Функции мифа, культа и медитации

В своих жизненных проявлениях индивид неизбежно только частично и искаженно представляет целостный образ человека. Он ограничен уже тем, что есть либо мужчиной, либо женщи­ной; в каждый момент своей жизни он ограничен опять же, будучи ребенком, юношей, взрослым или же старцем; кроме того, в своих жизненных ролях он по необходимости специали­зируется как торговец, ремесленник, вор или слуга, вождь или священник, мать, жена, монахиня, проститутка; он не может быть всем одновременно. Поэтому целостность – полнота челове­ка – заключена отнюдь не в отдельном лице, а в обществе как едином целом; индивид может быть только членом его, орга­ном. Сообществу, к коему он принадлежит, он обязан своим образом жизни, языком его мыслей и общения, идеями, кото­рыми он живет; к прошлому его общества восходят те гены, которые создают его тело. Отважившись отмежеваться, будь то в действиях, в помыслах или чувствах, он отлучается от самих источников своего существования.

Родовые обряды, связанные с рождением, инициацией, бра­ком, погребением, возведением в сан и так далее, и тому подобное, – все это призвано служить для перевода смысла переломных моментов в жизни и деяниях индивида на язык классических, безличных форм. В них он открывается для са­мого себя не как конкретная личность, а как воин, невеста, вдова, священнослужитель, вождь; и в то же время они при­званы воскресить в памяти остального сообщества старые уроки архетипических стадий. Все участвуют в церемониале соответственно своему рангу и функциям. Все общество зримо для самого себя предстает как непреходящее живое единство. Поколения индивидов уходят как анонимные клетки некоего живого тела; но основополагающая, неподвластная времени форма остается. Выходя за рамки индивидуального видения в поле зрения сверхличностного, человек обнаруживает в себе новые силы, обогащается, находит опору и возвеличивается. В своей мирской роли, сколь бы скромна ни была она, он прича­щается к прекрасному празднественному образу человека – образу потенциально присущему, но неизбежно таимому в каж­дом их нас.

Уставы общественного долга переводят уроки празднества в русло нормального, повседневного существования, служа посто­янной опорой для индивида. И наоборот, отрешенность, бунт – или изгнание – разрушают животворные связи С точки зрения единства социума, такой отверженный индивид – просто ничто, сущая потеря. Тогда как человек, который может честно ска­зать, что он сыграл свою жизненную роль – будь то священ­ника, проститутки, королевы или раба – есть некто, в полном смысле слова быть.

Обряды инициации и возведения в сан преподают урок сущ­ностного единства индивида и общности; более широкий гори­зонт открывают календарные празднества. Подобно тому как индивид является органом общества, так род, племя, город – равно как и все человечество – являются лишь фазами могучего космического организма.

Сезонные празднества так называемых примитивных наро­дов обычно представляются как попытки управлять природой. Такое представление ошибочно. В каждом действии человека присутствует что – то от желания управлять, особенно же в тех магических обрядах, которые, как считалось, вызывают дождь, исцеляют болезнь или предотвращают наводнение; и тем не менее во всех подлинно религиозных обрядах (в противополож­ность ритуалам черной магии) доминирующим мотивом являет­ся подчинение неотвратимости судьбы – и в сезонных празд­нествах этот мотив особенно очевиден.

Насколько известно, нет ни одного племенного обряда, ко­торый был бы направлен на то, чтобы отвратить, скажем, приход зимы; напротив, все обряды готовят общину к тому, чтобы вместе со всей природой пережить этот страшный сезон холодов И весенние обряды отнюдь не пытаются заставить природу немедленно родить хлеб и плоды для изголодавшего племени; напротив, в этих обрядах всем миром готовятся к обычным сезонным работам. Здесь празднуют, отмечают и представляют само чудо годового цикла, с его радостями и тя­готами, как продолжающееся в жизненном круге человеческого сообщества.

Множество других символов непрерывности природного бытия заполняют мир сообщества, живущего в мифологи­ческих координатах. Например, кланы американских охотни­чьих племен обыкновенно считали себя потомками единого предка – полуживотного, получеловека. Это предки, породив­шие не только людей данного клана, но также животных, именем которых называется клан; так, люди клана бобра счита­лись прямыми потомками бобров, были защитниками этих животных и, в свою очередь, сами были защищены животной мудростью своей лесной родни Или другой пример: хоган, или мазаные глиной хижины индейцев навахо из Новой Мексики и Аризоны, которые строились на основании их представлений о строении космоса. Вход в жилище был обращен на восток. Вос­емь сторон хижины соответствовали четырем сторонам света и промежуточным направлениям. Каждый линия и пересечение со­ответствовали элементам великого и всеобъемлющего хогана земли и неба И так как душа самого человека считалась тож­дественной по своей форме со всей вселенной, глиняная хижи­на являла собой образ изначальной гармонии человека и мира и напоминание о сокровенном жизненном пути к совершенству.

Но есть и другой путь – диаметрально противоположный пути общественного долга и народного культа. С точки зрения приверженности долгу, любой, отверженный от общины, – ничто С другой же точки зрения, однако, это отчуждение есть первый шаг к вопрошанию. Каждый несет в себе все; поэтому вопрошание может быть направлено и к самому себе. Различия пола, возраста или призвания отнюдь не сущностные харак­теристики человека; это всего лишь маски, которые мы времен­но носим на сцене мира. Образ человека, сокрытый в нем, не следует путать с его одеждами. Мы считаем себя американ­цами, гражданами XX века, жителями Запада, цивилизован­ными христианами. Мы или добродетельны, или грешны. Одна­ко подобные определения не говорят нам, что значит быть человеком, они отмечают лишь случайные обстоятельства вре­мени и места рождения или статьи дохода. Что же в нас глав­ное? Каков фундаментальный характер нашего бытия?

Аскетизм средневековых святых и индийских йогов, мисте­рии инициации эллинов, древние философии Востока и Запада – все это способы смещения внимания индивидуального соз­нания вглубь от его поверхностных облачений. Все пред­варительные медитации взыскующего увлекают его ум и чувст­ва от внешних случайностей жизни, обращая его к глубинам. «Я не есть это и не есть то, – медитирует он, – не моя мать и не сын, только что умерший; не мое тело, болезненное и ста­реющее; не моя рука, не глаз, не голова; не совокупность всех этих вещей Я – не мое чувство; не мой разум; не моя интуи­ция». Посредством такой медитации он проникает в свои глубины и наконец прорывается в бездонный предел осознания После подобных экзерсисов ни один человек уже не может всерьез считать себя мистером Таким – то и Таким – то из Такого – то и Та­кого – то города Соединенных Штатов Америки. – Общество и общественный долг уходят на задний план. Мистер Такой – то и такой – то, открыв в себе величие человека, погружается в себя и свою отрешенность.

Это стадия Нарцисса, глядящего в воду, Будды, погружен­ного в созерцание в точке покоя, но это еще не конечная цель; необходимый шаг, но не последний. Цель – не увидеть, а осоз­нать, что ты и есть эта сущность; и в этой своей сущности че­ловек обретает свободу странствовать по миру. Более того, сам мир являет себя в этой сущности Сущность человека в себе и сущность мира едины. Поэтому нет больше необходимости ни в отрешенности, ни в уходе из мира. Куда бы ни лежал путь героя, что бы он ни избрал своим поприщем, он будет неизмен­но ощущать это присутствие как свою сущность, ибо тем самым он обретает способность видения Это означает конец одино­чества Точно так же, как приобщение к социуму приводит к осознанию Всего сущего в себе самом, так и изгнание приводит героя к осознанию Самости во всем сущем.

Фокусируясь в этой точке, вопрос о самодостаточности и альтруизме перестает существовать Индивид теряет себя в за­коне и возрождается в тождестве со вселенной Для Него и через Него создан мир «О Магомет, – сказал Бог, – если бы не было тебя, Я не сотворил бы небо».