Б) Сердце как вместилище душевных чувств

Чувства душевные суть те движения сердца, кои происходят в нем вследствие изменений, происходящих в душе от свойственной ей де­ятельности. Они разделяются на теоретичес­кие, практические и эстетические, поколику, то есть, происходят от воздействия рассудка и воли или суть следствия вращания сердца в себе самом, или в своей благодати.

Теоретические чувства рождаются из отно­шения сердца к познаваемым истинам. Здесь потребность знать рассудок возбуждается к деятельности, а потом, в конце своих трудов, плод их слагает в сердце. Первое есть любоз­нательность, последнее — чувство истины в разных степенях. Сюда относятся разные сте­пени убеждения и разные виды неубеждения, как то: несомненность, сомнение, вероятие, неверие, отвержение, недоумение и проч. Уже с первого раза видны разницы в сем отноше­нии, ибо кто томится неверием, или сомнени­ем, или упорствует в отвержении истины? Человек, отпадший от Бога, Который есть ис­тина. Притом до познания ли истины ему, когда он обложен суетами? Такого, даже если он трудится над науками, можно подозревать, искренне ли его любознание? По любви ли к истине все у него делается, или ex officio и по каким-нибудь сторонним побуждениям? Как мало, сверх того, у него вкуса к истине, уме­ния и желания наслаждаться ею — видно из свойственной ему лености, бегания умствен­ного труда, владычества в нем воображения, легкомыслия. Особенно надобно обратить внимание на силу убеждения в истине. Убеж­дение есть следствие проникновения сердца истиною. Сердце, пребывающее во лжи, не пустит в себя истины. Итак, бывают ли у греш­ника несомненные убеждения в истине? Нет, по крайней мере, смотря на неоднократные опыты, как один и тот же легко перебегает от одних начал к другим, можно подозревать его в том. Притом где же плод убеждения, если оно есть? И опять, что значит, что у человека, отшатнувшегося с доброго пути, на коем был, тотчас выпадают из сердца очень многие убеж­дения, и он никак не может воспроизвести их в себе, пока не возвратится на прежний путь? Также недостаток ревности стоять за истину от чего другого, как не от слабости убеждения? Из таких фактов можно вообще вывесть зак­лючение, что у грешников или мало, или со­всем нет несомненных убеждений.

Совсем другое у тех, кои от тьмы греха об­ратились к свету Божию. Жажда истины, мож­но сказать, первая у них жажда; у них Слово Божие непрестанно в устах и мысли. Сладость истины кто знает, как не они, когда живут в истине? Исчадий неверия и сомнения у них нет, а напротив, сила убеждения срастается с их бытием, отчего знаемое тотчас переходит в дело, и за истину они готовы отдать самую жизнь и отдают, когда нужно.

Приложим еще одно замечание. Чувство истины — способность сердцем, без пособий сторонних, узнавать истинный порядок ве­щей, истинные их свойства — свойственная природе человека способность удивительная у первого заглушена совершенно, у второго же оживает, усиливается и наконец является во всей своей силе. Так, по одному чутью узнают брата, врага, друга, сыновей, нужное лицо и то, как в каком случае поступить.

Чувства практические суть те движения сердца, кои состоят в существенной связи с де­ятельностью воли и то возбуждают ее, то сами последуют за нею. Их, можно сказать, два рода: чувства самости (эгоистические), приятные и неприятные, и разного вида расположения к людям, добрые и недобрые (чувства симпати­ческие). Первого рода суть самодовольство или самопрезрение, самовозношение, самоуничи­жение, надменность, спесь и проч. Второго — равнодушие, из которого, с одной стороны, ува­жение, соревнование, сорадование, соболезно­вание, сожаление, признательность, дружба и проч., с другой — зависть, злорадство, месть, ненависть, вражда, презрение, осуждение и проч. Впрочем, всякое вообще настроение духа постоянное оставляет след в душе глубокий, почему отзывается в сердце чувством одобри­тельным, если настроение хорошо; неодобри­тельным, если оно худо. Теперь с первого раза уже видно, каковы должны быть сии чувства у добрых христиан и у недобрых грешников. У первых должно положить все чувства добрые с самого начала их пути если не во всем совер­шенстве, то в семени. Трудом и подвигом они высвобождают добрые чувства из уз эгоизма, очищают и насаждают их в сердце. Апостол говорит им: облекитеся во утробы щедрот, бла­гость, милосердие, кротость (Кол. 3:12) — и проч. Одежда же духа есть осеняющее его чув­ство. Что касается до чувств эгоистических, то нельзя сказать, чтобы они не возникали, осо­бенно сначала; но им не дается силы, установляется противодействие им, принимаются средства к изгнанию их, и действительно они изгоняются из души всякий раз, как возника­ют. Подвиги, труды, молитвы наконец подав­ляют их и на место их напечатлевают проти­воположные им чувства. Все дело состоит в том, чтобы внедрить в сердце добрые чувства, ибо что есть в сердце, то есть пред Богом.

У беспечного грешника нет такого разделе­ния. Как он свою жизнь предал обыкновенно­му течению, то и чувства у него, и добрые, и злые, развиваются и укореняются в сердце вместе, без его ведома, и составляют смесь иногда очень странную. Они исторгаются из его сердца при случае сами собою, без чина и порядка. Как ревности о чистоте чувств сер­дечных у него нет, то он и не напрягается дать перевес чувствам добрым, а оставляет их са­мим себе и большею частию искажает пристрастиями и страстями. Судя по сему, нрав­ственная цена их ничтожна. Напротив, чув­ства эгоистические у него глубоко лежат в сер­дце и там устрояют себе жилище постоянное. Можно сказать, нет минуты, в которую он не имел бы на душе или самодовольства, или, если нет ему пищи, досады на себя и проч. Это случайность, если они когда-либо заглушают­ся в сердце, что большей, впрочем, частью бы­вает от прилива естественных симпатических чувств к родным и приятелям.

Есть еще между практическими чувствами особенная способность, с одной стороны ощу­щать сладость добра очевидного, с другой — сердцем узнавать доброту сокровенную, без внешних пособий. То и другое, поколику оз­начает совершенство духа, не может быть в грешном сердце в своей чистоте, а разве толь­ко в слабых оттенках или легких соуслаждениях закону. У доброго христианина сия спо­собность является во всей силе. Кто лучше его может осязать красоту добродетели? Доброту же и худобу поступков и сердец других он уз­нает нередко по непосредственному осязанию духовному.

Эстетические чувства суть те движения сердца, кои происходят в нем от действия на него особенного рода предметов, называемых изящными, или прекрасными. Здесь сердце на­слаждается предметом потому только, что он сам по себе хорош, нравится и услаждает без особенных его отношений к личным нашим ин­тересам. Сила, лежащая в основании сих чув­ствований, называется вкусом. Разнообразие чувств в нем зависит от свойства предметов, но определять их и различать одно от другого очень трудно; посему они и имена свои полу­чают от предметов и суть чувства изящного, высокого и проч. Опять, есть свои оттенки в чувстве красоты картины, статуи и проч. Изящ­ным, вообще, называют удачное и разительное выражение в чувственной форме чего-нибудь духовного, то есть мысли, чувства, добродете­ли, страсти. Очевидно, что внешнее здесь ма­лозначительно, и главное — внутреннее, то, что выражается. По различию сего внутреннего со­держания должно различать и вкусы. Их два вида: один — истинный, любящий надлежащее содержание изящного, другой — ложный и из­вращенный, любящий ненадлежащее его со­держание. Теперь вопрос: какое надлежащее и какое ненадлежащее содержание изящного?

Что такое идея, или чувство изящного? Оно есть или воспоминание о потерянном рае, или предощущение будущего Небесного Цар­ствия. Если изящные предметы строятся под руководством сего чувства, то вот и источник содержания для них! Изображай райское, свя­тое, небесное. Эту землю плачевную превра­ти в преддверие неба твоим искусством. Если человека повсюду окружают предметы зем­ные, ради коих он может забывать о небе — своем отечестве, то окружи его такими искус­ственными произведениями, которые напоми­нали бы ему о нем подобно тому, как иные, живя в чужой стране, окружают себя изобра­жениями своего города, дома, родителей и проч. Мир, творение Божие, преисполнен от­ражениями Божественных свойств, но там они в такой широте и необъятности: собери их в малый объем и представь умному взору чело­века слабого в картине или музыке. Опять, что должен человек образовать в душе своей в жизни сей? Святые и небесные расположения. Дай же ему в помощь и внешний лик сих рас­положений, чтобы тем успешнее он мог вне­дрить их в себе. Из всего этого видно, что глав­ным содержанием изящного должны быть предметы мира духовного. Само собою разу­меется, что им должна соответствовать и вне­шняя форма. Если теперь изображаются страсти и преимущественно плотские, изобража­ются в свойственном им бесстыдстве и при­манчивых видах, или если изображаются и добрые предметы, но в формах недостойных их: в таком случае изящное извращается. Те­перь легко судить об истинном и ложном вку­се: истинный вкус наслаждается предметами, выражающими мир духовный, нравственный, Божественный; извращенный вкус любит на­слаждаться предметами, изображающими страсти или вообще оттененными страстью и питающими ее.

Как теперь должен быть извращен вкус у грешника, видно из настроения его души, ко­торая в нем исполнена страстей и предана похотям. Он не найдет красоты в духовном. Не без удовольствия иногда смотрит он и на кар­тины духовные, но только если они оттенены по его духу, равно и пение церковное готов слушать, но если оно имеет мотивы страстные. Ему везде скучно, где не встречает он предме­тов одного с ним духа. И, напротив, как цел вкус у живущего по духу Христову! Как в себе, так и во вне он не любит видеть и тени страс­тей, преследует их и гнушается ими. С другой стороны, как внутри напрягается он чувство­вать свято, так и во вне любит смотреть только на предметы святые и, коль скоро встретит их, один почти умеет оценить все их достоин­ство и все совершенство.

Таким образом, грех извращает и предме­ты изящные, и самый вкус; напротив, христи­анство и изящное восстановляет, и вкус вра­чует. Как в познании худое направление рас­судка извращает разум, худое направление воли извращает совесть, так здесь худое на­правление вкуса извращает духовные чувства.