ЕДА И СОН

209

тельно относилась к функционированием пищеваритель­ного тракта. Успешность дня определялась количеством пищи, которую он поглотил и регулярностью, с которой он опорожнил свой кишечник. Если у него случался за­пор, продолжавшийся хотя бы сутки, ему ставили клизму. В результате, мать вторгалась в его тело с двух концов и загоняла его в подчиненную роль по своему усмотрению. Но в то же самое время, она «обращалась с ним, как с

приятелем».

Сознательно Альдо боялся отца и идентифициро­вался с ним. Бессознательно он ненавидел мать и иденти­фицировался с ней. Каждый родитель использовал его, чтобы другой отступил, для матери он был символом отца, а для отца — символом матери. Вот почему Альдо вырос с неадекватной личностью. Он не мог решить, быть ли ему толстым мальчиком или худым, а на более глубоком уровне — быть ли ему мужчиной или женщиной.

Быть полным — значит быть фемининным, покор­ным и беспомощным. Это подразумевает отсутствие воли, уязвимость перед сексуальными посягательствами и ощу­щение безнадежности. Альдо однажды заметил: «Страх быть беспомощным, когда пенис проталкивается в мое гор ло или быть изнасилованным — это вещи, которые пре­следуют меня. Самое ужасное из того, что делала моя мать, это то, что она показывала мне свою грудь. Это

отвратительно».

Быть худым — означало быть маскулинным, само­утверждаться и командовать самим собой. Но похудение требовало чрезмерного усилия воли (что заставляло его чувствовать всемогущество и действовать слишком агрес­сивно). Альдо отметил: «Я должен был призвать на по­мощь всю свою силу воли, но у меня в этот момент не хватило воли. Я чувствовал себя подавленным. Я не мог стиснуть зубы и сказать еде «нет». Если бы от этого зави­села моя жизнь, я уверен, что смог бы сделать все. Но я не мог сделать этого, чтобы почувствовать себя лучше».

Альтернативы, которые нарисовал Альдо, — жить с помощью волевых усилий или сдаться, были трудными

решениями. Для него воспользоваться силой воли будто каждый кусок пищи был предметом, от которого зависело жить или умереть, означало превратиться в монстра. Ког­да воля становится всемогущей вещью и первейшей цен­ностью, на горизонте начинает маячить шизофрения. Чув­ство всемогущества предшествует паранойяльной реакции. Другая альтернатива — чувствовать беспомощность, продол­жать наращивать вес и жир.

Альдо недоставало сознательной мотивации к удо­вольствию. Он заметил: «Я не заслуживаю удовольствия, потому что я дьявол. Во мне так много ненависти». Само­отрицание удовольствия приводит индивидуума к отвер­жению собственного тела. Возникающая в результате это­го потеря физической активности, приносящей удоволь­ствие, редуцирует его до инфантильной зависимости от еды, которая становится единственной возможностью те­лесного удовлетворения. Такое регрессивное поведение ни­когда не свободно от ощущения вины. Альдо ел и стра­дал. Проблема переедания связана с отсутствием настоя­щего чувства удовольствия. Страдающие компульсивным обжорством пациенты, неизбежно замечают, что не чув­ствуют истинного удовольствия от еды. Когда к человеку возвращается право и способность чувствовать удоволь­ствие, его обжорство автоматически сходит на нет. При­ем пищи, основанный на принципе удовольствия, сам по себе становится удовольствием, он несовместим с компуль-сивностью.

Тело Альдо было для него источником унижения, и он диссоциировался с ним. Он жил, по его собствен­ным словам, «в голове». На той памятной вечеринке он физически пережил это самое житье «в голове». «В голо­ве все кружилось. Я чувствовал, что она распухает. Я чув­ствовал, что она сейчас лопнет». Такой тип диссоциации отличается от того, что происходит в состоянии ухода или отступления. В последнем случае деперсонализация возникает в результате заметного снижения телесных ощу­щений и подвижности. Шизоид «умирает». Параноик в подобных обстоятельствах становится буйным. Поскольку

Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА

ЕДА И СОН

211

его энергия проходит через голову, эго получает избыточ­ный заряд, воля становится сверхчеловеческой силой, а тело обретает способность действовать так, как никогда не смогло бы в нормальном состоянии. В такие моменты параноик кажется человеком, обладающим мощью или си­лой, о которой можно сказать, что она не то что сверх­человеческая, а прямо-таки чудовищная. Именно такая сила проявилась в случае Альдо, когда он швырнул муж­чину через всю комнату.

Рассматривая сделанные его рукой рисунки, мож­но продолжить осмысление его личности.

На рисунке 15 изображен монстр. На его лице нечеловеческое выражение, и строение тела тоже нечело­веческое. Масса тела сконцентрирована выше талии, в противоположность телу самого Альдо, избыточная масса которого располагалась ниже талии. Фигура схематична ниже талии, особенно ноги и стопы. Это указывает на то, что у автора рисунка нет образа этих областей тела. В известном смысле фигура является действительным изоб­ражением того, как Альдо видит и чувствует собственное тело в бессознательном: верхняя часть чрезмерно разви­та, что компенсирует импотенцию нижней части. Его не­способность нарисовать руку выявляет отсутствие контак­та с этим органом.

На рисунке 16 изображена женская фигура, она менее схематична. Это говорит о том, что концепция жен­ского тела оформлена у Альдо лучше, чем мужского. На лице косой взгляд, оно выражает ненависть. Пальцем фи­гура показывает на гениталии, словно говорит: «Смотри, что у меня есть!». То, на что она показывает, похоже на фаллос.

Эта фигура интродуцирует концепцию фалличес­кой женщины или матери с пенисом. Многие мальчики рисуют матерей с фаллосом не только потому, что незна­комы с женской анатомией, но и потому, что их матери действуют по отношению к ним маскулинным образом. Фаллическая мать ставит сына в подчиненную позицию, «отыгрывает» перед ним ту жалость, которую она испы-

тывает по поводу собственной сексуальности и, в резуль­тате, кастрирует его, обращаясь с его телом, как с объек­том. Нарисовав эти фигуры, Альдо заметил: «Кастрация -это сильная кнопка. Я могу стать буйным».

_212

Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА

ЕДА И СОН

213

Мужской монстр, которого изобразил Альдо, представляет собой аспект ярости в его личности, скры­той и вытесненной за фасад круглого толстого мальчика. Это демонический монстр, бесформенный, ненавидящий и разрушающий. Демон Альдо обладает силой монстра. На поверхности Альдо был покорным толстым мальчи­ком. Он сказал: «Пока я действую с материнской валент­ностью, я остаюсь большим ослом. Это значит, что я должен быть приятным матери для того, чтобы выжить». Угождение матери часто принимает форму подчинения ее требованию, чтобы ребенок ел то, что она велит.

В процессе терапии выяснилось, что паранойяль­ный эпизод на вечеринке произошел, когда Альдо бес­сознательно постарался освободиться от «рабства», «отыг­рывая месть женщине». Он мотивировал свое приближе­ние к молодой женщине «желанием полового взаимодей­ствия с ней плюс садистской потребностью проверить свой контроль и силу над ней». Если бы она подчини­лась, ему пришлось бы разыграть перед ней похотливое действие. Он хотел трансформировать ее в «кусок осла», реверсировав, таким образом, роль своих отношений с матерью. Ему необходимо было утвердить свою маскулин­ность, пусть даже с помощью перверсии, поскольку «отыг­рывание» вытесненного сексуального чувства всегда при­нимает форму перверсии.

Затруднение Альдо было связано с непринятием альтернатив, которые присутствовали в его проблеме: идентификация с телом вместе со всеми его унизитель­ными оттенками или отрицание тела со всеми уходами в паранойяльное мышление. Первое было нестерпимо, а второе — разрушительно. Неприятные ощущения в теле и его непривлекательный вид заставляли Альдо искать личностную ценность в уме. Если бы он увидел это, «нич­тожность» его тела можно было бы парировать всемогу­ществом ума, вульгарность тела — благородством ума, «загрязненность» тела — чистотой разума. Пользуясь во­лей, он отвергал и презирал тело, которое стало всего лишь инструментом, для совершения каких-либо действий.

Существовало два способа реагирования на ситу­ацию, в которой тело оставалось непринятым. Один — «омертвелое» тело, отступление внутрь, за щит и сни­жение активности. Другой — отступление наружу, кото­рое предполагает, что человек поднимется над телом путем чрезмерной идентификации с эго и волей. Второй путь — механизм паранойи. Он ведет к мании величия (мегаломании), к мыслям об отношении (что люди гово­рят обо мне) и ощущению преследования (люди ненави­дят). При мегаломании чувства уходят из тела и фокуси­руются в эго. Фрейд сделал следующее наблюдение: «При паранойе освобожденное либидо фиксируется на эго и используется для его расширения»¹³. Фрейдовское утвер­ждение надо понимать в том смысле, что у параноика сексуальная энергия (либидо) перемещается (освобожда­ется) из гениталий в эго, в результате чего происходит «спускание» (дефляция) гениталий и «наполнение» (рас­ширение) эго. Секс становится одержимостью, при кото­рой возникает мысль об отношении и преследовании.

Обе тенденции — буйство и «умирание» — в раз­личной степени представлены в каждом человеке шизо­идного склада. В той мере, в которой он «соответствует» ребенку или используется как ребенок, он склонен «ра­зыгрывать» или манипулировать во взаимоотношениях как взрослый. Если его детский опыт связан с отверже­нием и покинутостью, он во взрослом состоянии будет стремиться к уходу и ригидности. Уход или отступление порождает худое, узкое телосложение астеничного чело­века. «Отыгрывание» может включать в себя переедание, если таков был один из способов матери манипулиро­вать ребенком.

Альдо приходил к терапевту один раз в неделю в течение двух лет. Лечение было направлено на восста­новление его идентификации с телом. Терапия обнаде­жила его, он стал более самоуверенным и агрессивным, когда лупил ногами или кулаками по кушетке. Релакса­ция диафрагмального спазма открыла путь для высвобож­дения напряжения в желудке. Из-за переедания он по-

214

Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА

ЕДА И СОН

стоянно страдал изжогой и расстройством пищеварения. Его попытки вздохнуть поглубже вызывали тошноту. По­являлась рвота, которая первое время была затруднена и вызывала у него отвращение. Однако он научился делать это с легкостью, что позволило значительно ослабить из­жогу. Но едва только заканчивалась очередная сессия, ничто не могло удержать его от обжорства. Вот как Аль-до описал эффект терапии: «Час в неделю тебя понима­ют, принимают и признают таким, какой ты есть. Поми­мо этого глубокого чувства, которое очень важно для меня, что-то происходит с моим телом. Оно не изменя­ется, но выполняя упражнения, я приношу в него чув­ства, которых не испытывал раньше. Я теперь все время ощущаю свое тело, чувствую его напряженность, его рас­слабленность, боль и страдание. Я могу заплакать — под контролем. Я верю, что «не выпущу его из рук». Я могу теперь чувствовать ноги, стопы и спину. Я сознаю взаи­моотношения между телесными ощущениями и поведе­нием. Мне нравится то новое, что со мной происходит. Я все еще живу головой, но уже не могу отстраниться от тела».

Во время одной из встреч доктор предложил Аль-до заняться «перетягиванием каната», использовав в каче­стве оного скрученное банное полотенце. Они пытались сделать это дважды. Поскольку Альдо обладал большим весом, ему удалось перетянуть доктора на свой конец, но это потребовало от него определенных усилий. Когда уп­ражнение закончилось, пациент тяжело дышал. Он заме­тил, что удивлен своей победой. Прежде ему никогда не удавалось победить в борьбе. Он мог быть близок к тому, чтобы выиграть, но как только чувствовал свой успех, уступал противнику и давал ему возможность одержать верх. Страх успешности был интерпретирован как страх преобладания над отцом и властью над матерью.

Материал, который представлен в случае Альдо, демонстрирует тесную связь между отсутствием самоуве­ренности и компульсивным поглощением пищи. Если в наличии нет взрослых форм агрессивности, параноик бу-

дет возвращаться к самой примитивной форме самоут­верждения, даже если она ведет к саморазрушению.

Альдо не похудел в процессе терапии, но за не­сколько следующих лет он сбросил около пятидесяти фун­тов путем диеты и выполнения упражнений. Он сказал, что это не потребовало больших усилий воли, поскольку теперь он мог идентифицироваться с телом и понимать его потребности. Мой коллега встретился с Альдо через несколько лет. Его вес продолжал снижаться, и перееда­ние больше не представляло для него проблемы.

Мне бы не хотелось создать впечатление, что все толстые люди — параноики. Переедание — это один из обычных способов «отыгрывания» фрустрации, которая возникла потому, что человек не смог найти удовлетво­рения на взрослом уровне. Существуют и другие спосо­бы такого «отыгрывания» фрустрации: бунт, расовые предрассудки, сексуальное распутство, выпивка и т.д. «Отыгрывание» — это паранойяльный механизм, который в какой-либо степени присутствует у каждого шизоидно­го индивидуума. Я описал только «компульсивного обжо­ру», который не может отказаться от пищи, живет голо­вой, и чья единственная связь с собственным телом про­ходит по кишечному тракту.

Противоположность компульсивного обжоры пред­ставляет человек, который носится с идеей стройности. Конечно, стройным быть модно. Отчасти, эту моду мож­но объяснить как реакцию на переедание, которое стало характерной чертой нашего «чрезмерно тучного обще­ства», а отчасти — интенсивной компульсивной борьбой, которая превращает жизнь в скачки. В этой скачке тол­стые не выдерживают. Мне на память приходит детская песенка, насмешничающая над маленькими толстяками:

Толстый и тонкий бегали наперегонки среди кучи

подушек

Толстый упал и разбил нос,

А тонкий его победил.

Жизненная скачка — это бег от смерти, и здесь толстый тоже едва ли выиграет. Одержимость, связанная

Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА

с похуданием, представляет собой проявление желания быть юным и, одновременно, проявление страха перед почтенным возрастом. Старение для нас — это болезнь и разрушение. Поскольку это естественный процесс, про­исходящий в нашем теле, чувство, что смерть неминуе­ма, мучает каждого отчаявшегося человека, который без­надежно пытается сохранить молодость. Отчаяние нашей культуры выражается, в частности, тем, что юность явля­ется ее первейшей ценностью.

Худоба предполагает и другие желаемые атрибу­ты: высокое тонкое тело с маленькой головой, сидящей на длинной тонкой шее и покатые плечи, которые эле­гантно выглядят и подразумевают утонченные и аристок­ратичные манеры. В пьесе «Кошка на раскаленной кры­ше» Теннесси Уильямса героиня презрительно называет детей своей сводной сестры «бесшеими монстрами». Тол­стая шея, как правило, ассоциируется с массивностью, с грубым крестьянским типом. Отсутствие четко выражен­ной шеи (см. рисунок 15, который сделал Альдо) делает людей монстрами. Но и слишком длинная шея тоже при­дает им что-то нечеловеческое. Хотя наше общество и приветствует стройную тонкую и длинную шею, нельзя не отметить, что она служит признаком того, что чело­век смотрит на тело свысока и, конечно же, отвергает его. Утонченность тоже может стать чрезмерной. Эмоци­ональное здоровье никогда не предполагает крайностей. Тощее тело точно так же может быть признаком нару­шенного энергетического метаболизма, как и толстое. Между этими крайностями стоит «полнотелый» человек, чье тело служит ему источником удовольствия.

Рисунок 16

218

Александр Лоуэн ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА

ЕДА И СОН

219

В своих усилиях похудеть на диете люди следуют определенному взгляду или чувству. Никто из них не на­слаждается прибавлением собственного веса или, наоборот, его снижением. Когда тело чувствуется только с точки зре­ния веса среднего человека, первая мысль, возникающая при этом — о диете. Понижение веса в определенных случаях приводит к улучшению баланса между его массой и налич­ной энергией. Реальную проблему, однако, представляет со­бой не снижение веса, а недостаток энергии. Именно он повинен в усталости, депрессии и пассивности, от которых страдает множество людей. Проблема шизоидного индиви­дуума тоже связана с недостатком энергии.

На психологическом уровне несоответствие массы и энергии отражает чувство, что юный дух заключен в чуж­дое старое тело, которое человек ощущает тяжелым, разду­тым и несоответствующим внутреннему чувству молодости.-На эмоциональном уровне человек как ребенок, который чувствует, что зрелое тело его обременяет. Что может быть естественнее, чем уменьшить эту ношу с помощью диеты? Однако это не помогает. Биологическая потребность состо­ит в мобилизации тела путем приятной физической актив­ности и адекватного дыхания. Психологически человек дол­жен идентифицироваться с собственным телом и эмоцио­нально созреть.

Удовлетворение, которое люди получают, соблюдая диету, можно объяснить и отождествлением пищи с мате­рью. Отвергать пищу — значит отвергать мать. Диета, таким образом, обеспечивает возможность символически «отыг­рать» предполагаемую ненависть к матери. Мать = пища = тело. Современная волна следования диетам не только вы­ражает желание уйти от телесности и смертности тела, но и отражает антимомизм (antimomism) нашего времени.

------------ сон

Выражение «провалиться в сон» и «погрузиться в сон» подразумевает, что процесс отхода ко сну представля-

ет собой некий спуск с одного уровня на другой. Эти два уровня, конечно, — сознание и бессознательное. Можно удивляться, почему здесь подходят такие глаголы, как «про­валиться» и «погрузиться», которые означают перемещение вниз в пространстве. Не являются ли они пережитками пре­жнего существования, то есть образа жизни на деревьях? Дж.Шаллоп в книге «Год гориллы»"" отмечает, что во время сна голиллы нередко выпадают из своих жилищ, поэтому они живут всего лишь в десяти футах над землей. Это живот­ное вроде бы не страдает от таких происшествий, но для других приматов, живущих на верхушках деревьев, угроза па­дения представляет существенную опасность. У человека тре­вожность, связанная со страхом падения, вполне может быть атавизмом, оставшимся от первобытного состояния. Челове­ческий детеныш, как и детеныш приматов, с рождения спо­собен удерживать себя в подвешенном состоянии, ухватив­шись за что-то руками. Если в первые дни жизни этот, так называемый цеплятельный (в отличие от хватательного), рефлекс отсутствует, то это может стать биологической ос­новой для страха падения.

Обезьяна оберегает себя от падения во время сна, определенным образом конструируя свое жилище. Можно представить себе, что наши кровати — это приподнятые над землей варианты обезьяньих жилищ. Вполне вероят­но, что мы «захватили с собой» и страх падения с крова­ти — верхушки дерева. Сны о падении составляют основ­ной тип тревожных сновидений. Возможно, такие сны составляют филогенетическую основу для ассоциации за­сыпания со страхом падения. Однако, они не объясняют, почему актуальный процесс засыпания описывается как «провал». Мы вернулись к мысли о том, что опускание относится к физическому перемещению вниз внутри тела.

Древняя философия делила тело на две зоны. Об­ласть над диафрагмой связывалась с сознанием и днем, а область под диафрагмой — с бессознательным и ночью. Восход солнца над горизонтом, который дает свет дня, должен был соответствовать потоку чувств, идущему вверх из брюшной области в грудь и голову. Этот восходящий