Генон и фашизм

В оценках идейного наследия Генона и на Западе, и в современной России преобладают две тенденции: 1) тотальная апология, восхваление всех, даже не самых сильных черт его творчества и 2) безудержная критика, нередко состоящая из чисто эмоциональных обвинений, за которыми проглядывает чисто профаническая ненависть ко всему священному и традиционному. Характерным образчиком подобного отношения к идеям Генона служит высказывание эмигрантского исследователя символика Михаила Евзлина:

"Изобретатели “священного” китча, претендовавшие на обладание “священной наукой”, вечной и неизменной, пе­редаваемой по темным закоулкам, в свое собрание не могли не включить, в качестве одного из экспонатов, легенду о св. Граале. Имеется в виду сочинение признанного maestro французских традиционалистов Рене Генона “Сим­­­­волы священной науки”. Само название этой книги за­ставляет вспомнить изобретателей “марксистской” или “арий­­ской” наук. Связь между этими науками — историчес­­кая и идеологическая — очевидна. И в том, и в другом случаях выдвигалось притязание на создание “истинной” науки, для которой не существует никаких тайн. “Свя­щен­ные” сочинения подобного рода вызывают ощущения, сход­ные с теми, которые испытывает герой гоголевского Пор­т­рета, рассматривая в пыльной лавке картины с изобра­­жениями голландских мужиков в гольфах и с трубкой во рту".

Если завистливые и творчески несостоятельные иссле­дователи символики упражняются в попытках дискредитации геноновских идей за счет уподобления их марксистской науке и методологии, то большинство либеральных авторов Запада чаще обвиняют мыслителя в консерва­тизме, антизападничестве и даже в профашистских тенденциях. При этом на ум приходит крылатое выражение из книги Павеля и Бержье "Утро магии", где фашизм оп­ре­­деляется как "генонизм плюс танковые дивизии". Неред­ко Генона воспринимают как крестного отца и идейного вдох­новителя движения новых правых, к которым его ста­раются присоединить как сторонники его идей, так и противники. И хотя Генон много сделал для воспитания достойной интеллектуальной элиты на Западе, выводить из его наследия всю линию новых правых значит конструировать миф, не подкрепленный ни реальными жизненными поступками мыслителя, ни его духовными убеждениями, ни творчеством. Генон не остановился перед разры­­вом со своим одаренным последователем Юлиусом Эво­­лой по причине углубления его сотрудничества с движением итальянского фашизма. И хотя Эвола, пред­­­ставлявший мягкую итальянскую версию фашизма, был в конечном счете отвергнут оккультными идеологами Тре­тьего Рейха, после тщательной экспертизы квалифицировавших его идеи как внутренне чужеродные герман­ской мистической традиции, для Генона это уже не име­ло значения — сам факт подобного идейного уклона бывшего сподвижника был неприемлемым. Нелепость по­до­зрений в будто бы имевших место скрытых симпатиях Генона к фашизму ясно просвечивает в характере его оцен­ки творчества Юнга. Если бы Генон действительно тяготел к фашизму, он едва ли стал бы обрушиваться с резкой критикой на идейного собрата, чье восхищение новой идеологией было настолько всепоглощающим, что он мог позволить себе утверждение, будто бы "в Гитлере го­ворит голос богов". (Именно это и послужило причиной последующего замалчивания заслуг Юнга со стороны послевоенного демократического Запада, не про­стив­шего великому ученому его заблуждений и до сих пор мстящего ему: вряд ли по-иному можно квалифицировать развернувшуюся в 1995 году через полвека антиюнговскую кампанию в прессе о будто бы имевшей место с его стороны фальсификации результатов клинических исследований). Есть у Генона и более конкретные высказывания о попытках фашизма приобрести мистическую силу благодаря похищению и пе­реворачи­ванию не принадлежащих ему символов. Еще в 1926 году, когда суть нацизма была понятна очень немногим, он писал: "Мы здесь никак не намекаем на совершен­но искусственное использование свастики, в частнос­ти, не­которыми немецкими политическими группиров­ка­ми, ко­торые совершенно произвольно превратили ее в знак антисемитизма — под тем предлогом, что данная эм­б­лема присуща так называемой "арийской расе". Все это из области чистой фантазии". Приведенная цитата не дает, в то же время, ни малейших оснований для того, чтобы делать из Генона пламенного либерального антифашиста. Од­на­ко, поскольку идеи мыслителя не укладываются в какие-либо идеологические схемы, то можно быть уверенным, что и в дальнейшем, по мере распространения книг Генона в России, критика его идей и слева, и спра­ва будет возрастать вместе с ростом интереса к ним. Но это уже неизбежный удел великих.