ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

— Ах ты, свинтус! Ах ты, рифмоплет паршивый! Ах ты, изменщик!

Геральт, заинтригованный, потянул кобылу за угол. Не успел он установить источник воплей, как к ним присоединился глубокий липко-стеклянный звон. «Вишневое варенье, — подумал ведьмак. — Такой звук издает банка вишневого варенья, если запустить ее с большой высоты и с большой силой». Это-то он знал отлично. Йеннифэр, когда они жили вместе, доводилось во гневе кидать в него банками варенья. Которые она получала от клиентов. Потому что сама-то Йеннифэр понятия не имела о том, как варить варенье, а магия в этом отношении не всегда давала положительные результаты.

За углом, перед узким, покрашенным в розовое домиком, собралась солидная кучка ротозеев. На маленьком, весь в цветах, балкончике, под наклонным навесом стояла молодая светловолосая женщина в ночной сорочке.

Выгнув пухленькое и кругленькое плечико, выглядывающее из-под оборок, она с размаху запустила вниз обитый по краям цветочный горшок.

Худощавый мужчина в сливового цвета шапочке с белым пером отскочил, словно ошпаренный, горшок шмякнулся о землю прямо у его ног и разлетелся на куски.

— Ну Веспуля! Ну Веспуленька! Ну радость моя! — крикнул мужчина в шапочке с пером, — Не верь сплетням! Я хранил тебе верность, провалиться мне на этом самом месте, если вру!

— Прохвост! Чертово семя! Бродяга! — взвизгнула пухленькая блондинка и скрылась в глубине дома. Видать, в поисках очередных снарядов.

— Эй, Лютик! — окликнул мужчину ведьмак, влача на поле боя упирающуюся и фыркающую кобылу. — Как жизнь? Что происходит?

— Жизнь? Нормально, — осклабившись, проговорил трубадур, — как всегда. Привет, Геральт! Каким ветром занесло? А, черт, осторожней!

Оловянный бокал свистнул в воздухе и с грохотом отскочил от брусчатки. Лютик поднял его, осмотрел и кинул в канаву.

— Забирай свои шмотки! — крикнула блондинка, призывно играя оборками на пухленьких грудках. — И прочь с глаз моих! Чтоб ноги твоей больше тут не было, стихоплет!

— Это не мое, — удивился Лютик, поднимая с земли мужские брюки с гачами разного цвета. — В жизни у меня не было таких штанов.

— Убирайся! Видеть тебя не желаю! Ты… ты… Знаете, какой он в постели? Никудышный! Никудышный, слышишь! Слышите, люди?

Очередной горшок просвистел в воздухе, зафурчал торчащим из него сухим стеблем. Лютик едва увернулся. Вслед за горшком полетел медный котел никак не меньше чем в два с половиной галлона. Толпа зевак, держась за пределами обстрела, тряслась от хохота. Самые большие остряки хлопали в ладоши, кричали «бис» и убеждали блондинку действовать активнее.

— Слушай, а у нее в доме нет катапульты? — забеспокоился ведьмак.

— Не исключено, — сказал поэт, задрав голову к балкону. — У нее дома жуткий склад рухляди. Штаны видел?

— А может, лучше уйти? Вернешься, когда утихомирится.

— Еще чего? — скривился Лютик. — Возвращаться в дом, из которого в тебя бросают оскорбления и медные котлы. Сей непороч… виноват, непрочный союз я в одностороннем порядке объявляю разорванным. Подождем только, пусть выкинет… О мать моя, нет! Веспуля! Моя лютня!

Он бросился к дому, протянув руки, споткнулся, упал, схватил инструмент в последний момент, уже над самой брусчаткой. Лютня проговорила стонуще и певуче.

— Уф-ф, — вздохнул бард, поднимаясь с земли. — Порядок. Отличная штука, Геральт, теперь можно идти. Там, правда, еще остался плащ с куньим воротником, но ничего не попишешь, пусть мне будет хуже. Плащ, насколько я ее знаю, она не выкинет.

— Ах ты, лживое дерьмо! — разоралась блондинка и сплюнула с балкона, разбрызгивая слюну. — Ах ты, бродяга! Ах ты, фанфарон хриплый!

— Что это она тебя так, а? Проштрафился в чем?

— Да нет, все нормально, — пожал плечами трубадур. — Она требует моногамии, мать ее так-то, а сама кидает в людей чужими портками. Слышал, как она меня обзывала? О боги, мне тоже известны такие, которые приятнее отказывают, чем она дает, но я же не кричу об этом на улицах. Пошли отсюда.

— Куда?

— А как думаешь? В Храм Вечного Огня, что ли? Пошли, завалимся в «Наконечник Пики». Надо успокоить нервы.

Ведьмак, не протестуя, повел кобылу за Лютиком, бодро нырнувшим в узкий проулок. Трубадур на ходу подкрутил колки лютни. Потренькал на струнах, взял глубокий вибрирующий аккорд.

Уж осень зиму ветром кличет,

Слова теряют смысл и звук,

И бриллианты слез с ресничек

Дождинками спадают вдруг…

Он замолчал, весело помахал рукой двум девчонкам, проходившим мимо с корзинками, полными овощей. Девчонки захихикали.

— Что привело тебя в Новиград, Геральт?

— Закупки. Упряжь, немного снаряжения. И новая куртка. — Ведьмак одернул шуршащую, пахнущую новизной кожу. — Как тебе нравится моя новая одежка, Лютик?

— Отстаешь от моды, — поморщился бард, стряхивая куриное перо со своего блестящего василькового кафтана с рукавами пуфом и воротником зубчиками. — Ах как я рад, что мы встретились. Здесь, в Новиграде, столице мира, центре и колыбели культуры. Здесь просвещенный человек может вздохнуть полной грудью.

— А не перейти ли нам дышать полной грудью на улочку подальше? — предложил Геральт, глядя на оборванца, который, присев на корточки и выкатив глаза, справлял большую нужду в проулке.

— Очень уж язвительным стал твой вечный сарказм. — Лютик снова поморщился. — Говорю тебе: Новиград — пуп мира. Почти тридцать тысяч жителей, не считая гостей столицы, представляешь? Каменные дома, мощеные улицы, морской порт, склады, четыре водяные мельницы, бойни, лесопилки, крупное башмачное производство и вдобавок все вообразимые цехи и ремесла. Монетный двор, восемь банков и девятнадцать ломбардов. Дворец и кордегардия — аж дух захватывает. И развлечения; эшафот, шибеница с опускающейся платформой, тридцать пять трактиров, театр, зверинец, базар и двенадцать борделей. И храмы, не помню уж сколько. Много. Ну а женщины, Геральт! Умытые, чистенькие и ароматные, бархат и шелк, корсеты и ленточки… Ах, Геральт! Стихи так и просятся на уста:

Где ты живешь, белым-бело от снега.

Покрыты льдом и речки, и поля.

В твоих очах печаль, призыв и нега,

Но… зимним сном охвачена земля.

— Новая баллада?

— Ага. Назову ее «Зима». Только она еще не готова, никак не могу окончить. Из-за Веспули меня так и трясет, и рифмы не держатся в голове. Да, Геральт, совсем забыл, как там Йеннифэр?

— Никак.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь. Ну где твоя корчма, далеко еще?

— За углом. О, мы уже на месте. Видишь вывеску?

— Вижу.

— Приветствую и низко кланяюсь, — улыбнулся Лютик девушке, подметавшей лестницу. — Вам, милостивая государыня, уже кто-нибудь говорил, что вы прелестны?

Девушка покраснела и крепче ухватилась за метлу. Геральт подумал было, что она вот-вот приложит трубадуру палкой. Но ошибся. Девушка мило улыбнулась и затрепыхала ресницами. Лютик, как обычно, не обратил на это никакого внимания.

— Приветствую и желаю всего наилучшего! Добрый день! — загремел он, входя в корчму, и резко провел большим пальцем по струнам лютни. — Мэтр Лютик, знаменитейший поэт в сей благодатной стране, посетил твой неопрятный кабак, хозяин! Ибо возжелал выпить пива. Ценишь ли ты честь, оказываемую тебе мною, мошенник?

— Ценю, — буркнул трактирщик, выходя из-за стойки. — Рад вас видеть, господин певун. Вижу, ваше слово и взаправду не дым. Вы ведь обещали зайти сразу же поутру и заплатить за вчерашнее. А я-то, это ж надо, подумал, вы врете, как всегда. Я прям-таки сгораю со стыда.

— Совершенно напрасно сгораешь, добрый человек, — беспечно бросил трубадур. — Потому как денег у меня нет. Поговорим об этом после.

— Нет уж, — холодно бросил трактирщик. — Поговорим сейчас. Кредит кончился, уважаемый господин поэт. Два раза меня не проведешь.

Лютик повесил лютню на торчащий в стене крюк, уселся за стол, снял шапочку и задумчиво пригладил пришпиленную к ней эгретку.

— Ты при деньгах, Геральт? — вопросил он с надеждой в голосе.

— Нет. Все, что было, ушло на куртку.

— Скверно и паршиво, — вздохнул Лютик. — Черт, ни одной живой души, ну никого, кто мог бы угостить. Эй, хозяин, что так пусто нынче?

— Еще слишком рано для обычных гостей. А подмастерья каменщицкие, те, что храм ремонтируют, уже побывали и вернулись на стройку, забрав мастера.

— И никого больше? Никогошеньки?

— Никого, акромя благородного купца Бибервельта, который завтракает в большом эркере.

— Э, так Даинти тут? — обрадовался Лютик. — Надо было сразу сказать. Пошли в эркер, Геральт. Бибервельта, низушка, знаешь?

— Нет.

— Не беда. Познакомишься. Ого! — воскликнул трубадур, направляясь в боковую комнату. — Чую с запада веяние и дух луковой похлебки, столь милые моему обонянию. Ку-ку! Это мы! Нежданчики!

В эркере, за средним столом, у столба, украшенного гирляндами чеснока и пучками трав, сидел пухлощекий кудрявый низушек в фисташково-зеленой жилетке. В правой руке у него была ложка, левой он придерживал глиняную тарелку. При виде Лютика и Геральта низушек замер, раскрыв рот, а его огромные орехового цвета глаза расширились от страха.

— Привет, Даинти, — сказал Лютик, весело помахав шапочкой. Низушек по-прежнему не изменил позы и не прикрыл рта. Рука у него, как заметил Геральт, слегка подрагивала, а свисающая с ложки длинная ниточка вареного лука раскачивалась, словно маятник.

— Пппп-приве-ет, Лю-ю-тик, — заикаясь, выдавил он и громко сглотнул.

— Икота замучила? Хочешь, напугаю? Сразу пройдет! Слушай; на заставе видели твою женушку! Вот-вот явится! Гардения Бибервельт собственной персоной, ха-ха-ха!

— Дурак ты, Лютик, — укоризненно проговорил низушек.

Лютик снова жемчужно рассмеялся, одновременно взяв два сложных аккорда на струнах лютни.

— Потому как мина у тебя исключительно глупая, братец, а таращишься ты на нас так, словно у нас рога и хвосты выросли. А может, ведьмака испугался? А? Или, думаешь, начался сезон охоты на низушков? Может…

— Прекрати, — не выдержал Геральт, подходя к столу. — Прости, дружище. Лютик сегодня перенес тяжелую личную трагедию и еще не оправился. Вот и пытается шуткой прикрыть печаль, угнетение и стыд.

— Не говорите. — Низушек втянул наконец содержимое ложки. — Сам угадаю. Любезная Веспуля звезданула его по кумполу горшком и выперла наконец взашей? Так, Лютик?

— Я не разговариваю на деликатные темы с личностями, кои сами жрут и пьют, а друзей заставляют стоять, — проговорил трубадур и тут же, не ожидая приглашения, уселся. Низушек зачерпнул ложку похлебки и слизнул свисающие с нее нитки сыра.

— Что правда, то правда, — угрюмо произнес он. — Приглашаю, куда ж деваться. Присаживайтесь и… чем хата богата. Отведайте луковой похлебки.

— В принципе-то, я так рано не ем, — задрал нос Лютик. — Но уж, так и быть, уважу. Только не на пустой желудок. Эй, хозяин! Пива, любезный, да живо!

Девушка с красивой толстой косой, свисающей до ягодиц, принесла тарелки с похлебкой и кубки. Геральт, приглядевшись к ее кругленькой, покрытой пушком мордашке, отметил для себя, что у нее были бы вполне приличные губки, если б она помнила о том, что ротик надобно хоть иногда прикрывать.

— Дриада лесная! — воскликнул Лютик, хватая руку девушки и целуя ее в ладошку. — Сильфида! Волшебница! Божественное создание с глазами, словно васильковые озера! Прелестная, как утренняя заря, а форма губ твоих, возбуждающе приоткрытых…

— Дайте ему пива, быстренько, — простонал Даинти Бибервельт. — Не то случится несчастье.

— Не случится, не случится, — заверил бард. — Правда, Геральт? На всем белом свете не найти более спокойных людей, нежели мы двое. Я, милсдарь купец, поэт и музыкант, а музыка умягчает обычаи. А наличествующий здесь, в эркере, ведьмак вообще опасен исключительно для чудищ, чудовищ и уродцев. Познакомься: Геральт из Ривии, гроза упырей, упыриц, упырих, оборотней и всяческой мерзопакостности. Небось слышал о Геральте, Даинти?

— Слышал. — Низушек подозрительно глянул на ведьмака. — Ну и что?.. Что поделываете в Новиграде, милсдарь Геральт? Неужто туточки появились какие-нинабудь страшные монстры? Вас… хм-хм… наняли?

— Нет, — улыбнулся ведьмак, — я на отдыхе.

— О! — произнес Даинти, нервно перебирая волосатыми ногами, на пол-локтя не достающими до пола. — Это славно…

— Что — славно? — Лютик проглотил ложку похлебки и запил пивом. — Не хочешь поддержать нас, Бибервельт? В увеселениях, разумеется. Ишь, как все славно складывается. Здесь, в «Наконечнике Пики», мы намерены подвыпить. А потом планируем забежать в «Пассифлору» — это очень дорогой и приличный бордель, на простом языке «Страстоцветом» именуемый, где можно пригласить полуэльфку, а если повезет, то и чистокровку. Однако нам нужен спонсор.

— Кто-кто?

— Ну тот, кто будет платить.

— Так я и думал, — буркнул Даинти. — Сожалею. Во-первых, у меня деловая торговая встреча. Во-вторых, нет средств на оплату подобных увеселений. В-третьих, в «Страстоцвет» пускают только людей.

— А мы кто — совы сычные, или как там? Ах да, понимаю. Туда не пускают низушков. Это верно. Ты прав, Даинти. Здесь Новиград. Столица мира.

— Да, — произнес низушек, не отрываясь от ведьмака и странно кривя губы. — Ну так я уж пойду. Я договорился…

Дверь эркера с грохотом отворилась, и в комнату влетел… Даинти Бибервельт.

— О боги! — взвизгнул Лютик.

Низушек, появившийся в дверях, ничем не отличался от низушка, сидящего за столом, если не считать, что за столом сидел чистый, а в дверях стоял грязный, побитый и помятый.

— Вот где ты, сучий хвост! — рявкнул грязный низушек, кидаясь к столу. — Ах ты, ворюга!

Его чистый близнец вскочил, опрокинув табурет и свалив со стола посуду. Геральт отреагировал автоматически и молниеносно: схватив со скамьи меч в ножках, он съездил Бибервельту по загривку тяжелым ремнем.

Низушек рухнул на пол, скуксился, юркнул меж ног Лютика и на четвереньках почимчиковал к выходу, при этом его руки и ноги вдруг вытянулись, словно лапки паука. Увидев это, грязный Даинти Бибервельт разразился бранью, взвыл и отскочил, с грохотом врезавшись спиной в деревянную перегородку.

Геральт кинул ножны, пинком отбросил с дороги стул и рванулся в погоню.

Чистый Даинти Бибервельт кузнечиком перескочил порог эркера, влетел в общую залу, натолкнулся на девицу с полураскрытым ртом. Увидев его длинные лапы и карикатурно расплывшуюся физиономию, девушка разинула рот на всю возможную ширину и издала пронизывающий уши вопль. Геральт, воспользовавшись потерей темпа, вызванной соударением Лжедаинти с девушкой, догнал его на середине залы и ловким пинком в колено повалил на пол.

— Не рыпайся, братишечка, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, приставив к монстру острие меча. — Не рыпайся.

— Что тут творится? — зарычал трактирщик, подбегая с черенком от лопаты в руке. — Что еще за фокусы? Стража! Дэчка, жми за стражей!

— Не-е-е! — взвыло существо, прижимаясь к полу и еще больше деформируясь. — Смилуйтесь, не-е-е!

— Никакой стражи! — поддержал его грязный низушек, вылетая из эркера.

— Держи девчонку, Лютик!

Трубадур схватил верещащую Дэчку, невзирая на спешку, старательно выбирая места. Дэчка запищала и осела на пол у его ног.

— Спокойно, хозяин, — с трудом выговорил Даинти, — это дело личное, не надо стражи. Я покрою ущерб.

— Нет никакого ущерба, — трезво проговорил трактирщик, осматривая залу.

— Но будет, — скрежетнул толстенький низушек. — Потому как сейчас я стану его бить. И еще как! Я стану бить его жестоко, долго и страстно, и тогда он тут все раздолбает.

Распластавшаяся на полу длиннолапая карикатура на Даинти Бибервельта жалостливо захрипела.

— Ничего подобного, — проговорил холодно трактирщик, прищурившись и слегка приподняв черенок. — Бейте его сколь влезет на улице или во дворе, господин низушек. Потому как это… это же прямо-таки уродец какой-то!

— Хозяин, — спокойно произнес Геральт, не ослабляя нажатия клинка на шею уродца, — Главное — не волноваться. Никто ничего не разобьет, не будет никакого ущерба. Мы владеем ситуацией. Я — ведьмак, а уродец, как видите, у меня в руках. Однако, поскольку это действительно похоже на личные отношения, мы спокойно выясним их в эркере. Отпусти девушку, Лютик, и иди сюда. У меня в сумке лежит серебряная цепочка. Вынь ее и как следует стяни лапы этому типу. В локтях, за спиной. Не шевелись, братишечка.

Существо тоненько заскулило.

— Порядок, Геральт, — сказал Лютик. — Связал. Пошли в эркер. А вы, хозяин, чего стоите? Я же заказывал пиво. А уж если я заказываю пиво, то его должно подавать до тех пор, пока я не крикну: «Воды! »

Геральт подтолкнул связанное существо к эркеру и грубо усадил у столба. Даинти Бибервельт тоже уселся, глянул с неприязнью.

— Это ж жуть, как оно выглядит, — сказал он. — Ну прямо куча прокисшего теста. Глянь на его нос, Лютик, вот-вот отвалится, собачья мать. А уши — как у моей тещи перед самыми похоронами. Бррр!

— Минуточку, — буркнул Лютик. — Ты — Бибервельт? Ну да, несомненно. Но то, что сидит у столба, только что было тобою. Если я не ошибаюсь. Геральт! Все взоры обращены на тебя. Ты — ведьмак. Что тут, черт побери, деется? Что это?

— Мимик.

— Сам ты мимик, — гортанно проговорило существо, болтая носом. — Никакой я не мимик, а допплер, и зовут меня Тельико Луннгревинк Леторт. Сокращенно Пенсток. Друзья называют меня Дуду.

— Я те щас покажу Дуду, сукин сын! — рявкнул Даинти, замахиваясь на него кулаком. — Где мои кони? Ворюга!

— Милсдари, — напомнил трактирщик, входя с кувшином и охапкой кружек.

— Вы обещали, что будет спокойно.

— Ох, пиво, — вздохнул низушек. — Ну и жажда, черт побери. И голод!

— Я бы тоже выпил, — невнятно сообщил Тельико Луннгревинк Леторт.

Никто не обратил внимания.

— Что это такое? — спросил трактирщик, поглядывая на существо, которое при виде пива высунуло из-за отвисших тестообразных губ длиннющий язычище. — Что это за штука, господа?

— Мимик, — повторил Геральт, не обращая внимания на гримасы уродца. — Впрочем, у него много названий. Подвойняк, векслинг, бедняр. Или допплер, как он сам себя окрестил.

— Векслинг? — выкрикнул трактирщик. — Здесь, в Новиграде? В моем заведении? А ну быстро, надыть вызвать стражу. И богослужителей.

— Потише! Потише! — кашлянул Даинти Бибервельт, спешно подъедая похлебку Лютика из чудом уцелевшей тарелки. — Еще успеется. Но потом. Этот стервец обокрал меня, я не намерен отдавать его здешним властям, пока не получу свою собственность. Знаем мы вас, новиградцев, и ваших судей тоже. Вернут, может, одну десятую, не больше.

— Смилуйтесь, — душераздирающе завопил допплер. — Не выдавайте меня людям! Вы знаете, что они творят с нами?

— Именно что знаем, — кивнул трактирщик. — Над пойманным допплером богослужители читают экзорцизмы. А потом связывают, облепляют толстым слоем глины с опилками и обжигают до тех пор, пока глина не превратится в кирпич. По крайней мере, так делали раньше, когда эти чудища попадались чаще.

— Варварский обычай, воистину человеческий, — поморщился Даинти, отодвигая пустую уже тарелку. — Впрочем, возможно, это и справедливое наказание за бандитизм и воровство. Ну, давай говори, подлец, где мои кони? А ну быстренько, а то протяну твою носяру между ног и засуну в задницу! Где мои кони, спрашиваю?

— Про… продал, — простонал Тельико Луннгревинк Леторт, а отвисшие уши вдруг собрались у него в шарики, напоминающие миниатюрные кочанчики брюссельской капусты.

— Продал? Вы слышали? — вскипел низушек. — Он продал моих лошадок!

— Ясное дело, — сказал Лютик. — У него было время. Он здесь уже три дня. Я три дня вижу тебя… то есть его… Черт побери, значит ли это, что…

— Конечно, значит! — зарычал купец, топая покрытыми шерстью ногами. — Он обокрал меня в пути, в дне пути от города! Приехал вроде бы как это я, понимаете? И продал моих лошадей! Я его убью! Удушу своими руками!

— Расскажите, как это случилось, господин Бибервельт.

— Геральт из Ривии, если не ошибаюсь? Ведьмак?

Геральт утвердительно кивнул.

— Все складывается как нельзя лучше, — сказал низушек. — Я — Даинти Бибервельт из Почечуева Лога, фермер, коновод и купец. Называй меня просто Дан, Геральт.

— Рассказывай, Дан.

— Ну так вот. Мы с конюхами вели лошадей на рынок в Чертов Брод на продажу. В одном дне пути от города выпал нам последний постой. Мы заночевали, предварительно управившись с бочонком водочки на жженом сахаре. Посреди ночи я просыпаюсь, чую, пузырь чуть не разрывается, ну слезаю с возу, дай, думаю, при оказии кину взгляд, как там коняшки на лугу. Выхожу, туман хоть глаз коли, вдруг вижу, идет кто-то. Кто тут? — спрашиваю. Он ни гугу. Подхожу ближе и вижу… себя самого. Словно в зеркале. Думаю, не надо было водку хлебать, отраву проклятую. А этот вон… потому как это был именно он, как даст мне в лоб! Увидел я звезды и накрылся ногами. Утром просыпаюсь в каком-то идиотском кустарнике, на голове — шишка с огурец, кругом — ни души, от нашего обоза тоже ни следа. Бродил я целый день, пока наконец-то тракт отыскал, два дня брел, корешки жевал да сырые грибы. А он… эта засранная Дудулина, или как там его, заместо меня поехал в Новиград и загнал моих лошадей! Я ему сейчас… А своих конюхов высеку, по сто плетей каждому по голому заду, слепым жопам! Чтобы собственного хозяина не узнать, чтобы дать себя так охмурить! Дурни, капустные лбы, морды протокольные…

— Не обижайся на них. Дан, — сказал Геральт. — Мимик копирует с такой точностью, что его невозможно отличить от оригинала, или от жертвы, которую он себе высмотрел. Ты что, никогда не слышал о мимиках?

— Слышать-то слышал. Да думал — выдумки.

— Не выдумки, как видишь. Допплеру достаточно внимательно присмотреться к жертве, чтобы мгновенно и безошибочно воспроизвести нужную структуру материи. Заметь, это не иллюзия, а абсолютно полное изменение. До мельчайших деталей. Каким образом мимики это делают, неизвестно. Чародеи предполагают, что тут действует та же составляющая крови, что и при ликантропии, но я думаю, это что-то совершенно иное либо же в тысячи раз более сильное. В конце концов, у оборотней всего две, самое большее — три ипостаси, а допплер может превращаться во что угодно, лишь бы более-менее точно совпадала масса тела.

— Масса тела?

— Ну в мастодонта, например, он не превратится. И в мышь тоже.

— Понимаю. А цепь, которой ты его связал, зачем?

— Серебро. Для ликантропа убийственно, у мимика, как видишь, только сдерживает трансформацию. Вот он сидит тут в присущем ему виде.

Допплер разлепил склеившиеся губы и зыркнул на ведьмака злыми мутными глазами, радужницы которых уже потеряли свойственный низушкам ореховый цвет и стали желтыми.

— И хорошо, что сидит, сукин сын, — буркнул Даинти. — Подумать только, он даже остановился здесь, в «Наконечнике Пики», где обычно останавливаюсь и я! Ему уже мнится, будто он — это я!

— Даинти, — покрутил головой Лютик. — Он и был тобой. Я встречаюсь с ним уже третьи сутки. Он выглядел как ты, и говорил как ты. Он даже мыслил как ты. А когда дело дошло до выпивона, то он и скупым оказался, как ты! А может, и еще скупее.

— Последнее меня не волнует, — сказал низушек. — Так что, может, верну хотя бы часть своих денег. Мне противно к нему прикасаться. Возьми у него мешок, Лютик, проверь, что там. Должно быть немало, если этот конокрад действительно продал моих лошадок.

— У тебя сколько было лошадей?

— Двенадцать.

— Считая по мировым ценам, — проговорил трубадур, заглядывая в мешок, — того, что тут есть, хватит разве что на одну, да и то ежели попадется старая и облезлая. А если по новиградским, то вообще на две, самое большее — три козы.

Купец смолчал, но вид у него был такой, будто он вот-вот пустит слезу. Тельико Луннгревинк Леторт низко опустил нос, а нижнюю губу еще ниже и тихонько забулькал.

— Одним словом, — наконец проговорил низушек, — ограбило меня и превратило в нищего существо, существование которого, простите за каламбур, я считал сказкой. Это называется: не повезло.

— Ни добавить, ни прибавить, — сказал ведьмак, окидывая взглядом съежившегося на табурете допплера. — Я тоже был уверен, что мимиков давным-давно истребили. Раньше, говорят, их много обитало в здешних лесах и на плоскогорье. Но их способность к мимикрии очень беспокоила первых поселенцев, и на них начали охотиться. Довольно успешно. А вскоре перебили почти всех.

— К счастью, — сказал трактирщик. — Тьфу, тьфу, клянусь Вечным Огнем, уж лучше дракон или дьявол, которые завсегда оказываются драконом или дьяволом, и ведомо, чего держаться. Но вурдалачество, в смысле оборотничество, всяческие изменения и перемены, эта мерзопакостная чертова процедура, обман и предательство людям на урон и погибель — уж это все придумано энтими, хрен знает как их еще и назвать-то, паскудами. Говорю вам, давайте вызовем стражу — и в огонь его, погань такую, в огонь.

— Геральт, — заинтересовался Лютик. — Хотелось бы послушать мнение специалиста. Векслинги, они что, действительно такие опасные и агрессивные?

— Их способность к копированию, — сказал ведьмак, — свойство, которое служит скорее защите, нежели нападению. Я не слышал…

— Дьявольщина, — зло прервал Даинти, хватив кулаком по столу, — если бить по морде и обкрадывать — не нападение, то что же тогда считать нападением? Кончайте мудрствовать. Все проще простого: на меня напали и ограбили, отобрали не только добытое тяжким трудом имущество, но и лично мою внешность. Я требую удовлетворения, я не усну…

— Стражу, стражу надыть скликать, — настаивал трактирщик. — И богослужителей призвать! И спалить энто чудище, энту нелюдь!

— Перестаньте, хозяин, — поднял голову низушек. — Надоели вы со своими «энтими». Заметьте, вам-то энтот, тьфу ты, этот нелюдь ничего не сделал. Только мне. Кстати, я-то ведь тоже нелюдь.

— Да что вы, господин Бибервельт, — нервно рассмеялся трактирщик. — Одно дело — вы, другое — он! Вы без малого человек, а он-то монстр. Удивляюсь я с вас, милсдарь ведьмак. Этак вы как-то спокойненько себе сидите. Для чего вы, прошу прощения, существуете? Ваша обязанность — убивать чудовищ или как?

— Чудовищ — да, — холодно сказал Геральт. — Чудовищ, а не представителей разумных рас.

— Ну знаете, милсдарь, — сказал трактирщик. — Теперь-то вы уж явно того, переборщили.

— Это уж точно, — вставил Лютик. — Перегнул ты палку, Геральт, с этой своей разумной расой. Ты только глянь на него.

Тельико Луннгревинк Леторт действительно в данный момент никак не походил на представителя разумной расы, а напоминал куклу, вылепленную из грязи и муки, глядящую на ведьмака умоляюще мутными желтыми глазами. Да и сопение, которое он издавал касающимся столешницы носом, было не к лицу представителю разумной расы.

— Кончайте пререкаться! — вдруг рявкнул Даинти Бибервельт. — Не о чем тут рассуждать! Важно одно: мои кони и мои потери! Слышишь, гриб вонючий? Кому продал моих лошадок? Что сделал с деньгами? Говори сразу, не то я тебя запинаю, изобью и сдеру с тебя шкуру!

Дэчка, приоткрыв дверь, сунула в эркер светлую головку.

— Гости в корчме, отец, — шепнула она. — Каменщики со стройки и другие. Я их обслуживаю, а вы тута так громко не орите, а то они уж починают зыркать на эркер.

— О Вечный Огонь! — перепугался трактирщик, глядя на распластавшегося допплера. — Если сюды кто-нито заглянет и увидит энто… ой-ей, будет дело. Уж ежели не хочите вызывать стражу, то хоть… милсдарь ведьмак! Если энто и взаправду векслинг, то скажите ему, пусть превратится во что-нито поприличнее, вроде бы чтобы не узнали. Пока.

— Верно, — сказал Даинти. — Пусть он в кого-нибудь передопплерится, Геральт.

— В кого? — неожиданно пробулькал допплер. — Я могу принять форму, к которой как следует пригляжусь. Так в которого из вас мне перемениться?

— Только не в меня, — быстро сказал трактирщик.

— И не в меня, — охнул Лютик. — Впрочем, это был бы никакой не камуфляж. Меня все знают, так что два Лютика за одним столом — большая сенсация, нежели этот… тип «в собственном соку».

— Со мной то же самое, — усмехнулся Геральт. — Остаешься ты, Дан. И все получается прекрасно. Не обижайся, но ты и сам знаешь, люди с трудом отличают низушка от низушка.

Купец долго раздумывать не стал.

— Лады, — сказал он. — Пусть будет так. Сними с него цепь, ведьмак. Ну, давай превращайся в меня, ты, безмозглая разумная раса.

Как только с него сняли цепь, допплер расставил тестообразные лапы, пощупал нос и вытаращился на низушка. Отвисшая кожа на лице собралась и расцветилась. Нос уменьшился и втянулся с глухим чавканьем, на голом черепе выросли курчавые волосы. Даинти вылупил глаза, трактирщик в немом изумлении раскрыл рот на манер собственной дочки Дэчки. Лютик вздохнул и ахнул.

Последним у допплера изменился цвет глаз.

Даинти Бибервельт-2 откашлялся, перегнулся через стол, схватил кружку Даинти Бибервельта-1 и жадно приник к ней устами.

— Не может быть, не может быть, — прошептал Лютик. — Вы только взгляните, до чего точно скопировал. Не различишь. Все тютелька в тютельку. Даже шишки от комаров и пятна на штанах… Именно что — на штанах! Такого не могут даже чародеи! Пощупай, настоящая шерсть, никакая не иллюзия! Невероятно! Как он это делает?

— Никто не знает, — буркнул ведьмак. — И сам он тоже. Я говорил, что он способен произвольно изменять материю, но это органическая способность, инстинктивная…

— Но штаны… Из чего он сотворил штаны? И жилетку?

— Его собственная измененная кожа. Не думаю, что он охотно отдаст штаны. Впрочем, они тут же потеряли бы свойство шерсти…

— А жаль, — проявил сообразительность Даинти. — Я уже подумал было, не приказать ли ему превратить ведерко материи в ведерко золота.

Допплер, теперь точная копия низушка, расположился поудобнее на скамейке и широко улыбнулся, видимо радуясь, что стал центром внимания. Он сидел точно в такой же позе, что и Даинти, и точно так же болтал волосатыми ногами.

— А ты много знаешь о допплерах, Геральт? — сказал он, отхлебнул из кружки, почмокал и рыгнул. — Воистину много.

— О боги, и голос, и манеры тоже Бибервельтовы, — сказал Лютик. — Нет ли у кого лоскутка красной китайки? Надо бы его, черт побери, пометить, а то может случиться беда.

— Да ты что, Лютик! — возмутился Даинти Бибервельт-1. — Надеюсь, меня-то с ним не спутаешь. С первого…

— …первого взгляда видно разницу, — докончил Даинти Бибервельт-2 и снова вежливо рыгнул. — И верно, чтобы перепутать, надо быть глупее кобыльего копыта.

— Ну разве я не говорил? — восхищенно шепнул Лютик, — Он мыслит и говорит точно как Бибервельт. Не различишь.

— Преувеличение, — надул губы низушек. — Крупное преувеличение.

— Нет, — возразил Геральт. — Не преувеличение. Верь не верь, но в данный момент он — это ты, Дан. Неведомым образом допплер точно копирует также и психику оригинала.

— Пси… что?

— Ну, свойства разума, характер, чувства, мысли. Душу. И это подтверждает как раз то, что отрицают большинство чародеев и все богослужители. А именно, что душа — тоже материя.

— Святотатство, — шепнул трактирщик.

— И глупость, — твердо заметил Даинти Бибервельт. — Не рассказывай сказок, ведьмак. Свойства разума, ничего себе! Скопировать чужой нос и портки — это куда ни шло, но разум — это тебе не в бочку пер… Простите. Сейчас докажу. Если б этот вшивый допплер скопировал мой купеческий разум, то не продал бы лошадей в Новиграде, где на них нет спроса, а поехал бы в Чертов Брод, на конский рынок, где цены договорные, кто больше даст. Там не прогадаешь…

— Именно что прогадаешь. — Допплер спародировал обиженную мину низушка и фыркнул свойственным тому образом. — Во-первых, цены на аукционе в Чертовом Броде падают, потому что купцы сговариваются, как им торговаться. К тому же идут дополнительные комиссионные аукционщику.

— Не учи меня торговать, задница, — обрушился Бибервельт. — Я в Чертовом Броде взял бы девяносто, а то и сто за штуку. А сколько получил ты от новиградских скряг?

— По сто тридцать, — сказал допплер.

— Брешешь, распустеха.

— Не брешу. Я погнал лошадей прямо в порт, господин Даинти, и нашел там заморского торговца кожами. Скорняки не пользуются волами, снаряжая караваны, потому как волы слишком медлительны. Кожи легкие, но ценные, стало быть, надо ездить быстро. В Новиграде нет спроса на коней, потому-то и коней тоже нет. У меня были единственные доступные, вот я и продиктовал цену. Это просто…

— Не учи меня, сказал! — рявкнул Даинти, покраснев, как бурак. — Ну ладно, стало быть, заработал! А деньги где?

— Пустил в оборот, — гордо ответил Тельико, почесав типичным для низушка движением густую шевелюру. — Деньги, господин Даинти, должны обращаться, а интерес — крутиться.

— Смотри, как бы я тебе голову не скрутил! А ну говори, что сделал с выручкой за лошадей?

— Я же сказал — накупил товаров.

— Каких? Что купил, уродина?

— Ко… кошенили, — с трудом проговорил допплер, а потом быстро продекламировал: — Пятьсот корцев кошенили, шестьдесят два рюйса коры мимозы, пятьдесят пять гарнков розового масла, двадцать три бочонка рыбьего жира, шестьсот глиняных мисок и восемьдесят фунтов пчелиного воска. Рыбий жир, кстати, купил очень дешево, потому как он немного уже прогорк. Да, чуть было не забыл. Еще купил сто локтей хлопчатобумажного шнура.

Наступило долгое, очень долгое молчание.

— Прогорклый жир, — сказал наконец Даинти, очень медленно выговаривая отдельные слова. — Хлопчатобумажный шнур. Розовое масло. Да я, никак, сплю. Да, это кошмар! В Новиграде можно купить все, всякие ценные и полезные вещи, а этот кретин выбрасывает мои деньги на какое-то дерьмо. Прикинувшись мною. Я разорен, уплыли мои денежки, коту под хвост моя купеческая репутация. Нет, довольно! Дай меч, Геральт. Я зарублю его на месте.

Дверь эркера со скрипом отворилась.

— Купец Бибервельт! — пропищал вошедший тип в пурпурной мантии, висевшей на худой фигуре, словно на палке. На голове у него была бархатная шапочка в форме перевернутого ночного горшка. — Есть тут купец Бибервельт?

— Есть, — одновременно откликнулись оба низушка.

В следующий момент один из Даинти Бибервельтов плеснул содержимое кружки в лицо ведьмаку, ловко выбил табурет из-под Лютика и промчался под столом к двери, уронив по пути субъекта в смешной шапочке.

— Пожар! Спасайтесь! — завыл он, влетая в общий зал. — Убивают! Горим!

Геральт, отряхиваясь от пивной пены, кинулся за ним, но другой Бибервельт, тоже бежавший к двери, поскользнулся на опилках и свалился ему под ноги. Оба упали у самого порожка. Лютик, выбравшись из-под стола, дико ругался.

— На-а-ападе-е-ение! — заверещал с пола тощий тип, запутавшись в пурпурной мантии. — На-а-ападе-е-ение! Ба-а-андиты!

Геральт переполз через низушка, влетел в зал, увидел, как допплер, раскидывая гостей, выбегает на улицу. Кинулся следом и тут же уперся в упругую, неподатливую стену людей, загородивших дорогу. Одного, умаруханного глиной и воняющего пивом, ему удалось перевернуть, но остальные зажали его железными тисками плеч. Он яростно рванулся, послышался сухой треск рвущихся ниток, лопающейся кожи, и под правой подмышкой сделалось просторно. Ведьмак ругнулся, перестав вырываться.

— Поймали! — крикнули каменщики. — Мы поймали разбойника! Что делать, господин мастер?

— Известь! — взвыл мастер, поднимая голову от столешницы и водя кругом невидящими глазами. — Извести и камней!

— Стра-а-ажа! — рычал пурпурный, на четвереньках выбираясь из эркера.

— Нападение на чиновника! Стража! Пойдешь за это на шибеницу, злодей!

— Мы его поймали! — кричали каменщики. — Мы поймали его, господин!

— Не того! — взвыл субъект в мантии. — Хватайте подлеца! Догоните его!

— Кого?

— Бибервельта, низушка! Догнать его, догнать! В яму его!

— Сейчас, сейчас, — сказал Даинти, выглядывая из эркера. — Что такое, господин Шван? Не вытирайте себе рот моим именем. И не поднимайте тревоги без нужды.

Шван замолчал, изумленно глядя на низушка. Из эркера вышел Лютик в шапочке набекрень, осматривая свою лютню. Каменщики, пошептавшись, отпустили наконец Геральта. Ведьмак, хоть и очень злой, ограничился сочным плевком на пол.

— Купец Бибервельт! — пропищал Шван, близоруко щурясь. — Что это значит? Нападение на городского чиновника может вам дорого обойтись… Кто это был? Тот низушек?

— Брат, — быстро сказал Бибервельт. — Троюродный брат…

— Да, да, — тут же поддержал Лютик, почувствовавший себя в своей стихии. — Далекий кузен Бибервельта. Известный как Чок Бибервельт. Черная овца в семье. Еще будучи ребенком, он свалился в колодец. Высохший. К несчастью, бадья упала ему прямо на голову. Вот он и чокнулся малость. Обычно-то он ведет себя тихо, но при виде пурпура впадает в ярость. Чок, одним словом. Но нечего волноваться, он быстро успокаивается, стоит увидеть рыжие волоски на дамском лобке. Потому он и помчался прямо в «Пассифлору». Понимаете, господин Шван…

— Довольно, Лютик, — прошипел ведьмак. — Заткнись, черт побери.

Шван одернул мантию, стряхнул опилки и выпрямился, придав физиономии величественное выражение.

— Да-а, — сказал он. — Следите внимательнее за своими родственниками, купец Бибервельт, потому как сами-то вы, известно, вполне дееспособны. Если б я подал жалобу… Но у меня нет времени. Я здесь по делу. От имени городских властей призываю вас заплатить налог.

— Э?

— Налог, — повторил чиновник и надул губы на манер, который подсмотрел, вероятно, у кого-то более значительного. — Что такое? Вам что, от брата передалось? Занимаешься торговлей — плати налоги. Либо иди в тюрьму.

— Я? — рявкнул Даинти. — Я — торговлей? Да у меня сплошные потери, мать твою! Я…

— Бибервельт, — снова прошипел ведьмак, а Лютик украдкой ударил низушка по волосатой щиколотке. Низушек кашлянул.

— Само собой, — сказал он с трудом, изображая улыбку на пухлой физиономии. — Само собой, господин Шван. Ежели занимаешься выгодной торговлей, надобно платить налоги. Хорошая торговля — большие налоги. И наоборот, как мне кажется.

— Не мне оценивать ваши доходы, купец. — Чиновник соорудил кислую мину, присел за стол, из бездонных складок мантии извлек счеты и свиток пергамента, который развернул на столе, предварительно протерев стол полой накидки. — Мое дело считать и принимать. Да-а-а… Итак, подсчитаем… Это будет… хммм… это будет… Два пишем, один в уме… Та-а-ак… Тысяча шестьсот пятьдесят три кроны и двадцать копперов…

Даинти Бибервельт издал глухой вопль. Каменщики удивленно заворчали, трактирщик упустил блюдо. Лютик вздохнул.

— Ну до встречи, ребята, — горько сказал низушек, — Если меня кто-нибудь спросит, так я в тюряге.

— До завтрашнего полудня, — стонал Даинти. — Ну и сукин сын этот Шван, чтоб его скрутило, паршивца, мог бы и подольше подождать. Больше полутора тысяч крон, откуда мне взять до завтра столько наличных? Я погиб, разорен, сгнию в заточении! Нечего сидеть, говорю вам, дьявольщина, надо хватать эту дрянь, допплера! Мы должны его поймать!

Вся троица сидела на мраморной облицовке бездействующего фонтана, расположенного посредине небольшой площади, обрамленной роскошными, но исключительно безвкусными купеческими домами. Вода в бассейне была зеленой и чудовищно грязной, плавающие среди отбросов золотые ельцы натужно работали жабрами и раскрытыми ртами хватали воздух с поверхности. Лютик и низушек жевали оладьи, которые трубадур только что стянул с попавшегося на пути прилавка.

— На твоем месте, — сказал бард, — я бы отказался от погони, а стал искать кого-нибудь, кто одолжит денег. Ну поймаешь ты допплера. И что?

Думаешь, Шван примет его в качестве эквивалента?

— Дурак ты, Лютик, хоть и бард. Схватив допплера, я отберу у него мои деньги.

— Какие деньги? То, что было у него в мешочке, пошло на покрытие урона трактирщику и взятку Швану. Больше там ничего не было.

— Лютик, — поморщился низушек, — в поэзии-то ты, возможно, и дока, но в торговых вопросах, уж прости, абсолютный нуль. Ты слышал, какой налог насчитал мне Шван? А за что налоги платят? Ну за что?

— За все, — отметил поэт. — Я так вон даже за пение плачу. И плевать им на мои объяснения, мол, пою я по внутренней потребности.

— Дурак, говорю. Налоги в торговле платят в зависимости от прибыли. Прибыли, Лютик! Понял? Этот паршивец допплер подделался под меня и занялся каким-то нечистым делом. И заработал на нем. Заработал! А я — плати налог да еще и покрывай долги этого голодранца, ежели он их наделал. А не заплачу, так — в яму, а там публично поставят, как на скотине какой, тавро и сошлют на рудники! Дьявольщина!

— Хе! — весело отозвался Лютик. — Стало быть, нет у тебя, Даинти, иного выхода, как тайно сматываться из города. Знаешь что? Есть идея. Давай обернем тебя бараньей шкурой. Ты пройдешь через ворота, крича: «Я овечка, овечка, бе-е-е». Никто тебя не узнает.

— Лютик, — угрюмо проговорил низушек. — Заткнись, а то ведь стукну. Геральт?

— Что, Дан?

— Поможешь схватить допплера?

— Послушай, — сказал ведьмак, все еще безуспешно пытавшийся зашить разорванный рукав куртки. — Мы в Новиграде. Тут тридцать тысяч жителей — людей, краснолюдов, полуэльфов, низушков и гномов, да, вероятно, еще столько же приезжих. Как ты собираешься отыскать его в такой тьме народу?

Даинти дожевал оладью, облизнул пальцы.

— А магия, Геральт? Ваши ведьмачьи чары, о которых столько болтают?

— Магически допплера можно обнаружить, только когда он в своем виде, а в своем-то он по улицам не шастает. И даже если б так, все равно магия не поможет, потому что кругом кишмя кишат слабые чародейские сигналы. У каждого второго дома магические замки, а три четверти людей носят амулеты, самые разные — против воров, блох, пищевых отравлений. Не счесть.

Лютик провел пальцами по грифу лютни, звякнул струнами.

— Идет весна, дождем повеяв теплым! — пропел он. — Нет, скверно.

Весна грядет и солнце… Нет, черт возьми. Не получается. Ну никак…

— Перестань скрипеть, — проворчал низушек. — Ты действуешь мне на нервы.

Лютик кинул ельцам остатки оладьи и сплюнул в бассейн.

— Глядите, — сказал он. — Золотые рыбки. Говорят, такие исполняют желания.

— Так те красные, — заметил Даинти.

— Ну и что, какая разница. Черт возьми, нас трое, а они выполняют по три желания каждая. Получается, по одному на брата от каждой рыбки. А, Даинти? Не хочешь, чтобы рыбка заплатила за тебя налог?

— Почему же. А вдобавок пусть что-нибудь свалится с неба и треснет допплера по башке. И еще…

— Стой, стой. У нас тоже есть желания. Я, к примеру, хочу, чтобы рыбка подсказала мне окончание баллады. А ты, Геральт?

— Отцепись, Лютик. Балаболка.

— Не порти игры, ведьмак. Скажи, чего бы ты хотел?

Ведьмак встал.

— Я бы хотел, — проворчал он, — чтобы тот факт, что нас пытаются окружить, оказался недоразумением.

Из переулка напротив фонтана вышли четверо одетых в черное людей в круглых кожаных шляпах и медленно направились к бассейну. Даинти, оглянувшись, тихо выругался.

Из улочки позади них вышли еще четверо. Эти, приближаясь, заблокировали переулок. В руках они держали какие-то странные кружочки, напоминающие свернутые ремни. Ведьмак осмотрелся, пошевелил плечами, поправляя висящий за спиной меч. Лютик икнул.

Из-за черной четверки вышел невысокий мужчина в белом кафтане и коротком сером плаще. Золотая цепь на его шее поблескивала в ритм шагам, стреляя желтыми отблесками.

— Ляшарель… — простонал Лютик. — Это Ляшарель.

Черные люди у них за спинами медленно двигались к фонтану. Ведьмак потянулся за мечом.

— Нет, Геральт, — шепнул Лютик, прижимаясь к нему. — Ради богов, не доставай оружия. Это храмовая стража. Если мы окажем сопротивление, нас живьем из Новиграда не выпустят. Не трогай меча.

Человек в белом кафтане уверенно шел к ним. Типы в черном следовали поодаль, на ходу окружая бассейн, чтобы занять стратегически верно выбранные позиции. Геральт, слегка сгорбившись, внимательно наблюдал.

Странные предметы, которые они держали в руках, не были, как он вначале думал, обычными ременными кнутами. Это были трехвостки. Или, иначе, ламии.

Человек в белом кафтане приблизился.

— Геральт, — шепнул бард, — ради Бога, спокойнее…

— Я не позволю к себе прикоснуться, — буркнул ведьмак. — Не позволю к себе прикоснуться, кем бы он ни был. Внимание, Лютик… Если начнется, убегайте что есть мочи. Я их отвлеку… на какое-то время.

Лютик не ответил. Закинув лютню за спину, он низко склонился перед человеком в белом кафтане, богато расшитом золотыми и серебряными нитками в белую мозаику.

— Благородный Ляшарель…

Человек по имени Ляшарель остановился, окинул их взглядом.

Его глаза, как про себя отметил Геральт, были мерзко холодными и имели цвет стали. Бледный лоб болезненно вспотел, на щеках красные неровные пятна румянца.

— Господин Даинти Бибервельт, купец, — сказал он. — Талантливый мэтр Лютик. И Геральт из Ривии, представитель столь редкой ныне профессии ведьмаков. Встреча старых друзей? У нас, в Новиграде?

Никто не ответил.

— Весьма неудачным, — продолжал Ляшарель, — я считаю тот факт, что на вас поступил донос.

Лютик слегка побледнел, а низушек щелкнул зубами. Ведьмак не глядел на Ляшареля. Он не отрывал глаз от оружия в руках окружавших фонтан людей в кожаных шляпах. В большинстве известных Геральту стран изготовление и владение шиповатой ламией, именуемой еще майенским батогом, было строго запрещено. Новиград не составлял исключения. Геральт видел людей, которых хлестнули ламией по лицу. Эти лица невозможно было узнать.

— Хозяин трактира под названием «Наконечник Пики», — продолжал Ляшарель, — имел наглость обвинить вас в сговоре с демоном, чудовищем, которого именуют векслингом, либо подвойняком.

Никто не ответил. Ляшарель скрестил руки на груди и одарил их ледяным взглядом.

— Я считаю своей обязанностью сообщить вам о доносе. Сообщаю также, что вышеупомянутый трактирщик помещен в яму. Есть основания полагать, что он болтал спьяну, находясь под влиянием пива либо водки. И чего только люди не придумают! Во-первых, векслингов не существует. Это вымысел суеверных мужиков.

Никто не ответил.

— Во-вторых, какой векслинг, он же подвойняк, осмелится подойти к ведьмаку, — усмехнулся Ляшарель, — и останется в живых? Я прав? Посему донос трактирщика был бы достоин осмеяния, если б не одна существенная деталь.

Ляшарель покачал головой, выдержав эффектную паузу. Ведьмак услышал, как Даинти медленно выпускает воздух, втянутый в глубоком вдохе.

— Да, некоторая существенная деталь, — повторил Ляшарель, — а именно: мы имеем дело с ересью и святотатственным кощунством, ибо известно, что ни один, абсолютно ни один подвойняк, равно как и любое иное чудовище, не мог бы даже приблизиться к стенам Новиграда, ибо в девятнадцати храмах города пылает Вечный Огонь, святая сила коего хранит нас. Тот, кто утверждает, будто видел подвойняка в «Наконечнике Пики», на расстоянии броска камня от глазного алтаря Вечного Огня, есть кощунствующий еретик и обязан от своего утверждения отказаться… Если же он отказаться не пожелает, мы поможем ему в этом по мере сил и возможностей, которые, поверьте, у нас в ямах всегда под рукой. Посему, как видите, беспокоиться не о чем.

Выражения лиц Лютика и низушка свидетельствовали об ратном.

— Совершенно не о чем беспокоиться, — повторил Ляшарель. — Вы можете покинуть Новиград без помех. Я не стану вас задерживать. Однако вынужден потребовать, дабы о достойных сожаления вымыслах трактирщика вы, уважаемые и благородные, не рассказывали никому и не комментировали вслух данное происшествие. Высказывания, подрывающие божественную силу Вечного Огня, независимо от намерений, мы, скромные служители церкви, вынуждены будем трактовать как ересь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Собственные религиозные убеждения поэта, купца и ведьмака, которые я уважаю вне зависимости от того, каковыми бы они ни были, значения не имеют. Верьте во что хотите. Ваше дело. Я терпим до тех пор, пока почитают Вечный Огонь и не кощунствуют против него. А ежели кто-либо начнет кощунствовать, то такового велю спалить, и точка. В Новиграде все равны перед законом. И закон равен для всех: всяк кощунствующий против Вечного Огня идет на костер, а его имущество конфискуется. Но довольно об этом. Повторяю, вы можете без помех пройти в ворота Новиграда. Лучше всего… — Ляшарель слабо улыбнулся, втянул щеку в хитрой гримасе, повел глазами по площади. Немногочисленные прохожие, наблюдавшие за происходящим, ускорили шаги, быстро отворачиваясь. — …лучше всего, — докончил Ляшарель, — немедленно. Незамедлительно. Само собой разумеется, в применении к уважаемому купцу Бибервельту понятие «незамедлительно» означает «незамедлительно по совершении налоговых операций». Благодарю за внимание.

Даинти, отвернувшись, беззвучно шевелил губами. Ведьмак не сомневался, что этим беззвучно произнесенным словом было: «стерва». Лютик опустил голову, глуповато улыбаясь.

— Господин ведьмак, — неожиданно сказал Ляшарель. — Если не возражаете, позвольте на пару слов. Лично.

Геральт подошел. Ляшарель протянул было руку. «Если он коснется моего локтя, ударю, — подумал ведьмак. — Ударю, несмотря ни на что».

Ляшарель локтя Геральта не коснулся.

— Господин ведьмак, — сказал он тихо, отвернувшись от остальных. — Мне известно, что некоторые города не в пример Новиграду лишены божественной опеки Вечного Огня. Допустим, существо, подобное векслингу, шатается по одному из таких городов. Интересно, сколько бы ты взял, чтобы немедленно схватить такового живым?

— Я не нанимаюсь ловить чудищ в людных местах, — пожал плечами ведьмак. — Может пострадать посторонний.

— Ты так печешься о судьбе посторонних?

— Так пекусь. Потому что, как правило, за их судьбу обвиняют меня. И мне грозят последствиями.

— Понимаю. А скажем, не была бы забота о судьбе посторонних обратно пропорциональна размеру платы?

— Не была бы.

— Твой тон, ведьмак, мне не очень нравится. Но не в том дело. Я понимаю, что ты хочешь этим сказать. Хочешь сказать, что не намерен сделать того… о чем я мог бы тебя попросить, причем размер платы не имеет значения. А характер оплаты?

— Не понимаю.

— Не думаю.

— И все же.

— Чисто теоретически, — сказал Ляшарель тихо, спокойно, без злобы или угрозы в голосе, — возможно, платой за услуги была бы гарантия, что ты и твои друзья выйдете живыми из… теоретического города. Тогда что?

— На этот вопрос, — криво усмехнулся ведьмак, — невозможно ответить теоретически. Ситуацию, о которой ты говоришь, благородный Ляшарель, следовало бы рассмотреть практически. Я вовсе не стремлюсь к этому, но если потребуется… Если не будет иного выхода… Я готов это… проработать.

— Хм, возможно, ты и прав, — спокойно ответил Ляшарель. — Мы слишком много теоретизируем. Что же до практики, то, вижу, сотрудничества ждать бессмысленно. Может, и к лучшему? Во всяком случае, надеюсь, это не станет поводом к конфликту между нами.

— И я, — проговорил Геральт, — надеюсь.

— Пусть же горит в нас сия надежда, Геральт из Ривии. Ты знаешь, что такое Вечный Огонь? Неугасимое пламя, символ существования, дорога, указанная во мраке, предвестник прогресса, лучшего завтра. Вечный Огонь, Геральт, есть надежда. Для всех, для всех без исключения. Ибо если существует нечто общее… для тебя… для меня… для других… то это как раз и есть надежда. Помни об этом. Приятно было познакомиться, ведьмак.

Геральт молча поклонился. Ляшарель секунду глядел на него, потом энергично развернулся и пошел через площадь, не оглядываясь на эскорт.

Люди, вооруженные ламиями, двинулись следом, выстраиваясь в правильную колонну.

— О мамочка моя, — заныл Лютик, пугливо поглядывая на уходящих. — Ну повезло. Если только это конец. Если нас немедля не сцапают…

— Успокойся, — сказал ведьмак, — и перестань скулить. Ничего же не случилось.

— Знаешь, кто это был, Геральт?

— Нет.

— Это был Ляшарель, наместник по делам безопасности. Секретная служба Новиграда подчинена церкви. Ляшарель не богослужитель, но это серый кардинал иерарха, самый могущественный и самый опасный человек в городе. Все, даже Совет и цехи, трясут перед ним портками, потому как он чистой воды подлец, упившийся властью, как паук мушиной кровью. Хоть и втихую, но в городе поговаривают о его делишках. Исчезающие бесследно люди, ложные обвинения, пытки, тайные убийства, террор, шантаж и обычный грабеж. Принуждения, мошенничества и аферы. О боги, в хорошенькую историю ты впутал нас, Бибервельт.

— Прекрати, Лютик, — фыркнул Даинти. — Тебе-то чего бояться? Никто трубадура не тронет. По непонятным причинам вы пользуетесь неприкосновенностью.

— Неприкосновенный поэт, — стонал все еще бледный Лютик, — в Новиграде тоже может попасть под мчащуюся телегу, отравиться до смерти рыбой или неожиданно утонуть во рву. Ляшарель — спец по таким несчастным случаям. По мне, так невероятно уже то, что он вообще с нами разговаривал. Так сказать, снизошел. Ясно, не без причин. Что-то он замышляет. Вот увидите, он сразу же во что-нибудь нас впутает, нас закуют и законно поволокут на пытки. Так тут делается!

— В его словах, — проговорил низушек, обращаясь к Геральту, — довольно много правды. Надо соблюдать осторожность. И как только такого мерзавца, как Ляшарель, земля носит! Уж сколько лет о нем говорят, что он болен, что ему кровь в голову ударяет, и все ждут, когда же он преставится.

— Замолкни, Бибервельт, — испуганно прошипел трубадур, оглядываясь. — Еще кто-нибудь услышит. Гляньте, как все зырятся на нас. Пошли отсюда, говорю вам. И советую, давайте по-серьезному отнесемся к тому, что нам сказал Ляшарель о допплере. Я, к примеру, в жизни не видел никакого допплера, если потребуется, присягну перед Вечным Огнем.

— Гляньте, — вдруг сказал низушек. — Кто-то к нам спешит.

— Бежим! — взвыл Лютик.

— Спокойно, спокойно, — широко улыбнулся Даинти и прошелся по шевелюре пальцами. — Я его знаю. Это Ондатр, местный купец, казначей цеха. Мы вместе торговали. Смотрите, какая у него мина! Словно в штаны наделал. Эй, Ондатр, ты не меня ищешь?

— Клянусь Вечным Огнем, — просипел Ондатр, сдвигая на затылок лисью шапку и вытирая лоб рукавом. — Я был уверен, что тебя заточат в казематы. Истинное чудо. Поразительно…

— С твоей стороны, — ехидно прервал низушек, — очень мило поражаться. Порадуй нас еще, скажи, почему?

— Не прикидывайся дураком, Бибервельт, — поморщился Ондатр. — Весь город знает, сколько ты огреб на кошенили. Все об этом только и болтают, небось и до иерархии дошло, и до Ляшареля, какой ты ловкий, как хитро воспользовался тем, что произошло в Повиссе.

— О чем ты, Ондатр?

— О боги, прекрати мести хвостом, будто лиса. Ты кошениль купил? Купил. Воспользовавшись плохим спросом, заплатил авализованным векселем, не выложив ни гроша наличными. И что? За один день распродал весь груз в четыре раза дороже, да еще и за звонкую монету. Может, станешь утверждать, будто тебе случайно повезло? Мол, покупая кошениль, ты ничегошеньки не знал о перевороте в Повиссе?

— О чем? О чем ты болтаешь?

— В Повиссе был переворот, — рявкнул Ондатр. — И эта, как там ее… Леворюция! Короля Рыда свергли, теперь там правит клан Тиссенидов! Двор и войско Рыда одевались в голубое, потому тамошние ткачи покупали одно индиго. А цвет Тиссенидов — пурпур. Индиго тут же упало в цене, а кошениль пошла вверх, и сразу стало ясно, что именно ты, Бибервельт, наложил лапу на единственный доступный груз. Хе!

Даинти, задумавшись, молчал.

— Хитро, Бибервельт, ничего не скажешь, — продолжал Ондатр. — И никому ни слова, даже друзьям. Шепни ты мне, глядишь, мы бы все заработали, даже факторию можно было бы совместную основать. Но ты предпочел один, втихую. Твоя воля, но и на меня теперь не рассчитывай. О Вечный Огонь, а ведь и верно; что ни низушек, то самолюбивая дрянь и дерьмо собачье. Мне, к примеру, Вимме Вивальди никогда аваля на векселе не дает, а тебе? Запросто. Потому как вы с ним одна банда, вы, нелюди, окаянные низушки и краснолюды. Чтоб вас холера…

Ондатр сплюнул, развернулся и ушел. Даинти, задумавшись, чесал в голове так, что аж шевелюра хрустела.

— Что-то мне светит, ребята, — сказал он наконец. — Знаю, что надо сделать. Пошли в банк. Ежели кто и может разобраться, так только мой знакомый банкир Вимме Вивальди.

— Иначе я представлял себе банк, — шепнул Лютик, осматривая помещение. — Где они тут держат деньги, Геральт?

— Черт их знает, — тихо ответил ведьмак, прикрывая разорванный рукав куртки. — Может, в подвале?

— Вряд ли. Я смотрел — нет тут подвала.

— Ну значит, на чердаке.

— Извольте в контору, господа, — сказал Вимме Вивальди.

Сидевшие за длинными столами молодые люди и краснолюды неведомого возраста занимались тем, что покрывали листы пергамента рядами циферок и буковок. Все без исключения кособочились, и у всех были слегка высунуты языки. Работа, как расценил ведьмак, была чертовски однообразна, но, казалось, поглощала клерков без остатка. В углу сидел дед с внешностью попрошайки, занятый тем, что чинил перья. Дело у него шло ни шатко ни валко.

Банкир старательно запер дверь конторы, пригладил длинную белую ухоженную бороду, местами испачканную чернилами, поправил бордовую бархатную куртку, с трудом сходящуюся на выдающемся брюхе.

— Знаете, мэтр Лютик, — сказал он, усаживаясь за огромный красного дерева стол, заваленный пергаментами. — Я тоже совершенно иначе вас себе представлял. Я знаю ваши песенки, знаю, слышал. О принцессе Ванде, которая утопилась в реке Поппе, потому что никто ее не хотел. И о воробушке, который попал в… тепло и зачирикал…

— Это не мое. — Лютик покраснел от бешенства. — Никогда не певал ничего подобного!

— Вот как? Ну тогда извиняйте.

— А может, перейдем к делу? — вставил Даинти. — Время уходит, а вы о глупостях… Я в серьезном затруднении, Вимме.

— Я этого боялся, — покачал головой краснолюд. — Если помнишь, я тебя предостерегал, Бибервельт. Говорил я тебе три дня тому: не всаживай деньги в прогорклый рыбий жир. Что из того, что он дешев, номинальная цена не имеет значения, важен размер дохода на перепродаже. То же самое с розовым маслом, и воском, и глиняными мисками. Что тебя дернуло покупать эту дрянь, да вдобавок за наличные, вместо того чтобы по-умному заплатить аккредитивом или векселем? Я же тебе говорил, стоимость хранения в новиградских складах чертовски высока, за две недели она трижды превысит стоимость товара, а ты…

— Ну, — тихо простонал низушек. — Говори, Вивальди. Что — я?

— А ты в ответ: мол, ничего страшного, мол, продашь все за двадцать четыре часа. А теперь являешься и сообщаешь, что ты в затруднении, при этом глупо и подкупающе лыбишься. Не идет товар, верно? А издержки растут, а? Эхе-хе, скверно, скверно. Ну как тебя вытаскивать, Даинти? Если б ты застраховал свой хлам, я послал бы кого-нибудь из своих, чтобы он втихаря подпалил склад. Нет, дорогой, единственное, что можно сделать, это подойти к вопросу философски, то есть сказать себе: «Хрен с ним». Это торговля — раз получишь, раз потеряешь. Да что это, в конце концов, за деньги — рыбий жир, воск и масло? Смешно. Давайте поговорим о более серьезных вещах. Скажи, уже пора продавать кору мимозы, ведь спрос начал устанавливаться на пяти и пяти шестых?

— Что?

— Ты оглох? — поморщился банкир, — Последнее предложение было равно пяти и пяти шестым. Ты вернулся, надеюсь, чтобы согласиться? По семь ты все равно не получишь, Даинти.

— Вернулся?

Вивальди погладил бороду и выскреб из нее крошки рулета.

— Ты был тут час назад, — сказал он спокойно, — и распорядился держать до семи. Семикратное превышение при цене, которую ты заплатил, — это две кроны сорок пять копперов за фунт. Чересчур высоко, Даинти, даже для удачно выбранного рынка. Кожевенники успели договориться и будут солидарно держать цену. Голову даю…

Дверь отворилась, и в контору влетело нечто в зеленой фетровой шляпе и шубейке из вывороченного кролика, перепоясанной конопляным жгутом.

— Купец Сулимир дает две кроны пятнадцать! — запищало оно.

— Шесть и одна шестая, — быстро подсчитал Вивальди. — Что делать, Дан?

— Продавать! — крикнул низушек. — Шестикратное превышение, а ты еще раздумываешь, холера?

В контору влетело другое нечто, в желтой шапке и плаще, напоминающем старый мешок. Как и в первом, в нем было около двух локтей роста.

— Купец Бибервельт велит не продавать ниже семи! — пискнуло оно, вытерло нос рукавом и выбежало.

— Так, — сказал краснолюд после долгого молчания. — Один Бибервельт велит продавать, другой Бибервельт велит ждать. Любопытная ситуация. Что делать, Даинти? Ты сразу начнешь объяснять или тоже подождем, пока какой-нибудь третий Бибервельт прикажет грузить кору на галеры и вывезти в Страну Песоглавцев?

— Что это? — заикаясь, спросил Лютик, указывая на нечто в зеленой шапке, все еще стоявшее в дверях. — Что это, черт побери?

— Молодой гном, — сказал Геральт.

— Несомненно, — сухо подтвердил Вивальди. — Это не старый тролль. Впрочем, неважно, что это. Ну, Даинти? Слушаю.

— Вимме, — начал низушек. — Я тебя прошу. Не задавай вопросов. Произошло нечто чудовищное. Считай, что я, Даинти Бибервельт из Почечуева Лога, честный купец, понятия не имею, что тут творится. Расскажи мне все. Подробно. События последних трех дней. Прошу тебя, Вимме.

— Интересно, — сказал краснолюд. — Впрочем, за проценты, которые мне идут, я должен выполнять желания клиентов, какими бы они ни были. Слушай. Ты, задыхаясь, явился сюда три дня назад, отдал мне в депозит тысячу крон наличными и потребовал аваль на векселе в две тысячи пятьсот двадцать. На предъявителя. Я дал.

— Без гарантии?

— Без. Я люблю тебя, Даинти.

— Продолжай, Вимме.

— На другой день с утра ты влетел сюда с грохотом и топотом, потребовав, чтобы я открыл аккредитив на банк в Вызиме. На приличную сумму в три тысячи пятьсот крон. Получателем должен был стать, насколько я помню, некий Терх Луконян, он же Трюфель. Ну так я открыл такой аккредитив.

— Без гарантии, — проговорил низушек с надеждой в голосе.

— Моя любовь к тебе, Бибервельт, — вздохнул банкир, — кончается на сумме в три тысячи крон. На сей раз я взял у тебя письменное обязательство, гласящее, что в случае невыплаты мельница моя.

— Какая мельница?

— Мельница твоего тестя Арно Хардботтома в Почечуевом Логе.

— Я домой не вернусь, — угрюмо, но решительно известил Даинти. — Проберусь на какой-нибудь корабль и стану пиратом.

Вимме Вивальди почесал за ухом и подозрительно взглянул на него.

— Э-э-э. Свое обязательство ты давно получил обратно и изорвал на мелкие кусочки. Ты платежеспособен. Ничего удивительного, при таких доходах…

— Доходах?

— Ах да, совсем забыл, — проворчал краснолюд. — Мне же не следует ничему удивляться. Ты здорово провернул операцию с кошенилью. Потому что, видишь ли, в Повиссе произошел переворот…

— Уже знаю, — прервал низушек. — Индиго подешевело, а кошениль подорожала. А я заработал. Это правда, Вимме?

— Чистейшая. В моем депозите твоих тысяча триста сорок шесть крон и восемьдесят копперов. Чистых, уже за вычетом налога и выплаты моих процентов.

— Ты уплатил за меня налог?

— А как же иначе? — удивился Вивальди. — Ведь час назад ты был тут и велел заплатить. Клерк уже отнес всю сумму в ратушу. Что-то около полутора тысяч, потому что продажа лошадей была, естественно, тоже учтена.

Дверь с грохотом отворилась, и в контору влетело нечто в очень грязной шапке.

— Две кроны тридцать! — пискнуло оно. — Купец Хасельквист!