Учебное пособие.

Несколько расшатанное политическим положением дел в Италии, а в Риме с XI-го века ослабленное и внутри недостой­ными представителями, заступавшими апостольскую кафедру старого Рима за это время, папство к середине XI-в. начинает быстро выправляться. Этому помогли в особенности Клюнийское реформаторское движение (с 910 г.), а потом тесная связь с немецкими королями. В лице Льва IX (1048-1054 г.), папство решительно стало на путь нравственной высоты и громадного церковно-общественного и политического значения. До своего избрания папою, Лев был немецким Тульским епископом Бруно. Он был родственником императора Генриха III (1039-1056 г.) и не только не домогался папской кафедры, но всеми силами отказывался от нее. Лишь после долгих увещаний и по настойчивому желанию Генриха, он решился принять папскую кафедру, оставляя за собою на время и Тульскую; при чем поставил два условия: во-первых, чтобы назначение Генриха было согласно с канонами и одобрено Римским клиром и народом, во-вторых, чтобы ему в спутники был дан Гильдебранд, будущий папа Григорий VII, с которым он не раз встречался при дворе и оценил его блестящие способности. Оба они были последователями клюнийских идей, т.е. были убеждены в необходимости радикального обновления папства и в высокой важности его в целом христианском мире. В одеж­дах кающихся во власяницах, с босыми ногами и посыпанными пеплом главами, совершали они свой путь и вступили в Рим при торжествующих кликах населения. Такой необычный парад сильно польстил гордости Рима и глубоко поразил их сердца; они немедленно провозгласили Бруно папою под именем Льва IX. С этой поры, возрождение папства стало на твердую почву. Борясь с симонией и браками духовенства, Лев старался увеличить уважение к папству, выступая защитником притесненных. Политическим врагом Рима и Италии были при нем норманы; будучи предоставлен, в борьбе с ними, Генрихом III своим собственным силам, папа не от­казался от этой роли — защитника Рима и Италии против норманов. Отсюда понятно, почему он нуждался и домогался политического союза с Византией и не мог не желать мира с Константинопольским патриархом. Однако, по-своему убедив­шись, что Византийская Церковь относится к Римской без достаточного уважения, он порвал с нею всякие сношения, и сам умер вскоре после роковой битвы с норманами при Чивителло.

Как Николай I в лице Фотия, так и Лев — в лице Михаила Керуллария встретил себе сильного оппонента.

Михаил Керулларий (1043-1058 г.) был преемником на патриаршей кафедре Алексея, бывшего Студийского игумена. В его лице вступил на престол патриарх, который по своим дарованиям скорее был бы на месте на престоле императорском, чем патриаршем. Недаром его прочили в императоры, когда группа заговорщиков пыталась свергнуть с престола Михаила , Пафлагонского.

Михаил был аристократического происхождения и знат­ного рода; отец его занимал высокий сановный пост. Он был молод и холост; среди веселой богатой молодежи он выдавался своею серьезностью и самоуглубленностью; было ясно, что у него ум преобладает над сердцем. После неудачного заговора, летом 1040 г., Михаил Керулларий был лишен имущества и пострижен в монахи; тогда, за недостатком внешней деятель­ности, он углубил и развил свою духовную жизнь.

Когда в 1043 г. вступил на престол Константин IX Моно­мах, то Михаил Керулларий был в числе приветствовавших это восшествие. Они не встречались близко ранее, но, аристокра­тичность происхождения обоих и общая предшествовавшая судьба гонимых, тесно связала их и Михаил скоро появляется при дворе, в качестве ближайшего советника царя, а потом занимает и патриаршую кафедру. При каких обстоятельствах стал Михаил Керулларий патриархом, по воле лишь импера­тора, или по собственному домогательству, или по избранию клира и народа — вопросы очень интересные. Однако, для решения их нет данных в исторических источниках.

Обстоятельства, при которых у Михаила Керуллария произошло столкновение с Римом, являются такими сложными и запутанными, что их очень трудно прояснить. Перенести всю ответственность за печальные последствия от происшедших событий на патриарха Михаила Керуллария будет неправиль­ным. Он не принимал никаких агрессивных-полемических мер по отношению к Риму в течение 9-10 лет своего патриаршества, когда (до 1048 г). римская кафедра худо представлялась. Это и понятно; данному спору, из-за каких бы тайных мотивов он ни проистекал, нужно было дать религиозную, догматическую окраску. Михаил Керулларий может быть лучше других понимал, что он никакой богослов. Если же, однако, по внеш­нему развитию событий, Михаил Керулларий первый выступил с неожиданным распоряжением в 1053 г. о закрытии в Констан­тинополе латинских церквей и монастырей, совершавших Ев­харистию, естественно, по латинскому обряду (Mansi XIX, 679; ср. письмо папы Льва IX к патриарху Михаилу Керулларию), то на это он имел достаточно побуждений. Дело в том, что в 40-ых годах XI-го века, папы, в союзе с немцами и норманами, вытесняли греков из Италии. Папа Лев IX поставил своей задачей, в завоеванных областях в Капуе и Салермо ввести латинский обряд, в надежде, что и вся нижняя Италия подпадет под его власть. Папа назначил архиепископа для Сицилии. Когда на­дежды папы не оправдались, когда ему этого сделать не уда­лось при помощи норманов, тогда он меняет политический фронт и начинает действовать за одно с византийским дукою (наместником) в Италии, с Аргирою. Последний был ломбардец родом и сначала действовал в союзе с норманами, а потом обратился к грекам и получил от них звание дуки и полковод­ца в Италии; однако, он остался убежденным приверженцем римской догмы. Аргира несколько ранее жил 5 лет в Кон­стантинополе (1046-1051 г.) и имел случай беседовать с па­триархом Михаилом Керулларием об опресноках. Беседы эти были очень редки, даже сопровождались оскорблениями и Аргиру патриарх несколько раз лишал причастия. Не удивитель­но, если при таком союзнике, папе легко удавалось в Италии распространять латинский обряд и среди греков. Патриарх Константинопольский, разумеется, был осведомлен о том, и имел естественное желание, так или иначе, прекратить про­паганду. Он знал, например, чрез епископа Иоанна Транийского, что западные обычаи проникли уже в Лангобардскую и Норманскую Италию и теперь опасался за Византийскую нижнюю Италию. Вот при каких обстоятельствах Михаил Керулларий как бы был вынужден к насильственой мере — закрытию в Константинополе латинских церквей и монастырей. Он не остановился и на этой мере. В том же 1053 г., по по­ручению патриарха, Лев охридский составил послание против латинян, где в особенности порицались латинские опресноки и пост в субботу (περι τε των αζυμων και των σαββατων, de Azymis it Sabbatis). Это послание, от имени патриарха и Охридского архиепис­копа, было адресовано епископу Иоанну Транийскому, а чрез него всем епископам и “самому почтеннейшему папе” (По переводу Humbert'a: “Michael universalis patriarcha novae Romae et Leo Archiepiscopus Achridae metropolis Bulgarorum dilecto fratri Joanni Tranensi Episc... ad tuam sanctitatem et per te ad universes principes sacerdotum et sacerdotes Francorum, et monachos, et populos, et ad ipsum reverendissimum Papam, et memorari de Azymis et sabbatis...”). Предметы для полемики были взяты довольно невинные. Кто может подумать, что, например, опресноки могут лишить Святое Таинство Евхаристии свойственной ему благодатной силы, или, что пост в субботу угрожает человеческому спа­сению? Впрочем, чрез это послание собствено имелось в виду сохранить зону греческого влияния в южной Италии и защи­тить её от латинских натисков.

Однако, византийское правительство, в видах приобретения содействия папы для борьбы с норманами и для успешного заключения мира с императором германским Генрихом III, имело большой интерес, не только поддержать прежние от­ношения с Римом, а и улучшить их, путем возвращения папе патримоний в Апулии и Калабрии (Migne. Patr. lat. CXLIII, 777-780). В центре такой поли­тики стоял, конечно, Аргира, но с ним вполне солидарен был и император Константин IX. Последний, разумеется, обратил внимание и патриарха на то, что диктовалось, в данное вре­мя, интересами политики. Впрочем, повод в настроении па­триарха в отношении к Риму должен был произойти уже и потому, что в Константинополе получилось письмо от папы Льва IX на имя Михаила Керуллария и Льва Охридского. Оно собственно было некоторой уступкой патриарху, но столь неискусной, что казалось нападением. Главная идея письма — мир и согласие должны господствовать в Церкви. Аргументы сводятся, главным образом, к указанию на авторитет апостола Петра и тщете попыток тех, кто восстает против него. Во второй части письма, папа подробно говорит и изображает всех еретиков-архиепископов, сидевших на Константинопольской кафедре, и еретические движения и схизмы, связанные с нею. Здесь он не пренебрег и мифом, что некогда в Константинополь­ские патриархи была посвящена женщина. Говоря о преи­муществах Римской Церкви, он воспользовался фальшивым документом Donacio Constandni, впрочем, до реформации всеми принимавшимся с bona fide. Заключение ясно: Констан­тинопольская Церковь, даже весь Восток, столь много получив­шие от Римской Церкви, не только не должны направлять против неё никаких аттак, а должны почитать её, как свою мать.

Большое искусство письма в том, что он не принимает аттак, не оправдывается в соблюдении известных особых обычаев, а становится на почву историческую, где вели­чие Римской Церкви отмечено золотыми буквами, и исполь­зует почти общее верование о тесной связи апостола Петра с римской кафедрой. Хотя ответного письма патриарха папе и не сохранилось, однако можно по некоторым данным заключить, что папе удалось до известной степени достигнуть своей цели — патриарх как бы потерял интерес к острой полемике и готов был, при известных условиях, идти на примирение с папою. Лев IX заявляет в своем письме импера­тору Константину IX: “Наш собрат Михаил Керулларий прислал нам письмо, чтобы убедить нас в согласии и единении” (греч. συμβασις). Та же мысль и в письме к патриарху: “Чрез свою ревность ты предупреждаешь наше самое интимное желание.” Но, разумеется, главной причиной примирительного письма патриарха к папе был известный интерес византийской политики данного времени по отношению к Италии. В своем письме к патриарху Петру Антиохийскому, Михаил Керул­ларий, между прочим, говорит по адресу папы Льва IX: “Я обнаружил перед ним добрые чувства на предмет помощи, какую мы ожидаем от него против Франков.” Император и Ар­гира могли и патриарху подать надежды, что Лев IX будет сговорчивее относительно прав Константинопольского па­триарха, чем прежние папы. Вот почему патриарх Михаил Керулларий, повидимому, главным условием примирения и единения с папою, т.е. συμβασις, естественно выставляет урав­нение в правах Константинопольской Церкви в отношении ко всему Востоку — с Римскою — в её отношении к целому За­паду. Это ясно следует из таких оборотов ответного письма папы, где он, должно быть, пользуется буквальными выра­жениями из письма Михаила Керуллария. Именно там мы читаем: “ты писал нам, что если бы Римская Церковь чрез наше посредство приняла твое имя, то наше имя чрез твое посредство было бы принято во вселенной — не чудовищно ли это, любезнейший брат? Церковь Римская, глава и мать Церквей, не будет иметь членов и дочерей? И как же может она тогда называться главою и матерью?” (Migne. Patr. lat. t. CXLIII, С. 776) Очевидно, Ми­хаил Керулларий добивался независимости от Римской Церкви и при таком условии, несмотря даже на опресноки (!), обещал прославить Римскую Церковь. Во втором письме (Гефеле (Conziliengeschichte В. IV, s. 773-4) предполагает, что первое письмо было написано, но не было отправлено, так как пред его отправлением явилось посольство из Константинополя с предложе­нием мира и единения) папа Лев IX упрекает Константинопольского патриарха в подчинении своей кафедре восточных патриархов (Эта же мысль заключается и в письме папы к Антиохийскому патриарху Петру, где он приглашает его помнить о его третьем месте после римского). “Несправедливо также, что ты стремишься патриархов Александрийского и Антиохийского лишить их привилегий.” Явно, этот упрек находится в связи с мыслями и положениями письма Михаила Керуллария к папе. Кроме того, папа упрекает патриарха за титул “вселенский патриарх,” говоря, что он может быть приличен лишь папе, названному так еще на ГУ-ом Вселенском Соборе.

Значит, как папа ни сочувствовал и, отчасти, ни нуждался в союзе с Византией, однако, честь Римской кафедры для него была выше всего; переуступать своих прав он не хотел. Недаром он был последователем Клюнийских реформаторов. С другой стороны, и Константинопольский патриарх не видел никакого смысла поддерживать ту полемику, которая не только не приносила пользы Византийской Церкви, а даже была вредна. Следует так, что столкновение двух сильных ха­рактеров стало вопросом ближайшего времени.

Будучи сам очень слабым богословом, патриарх Михаил Керулларий поручил монаху Студийского монастыря, Никите Стифату, составить обличение против латинян. Он оперирует, впрочем, над теми же невинными предметами, как опресноки и субботний пост, прибавляя еще целибат.

В ответ на Византийское посольство к папе, приглашавшее его к союзу с Византией для изгнания норманов из Италии, в начале (Письмо переданное послами патриарху Михаилу Керулларию, было датировано “mense januario indict.” т.е. январь 1054 г.) 1054 г. были отправлены папские делегаты в Константинополь. Их было трое — кардинал Гумберт, канцлер Римской Церкви Фридрих и архиепископ Петр из Амальфии. Римские легаты, имея, разумеется, от папы очень определен­ные инструкции относительно Константинопольской Церкви и патриарха, официально делали вид, что назначались только для императора. Они прибыли в Константинополь лишь в июне 1054 г. Им был оказан торжественный прием, и они были поселены в загородном дворце “Pigi.” На первом приеме лега­тов императором присутствовал и патриарх. Они отнеслись к последнему с важностью и холодно; даже не оставили своего высокомерия, когда сами посетили патриарха. Они как будто бы хотели показать, что они выше всей Византийской иерар-кии, как и патриарха, и явились лишь для суда и решения, как метко выражается Брейэ (L. Bréhier. Le Schisme Oriental du XI^e siécle. Paris, 1899, p. 107). Трактат Никиты Стифата против Римской Церкви сделался известным римским легатам еще до отправления их в Константинополь. Кардинал Гумберт успел уже рассмотреть его и написать на него опровержение, ко­торое и привез с собою (Migne. Patr. Lat. t. CXLIII, p. 974). Вскоре по приезде, послы вместе с императором посетили Студийский монастырь. Здесь в присутствии императора устроен был коллоквиум с Никитою. Последний признал себя побежденным и отказался от своего трактата, который был торжественно сожжен на монастырском дворе. Гумберт, как человек высокого богословского образо­вания, играл в Константинополе первую роль. Он же составил обличение на послание Льва Охридского к Иоанну Транийскому. К сожалению, Гумберт с самого начала взял тон, реши­тельно не соответствующий примирению, не приняв при этом во внимание личных качеств и характера патриарха Михаила Керуллария. Привыкший к сервилизму греческих епископов, патриарх жаловался на папских легатов, что они не воздавали ему должного почтения. В письме к патриарху Петру Антиохийскому, патриарх Михаил Керулларий сообщает, что он, как бы воздавая им реванш, потребовал их на Собор и указал им место позади греческих архиереев. Разумеется, на такое уни­жение папские легаты не пошли. Тогда Михаил Керулларий прервал с ними всякое сношение. У легатов и императора яви­лась мысль созвать Собор и осудить Михаила Керуллария. Однако, они опасались, что их не поддержат восточные па­триархи и Константинопольский народ. Относительно послед­него, как показали ближайшие события, опасения были вполне основательны.

Хотя уже и в Константинополе узнали о смерти папы, 19 апреля 1054 г., однако послы действовали с прежним дерзно­вением. В субботу, 15 июля, когда под сводами Великой Церкви толпился молящийся народ, во время богослужения, папские легаты, разделяя толпу, прошли к самому алтарю, и оттуда обратились с проповедью к народу, жалуясь на упорство их патриарха. Затем, они положили на св. престол буллу экскоммуникации, которая касалась патриарха и его приверженцев. Потом они вышли из церкви, отрясая прах и восклицая по-евангельски: “Видит Бог и судит.”

Сначала все пораженные безмолвствовали, между тем иподиаконы подали буллу патриарху. Патриарх сперва отка­зался принять её, потом, боясь, чтобы она без него не была обнародована, взял и велел перевести на греческий язык. Текст её затем был помещен в соборном послании Михаила Керуллария. Она начиналась словами: “Город христианский и православный; Михаил же Керулларий, которого непра­вильно называют патриархом, напротив того...” Легаты видят у него тенденции к ересям, — количеством до 10-ти. Вслед­ствие этого и во имя своих прав, которые им вверены, они произносят анафему на него, на Льва Охридского и на его канцлера Никифора и на их приверженцев, которых они при­числяют к различным еретикам.

Повидимому, такой резкой мерой папские легаты имели в виду произвести волнения в народе против своего патриарха, как виновника разделения с Римом, а потом и низложение Михаила Керуллария. Однако, они ошиблись: волнения в народе поднялись, но не против Михаила Керуллария, а против легатов и чуть не стоили им жизни. Послы быстро, через день, 17 июля оставили Константинополь. Вскоре после их отъезда, патриарх заявил, что желает беседовать с ними. Вероятно, он предвидел возможность (и желательность?) самосуда над ними со стороны Константинопольской толпы. Император 19 июля отправил им письмо в Салембру (Salembria), прося возвратиться. Они вернулись. Предчувствуя что-то недоброе, император поставил непременным условием его личное при­сутствие на предполагаемом коллоквиуме и призыв на него воинской охраны. При таких условиях беседовать патриарх отказался, говоря что он подозревает серьезные намерения на свой счет. Тогда император приказал легатам отправиться в обратное путешествие. Таким образом, страшный удар мщения не удался. Однако, после отъезда послов, в Константинополе поднялся такой мятеж, что он чуть не стоил не только короны, но и жизни Константину IX, а Аргира был лишен всех почестей и отправлен со своим семейством в изгнание. Затем, Михаил созывает Собор из членов всех партий греческой Церкви; на нем присутствовало 12 митрополитов и 2 архи­епископа. Соборное постановление его есть собственно репро­дукция энциклики Фотия к восточным патриархам.

20-го июля, от трибунала патриарха, в присутствии 7 архи­епископов, епископов и посланных императора, был произне­сен приговор не только “против нечестивой хартии, но и про­тив тех, кто трудился над её изготовлением — советом, или даже только голосом.” Чрез 5 дней, анафема была повторена торжественно, булла сожжена, за исключением одного экзем­пляра. Повидимому, патриарх Михаил происшедшее считал за разделение Церквей, как это отчасти показывает его переписка с патриархом Антиохийским Петром.

Выше было отмечено, что Петр, при своем вступлении на Антиохийскую кафедру, написал энтронистику (синодальное послание) папе Льву IX с обычным изложением веры. Папа ответил ему, похваляя его веру и увещевая его хранить права своей кафедры, как третьей после Римской (и Александрий­ской). Патриарх Михаил Керулларий, узнав об этой переписке, несколько был встревожен ею и с своей стороны написал (Migne. Patr. graeca t. CXX, C. 786-789, Cap. IX, XII И XIII) Петру Антиохийскому, как бы упрекая, или укоряя его, по следующему поводу: “До меня дошел слух, что ты, Алексан­дрийский и Иерусалимский иерархи — возносите имя папы по церковным диптихам. Это непонятное невежество. Известно, что со времени св. и Вселенского VI-го Собора и на все буду­щее время, имя папы в наших церквах было вычеркнуто из диптихов, по той причине, что тогдашний Римский папа Вигилий не пожелал прийти на тот Собор и провозгласить ана­фему на сочинения Феодорита и Ивы.” Как об одной из причин разногласия с Римом, Михаил упоминает и о Святом Духе, но повидимому, без особого понимания догматической важ­ности этого предмета, ибо о Святом Духе он заводит речь по­среди мелочных вопросов о брадобритии и ношении еписко­пами колец. В ответном письме Михаилу Керулларию, Петр Антиохийский исправляет (Migne. Patr. graeca t. CXX, C. 796, 797, 800, 805) ошибку последнего, т.е. что папа Вигилий был современником V-го, а не VI-го Вселенского Собора. Но с другой стороны, сам, повидимому, смешивает VI-ой Вселенский Собор с Трулльским, ибо полагает проме­жуток между V и VI-ым Вселенским Собором в 139 лет. Кроме того, патриарх Петр не согласен с Михаилом Керулларием и относительно исчезновения имени папы из церковных дипти­хов, как будто бы после V или VI-го Вселенского Собора. “Да и сам я помню, пишет он, что при блаженной памяти моем пред­шественнике Иоанне, папа Римский тоже Иоанн — числился в церковных диптихах; и в Константинополе, где мне случилось быть 45 лет тому назад, при Сергии, имя папы произносилось; когда оно исчезло из диптихов, мне неизвестно.” На обрядовые разности рассудительный патриарх не обращает внимания. Другое дело, прибавка к символу Filioque при чем Петр при­писывает именно 1-му Вселенскому Собору установление учения о Святом Духе. Всякие уклонения латинян от чистой веры патриарх Петр объясняет и извиняет их деревенщиной, необразованностью (in barbaris gentibus). “Нам прилично, писал он Михаилу Керулларию, принимать в расчет доборое на­мерение (заблуждающихся) и там, где дело не касается ни Бога, ни веры, всегда склоняться к миру и братолюбию. Они наши братья, хотя, по грубости и неведению часто уклоняются от того, что прилично, следуя своей воле... Я выскажу свою мысль прямо: если они (латиняне) исправятся относительно прибавления к символу, то я не искал бы от них ничего более, оставляя безразличным в числе других и вопросы об опрес­ноках!” В особенности замечательны, трогательны, такие глубоко христианские по духу любви к единению — выра­жения, обращения патр. Петра в Михаилу: “Увещаю и твое боголепное блаженство принять мою мысль, чтобы, всего требуя, не потерять всего.”

Если говорят, что история отнюдь не есть абсолютно безгрешная “magistra vitae,” что она допускает свои парадоксы, то одним из самых ярких доказательств этого служит событие колоссальной, но печальной важности — разделение Церквей.

Когда Луи Брейэ, специальный исследователь данного вопроса, говорит: “борьба между Церковью Греческой и Латинской казалась людям XI-го века одним из тех инциден­тов, которые быстро забываются, так что считают их пре­ходящими, а не живым событием в организме Церкви,” то он прав лишь со стороны фактической и принципиально-ка­нонически-теоретической, а не исторической. Да, фактически и принципиально какое значение для всей Христианской Церкви могло иметь событие, какое произошло 16-25 июля 1054 г. между римскими легатами уже умершего (†19 апреля) к тому времени (к 16 июля) папы Льва IX и не имеющего еще себе заместителя — и между Константинопольским только патриар­хом с его подчиненным ему духовенством — при отсутствии других восточных патриархов, из которых один Антиохийский высказался против разрыва Церквей? И еще, что в то время, в июле месяце 1054 г., произошло в жизни Вселенской Церкви такого, что бы вынудило к такому ужасному шагу? В сущности событие 16-25 июля 1054 г. не было ли столкновением двух сильных, гордых личностей, как Гумберт и Михаил? И не преступная ли ошибка истории придавать или усвоять такому ничтожному фактически событию трагическое, прямо роковое значение в жизни Вселенской Церкви?!

История такую ошибку сделала.

Несмотря на известное послание патриарха Антиохийского Петра патриарху Константинопольскому Михаилу, а с другой стороны, несмотря на попытки императора Генриха III (в 1055 г). и папы Стефана IX (1057-1058 г.), в политических интересах — изгнания норманов из нижней Италии — приг­лашавшего к единению, — соглашения между Констан­тинополем и Римом не состоялось. Константинопольскому Собору патриарха Михаила, от 20 июля 1054 г., было почему-то придано общее значение осуждения латинян, а в XIII-XV в. этот Собор стали считать даже Вселенским (Так назвал Константинопольский Собор Патриарх Иосиф в послании к Михаилу VIII Палеологу, доказывая его вселенский харак­тер сравнением с III-им Вселенским Собором, где также не было папы (Кирилл Александрийский не считался уполномоченным папы Келестина). и патриархов Антиохийского, и Иерусалимского и Кон­стантинопольского). Однако, спра­ведливость требует сказать, что никогда не было недостатка в предостерегавших и увещевавших голосах к церковному единению и миру, как например, Феофилакт Болгарский. Его послание относится к 1091-1092 г. Он прямо заявляет, что он не разделяет общепринятого мнения о разделении Церквей (Will. Acta et scripta. p. 252. 253 (§ 15)). Также ученый грек Никифор Влеммид ХIII-го века всецело стоял на точке необходимости соединения Церквей. Он счи­тается предтечей Лионской унии.

Хотя явно, что событие столкновения кардинала Гумберта с Константинопольским патриархом Михаилом получило решительно неподобающее ему историческое значение, однако, многие богословы, историки, забывая факты национальной ненависти между латинянами и греками в XI-ХШ-ом веке, при­ведшие к религиозной нетерпимости (Профессор А.Л. Катапский. История попыток к соединению Церквей. СПБ. стр. 31-41), — употребляют все усилия доказать, что “разделение Церквей” имело свои серьезные причины и было безусловно необходимо.

Наиболее ясно и просто, в общем, формулированы “при­чины” разделения Церквей у профессора Скобаллановича (“Христианское Чтение” 1885, I-II); таковых по нему три — этнографическая, государственно-политическая и религиозная.

Этнографическая причина — это различие в гении, харак­тере грека и римлянина, исторически проявившаяся бесспорно и признаваемая всеми.

Государственно-политическая причина — это перенесение столицы в Константинополь, при чем явились новые роды, даже целые народы, заинтересованные в существовании новой столицы на берегах Босфора и враждовавшие с Римом, как соперником.

Религиозные причины заключались в различии между Восточною и Западною Церквами, в некоторых религиозных верованиях, в канонических действиях, обрядах и обычаях. Трудно сказать, какие бы еще причины могли существовать вне круга такой общей формулировки.

Перейдем к оценке указанных причин:

I. Различие греков и римлян в их дарованиях, характерах и исторических судьбах, разумеется, суть факты; но оно не исключает не только религиозно-церковного единения, но и гражданского, государственного сожительства и солидарности. Часто, десятки различных племен и народов живут в одном государстве. Вспомним, например, Австро-Венгрию и Россию до мировой войны.

II. Существование старых и новых столиц в одном госу­дарстве, лежащих в разных местах — также явление очень не редкое и известное в жизни народов. Но, оно, отнюдь, не вело, а тем более, не вынуждало к разделению какого-либо полити­ческого образования или государства. Сколько столиц имеет Германия, или имела Россия. Да, в Византии явились народ­ности, которым удавалось или посчастливилось видеть своих единоплеменников василевсами, как армяне, исавры, славяне, македонцы; они, конечно, интересовались пребыванием сто­лицы на Востоке. Этим были заинтересованы, разумеется, и знатные роды как фокиды, куркусасы, и склиты. Однако, Россия состояла их трех ветвей русского племени — велико­русского, малорусского и белорусского, и составляла одно государство. Существование в России различных удельных князей, как и в Германии владетельных герцогов, баронов, также и князей, отнюдь, не угрожало разделениями. Если воз­можно мирное существование разных племен, наций в одном государстве, если факт наличности нескольких столиц, народ­ностей, владетельных родов, титулованных особ, в государстве у всех пред глазами, и он не вызывает собою государственных потрясений: тем более, указанные явления ни в каком случае не могут вызвать разделений в Церкви, в царстве “не от мира сего,” где “Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного...” (Гал. 3:28).

III. Теперь переходим к причинам религиозным в широком смысле этого слова.

Между ними первое место должно быть предоставлено пред­метам догматическим. Из таковых имеется различие в учении об исхождении Святого Духа: по восточному — только от Отца, а по западному — от Отца и Сына. На этот предмет возможны три точки зрения — по содержанию учения, потом формально, — каноническая точка зрения и историческая. Никто не может отрицать, что в восточных есть выражения и указания на некоторое участие и Сына в бытии, или исхожде­нии Святого Духа.

1) Например, св. Афанасий говорит: “Дух Святой такое же положение и природу ραξιν και φυσιν имеет в отношении к Сыну, как Сын в отношении Отцу” (Epist. ad Serap., № 21). “Поелику Дух в Слове, то ясно, что как Дух чрез Слово был и в Боге” ( εν τω Θεω ην δια του Λογου το Πνευμα, Epist. ad Serap., № 3). Св. Василий Великий пишет: “как Сын относится к Отцу, так и Дух к Сыну.” “Святой Дух познается по Сыне и вместе с Сыном” (ματα του Υιον και συν αυτω) и от Отца имеет бытие (Epist. 38). “Святой Дух чрез Сына соединяется со Отцем (de Spir. Sanct. s. XiVII, n. 47). Григорий Нисский приписывает посред­ничество в существовании Духа (της του Υιου μεσιτειας), что Дух является чрез Сына (δια αυτου του Υιου πεφηνεναι). В особенности у св. Епифания встречаются изречения, свидетельствующие об его близости к Filioque. По нему, Дух от Отца и Сына (παρα Πατρος και του Υιου) или: “εκ του Πατρος και του Υιου … εκ της αυτης ουσιας και Υιου … παρ’ αμφοτερων” (Ancorat., n. 71, 73; Adver. haeres. 74, n. 10). Св. Иоанн Дамаскин исповедует: “Веруем... и в Духа Святого, Господа и животворящего... от Отца исходящего и в Сыне почивающего... от Отца исходящего и чрез Сына раз­ даваемого и воспринимаемого всею тварью.”

Один из авторитетных новых богословов Восточной Цер­кви, преосвященный Сильвестр, не находит оснований видеть у восточных богословов ясно выраженным латинское учение per Filium или Filioque. Приведенные и другие места, выражения и образы, он объясняет в смысле временного посольства “Свя­того Духа от Отца чрез Сына, как в прощальной беседе (Ин. 14-16), или по домостроительству” (Ей. Сильвестр — Опыт пра­вославного догматического богословия, том II, стр. 461, 465 и др.). Однако, к Богу и к Божественной жизни не применимы наши категории пространства в времени. Поэтому, нельзя настаивать на таком толковании: εκπορευσις — означает вечное исхождение Святого Духа от Отца, а εκπεμψις — временное по­сольство Святого Духа от Сына. Весьма важно, природный грек св. Григорий Назианзянин рассматривает оба понятия, очевидно, как синонимические, если он исхождение Святого Духа от Отца обозначает словом — εκπεμψις (а Иоанн Дамаскин опять — εκπορευσις). Главное-то, подобные (как у Сильвестра И других) богословские толкования не имеют для себя автори­тетного оправдания и подтверждения со стороны учащей Цер­кви на Поместных или Вселенских Соборах. Поэтому мнения богословов нельзя поставить выше общего единогласного уче­ния громадной половины всей Вселенской Церкви, именно — Церкви Западной. А, между тем, на Вселенских Соборах Filioque не осуждено, как еретическое учение, хотя оно, появившее­ся в VI-ом веке, должно было быть известным отцам VI и VII-го Вселенского Собора. Приходить же путем логического вывода и выставлять его как аксиому, что де Filioque, как прибавка к символу вселенскому, как некоторое изменение его — чрез это самое осуждено — мы не имеем права.

2) В наших восточных собраниях канонов, третьему Вселенскому Собору приписывается 7-ое правило, запрещающее составление нового символа. Употреблять это правило в смысле аргумента против (прибавки) Filioque православным богосло­вам нельзя по двум причинам. Во 1) Ефесский Собор 431 г. знал только символ Никейский и его ограждал, а о Никео-Царьградском символе на Соборе не было речи. Во 2), 7-ое правило было приготовлено по поводу заявления пресвитера Харизия о существовании какого-то “развращенного” символа (т.е. Феодора Мопсуэстийского) для доклада его в официаль­ном заседании, однако последнее не состоялось, — и оно (пра­вило) не было официально принято (подтверждено). Вот по­чему ссылку на 7-ое правило, со стороны Евтихия оспаривал Евсевий Дорилейский (Соборные Деяния III, 85-86). Поэтому у западных канонистов III-му Вселенскому Собору приписы­вается лишь 6 правил (см. например, Lauchert). Однако, Filioque есть добавка к символу, составленному на 1-ом Константино­польском Соборе, или II-ом Вселенском. Здесь, опять прежде всего нужно обратить внимание на то, что I-ый Константино­польский Собор 381 г. по своему заданию был только Собором восточной половины Римской империи, а не Вселенским; со­ставленный на нем символ признан вселенским лишь на Халкидонском Соборе, т.е. 70 лет спустя. Затем, следует подчер­кнуть отношение 1-го Константинопольского Собора к символу Никейскому: он внес в него много всяких поправок и изме­нений, не говоря о дополнениях. Что же вышло? Поместный Собор редактировал, исправлял документ, текст Вселенского Собора. Если так, то на сколько велика вина Западной Церкви, если она добавила одно слово к символу, составленному в Восточной Церкви на её Поместном Соборе?! ...

Такова церковно-каноническая точка зрения на дело. Остается историческая.

3) Впервые Filioque появляется в символе в V-ом веке в 569 г., в Испании на Толедском Соборе, вызванное полеми­ческими собраниями в борьбе с арианами и имевшее в виду доказать арианам, что Сын ни в чем не меньше Отца, Сын равен Отцу, почему и Дух Святой также исходит от Отца, как и от Сына. С этого времени символ с Filioque начали петь и за богослужением. В течение VII и VIII-го века символ с Filioque был принят на Соборах и распространился во Фран­ции и Англии.

В начале IХ-го века западные монахи, бывшие в Иеруса­лиме и встретившие там возражение против символа с Filioque, вернувшись, обратились с жалобою к папе Льву III. Послед­ний отослал их Карлу Великому, славившемуся своими уче­ными богословами. Сделав предварительные исследования, Карл с епископами на Соборе в Аахене, в 809 г. приняли сим­вол с Filioque и это свое постановление отправили с теми же монахами к папе. Папа Лев III признал вполне правильным выражение с богословской точки зрения, но внести его в Никео-Царьградский символ отказался. Когда собственно Filioque было внесено в символ Римской Церкви, до сих пор остается невыясненным. Одни утверждают, что это сделано при папе Николае I (†867 г.), они, вероятно, имели в виду объяснить происхождение энциклики Фотия 866-867 г., где против Filioque отведено видное место. Было у Фотия и особое сочинение о Святом Духе. Другие относили это событие ко времени папы Христофора (†903 г.); третьи — ко времени папы Сергия (904-911 г.), когда и на Константинопольском престоле был также Сергий (999-1019 г.). Но большинство принимает, что Римская Церковь около времени 1014-1015 г., при папе Вене­дикте VIII, по просьбе германского императора Генриха II, позволила петь символ Filioque во время миссы. Однако, это событие имевшее место накануне разделения Церквей, не навлекло на себя главных полемических вышадов греков. Ни послание Льва Охридского к епископу Транийскому (гречес­кое Trani), ни первый трактат Никиты Пектората, ни письмо патриарха Петру Антиохийскому не содержат никакого указа­ния на то, чтобы Filioque сыграл большую роль при разделении Церквей. Главными полемическими вопросами того времени были — вопрос об опресноках и безбрачии духовенства. Правда, по свидетельству Аллария, Никита Пекторат писал трактат о Святом Духе и самый трактат он сохранил; правда и то, в латинской булле экскоммуникации в 7-ом члене греки упре­каются в том, что они, как пневматомахи и враги Божьи выбро­сили из символа исхождение от Сына (την εκπορευσιν τε του Υιου), — на что Михаил Керулларий отвечал в синодальном посла­нии, воспроизводя соответствующие страницы из Фотия, — зна­чит, отчасти вопрос о Святом Духе привлекал внимание споря­щих сторон: но он отнюдь не увлекал их и вообще с половины XI-го века он занимал далеко не первостепенное место (Вопрос о Filioque, так сказать, пренебреженный, оставленный в тени церковными и полемическими деятелями XI-го века, в последующее время занял первое место, чтобы в наше время, с 1870 г., уступить свою важность вопросу о непогрешимости папы, или догматическом примате. Уже Михаил Псёл, писатель XI-ro века, называет вопрос о “Filioque,” — “фундаментом веры.” При заключении Лионской (1274 г). и Флорентийской унии (1439) Filioque выставлялось как главное пре­пятствие. В самом конце XIX-го века Царьградский патриарх Анфим. отвечая на буллу папы Льва XIII к епископам Востока, опять таки подчеркивает всю серьезность разногласий по данному вопросу).

Другие отличия Римской Церкви от Восточной литурги­ческого, канонического и обрядового характера, как совершение Евхаристии на опресноках, возведение диаконов прямо во епископы, целибат, пост в субботу и другие — уже затро­нуты в VII-ом веке на Трулльском Соборе (пр. 3 и 13). Од­нако нет ни малейшего указания на то, что подобные “отступления” могут повести к разделению. В 3-ем каноне на­званного Собора Римская Церковь именуется “святейшею” (της Ρωμεαιων αγιωτατης Εκκλησιας). Потом, в послании патриарха Фотия 861 г. к папе Николаю I прямо сказано (разъяснено), что подобные различия имеют невинный характер — αδιαφορα. Конечно, в послании к восточным патриархам в 867 г. Фотий все эти “отступления” ставит в громадную вину латинянам. Однако, это нужно понимать в смысле полемическом, такти­ческом, а не серьезном повреждении в вере. Когда Фотий в 879-880 гг. был восстановлен в своем звании легатами папы Иоанна VIII, то он крепко забыл и припомнить никак не мог об “отступлениях” Римской Церкви, как будто бы их и не существовало. Патриарх Николай Мистик в конце IX и начале Х-го века имел столкновение с Римом по поводу 4-го брака императора Льва VI; однако, обличая латинян за до­пущение 4-го брака, он ни одним словом не упомянул об их других уклонениях, а казалось, как было бы кстати! В чем нужно видеть, или где лежала истинная действи­тельная причина Церковного раскола?

Доктор А. Пихлер (Dr. A. Pichler. Geschichte der Kirchlichen Trennung zwischen dem Orient und Occident. Munchen 1865 ss. 151, 72, 74. 197, 220) в своем двухтомном труде дока­зывает, что главной причиной великого Церковного раскола было образование франкской империи, как наследницы Рим­ской, а потом ненормальное отношение Церкви к государству на Востоке — сервилизм со стороны правящего клира.

Проф. А. Гарнак (A. Harnack. Das Monchtum. Giessen. 1907, s, 6), не отрицая значение в деле разде­ления Церквей богословских споров, иерархического власто­любия и национальных резких особенностей, основную дви­жущую причину данного явления указывает в различном ответе на вопрос об идеале жизни.

Мы лично, признавая громадное значение за фактом ко­ронования папою Львом III — Карла Великого, склоняемся на сторону тех, кто видит причину великого Церковного раскола, в конце концов, в области каноническо-административной ор­ганизации Церкви, именно, в борьбе за власть между папой Римским и патриархом Константинопольским. Конечно, для широких верующих масс, уже разделенных этнографически, географически и политически между собою, — все это при­крывалось религиозными мотивами — борьбою за чистоту веры, обряд и тому подобное. Даже больше можно сказать: эти массы, — а к ним принадлежало и духовенство и многие епископы, в особенности впоследствии, — в своем расхождении с Римской Церковью руководились и психологически отталки­вались от неё именно религиозными мотивами, от души считая её, в своей sancta simplicitas, “еретической.”

Но тем больший грех тяготеет на “соблазнителях,” на тех, кто свои властолюбивые и честолюбивые замыслы умело закутывал в религиозное священное покрывало.

И здесь несравненно больше виновным является Констан­тинопольский патриарх, чем Римский папа. Собственно папе, несомненно, принадлежал канонический авторитет на Востоке; многие Соборы, каноны и императорские эдикты и указы упоминают об этом. Фактически этот примат по временам рас­ширялся до догматического примата: папа, иногда, призы­вался Востоком помочь ему в делах веры, сам писал догмати­ческие послания для Соборов и посылал вещих легатов. Вспомним, например, из IV-го века, о письмах Василия Вели­кого к папе и то, что сказал Афанасий Великий о значении архиепископа Осия для Никейского Собора. Папа, действи­тельно, иногда, как бы диктовал Востоку веру и суд над ерети­ками. Епископ Аполлинарий восточный — впервые осужда­ется в Риме, а потом уже на Востоке. Кирилл Александрийский на III-ем Вселенском Соборе, лишь как бы исполнил миссию папы, предварительно осудившего Нестория на Римском Со­боре. Многочисленные отцы IV-го Вселенского Собора не прежде входили в церковь св. Евфимии для заседаний, как подписав, из которого были заимствованы по­том существенные выражения для Халкидонского вероопреде-ления. Такую же почти роль сыграло послание папы Агафона для VI-го Вселенского Собора. Так, говорим, канонический авторитет папы над Востоком стоял твердо и вполне оправды­вался им, его энергичной деятельностью и заступничеством за гонимых православных, всегда находивших у него приют. Припомним св. Афанасия, Маркелла Антиохийского, Павлина, Иоанна Златоуста, Иоанна Талайя и других, а позже, Студий­ских монахов, св. Феодора, св. Игнатия патриарха. Конечно, папы со времени заключения союза с франкским домом, по­явления лжеисидоровых декреталий и Donario Constantim, стре­мились к расширению, а главное, к усилению своей власти на Востоке. Это, разумеется, заслуживает решительно осуждения.

Но как действовал и противодействовал Константинополь­ский патриарх?

Поняв, что папы, со времени коронования Карла Великого в Римские императоры, навсегда сделались одиозными, полити­чески преступными в глазах Византийских царей и отделение их вместе с тем и от Восточной Церкви считалось как бы уже совершившимся фактом, Константинопольский патриарх построил на этом всю свою программу фантастического воз­вышения. Первым пунктом в этой программе было освобожде­ние от всякой канонической зависимости от Римского папы. Это то стремление, которое очень точно выражают, прилагая Константинопольскому патриарху эпитет “Восточный папа.” Вторую и последнюю задачу, составляло не только уравнение патриаршей власти с царской, но и возвышение над ней.

Над выполнением обеих задач — в особенности первой — с необычайной энергией, первый потрудился патриарх Фотий. Он хотел достигнуть полной самостоятельности путем жаркой полемики и открытой борьбы с папою. Для лиц, для которых имя Фотия, как патриарха, является “μεγα ονομα,” вечной за­слугой Фотия останется сообщение этой в сущности борьбе за власть, характера религиозного, в смысле будто бы жестокой полемики против отступления Римской Церкви от чистоты веры. Мирным путем хотел достигнуть той же цели, полной независимости от папы, император Роман Ликонен (920-944 г). для своего сына патриарха Феофилакта (933-956 г.), Василий II для патриарха Евстафия и, наконец, патриарха Михаила Керуллария. Когда оказалось невозможным добиться от папы независимости, ни путем дипломатическим, ни деньгами или богатыми подарками, ни яростной полемикой, или жестокой войной, то Константинопольские патриархи предпочли совсем порвать с папою, как бы разделить неделимую, единую Цер­ковь, но быть благодаря этому независимыми от папы, чем оставаться в общении с папами, но неизбежно чувствовать свою каноническую зависимость от них. Это ужасное дело Константинопольским патриархам удалось совершить, благо­даря тому, как сказано, что императоры Византийские возне­навидели пап, после коронования ими франкского дома; а большинство верующих согласилось на этот разрыв потому, что он был им представлен, как нечто неизбежное для сохра­нения восточной веры от западных заблуждений.

Такой точки зрения на главную причину разделения церквей, как борьбу за власть, держится проф. Т.В. Барсов (Проф. Т.В. Барсов. Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью. СПБ. 1878 г., стр. 121), проф. М.С. Суворов (Проф. М. С. Суворов. Византийский Папа. Москва. 1902 г. стр. 78. Такова же в сущности точка зрения и проф. Скобаллановича (Христи­анское Чтение 1884 г., 12 — 1885 г., I)), проф. Грибовский (Проф. Грибовский. Народ и власть в Византийском государстве. СПБ. 1897, стр. 365, 368), автор спе­циального труда разделения Церквей Луи Брейэ (Louis Bréhier. Le schisme oriental du XI^e siecle. Paris. 1899. p. 201, 203). Такова в сущности и точка зрения Гергенрётера (Hergenrother. Photius. 1867. Regensburg. B,1, 308-311), Гефеле (C.J. Hefele. Conciliengeschichte. B, IV. Wren. 1878, s. 767-777), Нор-дена (W. Norden. Das Papsttum und Byzanz. Berlin 1903. s.s, 9'31 (passim)), Пихлера (Dr. A. Pichler. Geschichte der Kirch'lichen Trennung. 1864, B, I-II) и других.

Освобождение от канонического авторитета папы не было главной целью стремлений Константинопольского патриарха, а только этапом. Его желанием было стоять выше Византийского императора. В Эпаногоге — втором и исправленном из­дании Прохорона — излагается Византийское учение о цар­ской и патриаршей власти. Это учение принадлежит патриарху Фотию, который принимал деятельное участие в составлении и самой Эпаногоги (Иеромонах Каллист. Номоканон Фотия. Москва 1897 г., стр. 105). Положение Византийского патриарха и его отношение к государственной власти трактуется в первых 10-ти титулах Эпаногоги. В 7-ой главе 3-его титула Эпаногоги положение Константинопольского первосвященника, без вся­ких оговорок, приравнивается к положению царя: “Так как государство, на подобие человека, состоит из частей и членов, то наиважнейшими и необходимейшими членами являются царь и патриарх...” “Патриарх был живой и воодушевлен­ный образ Христа, всеми своими поступками и словами выра­жающий истину.” Возвышая патриарха, Эпаногога не удоволь­ствовалась расширением его прав в области церковного управ­ления, она положила ограничения на саму светскую власть в пользу духовной, воспретив, например, узаконение мирского обычая, противного церковным канонам. Таким образом, Эпа­ногога выдвинула рядом с царем другую власть по значению не только равную, но в некоторых отношениях даже высшую. “В этом возвышении Константинопольского первосвященника, говорит проф. Грибовский (Проф. Грибовский. “Власть и народ,” стр. 347), ясно сказались западно-папистические стремления той части Византийского общества, ко­торая продолжала жить преданиями романизма.” Действи­тельно, выражения: “патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, всеми своими поступками и словами выражаю­щий истину,” способны дать основание не только папскому догмату о непогрешимости, но даже превзойти его, ибо говорят обо всех поступках и словах патриарха, а Римский догмат лишь ex cathedra.

Что патриарх Фотий не развивал лишь теории о высоте власти патриарха Константинопольского, а, повидимому, про­водил свой взгляд в жизнь, — об этом могут свидетельствовать такие факты. Император Василий I, лежа на смертном одре, подозвал к себе сына Льва и учителя своих детей Стилиона и сказал им: “бойтесь Фотия, Сандаврена и их клевретов: они увлекли меня в бездну своими обманами” (Ibid., 372). Слова эти очень неясны, но, во всяком случае, они говорят не о добро­детелях Фотия, а о каких-то его кознях. События ближайшего будущего, может быть, дают нам ключ к пониманию их в определенном направлении. Вступив на престол, Лев VI удаляет тотчас же Фотия с патриаршей кафедры, как чем-то опасного человека. Он возводит на кафедру своего младшего брата Стефана (886-893 г.), желая как будто бы хоть на первое время прибрать патриарший престол к своим рукам.

Не только не менее, но даже более ярким выразителем папистических стремлений на Востоке явился патриарх Михаил Керулларий (1043-1058 гг.). Патриарх Михаил держал в своих руках, по выражению Псёла: “дела Божеские и человечес­кие.” Для характеристики Михаила Керуллария важна со­ставленная, но не произнесенная речь упомянутого М. Псёла — это обвинение Михаила Керуллария, низложенного импера­тором Исааком Комненом: “Я обвиняю архиерея в том, что ему не следовало... вмешиваться в государственные дела и заботиться о выборах царя... Он сделался тираном в отноше­нии к двум царям (Михаилу VI Статриотику, 1056-1057 г., и Исааку Комнену 1057-1059 г.) чтобы утверждать державу и дворец за собою.” По свидетельству Иоанна Скилицы, историка XI-го века, младшего современника Михаила Псё­ла, недовольный иногда царем (Исааком Комненом) Ми­хаил Керулларий говорил: “Я тебя, печка, сложил, я тебя и разломаю.” Он решил надеть на себя даже пурпуровые сан­далии. Он говорил, что между священством и царством нет никакой разницы, или очень малая, а в более ценном священ­ство может быть даже и выше стоит и большего почтения требует, чем царская власть (Кедрин, писавший в XII в. повторивший в своем “Συνοψις ιστοριων” Скилицу — у проф. Суворова. Восточный Папа, стр. 90).

Если первую задачу своей программы Константинополь­ский патриарх решил успешно, хотя и искусственно и не на христианском пути, способом разрыва отношений со своим несговорчивым примасом: то при выполнении второй задачи, Константинопольского патриарха постигла полная неудача. Попытки Константинопольского патриарха стать не только рядом с Византийским царем, но даже и выше его — нужно рассматривать, как явление не типичное для него, а эпизоди­ческое, при таких волевых и талантливых лицах, как Фотий и Михаил. Обычный же тип жизни сложился так, что царь властвовал — иногда деспотически — над патриархом, и Ви­зантийская Церковь всегда считалась цезаропапистической.

Для того, чтобы разрушить средостение, воздвигнутое между иудейским и языческим миром, в виде закона Моисеева, и для того, чтобы искупить человеческий род, сходил на землю Христос. Но что нужно для того, чтобы прекратить раскол в единой Церкви Христовой и призвать все к единению?

Но пропасть между Восточной и Западной Церковью вы­рыта руками человеческими и ими же должна быть и засыпана.

Занимаясь вопросом о соединении Церквей, несравненное большинство богословов православных останавливается на мысли, что Римская Церковь должна возвратиться в своем учении, в своих верованиях ко времени до разделения Цер­квей (Проф. В.А. Соколов “Богословский Вестник” 1904 г) — и тогда только можно говорить о соединении

Нельзя не заметить с первого взгляда, что подобное воззрение отличается теоретическим, безжизненно-механическим характером, отнюдь не свойственным живой жизни. Какая сила может поворотить историю на 9-10 веков назад? Мысли­мо ли это? Когда речь идет о живом явлении, то всякие по­желания о возвращении назад представляются неимеющими значения. Никакая сила не в состоянии оттеснить, отодвинуть жизнь на десятки веков назад. Вопрос может быть лишь об изменении принципа жизни, а не о фактах, порожденных жизнью.

При каких условиях, положениях и на каких принципах уживались друг с другом Восток и Запад в течение первого тысячелетия?

Дело, конечно, не в различии верований, литургических и канонических действий, обрядовых особенно. Они имели место с самого начала, и в течение целых веков с ними уживались. Несравненное большинство историков и канонистов соглашает­ся с тем, что угроза миру церковному была создана в лице нового столичного Константинопольского епископа. Чрез его быстрый, довольно искусственный, рост, теория о пяти патриар­хах, уже к половине VII в. — ко времени порабощения Востока мусульманами — утратила свой реальный канонический смысл; христианским миром стала управлять не пентархия, а диар-хия: на Западе властвовал папа, на Востоке Константино­польский патриарх подчинил себе порабощенные мусульма­нами патриархии. Между ними началась борьба, кончившаяся не победой одного над другим, а крупной ссорой и разрывом всяких отношений.

Собственно вопрос о каноническом примате Римского папы решался и решается легко и бесспорно. Для нас это вопрос исторический. Мы можем согласиться с Максом, принцем Сак­сонским, что Римский папа не есть только учреждение латин­ское, а и кафолическое, вселенское, что римский епископ вла­дел особым правом заниматься делами Вселенской Церкви (Смотри “Богословский Вестник” 1911 г. Февраль (2), стр. 322), полученным им, прибавим от себя, не от апостола Петра, но постепенно присвоенным им себе исторически.

Прекрасна и та мысль принца Макса, что одной из главных причин, вызвавших разделение Церквей, было желание со стороны папы навязать Восточной Церкви такую же власть, какой пользуется папа на Западе, как глава всех епископов, с такими ограничениями, что Римский папа имеет свой канони­ческий примат на Востоке, но это не есть какая-то непосред­ственная власть распоряжения; Восточная Церковь вполне автономна, даже в смысле административной власти автоке-фальна. С этим можно согласиться.

Самый трудный вопрос о догматическом примате (Ср. F. Kattenbusch, Протестантский Историк, Orientalische Kirche s. 443. (Realencyklopadie. Hauck В. XIV, 438-467), См. там о Послании Льва XIII и ответ восточных). Кто решает вопросы веры и нравственности? Восточные отвечают __ Вселенские Соборы. Отлично! Однако, несравненное боль­шинство отцов, на Вселенских Соборах, просматривает уже подготовленное или на самом Вселенском Соборе сделанное комиссиями и дает свой consensus, а потом произносится arbitrium. Известно, что Вселенские Соборы почерпали материал для своих рассуждении, формулированных решений у различных отцов и учителей Церкви. Кроме того, история Вселенских Соборов фактами доказывает, что между этими материалами для соборных постановлений — данные, полученные от За­падной Церкви, от Римского папы, в действительности, en realite, играли первую роль, как об этом замечено выше.

Нам представляется возможность полного единения в Апостольской и Вселенской Церкви при помощи единого для Востока и Запада Собора, который должен рассмотреть все допущенное Римскою Церковью, вне общения её с Восточною, как и самый печальный акт громадного церковного раскола. Конечно, организацию такого Собора и ведение дел на нем трудно представить себе, однако, живая жизнь бывает изобре­тательнее, чем бедное человеческое воображение и слабая люд­ская мысль. Решениям того Собора все должны подчиниться.

Западные богословы в полемических настроениях назы­вают иногда Восточную Церковь “фотианскою,” в том смысле, что Фотий формулировал отличия Восточной Церкви от За­падной — и это осталось определяющим на все последующее время.

Нам, славянским народам, нужно бы равняться не по Фотию, а по св. Мефодию и Кириллу. Последние же, хотя и вышли из Константинопольской Церкви в то самое время, когда Фотий находился в борьбе с папой Николаем, однако, решительно не приняли никакого участия в ней. И, когда эта борьба достигла наибольшего напряжения в 866-867 г., когда Фотий созывает “Вселенский” Собор, анафематствует папу, св. Мефодий и Кирилл, теснимые немецким духовенством, ищут защиты у папы, идут в Рим, приносят в дар папе мощи св. Климента Римского, потом долго остаются в Риме; Константан, младший брат, принимает монашество, вскоре заболевает и умирает там же.

Или святые Мефодий и Кирилл ничего не слышали о борьбе Фотия с папой Николаем I — но возможно ли это!? Или они не одобряли её, во всяком случае, не придавали ей значения, как в значительной мере — личной, — и не считали необходимым смотреть на Римскую Церковь и на папу глазами Фотия.

Finis et gloria Deo.

Канун Петрова дня, 28-VI-1931 г. София.

М. Поснов

[1] Замечание известного историка Карла Гизелера: “Церковь так же относится к Царству, как израильская община (Кегал Ягве הוהי להק Числ. 20:4) к идеальной теократии” — не может быть признано удовлетворительным. По известной евангельской притче, где Царство Небесное уподобляется неводу, вверженному в море, в него попадали рыбы и хорошие и плохие (13:47-48), по понятиям же идеальной теократии присутствие в ней грешных членов исключается.

[2] Порфирий разделил 54 трактата своего учителя на 9 Эннеад и систематизировал весь материал по его содержанию.

[3] М. Поснов. Идея завета Бога с Израильским народом. Ст. 166 (См. стр. 47).

Учебное пособие.

«Определение силы планеты»

Если планета сильна, хорошо расположена, она будет да­вать хорошие результаты по своим показателям, если слаба и (или) плохо расположена - это принесет страдания и неу­дачи. Каждая планета, кроме Солнца и Луны, владеет двумя знаками и следовательно двумя домами, поэтому, если пла­нета ослаблена, она может ослабить сразу две сферы жизни в карте человека.

В ведической астрологии существует система подсчета факторов силы планеты, которая называется ШАДБАЛА (или шесть сил).

Стхана-бала - позиционная сила. Положение планеты (в каком знаке она находится). Знак определяет сочетаемость места и планеты:

– экзальтация (самое сильное положение; чем ближе планета к точке своей экзальтации, тем она сильнее);

– мулатрикона (возвышение планеты; наиболее комфортное положение, здесь планета лишь не­многим слабее, чем в экзальтации);

– планета в собственном знаке;

– планета в доме Большого Друга;

– планета в доме Друга;

– планета в нейтральном положении;

– планета в доме Врага;

– планета в доме Большого Врага;

– дебилитация, или падение (слабейшее положе­ние; особенно если планета находится в самом слабом градусе).

2. Диг-бала - направляющая сила. Это дом, где планета по­лучает дополнительную - направляющую - силу.

– Юпитер, Меркурий - 1-й дом;

– Луна, Венера - 4-й дом;

– Сатурн - 7-й дом;

– Солнце, Марс - 10-й дом.

В этих домах планеты получают очень большую силу, и счи­тается, что это благословение с прошлых жизней.

Если эти планеты находятся в противоположных домах (на­пример, Сатурн, получающий диг-балу в 7-м доме, находится в 1-м+ доме), это их несколько ослабляет.

3. Дрик-бала - аспекты планет. Планеты, получающие аспекты от благоприятных планет (Венеры, Юпитера, Луны, Меркурия) улучшаются; от неблагоприятных (Са­турна, Марса, Раху) - ухудшаются.

4. Найсаргика-бала-сила яркости. Каждая планета обладает яркостью. Раху и Кету - наиболее яркие, они могут затмевать даже светила.

Планеты в порядке убывания яркости: Раху, Кету, Солнце, Луна, Венера, Юпитер, Меркурий, Марс, Сатурн.

5. Кала-бала - сила времени. Здесь учитывается время рождения человека.

Луна, Марс, Сатурн сильны при ночном рождении.

Солнце, Венера, Юпитер сильны при дневном рождении.

Меркурий силен всегда.

Благотворные планеты сильны при рождении на расту­щей Луне.

Зловредные планеты сильны при рождении на убываю­щей Луне.

6. Честа-бала - сила движения. Чем медленнее движется пла­нета в момент рождения, тем она сильнее.

Солнце и Луна сильны в знаках, в которых они движутся на север.

Из этих шести пунктов нужно очень серьезно учитывать первые три. 4-6 пункты большинство астрологов считают не столь важными.

7. Планетная война. При прохождении планет очень близ­ко друг к другу их энергии накладываются, и они чувству­ют себя некомфортно. Когда две планеты соединяются в пределах 1°, происходит «война» между этими планетами. Выигрывает та планета, у которой градус меньше.

«Выигравшая» планета берет энергию «проигравшей» и перенимает часть ее качеств, из-за чего ее собственные ка­чества усиливаются.

Особенно неблагоприятно, если в планетной войне выи­грывает зловредная планета. Но для зловредной планеты иногда даже хорошо проиграть благоприятной планете (например, Сатурн, хозяин 6-го дома, проиграл в войне Ве­нере - таким образом, его зловредная сила уменьшается).

В планетной войне не участвуют Солнце, Луна, Раху и Кету, поэтому они своих качеств не теряют.

8. Сожжение планет. Подходя ближе, чем на 8° к Солнцу, лю­бая планета сгорает, частично теряя свои качества и силу. Са­турн больше всего страдает от сожжения, так как это наибо­лее удаленная от Солнца и самая холодная планета. Сатурну желательно быть от Солнца не меньше, чем в 10°. Меркурию не страшно расстояние больше 3°, Венере - 5°, так как они по­стоянно находятся близко к Солнцу и привычны к его жару. Раху и Кету не сгорают.

Дома, которыми владеет сгоревшая планета, также ослабе­вают. Если Луна находится близко к Солнцу, она также осла­бевает - еще и потому, что это означает новолуние, время, когда Луна слаба.

В разных школах даются разные градусы сожжения - и в общем, и для каждой планеты. Некоторые весьма авторитет­ные астрологи утверждают, что сожжение сильно не портит планету. Также некоторые авторитетные учителя утвержда­ют, что, если планета приближается к Солнцу ближе, чем на один градус, то она не сгорает, а, наоборот, получает огром­ную силу. Особенно сильно это правило работает, когда пла­нета имеет больший градус, чем Солнце (например, Солнце в 10°25', а Марс в 10°35' Стрельца) - и мой скромный опыт это подтверждает. Например, я знаю одного художника с миро­вым именем, в карте которого Венера находится в таком по­ложении, и одного успешного духовного лидера, у которого Юпитер почти в одинаковом градусе с Солнцем.

Сожжение усиливается, если планета находится за Солн­цем - например, Солнце в 15° градусах, а Сатурн в 13° - то есть, Солнце стоит между Землей и Сатурном, и энергии по­следнего сложно «пробиться». Было бы лучше, если бы Са­турн находился в 17° - тогда сожжение действовало бы на него значительно слабее.

10. Положения в домах.

Планеты в триконах - 1-й, 5-й, 9-й дома - улучшаются.

Планеты в дустханах - 6-й, 8-й, 12-й дома - ухудшаются.

Планеты в кендрах - 1-й, 4-й, 7-й, 10-й дома - усиливаются.

Планеты, аспектированные хозяевами трикон (1-го, 5-го и 9-го домов), улучшаются, а планеты, аспектированные хо­зяевами дустхан (6-го, 8-го и 12-го домов), - портятся.

11. Стационарное положение.

Когда планеты останавливаются, они очень усиливаются и дают экстраординарные результаты. Все планеты (кро­ме светил) периодически двигаются по отношению к Зем­ле директно (прямо) и ретроградно. И, чтобы перейти из одного вида движения в другой, планета замедляет свое движение и в какой-то момент останавливается (по отно­шению к Земле) - вот об этом моменте и идет речь. Но, как было сказано выше (в 6-м пункте), чем медленнее планета движется, тем она сильнее влияет на нас.

12. Окружение планет.

Окружение планеты (с кем «общается» планета, то есть обме­нивается эн