Было время – и цены снижали

[22]

Нынешняя Великая депрессия обострила интерес ко всем – хоть шарлатанским – снадобьям, употреблённым для лечения предыдущей. В частности, вновь входит в моду немецко-аргентинско-швейцарский экономист Йохан Сильвио Эрнестович Гезелль с идеей платных денег.

По его концепции, деньги – государственная услуга, и за право их использования надлежит постоянно платить (в уже проведенных экспериментах – путём наклейки на купюру марок, продлевающих срок её действия). Через какое-то время использования каждая купюра приносит казне сумму, равную её номиналу. Обычно после этого она изымается из обращения.

Эксперименты с технологией Гезелля неизменно дают впечатляющий результат. Поскольку платить никто не любит, от платных денег стараются избавиться поскорее. Деньгооборот – а значит, и товарооборот – ускоряется. Регион, где введены платные деньги, выходит из общей депрессии.

Правда, ни один эксперимент не протянулся достаточно долго, чтобы оценить возможные долгосрочные последствия. Центральные банки стран, где вводились платные деньги, вскоре усматривали угрозу своей монополии, так что обращение новой валюты блокировалось через суд. В тех же немногих случаях, когда внешние ограничения удавалось обойти юридическими ухищрениями, экспериментаторы рано или поздно возвращались к привычным форматам. Например, основанный в 1934-м швейцарский Кооператив Экономического Круга уже в 1952-м перешёл к обычному кредитованию под ссудный процент. Хотя сам Гезелль – как и множество иных экономических гуру и их адептов – как раз в ссудном проценте усматривает едва ли не главное зло.

По мнению большинства любителей простых решений, ссудный процент ограничивает доступность денег и тем самым тормозит развитие экономики. Да вдобавок и требует повышать цены товаров и услуг. В конечном счёте потребность в выплате доходов по кредитам приводит к несправедливому перераспределению средств – от производителей к сторонним деятелям, заинтересованным не в развитии конкретного бизнеса, а лишь в доходе как таковом. Это в свою очередь принуждает и управленцев заботиться не о совершенствовании подведомственного хозяйства, а о красоте краткосрочных отчётов.

Идея Гезелля вроде бы прямо противоположна концепции дохода кредиторов. По ней вкладывать деньги в реальный бизнес надо не ради дохода, а во избежание потери денег – ведь без движения они просто обесцениваются.

Но к почти тому же результату, что и предлагаемый Гезеллем налог на обращение денег, приводит и обычная инфляция. Она тоже постепенно обесценивает все деньги – хотя и не до нуля, но достаточно, чтобы поддержание их ценности было невозможно без инвестирования. В разгар валютного кризиса 1970-х годов швейцарские банки даже брали – совсем по Гезеллю – плату за хранение вкладов. Ведь швейцарский франк был привязан к золоту (до 1 мая 2000-го), а прочие валюты кризис оторвал от любых твёрдых ценностей.

Валютный кризис 1970-х породил небывалое дотоле явление – стагфляцию, то есть стагнацию, продолжающуюся, невзирая на инфляцию. Рецепт Джона Мэйнарда Джон-Невилловича Кейнса – лечить застой денежными инъекциями – впервые не дал результата.

Впрочем, сам Кейнс предвидел нечто подобное. Он предлагал изымать избыточные деньги из обращения ещё до того, как они пройдут полный круг и начнут раскручивать колесо инфляции. По его мнению, одного рывка достаточно, чтобы запустить хорошо отлаженный мотор экономики.

Увы, к середине 1960-х в этом моторе накопилось слишком много шероховатостей. Поэтому политики подталкивали его непрерывной эмиссией. И экономика заглохла, невзирая на впрыскивания уже не шприцем, а брандспойтом.

Когда деньги нестабильны, никто не хочет расставаться с более надёжными ценностями. Если деньги всё же оказались на руках – от них стараются поскорее избавиться, купив что угодно. Цены растут быстрее, чем денежная масса. Отношение денежной массы к товарной падает. Номинальная инфляция порождает реальную дефляцию. Денег перестаёт хватать для обслуживания потоков товаров и услуг. Приходится торговать по бартеру. Многоступенчатые цепочки взаимодействий, необходимые в развитой экономике, рвутся.

На пике кризиса – в 1976-м – Фридрих Август Августович фон Хайек, двумя годами ранее удостоенный премии Банка Швеции по экономике в память Альфреда Бернхарда Эммануиловича Нобеля, выпустил небольшую книгу «Денационализация денег» (у нас издана в 1996-м под названием «Частные деньги»). К тому времени он уже показал: деньги – лучший, теоретически возможный носитель информации, значимой для принятия хозяйственных решений, а потому любая их нестабильность перекашивает экономику. Теперь он предложил выход – конкуренцию частных эмитентов, каждый из которых вправе выпускать свою валюту, но не может копировать чужие. По исследованию Хайека, свободный рынок рано или поздно уйдёт от продукции нестабильных эмитентов, так что хозяйственный оборот будет обслуживаться надёжными средствами постоянной ценности, а потому появится возможность формировать и осуществлять долгосрочные планы.

Увы, переходные процессы в период отбора стабильных денег пока так плохо исследованы, что ни одно государство – даже наилиберальнейшее – не решилось отказаться от привилегии собственной эмиссии. Правда, национальные валюты уже конкурируют. Даже в тех местах, где закон ограничивает выбор средств взаиморасчётов, нередки оговорки в контрактах, указывающие сумму расчёта в другой валюте или даже корзине валют с оплатой разрешёнными средствами по курсу на момент платежа (или усреднённому за какой-то разумный срок). Это даёт хоть какой-то ориентир.

Как бы то ни было, чисто технически стабилизация валюты осуществима. Хотя бы возвратом к полному золотому обеспечению. Скорость добычи золота столь мала по сравнению со средней скоростью развития экономики, что в первом приближении можно будет считать общую сумму денег в мире постоянной.

Когда товарная масса растёт, а денежная фиксирована, всем производителям придётся снижать цены – и соответственно зарплаты. От этого в среднем никто не проиграет: ведь контрагентам также придётся снижать цены, и любая попытка удержать их на прежнем уровне вызовет переток клиентуры к конкурентам, так что соотношения разных цен останутся примерно постоянны – как остаются примерно постоянны при обычной ныне инфляции.

Раз цены снижаются – реальная ценность каждой денежной единицы растёт. Причём растёт пропорционально росту экономики. Никакой банковский вклад не даст такого эффекта: работа самих банковских служащих не бесплатна, да и прибыль банковладельцам желательна, так что часть выручки от инвестирования через банк до деньговладельца не доберётся.

Но если выгоду приносят даже деньги, просто лежащие в кармане, – к чему вкладывать их в дело?

Деньги – удостоверение права на получение любых житейских благ. Инвестиция – временный отказ от этого права. Тем самым общество уведомляется: надо произвести другое благо, необходимое для расширения и совершенствования объекта инвестиции. Инвестор вправе рассчитывать на какое-то поощрение за содействие общему развитию – ссудный процент. Инфляция – надёжный способ добиться, чтобы деньговладелец не располагал иными, кроме прибыли от инвестиций, способами извлечения выгоды.

Если прибыль вновь инвестировать, доля в бизнесе вырастет. Расхожий сюжет приключенческих романов – скромная сумма, вложенная в дело и не востребованная десятилетиями, а то и веками, превращается в фантастический капитал. Инфляция снимает и эту опасность. Что толку, если бочонок золота, по расхожей легенде вложенный гетманом Павлом Леонтьевичем Полуботком в Банк Англии, превратился за три века в миллиарды фунтов стерлингов, если за те же века сама эта денежная единица из фунта (453.6 г) серебра превратилась в считаные миллиграммы его же!

Выходит, постоянное обесценивание денег вынуждает вкладывать их в дело и в то же время не позволяет рантье обрести полный контроль над предпринимателями. Пока лучшего средства достижения этих целей не найдено, придётся нам платить кредиторам, мириться с инфляцией, заигрывать с идеями Гезелля и грустно перечитывать «Частные деньги» Хайека.