуют в «группе риска» и такие дети, у которых не выявляется органиче­ской недостаточности и наследственной отягощенности. Однако обычно эти случаи характеризуются выражен­ной, так называемой педагогической запущенностью, отсутствием должного родительского надзора, заменой воспитания наказанием и т. п., в результате чего ребе­нок также выходит на рубеж подросткового возраста отчужденным от школьного коллектива и ведущей учебной деятельности со всеми рассмотренными выше опасностями данного положения. Необходимо, следова­тельно, и в этих случаях применять действенные меры профилактики, среди которых следует выделить органи­зующую помощь в учебе, отсутствие жесткой связи между оценками успеваемости и оценками личности, вовлечение во внешкольную воспитывающую дея­тельность. Последняя, как уже подчеркивалось, явля­ется важнейшим элементом психопрофилактики ран-

него алкоголизма, причем осооенно возрастает ее значе­ние на решающем для большинства наших пациентов подростковом рубеже.

Следует поэтому подробнее остановиться на пси­хологических принципах вовлечения «трудных» детей в воспитательный процесс. Но прежде хотелось бы обра­тить внимание на то, что определенные неспецифические психопрофилактические аспекты надо всегда иметь в виду воспитателям тех детей, которые в целом выглядят вполне благополучными, лишены наследствен­ной недостаточности, изолированы от возможности употребления алкоголя — словом, не вызывают опасе­ний относительно их будущего трезвого образа жизни. Мы видели, что болезненная привязанность к алко­голю (как, впрочем, и любому другому наркотику) формирует установку на немедленное удовлетворение потребностей при малых затратах усилий, импульсив­ные способы действия, неумение опосредствовать свое поведение, избегание ответственности за совершаемые поступки, игнорирование необходимости отделить воз­можное от желаемого и т. п. Необходимо помнить, однако, что определенные зачатки этих черт могут быть присущи любому непьющему человеку, и в таком слу­чае вовлечение в регулярное алкогольное действо усили­вает, доводит их до крайности, опасного гротеска. Подобно тому как в организме присутствуют вирусы едва ли не всех болезней, так и в организации пси­хики могут быть зачатки склонности к иллюзорно-компенсаторным действиям, степень выраженности ко­торых составляет, если угодно, степень латентного пси­хологического риска, психологической предрасположен­ности к возникновению в случае знакомства с нарко­тиком тяги к нему. Важно поэтому заранее открыть воспитаннику способы полноценного, мужественного, «посюстороннего» отношения к конфликтам, неудачам, поражениям и другим негативным периодам жизни, с которых порой начинается уход в ирреальный план у взрослого человека, т. е. умение терпеть, ждать, откла­дывать получение привлекающей награды, разводить реальные и идеальные цели и т. п. Закладывая эти умения, обсуждая возможные трудности жизни и до­стойные способы их преодоления, мы тем самым закла­дываем и определенный психологический иммунитет к возникновению в будущем наркоманических соблаз­нов.

Этот момент наряду с привитием алоцентрической, просоциальной ориентации является важной составля­ющей психопрофилактики алкоголизма, точнее сказать, общей психопрофилактики аномального развития личности, частной, но, пожалуй, наиболее опасной и зло­качественной формой которого является алкоголизм.

Перейдем теперь к изложению психологических принципов воспитательной внешкольной работы с под­ростками «группы риска».

Появление новых свойств и новой направленности личности взамен старых возможно только в ходе раз­вития соответствующей новой деятельности, а никак не путем одного, пусть самого проникновенного, пропо­ведования новых взглядов и интересов, не путем одних нравоучений и нотаций. Напомним, что свойства лич­ности всегда деятельностно опосредствованы. Не будучи порождены соответствующей деятельностью, они пред­ставляют всего лишь пустую декларацию.

Здесь необходимо подчеркнуть следующие моменты, связанные с обоснованной выше (гл. II) развернутой схемой движения деятельности, в которой выделяются три зоны: 1) потребностное состояние, выбор пред­мета; 2) закрепление предмета в качестве мотива, моти-вообразование; 3) преобразование деятельности. Мы говорили о том, что предмет, который будет адекватен потребностному состоянию, характеризующему под­ростковый кризис, и который имеет большую возмож­ность быть выбранным среди прочих, должен отвечать стремлениям подростка к взрослости, собственной зна­чимости и в то же время к личному, теплому, интимно-, личностному общению. Наибольшей вероятностью стать таким предметом обладает группа сверстников при наличии: 1) теплоты, тесных личностных связей и обще­ний; 2) общего дела, объединяющего группу, общих целей, задач, общих врагов и друзей; 3) атрибутов взрослости, собственной значимости; 4) элемента «осо-бости», порой тайны, превосходства над другими подоб­ными группами, некоторой экстремальности групповой деятельности, субъективного восприятия ее как чего-то небудничного, доселе небывалого. Жизнь подростков «группы риска» складывалась так, что в качестве такой группы они выбирают «уличную» компанию и, что важ­но, в дальнейшем остаются в ней, закрепляются в зоне ее влияния, претерпевая вместе с ней изменения в сторо­ну асоциальности.

Чтобы «переопредметить» те потребности, которые находили свое удовлетворение в асоциальной деятель­ности, и тем самым положить начало построению новой цепи деятельности, призванной заменить, вытеснить прежнюю, асоциальную, необходимо учитывать специ­фику не какой-либо одной, а всех указанных этапов, зон, их взаимопереходов и взаимосвязей. Так, напри­мер, очень часто приходится мириться с тем, что пред­меты, мотивы, которые выбираются в первой и закре­пляются во второй зоне движения деятельности, ока­зываются по многим своим характеристикам еще дале­кими от тех, которые мечтает видеть воспитатель у своих воспитанников. Желаемые мотивы, как правило, могут появиться лишь в результате длительного и сложного воспитательного процесса, в то время как первые выбо­ры играют нередко роль крючка, приманки, для того чтобы вовлечь подростка в новый коллектив, в сферу воспитательного воздействия. Непонимание этого мо­мента сплошь и рядом приводит к тому, что от трудно­го подростка сразу требуют примерного поведения и похвальных мотивов. Это обычно кончается тем, что такой подросток не принимает эти требования и, не чувствуя их внутренней необходимости, так или ина­че уходит из поля влияния воспитателя, причем уходит, как мы знаем, нередко в асоциальную «улич­ную» компанию, которая, как это ни парадоксально, оказывается в данной ситуации куда более педагогиче­ски мудрой, ибо отвечает определенным возрастным потребностям подростка (например, потребности в не­формальном, дружеском общении) и поначалу предъяв­ляет новичку понятные и посильные для него требова­ния. Следует помнить, что если не создать ребенку адекватные формы реализации его возрастных потреб­ностей, то сами эти потребности не исчезнут, а будут искать иные формы реализации, не исключая откло­няющихся и асоциальных. Таким образом, воспитание должно вобрать в себя реальную жизнь ребенка, а не быть чем-то внешним, навязанным по отношению к этой жизни. Дилемма, стоящая здесь, достаточно остра:

либо воспитание, с опорой на реальные возрастные по­требности, будет вести за собой развитие личности, либо это развитие пройдет своим стихийным ходом мимо ор­ганизованного воспитания со всеми присущими стихии последствиями.

Любой из перечисленных выше притягательных для

подростка атрибутов дружеской группы не является сам по себе хорошим или плохим. Все зависит от того, каким содержанием он наполняется. К сожалению, однако, приходится встречаться с тем, что во многих педагоги­ческих разработках и публицистических статьях о вос­питании конкретно-психологические особенности по-требностных состояний, мотивов, интересов ребенка по сути игнорируются, а на их место подставляются по­требности, мысли и чувства, которые, по мнению авто­ров, должны быть или желательны на данной возраст­ной ступени. Это явление, которое можно обозначить как своеобразный «постулат долженствования», нано­сит огромный ущерб делу воспитания. Подчиняясь по­стулату долженствования, неизбежно начинают искать не там, где «потеряно», не там, где реально находится сейчас ребенок со всеми особенностями его психики, его личности и мышления (нравятся они нам или не нра­вятся, кажутся привлекательными или отталкивающи­ми), а там, где «светло», куда он может только еще прийти вследствие определенных воспитательных уси­лий. Отсюда, в частности, проистекают формализм, пристрастие к дутым, парадным показателям, игнори­рование негативных явлений в жизни нашей молодежи, нежелание и неумение честно и открыто их анализиро­вать и многое другое.

Автору, например, приходилось сталкиваться с мне­нием о том, что, скажем, полезных видов групповой экстремальной деятельности не может быть, а ученый, предлагающий искать и прививать такие виды деятель­ности, желает протащить некую крамолу, чуть ли не подрывающую общественные устои, словно данные пси­хологических исследований (а речь шла именно о них) могут быть приняты и одобрены лишь в том случае, если согласуются с чьими-то личными вкусами и представле­ниями о должном. Пора наконец понять, что психоло­гические особенности нельзя мгновенно переиначить, объявить выдумкой или «отменить» вовсе, что с такой необыкновенной легкостью порой делается в нашей дей­ствительности. Это — объективные условия, и если к ним относиться без должного уважения, игнорировать их, то, как и любые другие объективные условия, они жестоко мстят нам, чему есть уже немало примеров. Что же касается стремления к необычности, неординар­ности, экстремальности групповой деятельности на оп­ределенном возрастном этапе, то речь идет о важнейшем

психолого-педагогическом принципе: разве команда гайдаровского Тимура, ее деятельность не была особой групповой и экстремальной деятельностью, разве не имела она свою символику, не была окутана глубокой тайной, не была связана с риском, борьбой и опасно­стью? Или движение молодежных студенческих дружин по охране природы, начавшееся в 60-х годах на биоло­гическом факультете МГУ и ныне распространив­шееся на всю страну? Эти дружины ведут нешуточную, сопряженную с опасностью борьбу с врагами природы, в том числе и с матерыми браконьерами. Разве это не особая, подразумевающая экстремальные ситуации дея­тельность и одновременно деятельность социально значимая, духовно высокая? Ясно, что подросток, юно­ша, прошедший через такого рода деятельность, не только полностью удовлетворит в ней свои насущные возрастные потребности, не только будет готов к слож­ностям реальной жизни, но и никогда не потянется к наркотику как средству самоутверждения. Ему неза­чем будет стремиться в иллюзорный мир, чтобы хоть на миг, страшной ценой разрушения своего мозга ощутить себя хозяином положения. Он не где-то там, а здесь, прочно, по-хозяйски обживается, борется с трудно­стями, решает свои проблемы, противоречия. Он здесь живет.

Но если даже нам удалось сформировать необходи­мую общественно значимую и отвечающую возрастным потребностям деятельность и она в данный момент ув­лекла воспитанника, задача этим не исчерпывается. Необходимо постоянно поддерживать эту деятельность с помощью расширения арсенала средств ее осуще­ствления, усложнения целей, развития потребностей и т. п. Если такая деятельность начинает раньше време­ни «провисать», лишается своих перспектив, реальной привлекательности, то повышается и вероятность раз­личного рода отклонений, вероятность выхода ребенка из поля воспитательных воздействий.

Вместе с тем надо помнить, что развитие любой предметной деятельности, обеспечение ее стабильности не самоцель, а предлог, почва, материал, на основании которых необходимо осуществлять главную задачу — задачу нравственного формирования воспитанника, привитие ему честности, доброты, социальной активно­сти, общественной направленности. (Здесь, как видит внимательный читатель, мы переходим к выделенной

выше (гл. II) третьей плоскости анализа личности — плоскости смысловой, нравственной и соответственно к высшему уровню психического здоровья — уровню личностного здоровья.) Заостряя данное положение, можно сказать, что для воспитателя по сути все равно, занимается ли ребенок туризмом, фехтованием, музы­кой, театром или плетением вологодских кружев,— важ­но, каким он становится человеком в ходе этих занятий. Это не значит, что продукт деятельности, е<е качество вовсе не играют роли. Понятно, что стремление все делать как можно лучше само по себе есть одно из начал нравственности. Это значит лишь то, что предмет воспитания не совпадает с предметом обучения. Если в первом случае предметом является нравственно-ценностная, смысловая сфера, то во втором — интеллек­туальная и операционально-техническая ²⁵.

Наконец, важно знать, что в развитии любой дея­тельности, какой бы налаженной, социально значи­мой и удобной для воспитания она нам ни казалась, возможны кризисы, появление новых потребностных состояний, к которым должен быть готов воспитатель и к которым он должен исподволь готовить воспитан­ника, с тем чтобы выбор нового предмета обеспечивал его дальнейший нравственный рост и был адекватен выработанным нравственным установкам *.

Что же касается содержания самих установок, содержания смыслообразующих полей сознания, то из всего вышеизложенного становится достаточно ясным, что основным для профилактики отклонений личности путем развития должно быть опосредствованное соот­ветствующими деятельностями движение, восхождение от узколичного к всеобщему.

Еще один принцип воспитательной работы с «труд-

* Вот, например, характерное высказывание одного из участни­ков подростково-юношеского отряда «Дозор» (руководители О. В. Ли-шин и А. К. Лишина): «Всем самым дорогим «Дозор» может стать для человека лишь на некоторое время. Для меня отряд был наиболее ценным в 14—16 лет, а потом появилось стремление выйти в мир, про­верить свои силы не в отряде, где рядом друг, а в неизведанном, за­гадочном, противоречивом мире: утвердить или не утвердить себя, проверить свои силы. Я чувствую — сейчас это необходимо». Понятно, что такой уход из сферы организованной, хорошо налаженной обще­ственно значимой, общественно полезной деятельности, из сферы активного влияния воспитателей и коллектива, возникновение такого потребностного состояния должно восприниматься как вполне законо­мерное следствие логики развития личности, а вовсе не как неудача или срыв воспитательного процесса.

ными» подростками заключается в следующем. Мы не можем приступить к работе с ними непосредственно и прямо. Ведь если «трудный» должен «переопредме-тить» свои потребности, перенести центр своего смысло­вого восприятия из асоциально ориентированной груп­пы в группу, осуществляющую просоциальное развитие, то необходимо как минимум наличие последней группы, причем не просто наличие, а обеспечение ее жизнеспо­собности, привлекательности для подростков, возмож­ности противостояния пагубным и дезорганизующим влияниям. Надо помнить, что «трудные» — это отнюдь не пассивный объект воспитания. Они легко сплачива­ются, и их дезорганизующая активность весьма велика. Принявший их коллектив должен быть действительно силен, чтобы его не разложила вошедшая в него даже небольшая компания «трудных». Понятно также, что речь идет не об абстрактной силе, а о силе нравствен­ной, ориентированной на продуцирование и реализа­цию общественно значимых, просоциальных ценностей, усваивая, разделяя, отстаивая которые возвышается и каждый входящий в коллектив индивид. «Коллек­тивные формы сотрудничества,— писал Л. С. Выгот­ский,— предшествуют индивидуальным формам пове­дения, вырастающим на их основе, и являются их пря­мыми родоначальниками и источниками их возникно­вения» ²⁶.

К сожалению, эти условия часто игнорируются, и на практике пытаются сразу чуть ли не из одних «труд­ных» формировать воспитывающий коллектив (трудо­вые лагеря, экспедиции и т. п.). Как правило, такие попытки заканчиваются самым плачевным образом ²⁷.

Из сказанного следует, что в работе с «трудными» надо различать две задачи — задачу создания стойкого, просоциально ориентированного воспитывающего кол­лектива и задачу вовлечения в этот коллектив «труд­ных» подростков. Разумеется, в реальности воспита­тель не может сказать явно «трудному» подростку: не ходи в наш коллектив, он еще не созрел для твоего пере­воспитания. Эти две задачи приходится решать подчас чуть ли не одновременно, но различать их и по возмож­ности обеспечивать опережающее решение первой зада­чи совершенно необходимо.

Отдельно следует сказать о личности самого воспи­тателя. Психология определяет (и надо ли говорить о том, как это важно) необходимую канву, направление,

последовательность действий, но вне живой личности воспитателя, его реального опыта, его индивидуаль­ности любая психологическая разработка мертва *. Поэтому, чтобы овладеть той или иной методикой воспи­тания, надо не только познакомиться с теорией, психо­логической канвой процесса (что, разумеется, совер­шенно необходимо), но определенное время активно участвовать в этом процессе под руководством опыт­ного воспитателя. Надо прямо констатировать: мето­дики воспитания передаются из рук в руки. Это касается всего спектра воспитательной работы — от коррекции психических отклонений, где никакая книга не заменит сама по себе учебы у реального психотерапевта, до вос­питания вполне здоровых детей и подростков, где также надо пройти определенный путь рядом с опытным учителем. Отсюда — необходимость создания различ­ных методических центров, где на живом примере жела­ющие могли бы овладеть теми или иными аспектами сложного воспитательного дела, соединить его теорию и практику.

И наконец, последнее. Никакая самая изощренная педагогическая техника и интуиция, выверенная психо­логическая теория не спасут, если воспитатель — чело­век безнравственный, если его смысловая сфера ориен-

* На наш взгляд, отношения между практической педагогикой и психологией можно условно уподобить отношениям между практи­ческой медициной и, скажем, физиологией. Знание последней, даже самое совершенное, еще не делает человека врачом, однако без этого знания врачевание невозможно, ибо лишается своего фундамента. Точно так же и знание основ психологии само по себе не делает его обладателя ни педагогом, ни воспитателем, ни психотерапевтом, однако является в этих случаях необходимым, поскольку в нем содер­жатся сведения о внутренних процессах, структурных особенностях и, наконец, о слабых точках того «материала», к которому прилагается воспитательное и коррекционное воздействие. И если серьезная ошибка в деле врачевания, происшедшая из-за того, что врач игно­рировал физиологические возможности организма, будет справедливо расценена как должностное преступление, то и грубую ошибку воспи­тателя, порожденную незнанием общепсихологических закономерно­стей, также следует рассматривать как не менее тяжкое должностное преступление, ибо если в первом случае речь идет о вреде, причи­ненном жизни тела, то во втором — о вреде, причиненном жизни души Сказанное вовсе не означает, что педагогике следует превра­титься в некую строгую «технологию воспитания». Речь идет не о лишении педагогики элемента искусства и интуиции, не о шаблонах, а, напротив, о большем, более свободном варьировании на основе знания внутренних психологических законов, подобно тому как неред­ко в общем-то одинаковое или сходное знание физиологии или ана­томии не уравнивает искусство врачей.

тирована на эгоцентрические ценности. Какой бы мето­дикой он ни пользовался, он будет способствовать вос­питанию людей безнравственных. Это надо твердо усвоить, а не ждать от психологов и педагогов некоего алгоритма, системы советов, которые сами по себе свершат чудо нравственного воспитания. Еще А. С. Ма­каренко высмеивал тех, кто считает, что «нужно найти какой-то хитрейший рецепт воспитания детей, и дело будет сделано... Если этот рецепт дать в руки самому заядлому лежебоке, он при помощи рецепта воспитает трудолюбивого человека, если его дать мошеннику, рецепт поможет воспитать честного гражданина, в ру­ках враля он тоже сделает чудо, и ребенок вырастет правдивым. Таких чудес не бывает. Никакие рецепты не помогут, если в самой личности воспитателя есть