Почему я начала?

Да вот привыкла жить с подпрыгиванием; волочить ноги уже не хочется. Столько энергии после таких голоданий! Я никогда не была такой радостной... Все лето и осень к нам приезжали гости…

Раньше гости были для меня бедствием, и я как могла, уклонялась от посещений. Даже правило с Леонидом придумали: никого не звать в гости! Знаете, из вежливости ведь часто говоришь: «Ну, приезжайте к нам…» А люди берут и приезжают.

Кроме того, наш быт не располагает к приему гостей: воду носим из колодца, из колонки ведром, выносим тоже ведром, вместо крана – рукомойник. Поэтому мыть посуду после гостей – неинтересно нисколько.

Так вот теперь я гостей не боюсь, с удовольствием мою посуду; а ведь посуду надо и с мылом помыть, и кипятком обдать, согласно мудрым мыслям ученых-паразитологов.

Ну, и работоспособность чудесная. Закончу одну книжку – на следующий день вторую начинаю. Много слышала, как ненавидят писатели свои рукописи, читаемые и переписываемые в десятый раз; ну, а про писательские депрессии и пьянство известно всем.

Да, это особая работа: очень большая концентрация мысли даёт особую усталость.

Вот подтверждения.

"Нервное истощение – это самое трудное в работе писателя.. Настоящая работа делается на большом нервном перенапряжении: первое следствие – бессонница; становишься вял, сер, безмерно раздражителен и чувствителен. Запускаешь всё, опускаешься физически. Забываешься горячечным сном под утро, спишь урывками весь день, неспособен отвлечься ни на что: мысль о каких-то обязательствах, делах - несносно изматывает, гонишь ее". Михаил Веллер, "Хочу быть дворником".

“Говорим с Генри о жизни писателя. Как замирает в нем жизнь, когда он принимается за работу; он не то чтобы в спячку впадает, а просто умирает как человек... Но за то, чтобы быть сильным во время творческого труда, Генри расплачивается последующей колоссальной расслабленностью.

Думаю, что это так, потому что я сама, встав из-за письменного стола, чувствую, что осталась без сил...

... И я увидела в писательстве все муки деторождения. Никакого веселья, только боль, пот, изнеможение. Это сочащаяся кровь. Это проклятье. Это подлинные муки. Никто не знает этого, только настоящий писатель". Анаис Нин, дневниковые записи о Генри Миллере.

Может, мы не настоящие писатели, но нет у нас после работы ни чрезмерной раздражительности, ни бессонницы, ни замирания жизни. Я могу провести день-другой в бездумном чтиве, это такое же пьянство, настоящий наркотик, способ забыться, но безвредный, а часто и полезный.

---

Слова выскакивают из меня, как из новенького компьютера. Хорошо, а то ведь даже стыдно было: говоришь с человеком – и вдруг забыла чью-то фамилию. Ладно, один раз простительно. А когда два-три раза подряд?.. Уже похоже на болезнь, которой болеют старики...

Вот написала это, и поняла, что теперь люди будут пристально следить за моей речью. И можно было бы испугаться; ведь вгоняется некая психологическая заноза, страх сбоя, заикания, забывания… Но я не боюсь.

---

А вот интересная деталь: никогда не болевшие конечности повели себя ожидаемо, в полном согласии с теорией Тамары Свищевой: заболела правая рука в плече и ниже. Сначала я думала, что это случайное растяжение, но прошло полмесяца – и стало понятно: это наши "друзья" решили себе здесь сделать стойбище. Интересно, разгонит ли их голод? Возможно, будет, как с ногой Леонида… не болеть, но чувствоваться.