Социально‑экономическое положение Греции в смутную эпоху
Жизнь Ксенофонта (ок. 430–354 гг.) совпала с периодом политического разочарования. Ни одно государство не было в состоянии надолго стать общегреческим лидером, а без такого лидера греческие государства почти непрерывно сражались друг с другом. Мир наступал лишь благодаря верховенству одной или двух держав – Афин и Спарты во время Никиева мира, а затем одной Спарты. Неудачная попытка обеспечить своими силами мир в 362/61 г., создав Полисную лигу, стала тому наглядным подтверждением. В 355 г., когда Ксенофонт писал «О доходах», а Исократ – «Мир», они оба советовали Афинам договориться со всеми греческими государствами и возглавить движение за мир. Ксенофонт советовал Афинам принять на себя роль посредника не только между государствами, но и между партиями в отдельных государствах. Подобная политика была разумной, но тогда пришлось бы пожертвовать непосредственными интересами Афин в пользу Фив. После 355 г. эта задача оказалась Афинам не под силу. Неудача греческих государств в целом обеспечить свое политическое спасение требует углубленного изучения.
Как отмечал Фукидид, имперскому государству требуется значительное превосходство в военной силе и финансовых ресурсах над противниками. В IV в. у Спарты, Афин и Фив этого превосходства не наблюдалось. Спартанским гоплитам приходилось сражаться с наемными войсками, а затем с превосходно обученными фиванскими гоплитами. У Афин даже на море находились соперники в лице Беотии, Фессалии и Карии, а на суше Фивам бросали вызов Фессалия, Аркадия и даже Фокида. Причина была не в том, что Спарта, Афины и Фивы ослабели по сравнению с V в. Спарта и Фивы, безусловно, стали богаче, а Афины строили столько же боевых кораблей, сколько и раньше. Скорее дело в том, что усилились другие государства Греции. В V в. демократическое устройство и процветание Афин и Сиракуз почти не имело аналогов. В IV в. социально‑экономическая революция произошла в большинстве государств Греции и Сицилии, и они присоединились к компании Афин и Сиракуз. «Военные корабли, бойцы, финансовые источники, изобилие припасов и все остальное, из чего полис черпает свою силу, – в обладании всем этим нынешние греки и количественно, и качественно намного превосходят греков прошлого», – говорил в 341 г. Демосфен, сравнивая свое поколение с поколением Персидских войн.
Процветание, основанное на торговле и капитализме, распространялось через греческие колонии до таких отдаленных земель, как средиземноморское побережье Испании, внутренние области Сицилии, берега Адриатического моря, Балканы и южная Россия. Богатства Массилии и ее колоний, Сицилии при Дионисии, крымского Пантикапея при Спартоке, Карии при Мавсоле и Кипра при Эвагоре вносили свой вклад в процветание всего Средиземноморья. Ведущие государства материковой Греции поддерживали дипломатические отношения с далекими державами. Например, Фивы дружили с Карфагеном и с Персией. В первой половине IV в. появляются многие признаки национальной и международной торговли и капитализма: торговые договоры, торговые представительства, монетарные пакты, торговые привилегии, банки, арбитраж, морское страхование, ипотека и т. д. Потоки товаров, рабов и наемников достигали Испании и Ирана, России и Кирены, пересекая полуостровную Грецию, служившую важнейшим перевалочным пунктом. Заинтересованность Персии в греческих делах вызывалась отнюдь не альтруизмом. Мир в Греции ускорял потоки межконтинентальной торговли, особенно это касалось греческих солдатнаемников, около 50 тысяч которых служили в Персии в 336–330 гг. Купцы наживали огромные состояния. Коммерческая прибыль в торговле с Крымом достигала 30 процентов, а обычный процент по займам составлял 12 процентов. Греки, зарабатывавшие за границей деньги как наемники или купцы, возвращаясь, обогащали свою родину. Это и вправду была эпоха изобилия (aphthonia). Такое маленькое государство, как Мегара, пользовавшееся выгодами своего положения для сухопутной и морской торговли, стало баснословно богатым, потому что сохраняло нейтралитет.
Культура также получила широкое распространение. Драмы Еврипида пользовались спросом на Сицилии; в Македонии он поставил «Вакханок», а после смерти его творения стали популярны в любой греческой общине. В прошлом философы и софисты ездили главным образом в Афины, где обменивались прогрессивными идеями. В IV в. они изъездили весь греческий мир, их можно было найти в любом городе Пелопоннеса. Благодаря тому, что софисты и книготорговцы распространяли новые идеи, стабильно развивалась единообразная культура. Капитализм нес с собой аттическое торговое право, аттический алфавит из 24 букв (позаимствованный Афинами из Милета в 403 г.) и аттический литературный диалект. В сочинениях афинского эмигранта Ксенофонта и командира аркадских наемников Энея Тактика мы встречаем разновидность аттического литературного диалекта, которая позже превратится в общий язык (koine) грекоговорящего мира. Центром этого стремительного роста процветания и культуры были Афины. В 380 г. Исократ утверждал, что благодаря афинскому влиянию «имя «грек» отныне обозначает не народ, а мировоззрение, и применимо к тем, кто имеет одну с нами культуру, а не одну кровь».
Одновременно и внешний облик греческих городов подстраивался под общий стандарт. Когда Эней писал свой труд «Об обороне укрепленных позиций» (ок. 357–356 гг.), в каждом городе среднего размера имелись театр, общественный центр и открытые площадки для стадиона, или гимнасия. Города были защищены аккуратными массивными стенами и имели тщательную планировку. Например, Мавсол в Галикарнассе повторил полукруглую планировку Родоса, центром которой являлись гавань и рынок. В Олинфе новая часть города была построена по прямоугольному плану, который Гипподам применял в V в. при планировке Милета, Фурий и Пирея. В середине IV в. это был «современный стиль». Сердцем греческого города являлся общественный центр: (agora). Здесь находились храмы, алтари, фонтаны и сады, могли быть лавки и киоски, работающие в особые рыночные дни, здесь можно было увидеть и услышать процессии, праздники и выступления ораторов. Афинская агора служила образцом. После Персидских войн ее постепенно перестроили. Приблизительно около 350 г. с Гефестеона открывалась следующая панорама (см. рис. 14): Стратегион, где совещались полководцы, Толос – место проведения пританий, Булевтерион, где собирался совет, и старый Булевтерион, используемый как архив; за ними возвышались статуи героев‑эпонимов на постаменте, служившем доской объявлений. Левее – храм Афродиты Небесной и святилище дема и граций; далее храм Аполлона Патроя, покровителя аттических фратрий, перед статуей Зевса на круглом постаменте длинная Стоя, где заседали архонт‑басилевс и Совет Ареопага, а позади нее Алтарь двенадцати богов и Эсхара, или жертвенный очаг. Севернее – стоя Герм и Поикильская стоя, где под настенными росписями Полигнота и других художников прогуливались философы и прочая публика. Через Панафинейскую дорогу – храм дочерей Леоса. На южной стороне располагались юго‑западный фонтанный дом и длинное святилище Тесея, где около 475 г. были перезахоронены кости героя; за ним девятиструйный фонтан, Эннеакрунос, построенный Писистратом, и монетный двор Афинского государства.
Строительство укреплений, общественных центров и целых городов, таких, как Мессена и Мегалополис, могло осуществляться лишь в эпоху исключительного процветания. В частных руках также находились значительные богатства. Тимофей и Мидий построили себе дома, которые в шутку называли «башни» или «затмевающие свет», а в Олинфе, например, зажиточные люди построили новый квартал удобных домов. «Богачи» владели «красивым оружием, прекрасными лошадьми, величественными домами и хозяйством, а богатые женщины – дорогими одеждами и золотыми украшениями». У Мидия в Афинах было «множество служанок», а Платон около 375 г. заметил, что в любом государстве у богатого человека есть не меньше 50 рабов. И это новое богатство скапливалось не в одном‑двух городах, а повсюду. Знатный фессалиец Полидам мог покрыть государственный дефицит из собственного кармана; Дион Сиракузский, находясь в ссылке, на свои средства организовал экспедицию; некий фокиец перед Священной войной владел более чем тысячей рабов, а один метек построил в Эгине рынок за свой счет.
Эта волна процветания, конечно, привела к увеличению числа рабов в греческих землях. Вплоть до XIX в. н. э. рабы во многих государствах были обычным атрибутом богатства, а их число зависело главным образом от конкретной местности и развитости работорговли. Рабство являлось характерной чертой Греции. Спарта, Аргос и другие дорийские государства низвели коренное население до положения сервов, но в остальных государствах большинство рабов ввозили из‑за границы, и они являлись движимым имуществом. У зажиточных граждан недорийских государств рабы в небольшом количестве имелись, вероятно, с древнейших времен. Например, в Беотии мелкий землевладелец (autourgos) во времена Гесиода содержал раба, который сопровождал его во время пахоты, и других – для работы в поле. Греческие колонисты нередко приобретали множество рабов. В Сиракузах, Керкире и Византии рабский труд применялся в земледелии. В богатом Хиосе, совершавшем набеги на азиатское побережье, отношение числа рабов к числу граждан было выше, чем во всех других государствах, кроме Спарты, где оно составляло, вероятно, примерно десять к одному. В Афинах в конце V в. труд рабов, находившихся в частном владении, применялся во всевозможных областях; в пьесах Еврипида и Аристофана он предстает как характерная черта повседневной жизни. Некоторые рабы были заняты неквалифицированным трудом, таким, как работа в рудниках, например, занималась тысяча рабов Никия, но большинство рабов, по‑видимому, являлись квалифицированными ремесленниками (cheirotechnai); именно они составляли большинство тех 20 тысяч рабов, которые, согласно Фукидиду, сбежали во время Декелейской войны. Афины, а также Керкира со Спартой иногда заставляли рабов служить во флоте и, возможно, прислуживать гоплитам. В IV в. в большинстве областей материка рабов было больше, чем когда‑либо раньше, и обращение с ними стало вопросом, вызывавшим большой интерес.
В IV в. считалось, что источники поступления рабов неисчерпаемы. Как замечал Еврипид, рабство – естественное состояние варвара, а не грека, и рабы почти всегда были варварами. Платон в своих «Законах» предполагал, чтобы его государство имело рабов в достаточном количестве и достаточного качества для помощи в любых видах работ. Аристотель отмечал, что «государства должны иметь в больших количествах рабов, а также постоянно проживающих чужаков и иностранцев», предполагая, что в его идеальном государстве все сельскохозяйственные работы будут выполнять рабы, находящиеся как в государственном, так и в частном владении (по примеру современных ему Лаконии и Крита). Ксенофонт в 355 г. предлагал, чтобы Афины со временем приобрели по три раба на каждого взрослого гражданина и использовали их при разработке месторождений. Эти предложения являлись не утопическими, а чисто практическими. В государствах, безусловно, велся учет рабов, как и прочих лиц, ведь владение и приобретение рабов облагались налогами, а рабы учитывались как один из видов капитала при определении суммы налога на капитал (eisphora); Афины и Фивы имели законодательство, относившееся к беглым рабам, и, несомненно, замечание Фукидида о беглых рабах во время Декелейской войны основано именно на соответствующих записях. Гиперид сообщает, что в 338 г. во всей Аттике, в том числе в серебряных рудниках, насчитывалось 150 тысяч взрослых рабов мужского пола. Возможно, эта цифра преувеличена, но едва ли слишком сильно. В то время Афины в течение семнадцати лет практически не вели войн, а все рудники эксплуатировались так интенсивно, что некоторые граждане только на их разработке сколачивали состояния в 300 талантов, в то время как капитал Никия, который обогащался и другими способами, достигал всего лишь 100 талантов.
Однако процветание в IV в. не принесло мира; оно всего лишь позволяло государствам с ошеломляющей скоростью оправиться от одной войны и начать новую. «Из всех государств, – говорит Ксенофонт, – Афины естественным образом приспособлены для увеличения своего богатства в мирное время». Многие государства поступали аналогично. С 431‑го по 351 г. войны шли почти непрерывно как между государствами, так и между партиями в отдельных государствах. В итоге Греция в целом была ослаблена. Иония оказалась в руках Персии, некоторые острова Эгейского моря – у Мавсола, Херсонес – у Керсеблепта, ряд фракийских городов – у Филиппа, отдельные области южной Италии – у бруттиев, а большая часть греческой Сицилии – у Карфагена. В самой Греции каждый город был укреплен так же основательно, как и в Микенскую эпоху, и коалиции создавались и распадались с точно такой же легкостью. В этой переменчивой обстановке союзов и контрсоюзов Афины пытались добиться стабильности, заключая пакты не с государствами, а с господствующими в них политическими партиями проафинской направленности; но ни сами Афины, ни эти партии не хранили верность договорам. В межгосударственной политике царили целесообразность и вероломство. Эней Тактик полагал, что любому воюющему городу грозит неминуемая опасность переворота, совершенного оппозиционной партией. Партии, нередко спонтанно возникающие, получали поддержку от враждебных держав. Ужасы революции на Керкире стали известны, как выразился Фукидид о своей эпохе, «почти всему греческому миру», а колесо революций в IV в. продолжало крутиться одновременно с взлетами и падениями имперских держав.
Бедствия, постигшие греческий мир, были результатом неспособности полиса как политической формы удовлетворить духовные, социальные и экономические запросы граждан. К концу Пелопоннесской войны политическая демократия и интеллектуальное просвещение в Афинах уже находились в конфронтации. Суд над Сократом и его смерть в 399 г. усугубили раскол. Философы IV в. со всей серьезностью относились к ужасному обвинению, брошенному Сократом, когда он выступал в свою защиту: «Человек, действительно борющийся за права, должен вести частную, а не общественную жизнь, если он хочет хотя бы ненадолго остаться в живых». Платон стал советником не в Афинах, а у Дионисия, интеллектуалы играли роль не вождей, а критиков афинской демократии. В IV в. возникли литература и искусство нового типа, черпающие свое вдохновение не в государстве, а в личности.
Философия интересовалась главным образом душой; трагедия, берущая пример с психологической драмы Еврипида, но лишенная духовной силы, быстро захирела; комедия, потеряв интерес к политике, превратилась в социальную комедию нравов. Лирика, прежде вдохновлявшаяся по‑перикловски интенсивной эмоциональной и религиозной верой в просвещенную демократию, исчезла из трагедии и комедии. Ее место заняла риторика – риторика адвоката перед судом, риторика политика перед присяжными, риторика народного вождя перед публикой. Эти тенденции в философии и литературе присутствуют и в искусстве этого периода, почти лишившемся изобразительности.
Поскольку государство утратило свою притягательность для граждан, они все больше внимания уделяли личным интересам. «Вы покидаете народное собрание, – говорил Эсхин афинянам, – не обсудив вопросы, а поделив доходы, подобно пайщикам предприятия». В греческих государствах между интересами собственников и интересами неимущих существовало четкое разделение, и столкновения между ними вели к революциям. Причинами гражданских конфликтов были, согласно Демокриту, зависть, а по мнению Фукидида, стяжательство и амбиции, и оба они на первое место ставили личную ответственность, в то время как взгляд экономиста был выражен Платоном в середине IV в.: «Ни в одной части гражданского тела не должно быть ни глубокой нищеты, ни богатства, ибо и то и другое порождает раздоры, которые правильнее было бы назвать подрывом». Причины войн между государствами в целом были теми же: стяжательство и амбиции граждан и экономические потребности государства или одного из классов в государстве. В 425 г. афиняне «нацелились на большее», и с того времени мотив стяжательства возникает вновь и вновь. В 355 г. Ксенофонт поставил политический диагноз в экономических терминах: «Нищета большинства вынуждает нас проявлять не уважение, а агрессивность в отношениях с другими государствами».
Когда класс трудящихся или наемных работников в основном состоит из рабов, социальная пропасть между владельцами собственности и неимущими расширяется. Богатство (euporia) и бедность (aporia) в IV в. означали наличие или отсутствие капитала (ousia), а не получение высоких или низких заработков. Владелец даже самого малого капитала смотрел свысока на гражданина, зарабатывавшего себе на жизнь каким‑либо плебейским занятием (banausia). Ибо капитал обеспечивает досуг, а досуг, по словам Аристотеля, «необходим для самосовершенствования и участия в политике». У кого нет капитала, у того нет и досуга. Такие люди вынуждены трудиться, чтобы прожить, подобно квалифицированному рабу, и составляют рабочий класс (chernetikon). Платон и Аристотель в своих идеальных государствах поднимали всех граждан выше этого уровня, наделяя их двумя разновидностями капитала – землей и рабами. Афиняне пытались наделять землями в виде клерухий тех, кто на родине не имел достаточного капитала. После неудачи с клерухиями демократические вожди стали выплачивать бедным гражданам государственное жалованье. Аристотель осуждал этот метод, потому что государственного жалованья недостаточно, чтобы поднять бедняков выше уровня пролетариата. Вместо этого «избыточные доходы следует раздавать бедным (aporoi) крупными суммами, чтобы те могли приобрести земельный участок или получить капитал (aphorme) для торговли или земледелия… и таким образом они могут достичь длительного процветания (euporia)». «Так, – писал Аристотель, – по моему мнению, делится государство: на богатых (euporoi) и бедных (aporoi)», или, как сказали бы мы, на капиталистов и некапиталистов. Таким образом, Аристотель не видел смысла в пособиях по бедности, которые являются лишь разновидностью жалованья. Он полагал, что все граждане (или как можно большее их число) должны обладать капиталом.
Рабы в большинстве государств трудились наравне со свободными гражданами, будучи и художниками, и конторскими служащими, и гребцами, и сборщиками урожая. Крупных фабрик не было, но в иных мастерских, изготовлявших, например, ножи или кровати, число рабочих достигало 50–60. Обычно владелец рабов заставлял их трудиться на себя, но мог и давать их внаем другим предпринимателям и присваивать часть их заработков (apophora). В результате заработки свободных граждан, которым приходилось конкурировать с рабским трудом, оставались низкими и едва поспевали за ростом цен на хлеб. В то же время спрос на рабочие руки уменьшался, так как все больше предпринимателей заводило собственных рабов. Кроме того, среди граждан возрастало презрение к физическому труду (banauson ergon). В V в. оно еще не слишком заметно, но во второй половине IV в. Аристотель писал, что «наилучшее государство не должно принуждать граждан к физическому труду, потому что в наши дни труд – удел рабов и иностранцев». Именно это происходило в Фивах. В политическом плане никто не мог лишить бедного гражданина политических прав, если государство было демократическим и платило ему за выполнение политических обязанностей. Поэтому беднейшие афинские граждане рьяно боролись за демократию, а нередко и за агрессивную внешнюю политику.
На малозаселенном материке подобное состояние дел не имело бы столь серьезных последствий. Но греческие полисы были населены намного плотнее, чем национальные европейские государства. Полуостров страдал от избытка населения, возникавшего отчасти из‑за естественного прироста, отчасти из‑за ввоза рабов. Ярким примером может служить Флий: в IV в. в нем было впятеро больше гоплитов, чем в 479 г. Хотя земледелие в IV в. велось намного интенсивнее и квалифицированнее, чем когда‑либо раньше, сельская местность не могла принять избыточное население, и оно сосредотачивалось в городах с их накалом политических страстей. Старые города увеличивались (например, в Афинах около 330 г. почти половину населения составляли их граждане, хотя около 430 г. их было чуть больше трети), а в Аркадии, Мессении, Фессалии и Сицилии возникали новые. Тем не менее избыток граждан, не имевших регулярных доходов, имел следствием массовое обнищание: многие семьи бродяжничали в поисках пропитания. Исократ в 356 г. говорил, не слишком преувеличивая, что «из перемещающегося населения проще, чем из гражданского, набрать армию, которая к тому же будет больше и сильнее». В большинстве греческих государств перенаселенность увеличивала потребность в импорте продовольствия, особенно зерновых, которые поставлялись в основном из Сицилии, Фессалии, южной России и Египта. Государства оказывались в большей зависимости от торговых договоров с другими государствами, а в случае невыполнения договоров – от применения военной силы. Второй Афинский союз быстро вырос как раз благодаря тому, что он обеспечивал как охрану торговли, так и свободу от политических преследований.
В итоге полис как политическая форма терял свою самодостаточность. Он лишался духовной приверженности наиболее просвещенных граждан; ему не удавалось объединить классы, он не гарантировал экономическую безопасность. Его недостатки становились причиной внутренних раздоров и внешних войн. Дионисий пытался решить проблему, объединив несколько полисов в одну космополитическую державу, Ясон – воссоздав институт тагов, Мегара – сохраняя нейтралитет, а другие полисы шли проторенной тропой империализма, маскирующегося под коалиции. Но ни одно государство или группа государств не могло обеспечить длительной стабильности греческому миру, и к 354 г. рухнули и империя Дионисия, и Афинский союз, и Беотийская коалиция в центральной Греции.
Афины по‑прежнему задавали тон в греческом мире своей культурой и стабильностью. Положение Афин было более благоприятным, чем у любого другого государства, потому что в мирное время они являлись центром греческой и почти наверняка мировой торговли. В течение всего столетия объем товаров, проходивших через Пирей, служивший перевалочным пунктом, непрерывно возрастал. Численность гражданского населения Афин можно оценить лишь приблизительно. В период процветания 370–365 гг. богатейший класс насчитывал 1200 граждан, класс гоплитов – около 15 тысяч, а класс фетов – вероятно, около 20 тысяч; в итоге численность взрослых граждан мужского пола приближалась к 40 тысячам. В 394 г. их было более 30 тысяч, а в 322 г. – около 31 тысячи; более низкие цифры объясняются военными потерями и эмиграцией. Классовая структура изменялась в соответствии с экономическими условиями. В 365–357 гг., когда насаждались клерухии, зажиточные классы, возможно, превышали численностью класс фетов; в другие времена наоборот. Число постоянно проживавших иностранцев также очень сильно зависело от состояния экономики. Можно предположить, что в 360 г. в Афинах находилось 8 тысяч метеков. Они были обязаны платить налоги, включая и налог на жительство, и служить в армии. Обычно они были зажиточными людьми; некоторые накапливали большие богатства и имели рабов. Данные о числе рабов около 360 г. крайне противоречивы. Вероятно, их насчитывалось не менее 200 тысяч, то есть один раб приходился примерно на одного свободного. По весьма приблизительной оценке общая численность граждан – мужчин, женщин и детей – составляла 160 тысяч, численность метеков – 24 тысячи, а временно находящихся в городе иностранцев – несколько тысяч. В итоге население Афин можно оценить в 400 тысяч человек, что вполне сопоставимо с сообщением Диодора, что в 406 г. население Акраганта составляло 200 тысяч человек[63].
В мирное время источником афинских доходов служили торговля и смежные занятия. Афины взимали 2‑процентный налог со стоимости товаров, проходящих через Пирей, 2‑процентный налог на продажи в Аттике, портовые сборы, пошлины и налоги на метеков, рабов и проституток. Кроме того, доходы приносила государственная собственность, включая 4 процента серебра, добытого в Лаврионе, а также штрафы и имущество, конфискованное по решению афинских судов. В мирную эпоху этих доходов более чем хватало, и с афинских граждан вообще не взималось никаких прямых налогов. В 355 г. Ксенофонт для улучшения финансового положения города советовал все те же средства: привлекать больше метеков, иностранцев и капитанов кораблей, строить больше доходных домов, более активно разрабатывать рудники, для чего купить по три раба на каждого гражданина, то есть около 120 тысяч рабов, и отправить их работать в шахты. Он полагал, что Афины могут существенно облегчить положение обедневших граждан, восстановить свои верфи, укрепления и храмы, накопить финансовые резервы, если не будут начинать новых войн. В военное время положение радикально менялось. Три верхних класса должны были платить налог на капитал (eisphora) и служить в армии; самые богатые также выплачивали крупные суммы как триерархи, всадники, в качестве предоплаты налогов и т. д. В то же время торговля оказывалась нарушенной, метеки покидали город, и доходы резко падали. В 355 г. Исократ говорил: «Афины покинуты купцами, иностранцами и метеками, которыми кишат в мирное время». Поскольку во время войны Афины жгли финансовую свечу с обоих концов, деньги кончались так же быстро, как накапливались во время мира[64].
Так как в военное время феты ничего не платили, а, наоборот, получали плату как гребцы на флоте, война не приносила им никаких убытков; в случае же воссоздания империи они могли оказаться в классе гоплитов, став клерухами. И поскольку феты обычно составляли большинство при демократии, неудивительно, что они столь часто выступали за войну и старались превратить Афинский союз в империю. В 415 г. «огромная толпа и солдаты рассчитывали получать жалованье сейчас и приобрести власть, которая обеспечила бы их доходами навсегда». В 393 г. Аристофан так описывал атмосферу в Афинах накануне новой авантюры: «Построим флот!» (воскликнул оратор); бедные проголосовали «за», богачи и земледельцы – «нет». В 355 г. Ксенофонт свидетельствовал, что народ рассматривал второй союз как орудие агрессии, причиной чему была бедность большинства граждан.
Раскол между интересами зажиточных и бедных граждан сказался на духе и эффективности Афинского государства. Уважение к закону, особенно к «неписаным законам», было ослаблено решимостью народа навязывать свою волю и править посредством указов, а не законов. Обвинение в беззаконии (graphe paranomon), первоначально служившее для защиты существующих законов, обесценилось вследствие чрезмерного использования; сообщается, что против Аристофона его безуспешно выдвигали не менее 75 раз. Обвинение в измене (eisangelia), призванное защищать государство в случае, когда юридические процедуры неприменимы, стало выдвигаться по совершенно смехотворным поводам: например, в измене обвиняли людей, которые платили флейтисткам выше общепринятых расценок. Оба обвинения рассматривались непосредственно народным собранием. Где‑то до 355 г. была введена новая процедура для защиты прецедентного принципа в законодательстве: по решению народного собрания из числа Гелиеи назначалась коллегия судей (nomothetae) числом до 1001 человека, которая должна была рассматривать все прошлые и действующие законы и вносить в них изменения в соответствии со своими изысканиями. Здесь народ снова выступает как источник и арбитр законов.
Исполнительная власть постепенно теряла свои полномочия. Совет лишился права казни, права рассмотрения дел об измене и права отказывать кандидатам на должность после их проверки. В этих вопросах последнее слово принадлежало Гелиее или народному собранию. Полномочия совета по проведению дипломатических переговоров и управлению финансами были урезаны в пользу народного собрания. Народ с подозрением смотрел на высших должностных лиц, и многие из них были казнены, изгнаны или оштрафованы Гелиеей. Народ не знал к ним милости. Каллистрат, обвиненный в измене за то, что «не дал народу наилучший совет», в 361 г. бежал, спасаясь от смерти. Около 355 г. он вернулся как проситель к Алтарю двенадцати богов, но его казнили. В 356 г. Ификрат на суде по обвинению в измене пригрозил вызвать своих наемников и был оправдан, Тимофея же приговорили к огромному штрафу в 100 талантов. Заниматься политикой становилось крайне опасно любому высокому должностному лицу и даже советнику. Негласный принцип «народ никогда не ошибается» означал, что его политика не может быть ошибочной и за любую неудачу ответственна исполнительная власть.
«Народ, – писал Аристотель, – по собственной воле стал распоряжаться всем; все управление государством осуществляется по указам народного собрания и решениям судов, находящихся в полной власти народа». При таком непосредственном народовластии чрезвычайное значение приобретала личность политического лидера. Перикл был полководцем, финансистом и оратором, но его наследники редко отличались такой же многосторонностью. Полководцы обычно становились профессионалами своего дела и служили за границей как командиры наемников, если лишались популярности либо должности на родине. Финансисты также специализировались в своей области, которая приобретала важнейшее значение в жизни государства, а некоторые из них знали толк в риторике. Ораторы занимались тем, что убеждали народное собрание или суд принять их точку зрения. Самыми беззастенчивыми среди них были софисты от политики, способные доказать, что черное – это белое, и продававшие свои таланты любому покровителю; их услугами нередко пользовались полководцы наемников, иностранные державы, подрядчики, командиры конницы и т. д. Даже те, кто претендовал на звание ответственного государственного деятеля, с самого начала должны были потакать всем желаниям народа, чтобы приобрести хоть какое‑то влияние. Ораторов, если только они не занимали официальной должности, нелегко было привлечь к суду, какую бы преступную политику они ни проповедовали. Вина за катастрофу падала на тех, кто эту политику исполнял.
«Будь уверено, – говорит герой Аристофана, обращаясь к Богатству, – ты одно ответственно и за провалы, и за удачи; даже на войне побеждают лишь те, на чьей ты стороне». За деньги можно было купить наемников, и все государства, даже Спарта, использовали их, чтобы не подвергать опасности гражданское ополчение или обеспечить ему подкрепление в бою. Афины широко прибегали к услугам наемников: им служили 7или 8‑тысячные наемные армии; во время Союзнической войны на одних наемников была потрачена тысяча талантов. Афинские гоплиты, с охотой служившие лишь на родине, опытом и дисциплиной уступали наемникам. Конница, хотя и состоявшая из афинян, содержавших коней за свой счет, обходилась государству в 40 талантов в год. Значительную часть доходов поглощали укрепления, корабли, верфи, арсеналы и оружейные мастерские. Новые корабли строились, вероятно, ежегодно. Кроме того, государственное жалованье также повысилось. Присутствовавшие на народном собрании получали один обол в начале столетия и шесть оболов во второй половине века за обыкновенные заседания и девять оболов за важнейшие заседания. Дикасты, также получавшие от государства жалованье, были заняты больше, чем раньше; скромное жалованье получало и каждое должностное лицо. Закрытие Гелиеи в 355 г. и 348 г. было признаком истощения финансов.
В государственное законодательство образца 403 г. были внесены и другие изменения. Вероятно, с 378/77 г. стали избираться жребием девять председателей (proedroi) – по одному из каждой филы, за исключением филы, представленной в притании, – которые вели заседания народного собрания и совета; и, вероятно, с 366/65 г. жребием на целый год избирался секретарь (grammateus) притании вдобавок к секретарю совета, избиравшемуся ежемесячно. Все это делалось, чтобы повысить эффективность администрации. Самые важные нововведения касались финансов. Речь идет и о симмориях, занимавшихся сбором налога на капитал, а позже имевших отношение к триерархии, и о Совете морских комиссаров. Координацию в области финансов до 354 г. осуществлял Афинский совет, а позже – комиссары Праздничного фонда (to theorikon), уполномоченные наблюдать за расходами других ведомств. Выплаты денег беднейшим гражданам, позволявшие им участвовать в государственных праздниках и исполнять государственные обязанности, являлись разновидностью благотворительности в V в. и приобрели большое значение в тяжелые годы IV в. Вероятно, в 358 г. для регулярного осуществления таких выплат был основан Праздничный фонд и назначены его комиссары. Они избирались народом на четырехлетний срок, от одного Панафинейского праздника до следующего, и в этом отношении представляли исключение из обычного правила, по которому должностные лица демократического государства назначались жребием не более чем на год. Широкие полномочия комиссаров вскоре позволили им «контролировать почти все управление государством».
В 354 г. верховным комиссаром Праздничного фонда стал Эвбул, способный политик, предложивший в 355 г. заключить мир. Он и его преемники проводили дальновидную финансовую политику. В ее основе лежал закон, принятый, вероятно, во время пребывания Эвбула на этой должности (354–350), по которому все избыточные поступления перечислялись в Праздничный фонд. Благодаря этому закону беднейшие граждане были финансово заинтересованы в сохранении мира, поскольку в случае войны все поступления направлялись бы не в Праздничный, а в Военный фонд (stratiotikon). Это было во многих отношениях замечательное решение. Оно сгладило разногласия между богатыми и бедными, интересы которых в отношении войны и мира ранее были прямо противоположными. Появилась возможность проводить во всех ведомствах экономию средств. Приготовления к войне велись на средства, которые народное собрание при составлении бюджета направляло в Военный фонд. Закон практически стал тормозом на пути к войне, причем тормозом, убрать который было нелегко, так как согласно процедуре кто‑либо сперва должен был предложить, чтобы народное собрание назначило номофетов для пересмотра этого, как и любого другого, закона. Однако была в этом и опасность. Всякий раз, как возникала необходимость в военных действиях, заинтересованность в мире могла оказаться слишком сильной.
Афинская демократия этого периода подвергалась суровой критике, как пример «крайней демократии» со стороны тех, кто предпочитал более умеренный и даже недемократический тип правления. Наследники Фукидида и Аристофана – Платон, Исократ, Ксенофонт, Теопомп и Аристотель – осуждали безрассудные решения народного собрания и суда Гелиеи, принятые под воздействием риторики или имперских амбиций. Однако город богини Афины обладал многими выдающимися чертами. Его граждане пользовались свободой в политике, речах, образовании, суде и бизнесе. Город кормил бедных, позволяя им не терять самоуважеение. Духом гуманности (philanthropia) были пронизаны повседневные отношения с метеками и рабами, которым разрешали отправлять многие семейные и государственные культы, и они находились под защитой закона. Афины являлись мировым лидером в культуре, торговле и предпринимательстве. Особенности государственного устройства Афин способствовали его умеренности. Советниками и дикастами становились только мужчины, достигшие 30‑летнего возраста. В обычные времена большинство из них были выходцами из гоплитского класса, потому что жалованья за исполнение должностных обязанностей было недостаточно, чтобы привлечь многих представителей класса фетов, и на народном собрании присутствовали главным образом те, кто имел досуг, а следовательно, обладал средствами. Лишь во времена финансовых кризисов большинство дикастов были бедняками, а в критические моменты беднейший класс составлял большинство в народном собрании и контролировал принятие его решений. Благодаря передававшемуся по наследству опыту поколений в сочетании с четкими процедурными правилами управление Афинским государством и в IV в. оставалось образцом для других государств.
Дата добавления: 2015-01-19; просмотров: 1046;