ОБРЕТЕНИЕ ОТОЖДЕСТВЛЕННОСТИ

281

цию и насладиться ее возбуждением, не принимая ответ­ственности за свои действия. Она соблазняет мужчину, ру­ководствуясь детскими чувствами, то есть стремлением к теплу и привязанности. Если соблазняют ее, то она под­чиняется фигуре отца, который, как она чувствует, будет заботиться о ней и оберегать ее. И в том, и в другом случае она пытается избежать чувства вины, возникающей в связи с глубоко лежащим сексуальным влечением. Детс­кость женщины — результат вытеснения сексуального чув­ства в эдиповой ситуации. Это можно интерпретировать как защиту против опасности сексуального взаимодействия с отцом.

Такая женская личность ставит перед мужчиной дилемму. Если он будет обращаться с ней как с ребенком, то усилит ее защиту и укрепит ее незрелость. Если он будет относиться к ней, как к женщине, то проглядит ее инфантильную потребность в понимании и поддержке. От­кликнуться на нее как на ребенка, которому необходима поддержка, и одновременно как на равного сексуального партнера, невозможно. Моя пациентка жаловалась, к при­меру, что ее муж не длит половой акт с ней достаточно долго, и что иногда он не откликается на ее потребность в том, чтобы ее прижали к себе. Поскольку мужчина не может получить удовлетворение от взаимодействия с та­кой женщиной-девочкой, то не имеет значения, какой путь он изберет, в любом случае ему не миновать чувства вины и ответственности за то, что она несчастлива.

Чтобы разоблачить роль, необходимо интерпре­тировать физический вид как фасету личности. Незрелость тела Мэри придавала ей наивный и невинный вид, не­смотря на то, что во время наших с ней бесед, она про­являла искушенное понимание секса и жизни. Когда вне­шний вид пациента являет собой чрезмерно акцентиро­ванную на чем-то картину, как правило, можно обнару­жить, что он скрывает противоположную позицию. За мас­кой клоуна часто таится печаль, за демонстрируемой бы­чьей силой скрывается страх, а за фасадом рациональнос­ти — ярость. Глаза, которые выражают недоумение или

испуг, плотно примкнутая нижняя челюсть и физическая ригидность тела выдают чувство небезопасности, которое связано с исполнением роли.

Хотя я понимал, что Мэри обычно чувствует страх и беспомощность, я также ощущал, что она бессознатель­но пытается использовать секс как капкан. То, что я знаю о ее игре убедило пациентку, что меня не соблазнишь на отношения, которые могли бы выйти за рамки терапии. Поэтому я мог анализировать противоречивые аспекты ее личности. Как ребенок, она чувствовала неполноценность и беспомощность, но как женщина, была уверена в своем превосходстве и способности контролировать. Ее беспо­мощность и детскость можно было интерпретировать как ухищрение, необходимое для того, чтобы унизить мужчи­ну. Если она соблазнила его, то могла презирать, ведь он не смог быть настоящим мужчиной, поскольку его прельстила ее детская личность. С помощью такого ма­невра мужчины редуцировали образ ее отца, над которым полностью доминировала мать.

Мэри и ее мать добивались доминирования над мужчинами, используя совершенно притивоположные подходы к ним. Мать подавляла мужа сильной агрессив­ностью; дочь демонстрировала свое бессилие, проявляя беспомощность и пассивность. И в том, и в другом слу­чае верх одерживала женщина. Можно сказать, что мать и дочь были одним, каждая из них представляла собой аспект другой. Пассивность Мэри контрастировала с аг­рессией матери, ее беспомощность — с силой матери, ее миниатюрность — с массивностью матери, а женствен­ность — с материнской маскулинностью. Как будто лич­ность матери раскололась, пассивный женственный ее компонент спроецировался на дочь, придав ей качество неполноценности, а маскулинный, агрессивный компо­нент остался у матери. Психологически мать и дочь до­полняли друг друга, вместе они составляли демоничес­кое единое целое. Бессознательное отождествление ма­тери с дочерью создавало у Мэри чувство, что она связа­на с ней пуповиной.

282