Через сто четырнадцать дней

ПОЛТОРЫ НЕДЕЛИ СПУСТЯ я шел с последнего урока, и палящее солнце напомнило мне, что весна в Алабаме длится всего несколько часов: в мае уже началось шестимесячное лето, по спине текла струйка пота, и я принялся тосковать по суровому январскому ветру. В своей комнате я застал Такуми: он сидел на диване и читал принадлежавшую мне биографию Толстого.

— Э-э, привет, — поздоровался я.

Он закрыл книгу, положил ее рядом и объявил:

— 10 января.

— Что? — не понял я.

— 10 января. Знакомая дата?

— Ну да, в тот день умерла Аляска. — Формально, она скончалась в первые три часа 11-го числа, но для нас роковой все же стала ночь с понедельника, 10-го января, на вторник.

— Да, но это не все, Толстячок. 9 января. Мама повела Аляску в зоопарк.

— Погоди. Нет. Откуда ты это знаешь?

— Она рассказала нам эту историю, когда была «Ночь в сарае». Помнишь?

Конечно же, я не помнил. Если бы я был способен запоминать цифры, мне бы тройка с плюсом по математике так дорого не стоила бы.

— Черт возьми, — воскликнул я, и в этот же момент вошел Полковник.

— Что такое? — спросил он.

— 9 января 1997 года, — сказал я. — Аляске понравились медведи. Ее маме — обезьяны. — Пару секунд Полковник тупо смотрел на меня, а потом снял рюкзак и швырнул его в противоположный угол.

— Дерьмо. ПОЧЕМУ, БЛИН, Я ОБ ЭТОМ НЕ ПОДУМАЛ?

И за минуту Полковник придумал ответ на наши вопросы — точнее никто бы не сформулировал.

— Так. Она спит. Звонит Джейк, они разговаривают, она рисует, смотрит на беленький цветочек и у нее мелькает мысль: «В детстве мне мама такие в волосы вплетала», и все. Она бежит в комнату и кричит, что она забыла — забыла про маму, ясное дело — хватает цветы и уезжает… куда? — Полковник посмотрел на меня. — Куда? На могилу матери?

Я согласился:

— Ага, наверное. Да. Аляска садится в машину, думая только о маме, а на дороге грузовик и ментовская тачка, а она пьяная, злая, и она спешит, она уверена, что сможет протиснуться как-нибудь, она ведь даже соображать ясно не в состоянии, все мысли заняты только мамой, она думает, что проскочит, и тут… все.

Такуми медленно кивает, обдумывая нашу версию, а потом говорит:

— Либо же она берет цветы, садится в машину. Но она уже опоздала. Может быть, она винит себя за то, что снова подвела мать — сначала не позвала на помощь, а теперь даже забыла чертову дату. Аляска в ярости и полна ненависти к самой себе, и думает: «Все, хватит, я это сделаю», и тут как раз подворачивается ментовская тачка, она думает, что это ее шанс, и жмет на газ.

Полковник достал пачку из кармана, перевернул вверх ногами и принялся постукивать по «ЖУРНАЛЬНОМУ СТОЛИКУ».

— Да уж, все прояснилось лучше некуда.