Принцип законности и верховенство правового закона

За­кон­ность – это вы­ра­жен­ная в точ­ном и не­ук­лон­ном ис­пол­не­нии и со­блю­де­нии за­ко­нов все­ми субъ­ек­та­ми пра­ва их об­щая во­ля.

По­ня­тие за­кон­но­сти при­об­ре­та­ет ис­ход­ное зна­че­ние в го­су­дар­ст­ве, где при­зна­ет­ся вер­хо­вен­ст­во за­ко­на. Ко­рен­ной пе­ре­во­рот в об­ще­ст­вен­ных от­но­ше­ни­ях в Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции вы­дви­нул во­прос о по­ня­тии за­кон­но­сти на пе­ред­ний план. И ес­ли рань­ше, в пе­ри­од то­та­ли­тар­но­го ре­жи­ма ей уде­ля­лось лишь тео­ре­ти­че­ское вни­ма­ние, то в ны­неш­них ус­ло­ви­ях она об­ре­ла ог­ром­ное прак­ти­че­ское зна­че­ние. И это по­нят­но, ибо пра­во­вое го­су­дар­ст­во не­раз­рыв­но свя­за­но с за­кон­но­стью, ко­то­рая ос­но­вы­ва­ет­ся на за­ко­нах.

Ко­гда мы го­во­рим о точ­ном и не­ук­лон­ном со­блю­де­нии и ис­пол­не­нии за­ко­нов все­ми субъ­ек­та­ми пра­ва, то пре­ж­де все­го стал­ки­ва­ем­ся с ра­вен­ст­вом гра­ж­дан пе­ред за­ко­ном. Ибо ка­ж­дый из них при­зван де­лать то, что и дру­гой: не­укос­ни­тель­но со­блю­дать и ис­пол­нять за­ко­ны го­су­дар­ст­ва. Это ра­вен­ст­во пред­став­ля­ет со­бой ра­вен­ст­во их прав и обя­зан­но­стей по от­но­ше­нию к дей­ст­вую­щим за­ко­нам.

К прин­ци­пам за­кон­но­сти от­но­сят­ся:

1. един­ст­во за­кон­но­сти в мас­шта­бах все­го го­су­дар­ст­ва. Этот прин­цип оз­на­ча­ет борь­бу с ме­ст­ни­че­ст­вом и во­ло­ки­той, еди­но­об­раз­ное по­ни­ма­ние и ис­пол­не­ние за­ко­нов го­су­дар­ст­ва, не­до­пус­ти­мость по­ся­га­тель­ст­ва на об­щие ин­те­ре­сы пу­тем аб­со­лю­ти­за­ции осо­бен­ных и т. д.;

2. обя­за­тель­ность за­кон­но­сти для всех, без ка­ко­го бы то ни бы­ло ис­клю­че­ния – пе­ред за­ко­ном все долж­ны быть рав­ны;

3. не­раз­рыв­ная связь за­кон­но­сти с об­щей куль­ту­рой на­се­ле­ния: чем вы­ше его куль­тур­ный уро­вень, тем проч­нее за­кон­ность и не­зыб­ле­мость за­ко­нов. Осо­бое зна­че­ние при­об­ре­та­ет пра­во­вая куль­ту­ра об­ще­ст­ва – без пра­во­вых зна­ний не мо­гут со­блю­дать­ся и ис­пол­нять­ся за­ко­ны. Са­ми же за­ко­ны долж­ны быть до­ве­де­ны до сведе­ния всех гра­ж­дан, имен­но по­это­му в Кон­сти­ту­ции РФ бы­ло за­пи­са­но, что «за­ко­ны под­ле­жат офи­ци­аль­но­му опуб­ли­ко­ва­нию. Не­опуб­ли­ко­ван­ные за­ко­ны не при­ме­ня­ют­ся»;

4. связь за­кон­но­сти и це­ле­со­об­раз­но­сти, что оз­на­чает: за­ко­ны го­су­дар­ст­ва долж­ны быть оп­ти­маль­ны­ми, т. е. не толь­ко вы­ра­жать и во­пло­щать во­лю об­ще­ст­ва, но и со­от­вет­ст­во­вать по­треб­но­стям об­ще­ст­вен­но­го разви­тия. Це­ле­со­об­раз­ность долж­на по­ни­мать­ся и как наи­бо­лее ра­цио­наль­ные действия долж­но­ст­ных лиц, осу­ществляю­щих свои пол­но­мо­чия в пре­де­лах за­ко­на, и на ос­но­ве за­ко­нов;

5. кон­троль со сто­ро­ны об­ще­ст­ва за за­кон­но­стью осу­ще­ст­в­ля­ет­ся в раз­но­об­раз­ных фор­мах и при­зван обеспе­чить не­зыб­ле­мость за­ко­нов, ох­ра­ну прав и за­кон­ных ин­те­ре­сов гра­ж­дан.

22.Понятие и основные черты современного перераспределительного государства (“социального правового государства”).

Гражданскому обществу соответствует правовое государство, в котором принадлежность человека к аппарату политической власти не дает ему общественных преимуществ. Политическому обществу – если это не тотально политизированная система – соответствует авторитарное государство. Но есть и промежуточный или смешанный вариант. Современный социал-капитализм породил гибрид гражданского общества и политического общества и соответствующую политическую систему – перераспределяющее государство, которое причудливо сочетает в себе черты правовой государственности и авторитаризма. В социал-капиталистическом (смешанном) обществе действуют два “правила игры”, одновременно идут два процесса: общественное богатство распределяется по принципу права, в пользу более конкурентоспособных, но государство (управляющая система) перераспределяет общественное богатство в пользу менее конкурентоспособных и в пользу самой перераспределяющей бюрократии, управляющего класса.

Понятно, что такое перераспределяющее государство нельзя назвать правовым государством, но его нельзя назвать и однозначно авторитарным, поскольку оно устроено демократически и действует по воле большинства – массы менее конкурентоспособныхили просто неконкурентоспособных членов общества. И все же оно имеет существенный авторитарный элемент: волей большинства определяется, главным образом, то, что государство должно быть перераспределяющим, но никакое большинство не определяет и не может определять, вчью именно пользу и каком объеме нужно перераспределять общественное богатство. Перераспределяющему государству адресованы взаимоисключающие требования: все хотят получать через государство за счет своих конкурентов, но никто не хочет платить налоги; лоббируются противоположные интересы. В результате определяет перераспределяющая бюрократия, особенно, ее верхушка.

Социальное правовое государство. В постиндустриальном обществе, которое складывается в ХХ в. в наиболее развитых индустриальных странах, малоква­лифицирован­ный труд в производстве заменяется автоматизи­рованным, высококвалифицированным. Существенно боль­шая часть членов обще­ства ре­ально исклю­чается из про­цесса произ­водства и по­тенци­ально – из сферы экономической активности вообще При этом эффек­тивность производства стано­вится качест­венно более вы­со­кой, а на­цио­наль­ный до­ход – дос­та­точ­ным для удов­ле­тво­ре­ния рас­ту­щих по­треб­но­стей прак­ти­че­ски всех чле­нов об­ще­ст­ва (воз­ни­ка­ет “об­ще­ст­во по­треб­ле­ния”).

В таком обществе возникает “социальное государство” или “социальное правовое государство”, кото­рое, по замыслу его идеологов, должно обеспечивать не только правовую сво­боду, но и соци­альный мир (смягчать социальные противоречия), создавать условия, позво­ляю­щие социальным аутсайдерам доби­ваться благополучия. Такое го­су­дар­ст­во признает и га­ран­ти­рует уравнительной по­ли­ти­кой потребительские привилегии, или, по позитивистской классификации, “права че­ловека вто­рого поколения”. Сюда включа­ются минимум оплаты и других условий труда (за счет работодателя), выплаты безработным и расходы на профессиональное обучение или переобучение, со­циаль­ное обеспечение по возрасту или инва­лидности, обеспечение малоимущих бес­плат­ным или частично оплачиваемым жильем, бесплат­ными или частично оплачиваемыми услугами в области образо­вания, здравоохранения (за счет всех налогоплательщиков) и т.п. После второй миро­вой войны “права второго поколения” в документах ООН вклю­чаются в число общепризнан­ных прав че­ловека.

“Права второго поколения” в основном складываются в результате перераспределительной деятельности государ­ства. В этом их сущност­ное отличие от “прав человека пер­вого поко­ле­ния” – естественных и неотчуждаемых прав и свобод. “Права первого поколения” объективируются по мере исторического прогресса свободы, а их государственно-политическое признание является вторичным. Что касается “прав второго поколения”, то здесь, на­оборот, сначала утверждается редистрибутивная, уравнительная государственная политика, а уже затем констатиру­ется факт, что в резуль­тате этой политики складывается система за­щи­щае­мых законами интересов – “права второго поколения”.

Эти “права” – ок­трои­ро­ванные. Это права в ка­выч­ках, так как в действительности они суть привилегии, которые предоставляются не каждому, а лишь тому, кто оказывается в экономически невыгодном положении. Для того чтобы обеспечивать эти привилегии, правительство должно в виде налогов отнимать у других часть имущества.Это зна­чит, что общество де­лится на тех, в чью пользу перерас­пре­деля­ется национальный доход, и тех, за чей счет он пе­рераспределя­ется. Причем при­вилегии устанавлива­ются произвольно (в ней­траль­ном смысле) и также произ­вольно реализуются – в зависи­мости от объективных возмож­ностей экономики и политики кон­крет­ного пра­витель­ства (ле­вой или правой ориентации).

Таким образом, принцип социального государства – уравнительный, правонарушающий, противоречащий праву собственности.

Понятно, что в демократическом государстве уравнительное ограничение собственности происходит с согласия самих налогоплательщиков. Однако большинство налогоплательщиков, соглашаясь с такого рода ограничениями, делают это не потому что им хочется поделиться своим имуществом, а потому что они сами рассчитывают воспользоваться услугами социального государства (например, лишь частично оплачивать медицинские услуги, не платить за обучение детей и т.д.). Они голосуют за ту партию, которая на сегодняшний день кажется наиболее убедительной в своих обещаниях рационализировать систему налогов и сделать блага, которые “дает” социальное государство, доступными для всех. “Система удержаний дополнена системой выплат, скидок и вычетов, так что выделить нетто-плательщиков и нетто-получателей невозможно… Можно сказать, что значительная часть населения и бизнеса практически во всех странах мира подкуплена подачками и/или сбита с толку ожиданиями таковых” (Г.Г. Сапов).

Следовательно, так называемое социальное правовое государство – это не разновидность правового государства. (Как утверждают легисты, в XIX веке правовое государство было либеральным, а в ХХ оно стало социальным). Это перераспределительное государство, в котором уравнительное начало государственной политики конкурирует с правовым началом.

Другое дело, что социальное правовое государство – это государство, в ко­то­ром ранее ме­ха­низ­мы гос­под­ства пра­ва уже были раз­ви­ты на­столь­ко, что они спо­соб­ны удер­жать редистрибутивный про­из­вол в же­ст­ких рам­ках, не дать уравнительной политике существенно на­вре­дить пра­во­во­му способу регуляции.

В социальном правовом государстве, образно говоря, дейст­вуют разные и взаимоисключающие “правила игры”. По пра­ви­лам “правовой игры” человек удовлетворяет свои потребно­сти, вступая в отношения эквивалентного обмена. Он может “играть” и по “социаль­ным правилам”. Но в “социальной игре” че­ловек получает лишь некий минимум социальных благ. Эти “игры” неравноценны, и по “социаль­ным правилам” нельзя получить то, что можно получить в случае удачной “правовой игры”. Обычно человек он вступает в “соци­альную игру” в том случае, если разоряется, действуя по прави­лам “правовой игры”.

Чрезмерная ориентация государства на редистрибутивную политику, в ущерб господству права, при­водит к пере­груженности, непомерному разбу­ханию и не­эф­фек­тивности государст­венного аппарата, а в экономике – к сни­жению произ­вод­ства, оттоку капитала и инфля­ции. В ре­зультате меха­низмы са­морегу­лирования гражданского об­ще­ства срабатывают таким образом, что большинство избирателей голосует за по­литические элиты, ко­торые больше ориен­тируются на правовое начало государст­венности. При новом правительстве уменьшается налоговое бремя, сокращаются рас­ходы на социаль­ные про­граммы, растет рентабельность про­извод­ства и начина­ется приток капи­тала. Но после оздоровления экономики к власти опять при­ходят партии, выступающие за редистрибутивную политику. Так со­ци­альное правовое государство действует по принципу маятника, колеб­люще­гося между правовым и уравнительным регулированием: при прави­тельстве правой ориентации проис­хо­дит накопление ресурсов, а при правительстве ле­вой ориента­ции эти ресурсы растрачи­ваются, и политический “маятник” на­чи­нает дви­же­ние “вправо” и т.д.

Основная проблема заключается в том, чторедистрибутивное государства – это паллиатив:если людям платить за то, что они безработные, бедные и больные, то доля таковых в населении страны будет расти. Оно не решает социально-экономических проблем, которые возникают при рыночной экономике, в правовом государстве. Все попытки совершенствования социального правового государстваоборачиваются лишь ростом издержек по осуществлению перераспределительной деятельности, неэффективной растратой общественных ресурсов, отвлечением массы квалифицированных и энергичных людей от действительно полезной деятельности.“Всякого рода привилегии выгодны для частных лиц, которые их получают, и ложатся бременем на нацию, которая их дает” (Ж.-Ж. Руссо).

Кто же заинтересован в сохранении и усилении редистрибутивного государства?“Главными бенефициарами процесса являются получатели того, что, так сказать, оседает на стенках сосудов перекачки богатства от одних членов общества к другим” (Г.Г.Сапов).

Посттоталитарное государство не может быть соци­аль­ным правовым государством западноевропейского типа. В посттоталитарной ситуа­ции еще нет граж­данского общества, и редистрибутивное государство может быть только авторитарным, в котором национальный доход перераспределяется независимо от воли налогоплательщиков.

Содержание правовых явлений и форма права.

Правовые явления классифицируются следующим обра­зом: (1) поведение, подчиненное праву; (2) проявления права в созна­нии; (3) авторитетные тексты, в кото­рых фор­мулируется право и, прежде всего, официальные юридические тексты – правовой “продукт” пуб­лично-властной деятельности.

Других видов право­вых явле­ний не существует. В частности, нормы права – это не са­мостоя­тельный вид правовых явле­ний, а пра­вила должного, которые проявляются посредством правовых явлений, объективиру­ется в правовых явле­ниях. Пра­вовые явления – это способы бытия пра­вовых норм.

Итак, все многообразие правовых явлений сво­дится к трем видам. Во-первых, это пра­воотно­шения, т.е. отношения, подчиненные правовым нормам; сюда входит поведение субъектов, связанных субъективными правами и юриди­че­скими обязан­но­стями, а также действия и решения, направленные на установ­ление правоотношений. Во-вторых, это пра­восознание, т.е. пред­ставления о праве, сущест­вующие в сознании субъектов права. В-третьих, это источники или носители информации о праве – авторитетные юридические тексты, письменные и устные, к которым относятся и авторитетные высказывания о праве, и официальные юридические документы (законы, судебные решения и т.д.), и оформленные договоры частных лиц.

Может возникнуть впечатление, что существуют и дру­гие правовые явления: например, субъект права, правовые обычаи, право­вые про­це­дуры (пра­вовой порядок приобретения прав и обязан­но­стей, раз­ре­шения споров о праве), правовая доктрина и т.д. Но это не самостоятель­ные виды, а лишь частные проявления, элементы или сочетания названных видов пра­во­вых явле­ний. Так, субъект права – это субъ­ект, обла­да­ю­щий ка­че­ством пра­восубъектно­сти (способный участвовать в правоотношениях) и участ­вующий в пра­воотноше­ниях. Субъ­ект права не суще­ствует вне пра­воот­но­шения. Субъект права и субъект правоотно­шения суть одно и то же. Право­вые процедуры суть осо­бые, процессуальные пра­воот­ноше­ния. Правовая док­трина пред­став­ляет собой одно из проявле­ний правосознания (теоре­тиче­ское правосоз­нание). Пра­вовой обычай (право­вые нормы в форме обычая) как яв­ление оз­на­чает обычные пра­во­отноше­ния – отношения, подчинен­ные нор­мам, сло­жившимся в обы­денном пра­восозна­нии.

Государство – это тоже правовое явление (институциональ­ная форма правовой свободы людей). В этом смысле государ­ство можно рассматривать и как систему публичноправовых отношений (властеотношений), и как феномен правосознания (представления о формах и содержании властеотношений, о пределах властвования и подчинения), и как систему публичноправовых законов.

Содержание правовых явлений. Содержание правовых явлений, или содержание права, можно представить как (1) субъективные права и юридиче­ские обя­зан­ности, (2) правовые ста­тусы и (3) правовые нормы. При­чем, как будет показано ниже, в развитых пра­во­вых системах нормы права, заключают в себе почти всю ин­формацию о со­держании правовых явлений.

Субъек­тивные права и коррес­пон­ди­рующие им юридические обя­занно­сти суть про­стейшие эле­менты содер­жания всех пра­вовых явле­ний. Со­во­купность ис­ходных, первичных субъ­ективных прав и юри­ди­че­ских обязан­но­стей, определяю­щих правовое поло­жение субъ­ек­тов в обще­стве и государ­стве, называется пра­вовым стату­сом. Правовой статус – это тоже содержа­тель­ная ха­рак­тери­стика правовых явле­ний. Пра­во­вые нор­мы абстрактно описывают субъективные права и юридические обязанности, следовательно, и правовые статусы.

Следует еще раз отметить, что норма права сама по себе – это еще не (правовое) явление. Ибо любая социальная норма – это не явле­ние, а правило должного, модель, эта­лон со­циаль­ных явлений (социального сущего). Так, норма права, сфор­мулиро­ванная в за­коне, тем са­мым объективи­руется – обретает способ своего бытия, внеш­него выраже­ния. Но право­вым явлением в дан­ном слу­чае бу­дет не само правило долж­ного, а особая разновид­ность социального су­щего – закон, со­держащий формули­ровку правовой нормы, нормативно-правовой текст за­кона.

Нормы права объективируются в правовых явлениях. Они составляют содержание правовых законов и правовых обычаев. Они содер­жатся в пра­восознании. Они описывают (и пред­писы­вают) со­держа­ние пра­воотношений, воплощаются, реализу­ются в их содер­жа­нии, и в этом смысле они содер­жатся в правоот­ноше­ниях.

Причем субъективные права и юридические обязанно­сти, со­став­ляющие содержание типичных (нормальных) правовых явлений, все­гда можно обобщить в виде пра­вовых норм – будь то пер­вич­ных или вто­рич­ных. Можно сказать, что существующие правовые нормы в обоб­щенной форме за­клю­чают в себе почти все многообразие су­щест­вую­щих и возможных прав и обязанностей. Поэтому и со­держа­ние пра­во­вых явлений может быть описано и опи­сыва­ется нормами права.

Социальное бытие правовой нормы (онтология права). Норма права, как и всякая социальная норма, есть правило должного (модель, эталон поведения), а правило должного не об­ладает самостоятель­ным (идеальным) бытием. Спосо­бы бы­тия социальной нормы – это объективирование (прояв­ле­ние) нормы в общест­венном созна­нии, общественных отношениях и авторитетных текстах, в частности, в цер­ковных ка­нони­ческих текстах или официальных текстах, из­данных орга­нами государст­венной власти.

Социальные нормы возникают постольку, поскольку оп­ре­де­ленное содержание общественных отношений (сущее) при­зна­ется должным быть, оценивается в общественном соз­нании как нечто нормальное. Нормы вырабатываются и фик­сиру­ются об­ществен­ным или хотя бы групповым сознанием. Получаются мыс­ли­тель­ные конст­рук­ции нор­мального поведения, модели нор­маль­ных от­ноше­ний. В про­цессе обмена ин­форма­цией они приобре­тают сло­весно-знаковую форму вы­раже­ния. По­луча­ется текст нормы – устный или письменный. Текст со­циаль­ной нормы формулируется авторитет­ными, в частно­сти официаль­ными, властными выразителями об­щественного (или хотя бы группового) созна­ния, напри­мер законо­дате­лями. Авторитетно (офици­ально) сфор­мули­рованная норма не просто фикси­рует некое су­щее как нормальное, но и требует, чтобы поведе­ние людей со­ответство­вало сфор­мулированному пра­вилу.

Любые социальные нормы, в том числе и правовые, нельзя рассматривать в отрыве от отношений, регулируемых этими нормами. Ко­гда норма складывается, то определенное содержание отно­шений, фиксируемое сознанием как должное быть, выступает как предпосылка этой нормы. Нор­ма – это пра­ви­ло долж­но­го, ко­то­рое от­ра­жа­ет оп­ре­де­лен­ное су­щее; в сво­ей ос­но­ве правила долж­ного ис­хо­дят из су­ще­го – полезного, цен­ного, при­вычного, традицион­ного или усто­явшегося. Са­мо по­ня­тие социальной нор­мы пред­по­ла­га­ет нор­маль­ное со­циальное су­щее. Нор­мы не порождают, а фик­си­ру­ют оп­ре­де­лен­ное су­щее с мо­дальностью долженство­ва­ния. Ес­ли же за­ко­но­да­тель предписы­ва­ет новое пра­ви­ло долж­но­го, ко­то­рое еще не дей­ст­ву­ет в об­ще­ст­вен­ной жиз­ни, то это еще не соци­альная нор­ма, а про­сто во­ля за­ко­но­да­те­ля. Ко­гда по­же­ла­ние за­ко­но­да­те­ля во­пло­тит­ся в об­ще­ст­вен­ных от­но­ше­ни­ях, то­гда и мож­но бу­дет го­во­рить о нор­ме, а до тех пор это бу­дет не­что предполагае­мое, же­лае­мое, тре­буе­мое, но еще не нор­маль­ное. Ес­ли за­ко­но­да­тель по­ве­лел счи­тать не­что нор­маль­ным, то это еще не зна­чит, что он дей­ст­ви­тель­но соз­дал или сфор­му­ли­ро­вал нор­му. Ибо воз­можно, что в ситуа­циях, предусмотренных за­коном, в дей­стви­тель­ности будет про­ис­ходить – как правило – не то, что предписано за­коно­дателем, а нечто иное.

Социальные нормы (модели, эталоны, пра­вила поведения) существуют в трех “ипостасях”: как оп­реде­ленное со­держание общественных отношений, призна­ваемое нормальным; как содержание общественного созна­ния, выраба­тывающего и хранящего норму; как содержание устного или письменного авторитет­ного текста, в ко­тором сформу­лированы нормы (в частно­сти, содер­жание офи­циального текста, закона).

Не может быть таких социальных норм, кото­рые объекти­виру­ются посредством лишь одного или двух спо­со­бов бы­тия.

Во-первых, социальная норма не может объективиро­ва­ться только в общественном сознании. В противном случае это бу­дет не норма, а идея, установка, пожелание, ожида­ние, мечта и т.п.

Во-вторых, абсурдно говорить о норме (правиле долж­ного), проявляющейся только в фактических общественных отношениях. Если в них и проявля­ются не­кие объективные закономерности (т.е. такие, которые не зависят от воли и сознания уча­ст­ни­ков отношений), то это – не социальные нормы, а некие “правила сущего”, аналогичные зако­нам природы. Так, со­ци­альное по­ведение людей подчиняется не только социаль­ным нормам, но и естествен­ным, т.е. инстинктив­ным, гене­тически запрограм­мированным диспо­зициям поведе­ния. Причем эти диспози­ции могут проти­воре­чить правовым нормам цивили­зованного общества, и тогда они выступают как одна из при­чин право­нарушений, преступ­ности.

В-третьих, любая социальная норма предполагает ее формулирование в авторитетном устном или письменном тексте (авторитетном для адресатов нормы). Иначе нормативные представления в общественном сознании не будут иметь достаточной определенности – а норма не может быть неопределенной по содержанию. Следовательно, должны быть авторитетные субъекты, определенно формулирующие норму и поддерживающие ее своим авторитетом. Степень авторитета и авторитетности текста нормы может быть разной, но без них нет нормы. Авторитетными выразителями нормы могут быть просто люди, уважаемые в круге лиц, в котором действует норма. Что касается общесоциальных норм, то с возникновением публичной политической власти почти все общесоциальные нормы, обязательные для всех членов властно объединенного сообщества, формулируются в официальных текстах, издаваемых публично-властными субъектами.

Однако если некое правило предписано официаль­ным текстом, например законом, но при этом оно отвергается общественным сознанием или не отвергается, но и не реализуется, или, наконец, никак не проявляется ни в обще­ственном сознании, ни в общественных отношениях, то это – не норма, а авторитетное требование нормы, кото­рое не стало нормой и, возможно, никогда не станет нор­мой. Если приказ за­конодателя о новом правиле так и остается на бу­маге, то нет никаких ос­нований утвер­ждать, что законода­тель создал социальную норму. В этом случае была неудавшаяся по­пытка за­ко­но­дателя создать социальную норму, или можно говорить о псевдонорме и даже о “притворной норме” – законодательном установлении без намерения создать норму, о котором заранее известно, что вы­полнить его нельзя. Тем не менее у всех народов встречаются официальные предписания, которые они обходят или открыто нарушают, но отказываются отвергнуть. В таком случае нормой является не официальное предписание, а его нарушение.

В то же время возможны законоположения, которые сначала отвер­гались обще­ственным сознанием, противоречили ценност­ным уста­нов­кам большинства, поддерживались только принуждением, но стали нормами. Законоположения могут быть реа­лизованы в общественной практике чисто силовым путем, насилием или угрозой его применения. Ибо власть может быть столь силь­ной (например, в тоталитарном обществе), что она спо­собна заста­вить выпол­нять любой при­каз.

И все же социальные нормы не могут держаться только на силе. Либо норма, вводимая силовым путем, так и не станет соци­аль­ной нормой в собственном смысле и прекратит свое суще­ство­ва­ние, как только ослабеет поддерживающая ее сила. Либо она по­степенно изменится, адаптируется к установкам об­ществен­ного созна­ния. Либо изменится само общественное сознание.

Правовые нормы объек­ти­виро­ваны в правосознании, правоотно­ше­ниях и авторитетных юридических текстах.

Право­вые нормы, не сформулированные в офици­альном тексте (хотя и зафиксированные в иных авторитетных текстах, устных) – это нормы в форме обычая; они не имеют официальной формы. В развитых правовых системах почти все пра­вовые нормы формулируются в официальной форме законов, прецедентов и т.д. Но со­ци­альное бытие официально установ­ленных норм права не сво­дится к правовым законам. Не может быть правовой нормы, которая ус­тановлена в законе, но не объек­тивирована в право­сознании и правоотношениях.

Здесь нужно сделать следующую оговорку. Законодатель может не только регули­ро­вать (пытаться регулировать) повседневные отношения, но и предусматривать регулирование гипотетиче­ских соци­аль­ных ситуаций – таких, которые могут воз­никнуть (но могут и не возникнуть) в будущем. Если зако­нодатель связы­вает уста­новленное им правило с возникно­ве­нием обстоя­тельств, которые встречаются в повсе­дневной жизни, то законоположение, чтобы быть нормой, должно быть реализовано в повседневной жизни. Но если зако­нодатель имеет в виду обстоятельства, которых еще не существует, или случаи, кото­рые возникают редко (например, отре­ше­ние президента от должности или принятие новой кон­ститу­ции), то он предписывает правило, которое мо­жет быть реализовано постольку, поскольку со­от­ветствующие обстоятельства могут воз­никнуть в бу­ду­щем. Вместе с тем такое правило должно быть реализо­вано при наступлении соответст­вую­щих об­стоя­тельств. В отношении таких законов действует презумпция нормотворчества законодателя.

Правовые законы, правовые от­но­ше­ния и правосознание – это правовые явления, которые сле­дует рассматривать как равнозначные способы бытия право­вых норм. Ошибочность распространенной в постсоветской легистской литературе конструкции “правовая система” заключается, прежде всего, в том, что правовые нормы рассматриваются как специфические правовые явления и ставятся в один ряд с другими правовыми явлениями. Между тем нормы – не самостоятельные правовые явления, а лишь содержание правовых явлений. Получается, что в теоретической конструкции “правовая система” нормы права (как элементы этой системы) фигурируют дважды: нормы как таковые и те же самые нормы, но уже в виде правовых явлений – правоотношений, правосознания и т.д.

Из того, что правоотношения и пра­восозна­ние яв­ляют собой способы бытия правовых норм, не следует, что все содер­жание этих правовых явлений сво­дится исключи­тельно к право­вым нормам. В правоотношении его участники (стороны) связаны субъективными правами и юридическими обя­зан­но­стями. Совокупность типичных правовых отно­ше­ний, мно­жество правоотношений с одинаковым содержа­нием – это одно из проявлений, или один из способов бытия пра­во­вой нормы.

Вместе с тем возможны такие правоотношения, содержа­ние которых не описыва­ется существующими пра­вовыми нормами. Точнее – не все­гда правоотноше­ния возникают пос­тольку, поскольку есть норма права. Правоотноше­ние возможно и то­гда, когда нет нормы. Име­ется в виду, что нет не только соответст­вующего закона (нормативного установления), но и обычая.

Так, частнопра­вовое отношение (правоотношение между ча­стными лицами) обычно воз­ни­кает в результате заключения правового договора. Договор, как правило, за­клю­чает­ся на ос­но­ве пра­во­вой нормы, зафиксированной в за­ко­не или существую­щей в форме обычая. Однако в от­но­ше­ни­ях частных лиц действует принцип “все, что не ­за­пре­щено пра­вом, раз­ре­ше­но”. По­этому даже в развитых право­вых системах воз­мож­ны и не­ти­пич­ные, ра­нее не встре­чав­шие­ся и в этом смыс­ле “не­нор­маль­ные” до­го­во­ры. Такие до­го­воры могут пред­шест­во­вать появлению новой нормы права – обычной или официальной.

Кроме того, для возникновения правоотно­шений нередко тре­буются официальные правоустановительные акты (су­деб­ные или ад­ми­ни­ст­ра­тив­ные ре­ше­ния). Это не норматив­ные, а инди­виду­альные акты (приказы, распоряжения, при­го­воры, по­ста­новления и т.д.). Их издают государственно-властные субъек­ты, кото­рые, в силу своего законного правового статуса, компе­тентны устанавли­вать права и обязанно­сти сторон правоот­ношения.

Индивидуальные акты должны быть нор­мо­при­ме­ни­тель­ными, должны быть актами, основанными на норме права. Но возможно и издание индивидуального акта (принятие пра­вового решения) ad hoc. Это означает установление прав и обя­занностей, исходя лишь из обстоятельств самого ад­ми­ни­ст­ратив­ного или судебного дела, по которому принимается решение. Решения ad hoc при­ни­ма­ются тогда, ко­гда нет соответствующей нормы права. По­этому такие решения характерны для историче­ски неразви­тых пра­вовых систем. В развитых правовых сис­темах, особенно, вромано-германских, издание ин­дивидуаль­ных ак­тов ad hoc допускается как исклю­чение из об­щего пра­вила. В то же время решение ad hoc мо­жет стать нор­мативным преце­ден­том, т.е. может привести к появлению но­вой нормы. В стра­нах общего права реше­ниями ad hoc явля­ются креативные су­дебные прецеденты.

Таким образом, правоотношения и порождающие их офи­ци­альные акты и до­го­воры – это правовые явления, со­держа­ние которых должно быть предусмот­рено правовыми нор­мами. Но есть исключе­ния – акты, изданные ad hoc, и “ненормальные” дого­воры. Причем (1) и те, и дру­гие не характерны для разви­тых правовых систем, и (2) обычно они предше­ст­вуют появлению новой нормы права или даже создают но­вую норму (в виде прецедента). Следова­тельно, и здесь по­нятие правовой нормы остается ключевым для объяснения содер­жа­ния правовых явлений.

Правосознание – один из спосо­бов бытия пра­во­вых норм на­ряду с текстами правовых зако­нов и право­выми отноше­ниями. В нормах права фиксируются нормальные, полезные, юри­ди­чески ценные модели поведе­ния субъ­ектов права. Они устанавливаются постольку, по­скольку пра­во­сознание оценивает содержание тех или иных отноше­ний как юридически должное, нормальное или, на­оборот, юриди­чески вредное, не­нор­мальное. Поэтому право­вые нормы, закрепленные законом или обычаем, выра­жают содер­жащуюся в обществен­ном право­сознании и в правосознании законодателей оценку пред­шест­вующего опыта правового обще­ния.

Вместе с тем правосознание – многомерное яв­ле­ние, и его содержание не исчерпывается нормами права.

В частности, правосознание вклю­ча­ет в себя знание о действующих право­вых нор­мах. Но это знание производно от право­вого опыта кон­кретных индивидуальных и групповых субъ­ектов, от их знания правовых законов, от уровня их право­вой куль­туры и т.д. В правосознании от­дельных групп и, тем бо­лее, инди­видов ре­ально су­щест­вующие нормы права могут иска­жаться. Для не­ко­то­рых же групп ха­рактерна пра­вовая неграмот­ность.

Кроме того, индивидуальное, а иногда и групповое, пра­во­сознание выражает эмоции, настроения, чувства и другие про­яв­ления субъективно-иррационального восприятия права, ко­то­рые могут не иметь никакого нормативно-право­вого ха­рак­тера.

Наконец, наиболее прогрессивное индивидуальное или груп­повое правосознание может выражать притяза­ния на такую правовую свободу, ее объем и содержание, кото­рые еще не достигнуты и не стали нормой в существующей правовой культуре. Речь идет именно о пра­вовых притязаниях – требо­ваниях свободы, рав­ной для всех. Так, в Новое время в западноевропейской пра­вовой культуре в правосоз­нании третьего сословия постепенно вызревали фундаментальные правовые притяза­ния, которые лишь сегодня признаны европейскими стандартами правовой свободы. Сна­чала эти групповые правопри­тязания (на равно­правие независимо от религи­оз­ных и со­словных разли­чий, на государ­ственное при­знание и защиту равной для всех личной свободы, безопасно­сти и собст­вен­но­сти, на политиче­скую сво­боду) опережали уровень развития общей правовой культуры и не могли определять государственно-правовую действительность. Пока они оставались революционным правосознанием части общества, они не могли быть всеобщей нормой.

Периодически возникающие в любой правовой культуре новые притязания на официальное признание и защиту большей правовой свободы служат проявлением исторического прогресса права и государства. Это нормативные притязания, т.е. такие, содержание кото­рых может и должно трансформироваться в систему правовых нор­м. Но первона­чально они существуют только в правосознании, следова­тельно, еще не существуют как социальные (право­вые) нормы.

Формой права называются формы, или способы, установления (внешнего выражения) правовых норм, субъективных прав и юридических обязанностей. Различаются официальная и неофициальная формы права.

Официальная форма права – это официальные государственно-властные акты, нормативные или индивидуальные. Право может быть выражено и должно выражаться в форме государственно-властного акта – в форме акта волеизъявления государственно-властного субъекта, каковым может быть законодательный орган, суд и даже народ (совокупность граждан), если официальный акт принимается путем референдума.

Неофициальная форма включает в себя обычай и договор частных лиц. Правовая норма может быть выражена в форме обычая – в форме согласия некоего круга субъектов права относительно правил их поведения, в форме признания и одобрения субъектами права определенного круга некой общей для всех модели поведения. Конкретные субъективные права и юридические обязанности могут быть выражены в форме договора. Сила договора, прежде всего, в том, что договоры должны соблюдаться, а иначе они бессмысленны. В случае же нарушения договора санкции к нарушителю должны применять государственно-властные субъекты, если они признают договор действительным, не противоречащим праву.

Договор частных лиц и официальный индивидуальный акт – это простейшая форма права. Форма выражения пра­вовых норм – это уже более сложная форма права. В нормах права абст­рактно опи­сываются права и обязанности. Следовательно, форма вы­раже­ния право­вой нормы (например, закон) – это одно­вре­менно форма выра­жения прав и обязанностей, абст­рактно описанных в этой норме.

Нормы права реализуются и конкретизируются в индивиду­аль­ных актах и договорах. В этом смысле индивидуальные акты и до­го­воры пред­ставляют собой форму реализации норм права. Но индивидуальные акты ad hoc и не­ти­пичные (“ненормальные”) договоры уже нельзя рассматривать как форму реа­лиза­ции право­вых норм. Права и обязан­ности могут устанавливаться в индиви­дуальных актах и до­говорах независимо от наличия нормы. Следовательно, эти акты представляют собой самостоя­тельную форму права. В форме индивидуальных актов и договоров может быть установлено право, не предусмотренное законами или обычаями.

С точ­ки зре­ния ле­ги­стов, фор­ма выражения пра­вовых норм – это только официальные государственно-властные акты, в ко­то­рых властно устанавливаются нормы. Легисты не признают самостоятельной неофициальной формы права и един­ст­вен­но воз­мож­ной фор­мой пра­ва считают за­ко­ны, нор­ма­тив­ные пре­це­ден­ты и дру­гие офи­ци­аль­ные ак­ты нормативного характера. У этих ак­тов в юрис­пру­ден­ции есть дру­гое на­зва­ние – ис­точ­ни­ки пра­ва в фор­маль­ном смыс­ле. По сущ­еству, ле­ги­сты ото­жде­ст­в­ля­ют фор­му пра­ва с ис­точ­ни­ка­ми пра­ва в фор­маль­ном смыс­ле. Они сво­дят фор­му пра­ва к офици­альной форме признания, установления или выражения социальных норм. Обычай они признают формой права лишь тогда, ко­гда он склады­вается в процессе осу­щест­вления власти или когда он официально санк­ционирован. Они считают пра­вовым любой офици­ально при­знан­ный обы­чай независимо от его со­держания. Неправовой, но властно признанный обычай они назовут правовым обычаем. Наоборот, если обычай не санкционирован, то легисты не признают его формой права.