Воздушная война в Германии

Цель — уничтожить экономический потенциал противника и этим самым лишить его армию всего необходимого — была впервые достигнута на практике в гражданской войне в Соединенных Штатах Америки. В первую мировую войну эту же цель имела и блокада стран Центральной Европы державами Антанты. С развитием оперативной авиации в период между двумя мировыми войнами все настойчивее пробивала себе дорогу мысль превратить этот новый метод насилия в один из методов тотальной войны. Воздушная война как стратегическое наступательное средство политики справедливо воспринималась всеми как самый большой переворот, произведенный за последнее время в формах ведения войны. Она дала войне, ведшейся до сих пор в двух измерениях, третье измерение, что позволило пересечь линию фронта и проникнуть в глубь атакуемой страны. Однако первые апологеты воздушной войны (генерал Дуэ и др.), утверждавшие, что авиации будет принадлежать первенствующая роль по отношению к армии и флоту, попросту перестарались. Более умеренные представители неодуэизма ставили авиацию наравне с другими видами вооруженных сил.

После того как все надежды на запрещение неограниченной воздушной войны международным правом оказались напрасными и стало ясно, что различные конвенции. в том числе и Гаагская, не сумеют остановить государство, вверившее себя новому оружию, европейские народы на основании заключений и советов международных экспертных комиссий начали приблизительно с 1930 года создавать свою гражданскую противовоздушную оборону. Германии, разоруженной и не имевшей никакого воздушного прикрытия, державы-победительницы также разрешили с 1926 года заниматься пассивными мероприятиями по организации противовоздушной обороны.

При этом особое внимание уделялось защите гражданского населения от боевых отравляющих веществ, применяемых в воздушной войне. Во всех этих международных приготовлениях немецкие эксперты приняли живое участие и проделали большую теоретическую работу. Однако практическое осуществление защитных мер проводилось Германией весьма нерешительно. После 1933 года об этом лишь много говорилось, но в действительности даже в настоящее время очень многое в этой области осталось недоделанным. Национал-социалистские руководители никак не желали учесть возможность войны на территории Германии. Решающим считалось ускоренное создание такой сильной собственной авиации, чтобы всякое воздушное нападение на германскую территорию стало бы для нападающего смертельным. Утверждение Геринга о том, что ни один самолет противника никогда не появится над Германией, было встречено с почти слепым доверием.

Это привело к тому, что гражданский сектор противовоздушной обороны страны был отодвинут на второе место. К этому прибавилось еще и то, что принятие законов по организации противовоздушной обороны оказалось крайне трудным, так как основные условия, необходимые для защиты населения, выходя далеко за пределы собственно военных, затрагивали частные и общественные интересы, а в некоторых случаях были им диаметрально противоположны. В погоне за властью имперский министр авиации взял на себя также и заботу о гражданской противовоздушной обороне. Было бы разумнее возложить эту неблагодарную задачу, как и во всех других странах, на административное управление, которое руководило бы и авиацией, входившей в систему ПВО страны. Города, об обороне которых в конце концов и шла. речь, практически были исключены из этой системы, их оборона ограничивалась лишь тем. что они предоставляли в распоряжение органов ПВО различное оборудование.

Если бы воздушные налеты союзников, как это предсказывали некоторые пророки неограниченной воздушной войны, были предприняты в самом начале войны, то немецкие города оказались бы почти беззащитными. К началу войны Германия построила один лишь фасад гражданской противовоздушной обороны. По-настоящему создание обороны, так же как и строительство всех вооруженных сил, началось уже в ходе войны и прекратилось в 1944 году.

Вначале противники отнюдь не стремились проводить крупные налеты бомбардировочной авиации и в своих первых незначительных атаках во время так называемой «сидячей войны» ограничивались бомбардировкой чисто военных объектов. После такого, казалось бы вполне умеренного начала, 11 мая 1940 года, то есть на другой день после того, как Черчилль возглавил новый военный кабинет, английская авиация атаковала город Фрейбург (в Бадене). 06 этом налете в документальном отчете помощника британского министра авиации Дж. М. Спэйта говорится следующее:

«Мы (англичане) начали бомбардировки объектов в Германии раньше, чем немцы стали бомбить объекты на Британских островах. Это исторический факт, который был признан публично… Но так как мы сомневались в психологическом влиянии, которое могло оказать пропагандистское искажение правды о том, что именно мы начали стратегическое наступление, то у нас не хватило духа предать гласности наше великое решение, принятое в мае 1940 года. Нам следовало огласить его, но мы, конечно, допустили ошибку. Это — великолепное решение. Оно было таким же героическим самопожертвованием, как и решение русских применить тактику «выжженной земли».[59]

По мнению Дж. М. Спэйта и других военных критиков, не кто иной, как сам английский премьер-министр, развязал эту воздушную войну, «не делающую исключений», как ее окрестили в Англии. Английский военный историк генерал Фуллер пишет, например: «Если Черчилль, являясь главнокомандующим британских вооруженных сил, не мог сам стать полководцем, то он преодолел это затруднение тем, что повел свою «личную» войну, использовав для этого бомбардировочную авиацию английских ВВС в качестве своего дворцового войска». 11 мая 1940 года он приказал бомбить Фрейбург (в Бадене). Гитлер вначале не ответил на этот удар, однако нет основания сомневаться в том, что налеты на Фрейбург и другие города определенно толкали его к тому, чтобы также перейти в наступление.

Лишь пятью месяцами позже, 4 сентября 1940 года, после того как многие другие города, и в том числе Берлин, восемь раз подверглись налетам, немецкая авиация предприняла ответный контрудар, совершив свой первый дневной налет на Лондон. Таким образом, Германия, справедливо признав свою вину во всем остальном, ни в коем случае не несет ответственности за развязывание «тотальной» воздушной войны.

«Ответные воздушные удары» были нанесены главным образом под влиянием органов пропаганды, чтобы успокоить поднимающийся в народе ропот. Пропаганда специально создавала у народа такое впечатление, будто усиливающиеся атаки англичан немецкая авиация встретит мощными контрударами. В действительности же с началом «воздушной войны без разбора» оба противника решили при первой возможности использовать бомбардировку целей невоенного характера как новое средство террора всеми имеющимися для этого в их распоряжении силами. «Многие утверждают, — говорит сэр Реджинальд Пэйджет,[60]— что наши бомбардировки явились своего рода мщением, но это отнюдь не верно. Они были вызваны исключительно исторической необходимостью». Бомбардировка как средство стратегического порядка, по мнению Спэйта, также не служила делу мести, а была лишь частью сознательно осуществлявшегося стратегического плана. Сам командующий английской бомбардировочной авиацией отрицает то, что бомбардировки немецких городов были вызваны чувством мести. «Меня часто обвиняли в том, — пишет он, _ что я в своих мыслях и действиях стремился к мести и потому. мол, разрушал немецкие города. Но такая мысль появилась у меня всего один-единственный раз. когда я увидел кафедральный собор Святого Павла, объятый пламенем. Это была самая худшая ночь из всех. которые я когда-либо пережил, и, движимый каким-то мгновенным чувством; я сказал тогда сопровождавшим меня людям: «Они сеют ветер, а пожнут бурю». В другом месте он добавляет: «Черчилль также не хотел, конечно, разрушения немецких городов. У него не было стремления к реваншу, он просто стремился добиться успеха в войне, и никто не понимал так отчетливо, как он. что единственным для этого средством были последовательно осуществляемые бомбардировки».[61]

По мнению Спэйта, решение англичан о начале террористических бомбардировок, толкнувшее Европу в адскую пучину современной «научной» войны с ее морем огня, крови и слез, было поистине «великолепным и героическим». Действительно, кроме Хиросимы, вряд ли найдется в истории войн более ужасное решение, чем решение объявить войну и смерть западной цивилизации, развивавшейся на протяжении длительного времени, культуре, которая на протяжении целых тысячелетий учила людей смотреть на войну, как на дело мужчин, и заставляла щадить женщин и детей.

Многое из того, в чем немцы после войны, в ходе различных судебных процессов, были признаны виновными, при более углубленном анализе действительной связи событий оказывается несостоятельным. Каждый из противников, ведя воздушную войну, хорошо понимал, что бомбы, сброшенные «по ту сторону», рано или поздно «возвратятся», и каждый все равно шел на этот риск. Всякому было ясно, что «налеты по Бедекеру»,[62]как например на Гейдельберг, Любек и Росток, вызовут ответные налеты на такие города, как Кембридж, Бат и Эксетер. но делать отсюда circulus vitiosus[63]какой-то мести значит впасть в заблуждение.

По общепринятому мнению, бомбардировка города Ковентри 14 ноября 1940 года считается началом гигантских воздушных бомбардировок. По крайней мере так было сказано органами официальной немецкой военной пропаганды. На самом же деле этот налет, совершенный четырьмястами средних бомбардировщиков на центр английской авиамоторной промышленности, был вообще самым крупным налетом германской авиации, но по своим результатам (0,5 кв. км. городских построек разрушено до основания) он был сравнительно скромным. Производство авиационных моторов прекратилось лишь временно и через 2 месяца было вновь налажено. Прошло целых 6 месяцев, прежде чем последовал второй, менее интенсивный налет. Представление о том, что «причина наших бед» — Ковентри и что не будь налета на Ковентри, немецкие города не лежали бы в развалинах, — очень примитивно. Бомбардировочные флоты воюющих сторон были военными соединениями, и их командующие руководствовались не морально-идеологическими соображениями, а доводами оперативно-стратегического характера. Разрушительные действия с обеих сторон были результатом войны, следствием новой стратегической концепции, которая оправдывала подобные акты насилия якобы значительным сокращением продолжительности войны. Среди объяснений, выдвигавшихся в свое оправдание инициаторами этой варварской войны, наиболее часто встречается утверждение о том, что было бы преступлением перед, собственным народом оставлять неразрушенными города противника и этим самым ставить на карту жизнь своих собственных солдат. Если бы в английском кабинете министров руководствовались только стремлением «отквитаться», то бомбардировки городов Германии, вероятно, закончились бы после налета англичан на Росток в конце апреля 1942 года, так как, по признанию британского маршала авиации Гарриса, «общая площадь разрушенных городов Германии увеличилась после этого налета на 3,5 кв. км, что позволило нам свести счеты с немцами». Когда думаешь об этом, невольно содрогаешься, но тем не менее это факт. А какой смысл мог иметь реванш для американцев, на чью страну никогда не падала ни одна немецкая бомба?

Решившийся на такую крайность глава английского государства нашел в лице маршала авиации Гарриса исключительно подходящего человека для осуществления своих планов «тотальной» воздушной войны. Он сумел создать и воспитать корпус бомбардировочной авиации Британских королевских ВВС и (редкий случай в войне) остаться его командиром с 1942 по 1946 год. Он был одним из самых последовательных поборников теории абсолютного превосходства метода стратегических бомбардировок над всеми другими формами ведения войны. Когда Англия потеряла всех своих союзников и должна была один на один бороться за свое существование, тогда вспомнили о Гаррисе. Его назначение на пост командующего бомбардировочной авиацией означало полный переворот в использовании бомбардировщиков. Если раньше они действовали во взаимодействии с другими силами авиации, то теперь бомбардировщики превратились в самостоятельный инструмент войны, способный оказать решающее влияние на ее ход. Гаррис создал огромную, не известную дотоле разрушительную машину и с ее помощью стал осуществлять свой план с максимальной быстротой и неумолимой жестокостью. Если сравнить Гарриса с Герингом, то можно сказать, что первый оказался последовательней, целеустремленней, прямей и удачливей своего противника. В многолетней ожесточенной и упорной борьбе он сумел шаг за шагом, методично завоевать господство в воздухе. Он поставил английскому правительству требование предоставить ему 4 тыс. тяжелых бомбардировщиков дальнего действия и 1 тыс. скоростных самолетов типа «Москито». Это давало ему возможность постоянно держать над Германией до 1 тыс. самолетов. Однако в связи с нехваткой в Англии сырья эти условия были признаны утопическими, и он не получил такого количества самолетов. 1350 первоклассных четырехмоторных ночных бомбардировщиков грузоподъемностью до 9 т каждый и несколько крупных соединений скоростных бомбардировщиков составили тот максимум сил, на которые он мог рассчитывать в моменты предельного напряжения. С начала 1943 года к этой цифре прибавилось еще около 1 тыс. тяжелых бомбардировщиков из состава 8-го американского воздушного флота. Гаррис использовал данную ему «исполнительную власть» по отношению к своему высокоцивилизованному противнику так же сурово и деловито, как и тогда, когда, будучи командиром мелких бомбардировочных соединений, проводил карательные экспедиции против бунтовавших туземных племен Индии, Месопотамии и Трансиордании. Непрерывно совершенствуясь и добиваясь все большей эффективности в действиях своих соединений, он последовательно осуществлял разрушение городов Центральной Европы даже тогда, когда победа союзных армий была уже обеспечена.

Подобная деятельность Гарриса не встретила большого одобрения, и конец его карьеры не лишен известного трагизма. Очень скоро сплошные руины немецких городов отрезвили победителей, и на голову «бомбардиров» со всех сторон посыпались упреки. Некогда превозносившемуся до небес «Нельсону воздуха» пришлось выдержать весьма суровую критику. У наиболее влиятельных соперников в Англии его действия уже давно вызывали ярость, а независимое и привилегированное положение, которым пользовалась бомбардировочная авиация, стало бельмом на глазу даже у его «коллег». Теперь они все ополчились против того «воздушного специалиста», который еще недавно возомнил, что он один может решить исход войны. К этому прибавилось еще и то, что Гаррис был резким, суровым человеком. Его никогда не окружала восторженная толпа друзей. Чтобы осуществлять свои планы, он должен был сначала доказывать правильность своих тезисов все новыми и новыми успехами и постоянно до предела напрягать свои силы. Среди британских ВВС потери бомбардировочной авиации были всегда наибольшими. Руководствуясь присущей ему строгостью поведения, Гаррис по вполне понятным причинам не терпел вблизи аэродромов ничего предосудительного, вроде присутствия женщин и т. п. Когда после войны четыре маршала авиации, занимавшие в королевской авиации самые высшие посты, были возведены в дворянское достоинство, единственным, кто не удостоился этой чести, был Гаррис. А в книгу почета погибших при обороне острова, находящуюся в Вестминстерском аббатстве, не занесен ни один погибший летчик бомбардировочной авиации. «И никто не знает почему».[64]Вскоре новая внутриполитическая и международная обстановка, а также уход с политической арены его прежних покровителей и заказчиков заставили Гарриса покинуть Европу. Оставив о себе недоброе воспоминание, он возвратился в Родезию, откуда прибыл в качестве добровольца еще во время первой мировой войны. По случаю коронации этот «забытый герой второй мировой войны» был задним числом возведен королевой в бароны и награжден большим орденом. Это награждение, однако, не вызвало никаких симпатий у всех тех, кто в его отставке видел определенный назидательный жест всему миру и кто теперь ставил себе вопрос: зачем понадобилось сейчас это запоздалое признание? Очень скоро Гаррис в своей книге «Стратегические бомбардировки» грубо и откровенно показал, что он не из тех, кто готов занять место на скамье бедных грешников или дать свалить на себя всю ответственность за «те жестокие разрушения, которые даже Аттила счел бы для себя позорными».

Английский командующий бомбардировочной авиацией рассматривал возложенную на него задачу разрушения Центральной Европы таким образом:

«Основные объекты военной промышленности следовало искать там, где они бывают в любой стране мира. то есть в самих городах. Следует особенно подчеркнуть, что, кроме как в Эссене, мы никогда не делали объектом налета какой-нибудь определенный завод. Разрушенное предприятие в городе мы всегда рассматривали как дополнительную удачу. Главной нашей целью всегда оставался центр города. Все старые немецкие города наиболее густо застроены к центру, а окраины их всегда более или менее свободны от построек. Поэтому центральная часть городов особенно чувствительна к зажигательным бомбам. Целью наших бомбардировок было остановить военное производство. Мы надеялись достигнуть этого с таким же успехом путем косвенного воздействия, то есть разрушением жилых помещений и жизненно важных учреждений, а также и путем уничтожения самих заводов».

Бомбометание без прицела, по площадям, было вызвано, очевидно, не столько внутренним убеждением, сколько сложившимися обстоятельствами, которые мешали английским летчикам производить дневные налеты и прицельно бомбить отдельные заманчивые объекты. Гаррис приводит в свою защиту такой аргумент:

«Бомбардировки, имеющие целью сломить моральный дух противника, являются своего рода актом отчаяния, объяснить который можно только неудавшимися ранее налетами на заводы ключевых отраслей промышленности».

Эта задача была впоследствии возложена на американские бомбардировочные соединения, обученные в просторах Калифорнии «точному бомбометанию».

1942 год был в Англии годом подготовки к общему наступлению. Началось интенсивное строительство тяжелых бомбардировщиков, временно вытеснивших из общей программы вооружений все остальные виды оружия. Однако в конце 1942 года бомбардировочная авиация составляла лишь самую маленькую часть английских ВВС. Для того чтобы от экспериментирования перейти теперь к твердым представлениям и нормам, нужно было путем кропотливой научно-исследовательской работы создать необходимую теоретическую основу бомбометания и подкрепить ее летной практикой. Воздушные налеты на Любек, Росток, Оснабрюк и налет тысячи бомбардировщиков на Кёльн в первой половине 1942 года служили главным образом задаче получить при данных обстоятельствах наиболее полный эффект.

Последовавшая за этим серия налетов на Эссен, Кассель, Хамм, Мангейм, Бремен и Дюссельдорф носила опять-таки учебный характер. Для нападающих и обороняющихся стало известно следующее: налет средними силами (400–500 бомбардировщиков) может вывести из строя противовоздушную оборону одного среднего по величине города, но для того чтобы прорвать систему ПВО большого города и парализовать ее на длительное время, не предпринимая крупных повторных ударов, требуется участие не менее тысячи бомбардировщиков. Поскольку над Рурским индустриальным районом постоянно стоит облако дыма и копоти, а навигационные приборы и радиолокационные установки того времени были еще несовершенными, все операции, проводившиеся союзниками во второй половине 1942 года, оказывались безуспешными. Рур работал и производил даже больше, чем когда-либо.

«Хотя мы постепенно и добились столь необходимой нам точности попадания в ночных условиях, военная промышленность Германии и моральная сила сопротивления ее гражданского населения бомбардировками 1942 года сломлены не были. Мы недооценили силу немецкого народа» (Черчилль).

Общее наступление началось только весной 1943 года, после того как на конференции в Касабланке были определены основные моменты стратегического руководства:

«Необходимо настолько расстроить и разрушить военную, хозяйственную и индустриальную мощь Германии и так ослабить моральный дух ее народа, чтобы он потерял всякую способность к военному сопротивлению».

В соответствии с этим командующему английской бомбардировочной авиацией было дано краткое и ясное указание: «Начать самые интенсивные бомбардировки промышленных объектов Германии». Гаррис истолковал его таким образом: «Практически я получил свободу бомбить любой немецкий город с населением в 100 тыс. человек и более». Воля немецкого гражданского населения к сопротивлению должна была быть сломлена в стенах его же собственных городов.

Общее воздушное наступление, продолжавшееся целый год, проводилось по трем основным направлениям: против Рура, где в результате усовершенствования англичанами радарных самолетных установок их действия стали более успешными; по городам восточное Рура с целью их планомерного разрушения и против столицы Германии, где целая серия интенсивных налетов в конце осени и зимой 1943/44 года не дала решающего успеха. Среди многочисленных налетов этого периода войны особенно выделяется массированный многодневный налет трех тысяч бомбардировщиков на Гамбург в конце июля — начале августа 1943 года. В течение 9 дней было совершено 4 ночных, 3 дневных и множество беспокоящих налетов. Было сброшено 9 тыс. различных бомб, главным образом легких зажигательных, и тяжелых воздушных мин, предназначенных для разрушения целых кварталов.

Как и все налеты на города, это был открытый террористический налет, имевший целью произвести как можно больше разрушений в густо застроенных жилых районах. Этот «звездный налет» английских ВВС на миллионный город, стоивший ему 40 тыс. человеческих жизней и уничтоживший 4/5 всей жилой площади, означал как для наступающих, так и для обороняющихся, что в воздушной войне произошел значительный сдвиг. Однако Гарриса этот налет убедил в том, что даже такое колоссальное предприятие не может решающим образом приблизить окончательное поражение противника. Это невозможно было сделать, ибо у англичан пока еще не хватало сил для быстрого и почти одновременного разрушения по меньшей мере шести таких крупных городов, как Гамбург. Командующий бомбардировочной авиацией разочарованно замечает по этому поводу: «Я не могу больше надеяться на то, что мы сможем нанести поражение с воздуха крупнейшей промышленной державе Европы, если для этого мне дается в распоряжение всего лишь 600–700 тяжелых бомбардировщиков».[65]После налета на Гамбург бомбардировочная война стала оказывать действие, обратное тому, которое от нее ожидалось. Большинство немецких городов было уже сожжено до основания, но этот террор, казалось, скорее повышал, чем подрывал силу сопротивления немцев. Ужасный танец смерти немецких городов продолжался, как часть планомерной войны на измор.

Налет на Гамбург был переломным моментом воздушной войны не только для наступающих, но в первую очередь для противовоздушной обороны Германии. С этого времени превосходство противника в воздухе не могли скрыть никакие ухищрения и приемы немецкой пропаганды. После этой беспрецедентной катастрофы население еще не подвергшихся налетам городов ожидало рано или поздно той же участи. Начались широкие мероприятия по эвакуации населения, не занятого в производстве. Эта эвакуация приняла размеры какого-то «переселения народов» в восточные районы Германии, до сих пор не подвергавшиеся такой опасности. Этим самым немецкое командование открыто признало, что оно уже не в состоянии защитить население своей страны. После налета союзников на Гамбург авторитет Геринга был окончательно подорван.

Бомбардировки, имевшие целью разрушить немецкие города и вывести из строя промышленность, переносились теперь все дальше на юг и восток, в то время как объектами дневных налетов, производившихся американцами, как правило. становились заводы самолетостроительной и нефтеперерабатывающей промышленности. В период с мая по сентябрь 1944 года германский тыл получил чувствительную передышку, так как перед стратегической бомбардировочной авиацией союзников была поставлена новая задача «бомбами расчистить путь» для своих высаживающихся во Франции десантных войск вторжения. Но как только бомбардировщики освободились от этой задачи, Гаррис опять всей мощью своих усиленных соединений обрушился на немецкие города. Несмотря на то, что в большинстве городов гореть было уже нечему, груды развалин снова и снова устилались «бомбовыми коврами» из усовершенствованных фугасных бомб сильного разрывного действия, чтобы окончательно «выгнать в поле» людей, прячущихся еще в подвалах разрушенных зданий. Воздушный террор против гражданского населения, особенно страшный в прифронтовых областях из-за внезапных налетов истребителей-бомбардировщиков на населенные пункты и коммуникации, принял апокалиптические размеры. Районы действий авиации противника, летавшей теперь совершенно беспрепятственно целыми тучами над постоянно сужающейся территорией Германий, каждый день окаймлялись новыми полосами разрушенных немецких городов и деревень. Под конец войны налетам подверглись Вюрцбург, Байрейт, Зоэст, Ульм, Гейльбронн, Ротенбург и другие жемчужины Германии, оставшиеся нам от эпохи позднего средневековья и спасенные от разорения во время Тридцатилетней войны. Благородная архитектура этих памятников старины вызывала некогда восхищение у всего мира. Для наступающего противника, пребывавшего тогда в состоянии военного психоза, они были не чем иным, как picture postcard stuff.[66]Наступила последняя фаза вырождения методов войны, жертвой которой стал Дрезден; трагическая судьба этого города превосходит все известное до сих пор, а число погибших там людей ставит его в один ряд с Хиросимой. «Тот, у кого нет больше слез, заплачет снова, видя гибель Дрездена». Эти слова принадлежат 83-летнему Гергарту Гауптману и являются, пожалуй, самым ценным высказыванием о современных воздушных бомбардировках.

* * *

Угроза применения с воздуха боевых отравляющих веществ всегда была своего рода кошмаром. Во второй мировой войне народы были избавлены от этого ужаса. Химическое оружие, действие которого даже трудно себе представить, не было применено, и это является совершенно непостижимой загадкой.

Размеры материального ущерба, причиненного Германии настолько огромны, что их до сих пор еще не удалось определить. В общем хаосе поражения многие документальные отчеты либо уничтожены, либо пропали, либо были конфискованы и отправлены за границу. Все, что было опубликовано. совершалось без нашего участия. Лишь теперь в осязаемых цифрах и понятиях вырисовывается общая картина этого страшного события. Из всех возникающих при этом вопросов выделяются два главных: а) судьба и поведение гражданского населения на «внутреннем» фронте; б) размеры материального ущерба, причиненного военной промышленности, жилищам и культурным ценностям.

Мероприятия, которые намечалось провести согласно закону 1935 года об организации ПВО городов и промышленных предприятий, были хорошо продуманы, но ввиду нехватки людских резервов и техники не осуществлены до конца. Защита в убежищах была обеспечена только для 1,5 млн. человек. При этих обстоятельствах налет на большие скопления людей производил опустошающее действие. Объектом налетов, стремившихся подавить моральный дух населения, был человек. Наибольшие потери оказывались не там, где падали осколочно-фугасные бомбы, а там, где население задыхалось и сгорало в пламени огромных пожаров и превращалось в пепел. В Гамбурге в результате одного лишь налета с применением зажигательных бомб таким ужасным образом погибло 40 тыс., в Касселе — 9 тыс., в Гейльбронне — 7,5 тыс., в Дармштадте — 5 тыс. человек. Количество жертв в Дрездене подсчитать невозможно. По данным Госдепартамента, в этом городе погибло 250 тыс. жителей, однако действительная цифра потерь, конечно, гораздо меньше; но даже 60-100 тыс. человек гражданского населения, погибших в огне за одну только ночь, с трудом укладываются в человеческом сознании.

Цифры потерь среди гражданского населения были вначале весьма завышены. В таком виде они доходили до общественности и запечатлевались глубже, чем последующие более точные данные. Пока еще не представляется возможным дать окончательные сведения о потерях в каждом отдельном городе, ибо необходимо еще провести дифференциацию между количеством жертв, вызванных воздушными налетами, и количеством людей, пропавших без вести. А это может быть сделано только на основании подсчетов, произведенных опытными специалистами. Ценнейшими данными для этого являются отчеты Федерального статистического управления. Однако они ограничиваются более общими цифрами, давая лишь сумму потерь каждой из четырех зон оккупации, и, следовательно, не сообщают о потерях отдельных городов. По подсчетам этого у правления, в западной и центральной частях Германии было убито минимум 500 тыс. человек гражданского населения и 620 тыс. тяжело ранено. При этом не учтено число немецких беженцев из восточных районов страны, погибавших тысячами во время бомбардировки перенаселенных городов и обстрела дорог авиацией противника с бреющего полета. Кроме того, не учтены потери среди военнослужащих, иностранных рабочих и военнопленных и, наконец, среди австрийцев, судетских немцев и так называемых «фольксдейче».[67]

Подсчет числа убитых в результате воздушных налетов произведен с учетом возраста и пола; во всех возрастных группах потери среди женщин превышают потери среди мужчин приблизительно на 40 %. Что касается количества погибших детей, то оно очень высоко и составляет 20 % всех потерь. Большой процент (22 %) составляют потери среди населения старших и самых старших возрастов. Таким образом, упрек, сделанный нами союзникам, что их стратегические бомбардировки во время второй мировой войны были направлены главным образом на уничтожение женщин, детей и стариков, является вполне справедливым.

Поведение немецкого городского населения в эти «беспощадные» годы, безусловно, заслуживает уважения и нуждается в более детальном изучении.

Частичную оценку поведения немцев дает командующий английской бомбардировочной авиацией, когда он в своих воспоминаниях отмечает:

«Идея того, что наши налеты будут действовать в первую очередь на моральный дух противника, оказалась совершенно ошибочной. Когда мы разрушили почти все немецкие индустриальные центры, население не потеряло голову. Мы. конечно, не ожидали, что налеты окажут немедленное действие, но из опыта воздушных боев над Англией и бомбардировок городов Северной Италии мы знали, какое влияние имеет бомбардировка на население города».

Как и всегда, решающим здесь является то, какую оценку даст этим событиям сама история, однако уже сегодня несомненно то, что поражение Германии надо рассматривать не как неспособность народа к сопротивлению. а как позорный результат совершенно неправильной политики. Количество жертв, вызванных воздушной войной, в Англии исчисляется в 60,5 тыс. человек (Черчилль), из них половина приходится на Лондон, включая и жертвы от действий реактивных снарядов. Потери Франции в воздушной войне составляют, по данным правительственной статистики, 59 тыс. убитыми и ранеными, причем большинство этих жертв связано с воздушными налетами союзников.

Материальный ущерб подсчитан более точно. Согласно статистике последствий войны, на территории Федеральной республики 1042 городам с населением более 3 тыс. человек воздушными налетами был причинен следующий материальный ущерб:

РАЗРУШЕНО ЗАСТРОЕННОЙ ПЛОЩАДИ

1-10 процентов — 696

11-20 процентов — 95

21-30 процентов — 85

31-40 процентов — 62

41-50 процентов — 42

51-60 процентов — 18

61-70 процентов — 23

71- 80 процентов — 15

81-97 процентов — 6

ПЕРЕЧЕНЬ ГОРОДОВ, В КОТОРЫХ ПЛОЩАДЬ РАЗРУШЕНИЙ СОСТАВЛЯЕТ 50 % И БОЛЕЕ ОБЩЕЙ ПЛОЩАДИ ПОСТРОЕК

50 % Людвигсгафен, Вормс.

51 % Бремен, Ганновер, Нюрнберг, Ремшейд, Бохум.

52 % Эссен, Дармштадт.

53 % Кохем.

54 % Гамбург, Майяц.

55 % Некарсульм, Зоэст.

56 % Ахен, Мюнстер, Хейльбронн.

60 % Эркеленц.

63 % Вильгельмсгафен, Кобленц.

64 % Бингербрюк, Кёльн, Пфорцгейм.

65 % Дортмунд.

66 % Крайльсгейм.

67 % Гисен.

68 % Ханау, Кассель,

69 % Дюрен.

70 % Альтенкирхен, Брухзаль.

72 % Гейленкирхен.

74 % Донаувёрт.

75 % Ремаген, Вюрцбург.

78 % Эмден.

80 % Прюм, Везель.

85 % Ксантен, Цюльпих.

91 % Эммерих.

97 % Юлих.

Общий объем развалин составляет 400 млн. куб. м. Наиболее грандиозные по площади развалины находятся в Берлине, Гамбурге, Кёльне, Дортмунде, Эссене, Франкфурте, Нюрнберге, Дюссельдорфе, Ганновере и Бремене.

При расчете объема развалин на душу населения на первом месте среди крупных городов стоят: Кёльн, Дортмунд. Кассель, Нюрнберг, Эссен, Ахен, Франкфурт, Гамбург; в числе средних: Гисен, Юрен. Даттельн, Вюрцбург, Дармштадт, Пфорцгейм, Клеве, Цвейбрюккен, Хамм.

Наибольшие разрушения жилищ отмечены в таких городах, как Берлин, Гамбург, Кёльн, Дортмунд, Эссен, Дюссельдорф, Дуйсбург, Мюнхен, Франкфурт и Ганновер. Еще лучше сопоставить общий объем развалин и площадь разрушенных и сожженных жилых домов. Тогда становится ясным, что самый большой ущерб был причинен не крупным, а средним городам.

Особенно болезненной для Германии оказалась потеря всевозможных памятников культуры и архитектурных сооружений, представляющих большую ценность для истории искусства. Согласно сводке управления по охране исторических памятников, 495 архитектурных памятников совершенно уничтожены, а 620 повреждены настолько, что восстановление их либо невозможно, либо сомнительно. Многие из красивейших городских сооружений, церквей и бесчисленных архитектурных памятников эпохи бюргерства потеряны для нас. навсегда. Многие города в результате разрушения центральной части совершенно потеряли свой облик, который они сохраняли со времен средневековья. План этих городов представляет сейчас нечто вроде яйца с выеденной сердцевиной и остатками скорлупы в виде окраин, не представляющих интереса в культурном отношении. Культурным сокровищам множества остальных городов также причинен громадный ущерб. Нет почти ни одного музея, ни одной галереи, ни одной библиотеки или архива, где когда-то были собраны уникальные творения европейской культуры, которые не были бы полностью или частично разрушены бомбардировкой. Всей европейской культуре, таким образом, причинен невозместимый ущерб, потому что большинство разрушенных памятников культуры, как и все великое в области искусства, имело огромное культурное значение для всей семьи западных народов.

Результаты бомбардировок объектов военной промышленности были сразу же после капитуляции исследованы на месте особыми комиссиями держав-победительниц и изложены в самых подробных отчетах. Однако до сих пор еще до конца не выяснен вопрос о том, каким образом военная промышленность, испытывая на себе всё усиливавшиеся удары авиации противника, не только не снизила, но наоборот, постоянно до мая 1944 года увеличивала выпуск продукции, а кульминационная точка производства самолетов пришлась даже на середину лета 1944 года. И только с этого момента продукция лишь некоторых ее отраслей стала идти на убыль, причем не столько в результате разрушения самих заводов, сколько в результате все более ухудшавшегося состояния транспорта. Одна из главных причин этого удивительного явления заключается в том, что города принимали на себя главную тяжесть воздушных налетов и тем самым служили во время общего авиационного наступления щитом для военных предприятий. Из общего количества в 955044 тонн бомб, сброшенных английской авиацией на Германию, 430747 т бомб упало на города и только 143585 т бомб — на промышленные объекты (97914 т — на нефтеперегонные заводы, 25 977 т — на самолетостроительные заводы и 19694 т — на предприятия других ключевых отраслей промышленности).

Само собой понятно, что даже на стороне противника никто серьезно не верил в то, что, бомбя центральные районы городов, можно нанести решающий урон немецкой военной промышленности. В лучшем случае там можно было найти лишь мелкие и средние заводы пищевой промышленности, крупные же современные заводы находились за пределами городов, и причиненный им ущерб можно было, как правило, быстро компенсировать за счет увеличения производительности труда. Жизненный нерв военной индустрии был парализован только тогда, когда американцы перешли к концентрированным ударам по основным объектам ключевых отраслей промышленности, в частности по 12 крупным заводам, производившим синтетическое горючее, и вывели из строя почти всю дорожную сеть Германии. Однако к этому моменту многие города были уже бесцельно уничтожены.

Согласно показаниям германского министра вооружений и боеприпасов Шпеера, сделанным им Международному военному трибуналу в Нюрнберге, в производственно-техническом и экономическом отношениях война была проиграна еще в начале лета 1944 года, то есть производство было уже недостаточным, чтобы удовлетворить все потребности, связанные с войной. Хотя бомбардировке подвергалось все большее количество заводов, общая мощность промышленности была ослаблена гораздо меньше, чем противник мог предположить. Если разрушались здания заводов, станки продолжали работать под открытым небом. В то время как бой велся уже на отвалах, горняки в шахте еще продолжали работать. Машины останавливались только тогда, когда танки уже въезжали в заводские дворы. В этом отчаянном состязании между разрушением и восстановлением первенство вплоть до лета 1944 года принадлежало нашей промышленности. Военная литература стран-победительниц объясняет эту способность к сопротивлению «полицейской системой» нацистского режима. Ни один разумный человек не будет, конечно, оспаривать влияния военной диктатуры на военную экономику, однако средства для повышения производства продукции отнюдь не были средствами полицейского государства. Они были в сущности такими же, что и в странах западной демократии: усовершенствование оборудования, новые изобретения, техническое обучение, пропаганда, премии за высокие показатели в работе и прежде всего (как раз в районах, наиболее подверженных воздушным налетам) железная трудовая дисциплина и готовность немецких рабочих, как мужчин, так и женщин, к самопожертвованию.

То, что стало известно о результатах воздушной войны из отчетов специальных комиссий по расследованию, созданных нашими бывшими противниками, позволяет предположить, что каждый партнер стремился во время и после войны доказать правильность своих теорий. Так, англичане, например, считали правильным неприцельное бомбометание по площадям и разрушение городов, американцы — бомбометание по точечным целям и уничтожение отдельных объектов промышленности и транспорта. Каждый из партнеров претендует на верность своего метода, и оба переоценивают эффективность своих действий. Только тогда, когда события этих лет будут беспристрастно исследованы при участии самих немцев, можно будет говорить о том, кто из них прав.

Но в одном вопросе, самом важном для Германии как для центрального государства Европы, мнения, по-видимому, сходятся. Это — отрицание необходимости налетов исключительно на города. Планомерное разрушение 80 важнейших немецких городов в качестве главных промышленных центров сегодня рассматривается как ошибка. Налеты на города почти не способствовали победе, а лишь морально отягощали воздушную войну. Английский историк Фуллер говорит, что «города, а не груды развалин являются основой цивилизации!». Поэтому в мемуарных трудах видных участников войны и замалчиваются налеты авиации на города. По-видимому, люди начинают все больше убеждаться в том, что «моральная бомбардировка» представляет собой общее несчастье. Так, английский военный критик Лиддел Гарт в своем недавно опубликованном труде «Цель в войне» пишет:

«Несмотря на большую и кропотливую исследовательскую работу, по-прежнему очень трудно определить действительную эффективность, этого вида воздушных налетов и их вклад в дело победы. Объективная оценка результатов воздушной войны затрудняется предвзятыми мнениями тех, кто оправдывает «воздушные налеты на промышленные объекты»,[68]и тех, кто по различным мотивам выступает против них. Правильная оценка становится еще более трудной и даже невозможной, когда наряду с путаницей, которую вносит в дело подобная разноголосица, оно обременяется еще и массой дополнительных второстепенных фактов. Но даже если устранить эти неприятные запутывающие моменты, то все же представляется весьма вероятным, что воздушные налеты на города играли менее важную роль, чем действия воздушных сил против стратегических военных и промышленных объектов. Во всяком случае они были не столь решающими. При анализе каждого периода этой войны становится также очевидным, что достигнутые успехи далеко не оправдывали расчетов тех, кто руководил этими воздушными операциями».

Что касается мероприятий, проведенных органами гражданской противовоздушной обороны, то необходимо признать, что если они и не смогли задержать общую катастрофу, то все же действия ее подразделений и добровольческих команд, на протяжении целого ряда лет выдерживавших столь неравную борьбу, достойны высокой оценки. Здесь уместен один вопрос: что случилось бы, если бы у нас не было этой широкой гражданской вспомогательной организации? Встретив вначале энергичную поддержку авиации, силы ПВО остались затем, по мере ослабления авиации, а следовательно, и всей системы противовоздушной защиты, в одиночестве и были буквально задавлены воздушными налетами противника. Однако они продолжали бороться на дымящихся руинах своих городов и держались до последнего, сохраняя жизнеспособность городов вплоть до дня капитуляции. И все же достигнутое тогда не получило признания в мирное время. Эти подвиги не записаны нив одной книге. Но тысячи людей обязаны им своей жизнью и здоровьем, и многие тысячи — своим домашним очагом, своим сохранившимся жилищем. Не следует забывать и то, что в рядах бойцов ПВО было много женщин. В отрядах самозащиты и — на других постах они сменяли уходивших на фронт мужчин повсюду, где только могли. В конце 1944 года в одних лишь городских отрядах пожарной охраны было 270 тыс. женщин и девушек в возрасте от 18 до 40 лет. Они были прекрасными помощницами и стойко переносили непривычные для них тяготы военной службы. Они старались по мере своих слабых сил продолжить дело мужчин, не страшась опасностей и даже смерти.

Итог

1. Эффективная самооборона территории отечества может быть достигнута только тогда, когда активная военная оборона (воздушное наблюдение, воздушная и наземная оборона) и пассивная гражданская оборона (люди и техника) разумно дополняют друг друга.

2. Средства гражданской противовоздушной обороны рассчитаны только на то, чтобы лишь частично локализовать и ослабить последствия воздушного налета противника, отразить который не может иногда даже самая сильная активная противовоздушная оборона.

3. Так как наступательная тактика (бомбометание по площади и по точечным целям) и средства воздушного нападения (зажигательные, фугасные и атомные бомбы, предназначенные для особых целей) не подвергнутся в будущем существенным изменениям, методы действий органов ПВО, в основном оправдавшие себя, могут остаться прежними. Значительно больших успехов в деле организации самообороны можно добиться повышением чувства коллективной ответственности, то есть передачей больших полномочий городским и окружным органам управления.

4. Ни одна организация местной ПВО не располагает достаточными средствами, чтобы своими силами устранить крупные повреждения. Поэтому она нуждается в поддержке со стороны центральных органов ПВО. имеющих необходимые подвижные силы и средства, которые могут оправдать себя только при высоком уровне боевой подготовки и высококачественном снаряжении.

5. Необходимая дисциплина органов противовоздушной обороны достигается в приказном порядке. Гражданская противовоздушная оборона должна рассматриваться как часть военной обороны государства. Она не сможет успешно выполнять свои задачи, если будет строиться только на основе добровольности и благотворительности.

6. Поскольку в последней войне 75–80 % всего материального ущерба было причинено пожарами,[69]то в мероприятия по организации ПВО должна обязательно входить систематическая подготовка бойцов в предупреждении и тушении пожаров.

7. Все органы, планирующие жилищное и городское строительство, должны в своей работе учитывать опыт, накопленный во время войны, то есть планировать широкие улицы, делать больше площадей и бульваров, создавать более густую сеть искусственных водоемов. Здания не должны быть слишком высокими, внутри домов и между ними нужно ставить противопожарные щиты и другие устройства, не должны остаться забытыми и различные убежища для людей. Промышленные предприятия военного значения должны быть постепенно вынесены за пределы города. Город должен быть застроен только жилыми зданиями.

8. Все стремления обеспечить населению, не занятому в военном производстве, защиту в так называемых «зонах безопасности», в особенности предложения международного комитета Красного Креста и других организаций, должны быть всячески поддержаны.

9. Для страны, побежденной в воздухе, имеется выбор: капитуляция или хаос разрушения.

Страна, которая не проводит подобных и других мероприятий по укреплению своей обороноспособности или проводит их лишь пассивно, считая, что они все равно не создают полной уверенности в обеспечении действительной защиты с воздуха, не имеет также сил и воли воспрепятствовать дальнейшему вырождению методов «тотальной» воздушной войны и сделать возможным переход от эпохи слепого разрушения к новой эре, в которой высшим законом должна снова стать неприкосновенность гражданского населения.

ЛИТЕРАТУРА

Harris A., Bomber-Offensive. Collins, London. 1947

Rumpf H., Der hochrote Hahn, E. S. Mittler and Sohn, Darmstadt, 1952.

Spaight J.M., Bombing Vindicated, Bles, London, 1944.

U.S. Strategic Bombing Survey — European War — U.S.S.B.S.I.

Васkеtt, Angst, Krieg und Atombomben, Steinberg Verlag, Zurich, 1950.

Проф. Хейдте

Парашютные войска во Второй мировой войне

«Солдаты падают с неба»

Солдаты консервативны. Военное дело развивается медленно. и до тех пор, пока возможно, все военные руководствуются практическим опытом. В истории военного дела имеется очень мало больших вех. Открытие сомкнутого линейного пехотного строя, которому лук и арбалет дали возможность поражать противника с большей дистанции, применение огнестрельного оружия и, наконец, первое использование самолета как средства ведения войны — вот, пожалуй, и все основные вехи в истории развития военного искусства. Каждое такое открытие производило полную революцию в способах и средствах ведения войны. В такие моменты внезапно отбрасывалось все то, что однажды уже было испытано и оправдало себя. приходилось искать новые формы, ведения войны, разрабатывать новые средства обороны.

Когда в первую мировую войну в бою впервые принял участие самолет, войне открылось новое поле деятельности. Если до сих пор местом боевых действий оставались суша и вода, то теперь война стала вестись и в воздухе. Воздушное пространство превратилось в третий театр военных действий. Вначале авиация использовалась только в качестве средства дальней разведки или в качестве сверхдальнобойной артиллерии, посылавшей свои «снаряды» в отдаленные районы, лежащие вне пределов действия обычной полевой артиллерии. Но многие смелые люди уже тогда предугадывали. что настанет время, когда самолет будет перебрасывать через позиции противника не только наблюдателей и бомбовые грузы, но и людей.

Впервые самолеты были применены в большом количестве для транспортировки пехоты в гражданской войне в Испании (1936–1939 годы). Быстрая переброска по воздуху антикоммунистических соединений из Испанского Марокко в наиболее угрожаемые районы боевых действий в начале этой войны обеспечила тогда победу.

Самолету всегда требуется соответствующим образом оборудованная посадочная площадка. Самолет быстр и гибок только в воздухе, при посадке же он становится неуклюжим и медленным. Приземляющийся самолет — очень удобная цель для противника. Поэтому высадка воздушного десанта с самолетов возможна только там, где не ожидается внезапная встреча с противником в месте высадки. Но как доставить войска в такой район, в котором посадка самолетов невозможна либо из-за отсутствия посадочных площадок, либо потому, что в районе высадки десанта может оказаться противник? С этим вопросом связан другой. Дело в том, что приземление даже одного самолета в населенной местности скрыть нельзя. Как же в таком случае доставить отдельные группы, имеющие особые задания (дальняя разведка или саботаж), незамеченными по воздуху в тыл противника? В первые годы после первой мировой войны оба эти вопроса занимали военных специалистов всех стран. Решение было, наконец, найдено (трудно сказать, кто нашел его первым) в России: был применен парашют.

Солдаты, спрыгнувшие с парашютом, могут приземляться всюду, даже на местности, где не может сесть ни один самолет. Парашютистов можно сбрасывать буквально в самую гущу противника, при этом они не становятся — как самолет — обязательной жертвой противника. Наконец, сбрасывание с парашютом дает возможность незаметно доставлять мелкие группы разведчиков в глубокий тыл противника.

Применение парашютов в современной войне, ведущейся в трех измерениях, представляет собой новое исключительное явление в истории войн. В ходе второй мировой войны это новое оружие прошло хорошее испытание в немецких войсках и в войсках других стран. Правда, как раз потому, что парашют был новым средством, возможности его применения не были до конца использованы обеими сторонами. Если теперь, по прошествии многих лет, мы хотим подвести итог опыту, полученному во второй мировой войне, чтобы понять, какие знания потребуются солдату в будущем, то необходимо обстоятельно проанализировать боевые действия и опыт использования парашютных войск.