ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

 

Совершенно очевидно, что война потребовала от Сталина такого напряжения, что это не могло не привести к резкому ухудшению его здоровья. Об этом свидетельствуют зарисовки мемуаристов, начиная с Чадаева, запечатлевшие облик Сталина 22 июня 1941 года, включая Бережкова, Гарримана, Джиласа, Монтгомери и других, кончая воспоминаниями Судоплатова, описавшего Сталина в конце февраля 1953 года.

Так как здоровье Сталина было запретной темой, то источником для версий о его болезнях служили лишь различные слухи. Судоплатов ссылался на слухи о «двух инсультах». Утверждалось, что Сталин «один перенес после Ялтинской конференции, а другой — накануне семидесятилетия». Есть сведения о тяжелых заболеваниях, перенесенных Сталиным в 1946 и в 1948 годах. В послевоенные годы Сталин постоянно страдал от повышенного давления и по совету врачей даже избавился от своей вечной привычки курить. Однако внезапные приступы головокружения не прекращались. По свидетельству А. Рыбина, однажды он «чуть не упал от головокружения. Туков успел поддержать. Порой с трудом поднимался по лестнице в свой кремлевский кабинет. И как-то невольно пожаловался Орлову: «Чертова старость дает о себе знать».

Хотя во время пышного празднования 70-летия Сталина в бесчисленном потоке приветствий в его адрес постоянно выражалась уверенность в том, что он будет долго руководить страной, сам Сталин все чаще говорил, что он скоро сойдет с политической сцены. Он говорил об этом на Ялтинской конференции. Во время встречи с Тито и другими югославскими руководителями в мае 1946 года Сталин повторял: «Я долго не проживу... Физиологические законы не отменишь». Молотов говорил Чуеву, что «после войны Сталин собирался уходить на пенсию», так как «был переутомлен». Он говорил, что это стало сказываться на его работоспособно

ста. Многие документы оставались подолгу не подписанными. «Он был Председателем Совета Министров, а на заседаниях Совета Министров председательствовал не он, а Вознесенский. После Вознесенского Маленков».

Спад работоспособности Сталина трудно было не заметить. За семь с лишним послевоенных лет он выступил публично лишь два раза — на собрании избирателей 9 февраля 1946 года и на заседании XIX съезда 14 октября 1952 года, да и то с короткой речью. Он даже не выступил и с ожидавшейся от него ответной речью на многочисленные поздравления в его адрес во время празднования 70-летия 21 декабря 1949 года В отличие от предвоенных лет, Сталин не участвовал в проведении широких встреч с трудящимися различных отраслей производства. Состояние здоровья Сталина, очевидно, привело к тому, что съезд партии, который должен был, в соответствии с уставом, состояться вскоре после окончания войны, Oт кладывался из года в год и был созван лишь в октябре 1952 года. Видимо, по этой же причине пленумы ЦК созывались крайне редко. Единственными официальными мероприятиями, которые проводились регулярно, были ежегодные сессии Верховного Совета СССР. Главным событием на них было утверждение государственного бюджета. Хотя Сталин, как правило, на них присутствовал, но он никогда не выступал. Регулярно Сталин посещал и торжественные траурные собрания в годовщину смерти Ленина.

Теперь Сталин не всегда бывал в Москве во время торжественных собрании, парадов и демонстраций в честь годовщин Октябрьской революции, так как в это время он обычно отдыхал на юге, но зато он не пропускал первомайские парады и демонстрации. Москвичи могли видеть Сталина, приветствующего их с трибуны Мавзолея. Мне было почти 15 лет, когда я увидел Сталина последний раз на Мавзолее Ленина 1 мая 1952 года. Сталин прошелся по трибуне, приветственно подняв руку в ответ на восторженные аплодисменты собравшихся на трибунах людей. Ни большое, расстояние, ни восторг при виде Сталина не помешали мне заметить некоторым смятением, что он не очень похож на изображения на газетных фотографиях и в кинохронике: его лицо казалось более старым, усы были опущены вниз, а движения были замедленными.

Старея, Сталин все чаще задумывался о том, что ждет страну после его смерти. По словам Молотова, первые его мысли были о возможности мировой войны: «Что с вами будет без меня, если война? — спрашивал он уже после войны. — Вы не интересуетесь военным делом. Никто не интересуется, не знает военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат». Очевидно, Сталин опасался, что его коллеги не способны верно оценивать реалии текущего столетия и мыслить соответствующими категориями.

Видимо, не только возможность вооруженного конфликта и подготовка к нему занимали мысли Сталина. С первых дней своей учебы он привык верить в силу идей. Он начал свою революционную деятельность в ту пору,

когда у партии не было иного оружия, кроме идей социалистического преобразования общества, изложенных в произведениях Карла Маркса, Фридриха Энгельса и их последователей. Успехи партии, к которой он принадлежал, Сталин объяснял прежде всего силой марксистских идей, опиравшихся на научное знание общественных процессов. Поэтому, размышляя о своей скорой кончине, он думал о том, как вооружить своих единомышленников во всем мире произведениями, столь же эффективными по своему воздействию на умы людей, как «Манифест коммунистической партии» и «Капитал», но отвечавшими реалиям середины XX века.

Такую роль, видимо, должен был сыграть учебник политической экономии, в работе над которым принял участие Сталин. Он писал: «Учебник нужен не только для нашей советской молодежи. Он особенно нужен для коммунистов всех стран и для людей, сочувствующих коммунистам. .. Они хотят знать все это и многое другое не для простого любопытства, а для того, чтобы учиться у нас и использовать наш опыт для своей страны».

В то же время Сталин остро осознавал необходимость идейного перевооружения и партии коммунистов. Ему стало ясно, что идейный багаж большинства советских коммунистов существенно отличается от того, которым обладал он. Сталин увидел опасность в том, что созданная при его участии система управления страной и достигнутые ею успехи приучили членов партии, в том числе ее руководителей, преувеличивать значение субъективного решения, пренебрегать объективной реальностью, игнорировать научную теорию, в том числе и марксистскую. Победа революции в стране, которая в соответствии с марксистской теорией не могла стать первой страной социалистической революции, торжество его курса на построение социализма в одной стране, опять-таки вопреки марксистской теории, лишь способствовало пренебрежению не только к работам Маркса и Энгельса, но и к объективным факторам и учету закономерностей в общественном развитии. Еще в своей работе «Основы ленинизма» Сталин высмеял «узкий практицизм» и «безголовое делячество», однако постоянная вовлеченность в многочисленные практические дела не всегда позволяла ему самому оценивать теоретически принимавшиеся им прагматические решения. Его окружение состояло в основном из практиков, не готовых осмысливать свои действия с теоретической точки зрения, а потому склонных скорее «выбивать» нужные результаты любой ценой, чем учитывать объективную реальность и законы исторического развития.

К руководству страной, которая считалась воплощением марксистских идей, приходили люди, по сути далекие от марксизма. Сталин писал: «К нам как руководящему ядру каждый год подходят тысячи новых молодых кадров, они горят желанием помочь нам, горят желанием показать себя, но не имеют достаточного марксистского воспитания, не знают многих, нам хорошо известных истин и вынуждены блуждать в потемках.

Они ошеломлены колоссальными достижениями Советской власти, им кружат голову необычайные успехи советскою строя, и они начинают воображать, что Советская власть «все может», что ей «все нипочем», что она может уничтожить законы науки, сформировать новые законы. Как нам быть с этими товарищами? Я думаю, что систематическое повторение так называемых «общеизвестных» истин, терпеливое их разъяснение является одним из лучших средств марксистского воспитания этих товарищей».

В то же время вряд ли Сталин не видел, что, несмотря на впечатляющие достижения, советский строй еще далек от того идеала, который описывали в своих трудах основоположники марксизма. То социалистическое общество, о построении основ которого было объявлено им еще в 1936 году, обладало многими экономическими механизмами, присущими капиталистическому обществу. Хотя их действие было ограничено в СССР, их наличие создавало известные условия для обогащения за счет товарно-денежных отношений, как и при капитализме. Ситуация, вызвавшая необходимость денежной реформы 1947 года, ряд громких дел о расхищении трофейного имущества и взяточничестве, хищения на государственных дачах, в том числе и на «ближней» даче, лишний раз свидетельствовали о том, что в социалистической формации сохраняется почва для спекуляции и использования служебного положения для личного обогащения. Поэтому, с одной стороны, Сталин хотел обратить внимание на зависимость социалистической экономики от экономических законов, присущих товарно-денежным отношениям, а с другой — теоретически обосновать необходимость ограничения сферы действия этих законов по мере развития советского общества.

Совершенно очевидно, что Сталин не пытался повторить Маркса в новых исторических условиях и единолично создать собственный учебник по политэкономии. Сталин вообще считал, что написание такого учебника не под силу одному человеку, а потому он едко высмеял экономиста Л .Д. Ярошенко, который объявил о своей готовности написать такой учебник собственными силами, «дав ему для этого двух помощников». Верный своему методу коллективного творчества при решении сложных задач, он поручил подготовить такой учебник коллективу авторов, составленному из видных экономистов страны. Проект и критические замечания к нему были подвергнуты развернутой дискуссии, состоявшейся в ноябре 1951 года.

Высказав ряд собственных замечаний по содержанию учебника, Сталин в то же время не согласился с разносной критикой проекта, сочтя несправедливым утверждение о том, что «проект не удался». Он предложил лишь серьезно отредактировать проект усилиями не только «сторонников большинства участников дискуссии, но и противников большинства, ярых критиков проекта учебника». Свою же роль в подготовке задуманного им учебного пособия Сталин свел к написанию замечаний к про

екту учебника, а также ответов на вопросы, заданные ему рядом экономистов. Их содержание вошло в брошюру «Экономические проблемы социализма в СССР», которая стала его последней теоретической работой.

Прежде всего Сталин поставил вопрос об обязательности признания законов науки в экономической политике, так как видел в таких законах «отражение объективных процессов, происходящих независимо от воли людей». Он категорически отрицал утверждение об особой роли «Советской власти в деле построения социализма, которая якобы дает ей возможность уничтожить существующие законы экономического развития и «сформировать» новые». Сталин объяснял достижения Советской власти лишь тем, что она «опиралась на экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил». Он подчеркивал, что «закон планомерного развития народного хозяйства дает возможность нашим планирующим органам правильно планировать общественное производство. Но возможность нельзя смешивать с действительностью. Это — две разные вещи».

Подчеркивая необходимость «марксистского воспитания» коммунистов страны, Сталин вместе с тем давал понять, что под марксизмом он понимает науку об общественном развитии, отражающую объективную реальность, а не собрание вечных и безупречных формул. По этой причине он объявил неверным положение Ф. Энгельса о том, что ликвидация товарного производства должна стать первым условием социалистической революции.

Сохранение товарного производства в СССР не мешало Сталину считать общественные отношения в нашей стране социалистическими. Для того чтобы доказать, что построенный в СССР строй является социалистическим , несмотря на сохранение товарного производства, Сталин предлагал пересмотреть арсенал понятий, которыми пользовались советские марксисты для анализа советского хозяйства. Сталин предлагал «откинуть и некоторые другие понятия, взятые из «Капитала» Маркса, где Маркс занимался анализом капитализма, и искусственно приклеиваемые к нашим социалистическим отношениям. Я имею в виду, между прочим, такие понятия, как «необходимый» и «прибавочный» труд, «необходимый» и «прибавочный» продукт, «необходимое» и «прибавочное» время... Мы могли терпеть это несоответствие до известного времени, но теперь пришло время, когда мы должны, наконец, ликвидировать это несоответствие».

Сталин утверждал, что законы товарного производства действуют при социализме, но их действие носит ограниченный характер. Он доказывал это на примере закона стоимости при социализме. С одной стороны, подчеркивал, что этот закон воздействует не только на сферу товарного обращения, но и на производство, поскольку «потребительские продукты, необходимые для покрытия затрат рабочей силы в процессе производства,

производятся у нас и реализуются как товары, подлежащие действию закона стоимости». И констатировал, что «наши хозяйственники и плановики, за немногими исключениями, плохо знакомы с действиями закона стоимости, не изучают их и не умеют учитывать их в своих расчетах. Этим собственно и объясняется та неразбериха, которая все еще царит у нас в вопросе о политике цен». Он приводил примеры вопиющего произвола в установлении цен хозяйственными и плановыми органами страны.

С другой стороны, Сталин подчеркивал, что в СССР, в отличие от капиталистических стран, «сфера действия закона стоимости... строго ограничена и поставлена в рамки». Поэтому он осуждал анонимных товарищей, которые считали, что закон стоимости должен при социализме играть роль «как регулятор отношений между различными отраслями производства, как регулятор распределения труда между отраслями производства». Он заявлял, что «закон стоимости может быть регулятором производства лишь при капитализме, при наличии частной собственности на средства производства, при наличии конкуренции, анархии производства, кризисов производства». Сталин осуждал «товарищей», которые «забывают, что сфера действия закона стоимости ограничена у нас наличием общественной собственности на средства производства, действием закона планомерного развития народного хозяйства, следовательно ограничена также нашими годовыми и пятилетними планами, являющимися приблизительным отражением требований этого закона». (В своем ответе А.Н. Ноткину И.В. Сталин решительно отрицал регулирующее воздействие закона стоимости на цены «средств производства», хотя и признавал, что «закон стоимости воздействует на образование цен сельскохозяйственного сырья и является одним из факторов этого дела».) Именно потому, что сфера действия закона стоимости ограничена при социализме, утверждал Сталин, Советское государство поощряет преимущественное развитие тяжелой промышленности, «являющейся часто менее рентабельной, а иногда и вовсе нерентабельной», а не легкой. Из этого положения Сталин делал вывод, что в советском хозяйстве рентабельность оценивается «не с точки зрения отдельных предприятий или отраслей производства и не в разрезе одного года, а с точки зрения всего народного хозяйства и в разрезе, скажем, 10— 15 лет». (В то же время в своем ответе А.Н. Ноткину И.В. Сталин подчеркивал: «Было бы неправильно делать из этого вывод, что рентабельность отдельных предприятий и отраслей производства не имеет особой ценности и не заслуживает того, чтобы обратить на нее серьезное внимание... Она должна быть учитываема как при планировании строительства, так и при планировании производства. Это — азбука нашей хозяйственной деятельности».)

Хотя вопреки положениям основоположников марксизма социализм в СССР не привел к уничтожению товарного производства и его законов, характерных для капитализма, для Сталина было очевидно, что строй,

восторжествовавший в СССР, являлся социалистическим, так как принципиально отличается от капиталистического в тех существенных ограничениях, которые накладывались на законы товарного производства, в том числе и на закон стоимости. Аналогичным образом Сталин вносил существенные коррективы и в марксистские оценки о стирании граней между городом и деревней, между физическим и умственным трудом, что, согласно положениям Маркса и Энгельса, считалось важнейшим и условиями торжества коммунистического строя.

С одной стороны, Сталин утверждал, что в соответствии с марксистской теорией в советской стране уничтожен антагонизм между городом и деревней, между физическим и умственным трудом. (Правда, при этом он отбрасывал как ошибочное положение Энгельса о том, что стирание грани между городом и деревней должно повести к «гибели больших городов».) Однако он замечал, что ликвидация «противоположности» не означает устранения «существенных различий».

Сталин обращал внимание на то, что сохраняющееся различие между сельским хозяйством и промышленностью не только сводится к разнице в условиях труда, но и к наличию в сельском хозяйстве не общенародной, а групповой собственности. Сталин замечал, что «это обстоятельство ведет к сохранению товарного обращения, что только с исчезновением этого различия между промышленностью и сельским хозяйством может исчезнуть товарное производство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Следовательно, нельзя отрицать, что исчезновение этого существенного различия между сельским хозяйством и промышленностью должно иметь для нас первостепенное значение».

Аналогичным образом Сталин ставил вопрос о ликвидации существенных различий между физическим и умственным трудом, в то же время считая, что это произойдет лишь в отдаленном будущем. «Что было бы, — замечал Сталин, — если бы не отдельные группы рабочих, а большинство рабочих подняло свой культурно-технический уровень до уровня инженерно-технического персонала? Наша промышленность была бы поднята на высоту, недосягаемую для промышленности других стран. Следовательно, нельзя отрицать, что уничтожение существенного различия между умственным и физическим трудом путем поднятия культурно-технического уровня рабочих до уровня технического персонала не может не иметь для нас первостепенного значения».

Вместе с тем Сталин оговаривал, что ликвидация существенных различий между городом и деревней, между физическим и умственным трудом не приведет к полной ликвидации всяких различий между ними. При этом он предлагал пересмотреть собственную формулировку, которая не учитывала этого обстоятельства.

В своих ответах А. Н. Ноткину и Л.Д. Ярошенко Сталин высказывался и по вопросу о противоречиях между производительными силами и произ

водственными отношениями при социализме. Он отвергал утверждение А.Н. Ноткина о том, что при социализме и коммунизме может быть достигнуто «полное соответствие производственных отношений характеру производительных сил». Отвечая Л .Д. Ярошенко, Сталин писал еще более категорично: «Было бы неправильно... думать, что не существует никаких противоречий между нашими производительными силами и производственными отношениями. Противоречия безусловно есть и будут, поскольку развитие производственных отношений отстает и будет отставать от развития производительных сил».

Внося поправки в марксистскую теорию в соответствии с реальной советской практикой, Сталин в то же время в своей формулировке «основного экономического закона социализма» исходил не из реального исторического опыта СССР, а из теоретического представления об идеальных условиях развития социализма. Сформулированный впервые в марксистской теории «основной экономический закон социализма» звучал так: «Обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники». Полемизируя с Ярошенко, который раскритиковал сталинскую формулировку за то, что она «исходит не из примата производства, а из примата потребления», Сталин заявлял, что у Ярошенко «производство из средства превращается в цель, а обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей общества — исключается. Получается, рост производства для роста производства, производство как самоцель, а человек с его потребностями исчезает из поля зрения товарища Ярошенко».

Поставив во главу угла своей теоретической формулы человека и его потребности, Сталин фактически игнорировал историческую реальность, в которой развивался советский социалистический строй. Совершенно очевидно, что задача социалистического общества, провозглашенная Сталиным, на протяжении всего существования советского строя в значительной степени подчинялась решению другой, более насущной задачи — сохранению независимости страны и выживания народов СССР в борьбе против агрессоров. В своем выступлении 9 февраля 1946 года Сталин, оценивая все предшествующее развитие СССР, подчеркивал прежде всего то, что быстрый подъем советского хозяйства помог стране победить в Великой Отечественной войне, а не способствовал удовлетворению потребностей всего общества. Послевоенный же период развития СССР был отягощен необходимостью готовиться к возможной ядерной войне против США и их союзников.

Чисто теоретическая формула Сталина игнорировала и то обстоятельство, что советская система хозяйствования с ее централизованным контролем и планированием могла порождать невнимание к реальным потреб

ностям населения и становиться неэффективной в организационном и техническом отношении. Правда, Сталин признавал последнее, когда говорил о хозяйственниках и плановиках, которые берут «с потолка» цены, и предупреждал, что «действия закона планомерного развития народного хозяйства могут получить полный простор лишь в том случае, если они опираются на основной экономический закон социализма. Что касается планирования народного хозяйства, то оно может добиться положительных результатов лишь при соблюдении двух условий: а) если оно правильно отражает требования закона планомерного развития народного хозяйства, б) если оно сообразуется во всем с требованиями основного экономического закона социализма». Признание Сталиным существования этих условий означало, что он осознавал отличие его теоретической модели от реальной практики советского хозяйствования.

Чисто теоретическими явились и его «три основных предварительных условия» перехода к коммунизму: 1) «непрерывный рост всего общественного производства с преимущественным ростом производства средств производства»; 2) постепенное превращение колхозной собственности в общенародную путем замены товарного обращения системой продуктообмена; 3) культурный рост общества, «который бы обеспечил всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей, чтобы члены общества имели возможность получить образование, достаточное для того, чтобы стать активными деятелями общественного развития, а не быть прикованными на всю жизнь, в силу существующего разделения труда, к одной какой-либо профессии».

При этом Сталин указывал, что для осуществления этих культурных преобразований в стране, следует добиться сокращения рабочего дня «по крайней мере до 6, а потом и до 5 часов», «ввести общеобразовательное политехническое обучение», «коренным образом улучшить жилищные условия и поднять реальную заработную плату рабочих и служащих минимум вдвое, если не больше, как путем прямого повышения денежной зарплаты, так и, особенно, путем дальнейшего систематического снижения цен на предметы массового потребления». Сталин подчеркивал, что «только после выполнения всех этих предварительных условий, взятых вместе, можно будет перейти от социалистической формулы «от каждого по способностям, каждому по труду», к коммунистической формуле «от каждого по способностям, каждому по потребностям».

Более подробно Сталин остановился на вопросе о преобразовании колхозной собственности в общенародную в своем ответе А. В. Саниной и В. Г. Венжеру. Отвергая предложение этих экономистов о необходимости продажи машинно-тракторных станций колхозам, Сталин обращал внимание на практическую сторону такого мероприятия, указав, что в этом случае колхозы понесли бы большие убытки, которые могли бы окупиться лишь через 6—8 лет. (Сталин оказался в этом прав, так как осуще

ствленная по инициативе Хрущева продажа МТС колхозам ввела их в убытки, с которыми многие из них так и не смогли расплатиться.) В тоже время Сталин указывал на недопустимость передачи средств производства (машины) колхозам, заметив, что «такое положение могло бы лишь отдалить колхозную собственность от общенародной собственности и привело бы не к приближению к коммунизму, а, наоборот, к удалению от него».

В работе «Экономические проблемы социализма в СССР» Сталин затронул и вопросы развития современного капитализма, но прежде всего связанные с влиянием на него событий в мире социализма. Сталин исходил из того, что в результате выхода из капиталистической системы Китая, а также ряда стран Европы, был образован «единый и мощный социалистический лагерь, противостоящий лагерю капитализма. Экономическим результатом существования двух противоположных лагерей явилось то, что единый всеохватывающий мировой рынок распался, в результате чего мы имеем теперь два параллельных мировых рынка, тоже противостоящих друг другу». Сталин утверждал, что экономическая блокада социалистических стран миром капитализма не только не достигла своей цели, но сплотила мир социализма. Благодаря помощи СССР его союзникам «мы имеем высокие темпы развития в этих странах. Можно с уверенностью сказать, что при таких темпах развития промышленности скоро дело дойдет до того, что эти страны не только не будут нуждаться в завозе товаров из капиталистических стран, но сами почувствуют необходимость отпускать на сторону избыточные товары своего производства».

Ссылаясь на опережающие темпы экономического развития социалистических стран, Сталин считал, что «сфера приложения сил главных капиталистических стран (США, Англия, Франция) к мировым ресурсам будет не расширяться, а сокращаться... условия мирового рынка сбыта для этих стран будут ухудшаться, а недогрузка предприятий в этих странах будет увеличиваться. В этом, собственно, и состоит углубление общего кризиса мировой капиталистической системы в связи с распадом мирового рынка». Стремление же капиталистических стран использовать гонку вооружений в качестве регулятора экономического развития Сталин сравнил с тем, как «утопающие хватаются за соломинку».

Стараясь переосмыслить марксистские представления о социализме в соответствии с реалиями советской жизни, Сталин явно отказывался пересмотреть марксистские представления о капитализме, фактически исходя из того, что строй, описанный Марксом и Энгельсом в XIX веке, принципиально не изменился. По сути, Сталин игнорировал значительно возросшую роль государства в контроле за капиталистическим развитием, роль внутрифирменного планирования, значение военных расходов в развитии наукоемких отраслей производства и многое другое. Отрицал Сталин и значительно возросшую степень солидарности капиталистических

стран в их борьбе против СССР, Китая и их союзников, а также существенно усиливающуюся роль США в военном, политическом, идейном руководстве западным миром.

Сталин заявлял: «Некоторые товарищи утверждают, что в силу развития новых международных условий после Второй мировой войны войны между капиталистическими странами перестали быть неизбежными». Он утверждал, что Англия и Франция не будут долго мириться с гегемонией США, а Япония и Западная Германия не будут долго терпеть фактически оккупационный режим в своих странах. И отсюда делал вывод: «Неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе».

Последующие события показали, что центробежные силы в капиталистическом мире сохранились, но они уравновешивались центростремительными тенденциями. Сохранившееся же экономическое соперничество между рядом капиталистических стран не привело к вооруженным столкновениям между ними. Совершенно очевидно, что ошибочные прогнозы Сталина были порождены его уверенностью в неизменности марксистских прогнозов о скорой гибели капиталистического строя. Более того, Сталин счел устаревшим тезис Ленина 1916 года о том, что «несмотря на загнивание капитализма в целом, капитализм растет неизмеримо быстрее, чем прежде». Отказался Сталин и от собственного тезиса, высказанного до Второй мировой войны, «об относительной стабильности рынков в период общего кризиса капитализма». В своем ответе А.Н. Ноткину И.В. Сталин заявил по поводу развития ведущих капиталистических стран: «Рост производства в этих странах будет происходить на суженной базе, ибо объем производства в этих странах будет сокращаться».

Свои суждения о современном капитализме Сталин выразил в сформулированном им «основном экономическом законе современного капитализма»: «Обеспечение максимальной капиталистической прибыли путем эксплуатации, разорения и обнищания населения данной страны, путем закабаления и систематического ограбления народов других стран, особенно отсталых стран, наконец, путем войн и милитаризации народного хозяйства, используемых для обеспечения наивысших прибылей».

Нет сомнения в том, что стремление к получению максимальной прибыли во многом определяло функционирование капиталистической системы. При жизни Сталина и в течение полувека после его смерти разрыв в собственности, доходах и уровне жизни возрастал в развитых капиталистических странах мира между богатой частью населения и более бедной частью населения, а также между богатым Севером и бедным Югом. Гонка вооружений и милитаризация экономики, о которых писал Сталин, оказывали все большее влияние на развитие стран мира. Степень экономического, политического и культурного подчинения всего капиталистического мира диктату США неизмеримо возросла. Намного усилилось манипулирование массовым сознанием.

В то же время теоретическая модель Сталина не учитывала те внутренние изменения, которые претерпел капиталистический строй в течение XX века под воздействием социалистической системы. Нет сомнения в том, что более широкое и устойчивое влияние событий в СССР на капиталистические страны проявилось в тех социальных реформах, которые были предприняты капитализмом XX века с целью не допустить повторения социалистических революций в других странах. Спектр этих ре форм был чрезвычайно широк, включая и реформы Рузвельта в США, и аграрные реформы в странах, расположенных вблизи СССР, и избирательные реформы в странах Запада, и меры по постепенному демонтажу колониальных систем. Страх перед повторением советской революции заставлял капиталистов всего мира идти на социальные уступки трудящимся, внедрять элементы планирования, делиться с государством и сотрудничать с ним в проведении общенациональной хозяйственной политики и курса на решение острейших социальных проблем. Страх перед СССР заставлял страны Запада подчиняться американской гегемонии и консолидировать свои усилия в общей борьбе против коммунизма. Все эти усилия способствовали и смягчению воздействия периодических кризисов перепроизводства, и сокращению «абсолютного обнищания» трудящихся, и подъему экономического благосостояния многих стран и целых регионов мира.

Между тем социалисты всего мира со времен Маркса и Энгельса, а затем и коммунисты со времен Коминтерна, оценивая реформы в буржуазных странах как вынужденные уступки верхов, неизменно подчеркивали, что капитализм не может изменить своей сущности, а подъем производительных сил и благосостояния трудящихся возможен лишь после социалистической революции. Они явно недооценивали влияние разнообразных перемен в капиталистическом строе на его общественное развитие. В то же время упрощенность оценок в значительной степени объяснялась теоретическим характером сталинской работы «Экономические проблемы социализма в СССР». Как отмечал американский марксист К.Н. Камерон, «значительная часть того, что Сталин сказал в этой работе, является абстрактным по необходимости, так как он рассмотрел важный, но долго игнорировавшийся вопрос о различиях между экономическими законами капитализма и социализма».

В своей работе Сталин исходил из того, что «молодые руководители» партии не были достаточно подготовлены для того, чтобы обсуждать важные, но абстрактные вопросы марксистской теории. Однако готовы ли были к этому уже не столь молодые коллеги Сталина по Политбюро?

Много лет спустя Молотов так высказал свое отношение к последней работе Сталина: «Вот я сейчас должен признаться: недооценили мы эту работу. Надо было глубже. А никто еще не разобрался. В этом беда. Теоретически мало люди разбирались». С опозданием признав сильные стороны сталинской работы, Молотов в то же время через много лет увидел и ее

теоретические недостатки: «Чем больше я знакомлюсь с «Экономическими проблемами», тем больше нахожу недостатков». Ссылаясь на положение из брошюры о том, что в главных капиталистических странах «объем производства... будет сокращаться», Молотов замечал: «А ничего подобного не произошло» и недоумевал: «Как он мог такое написать?»

Однако все эти мысли пришли в голову Молотову лишь много лет спустя. Очевидно, и другие члены Политбюро осенью 1952 года не были готовы к обсуждению «абстрактных по необходимости» вопросов. Между тем, судя по воспоминаниям Молотова и Микояна, Сталин ознакомил своих коллег по Политбюро со своей работой, явно рассчитывая устроить ее глубокое обсуждение. Молотов вспоминал: «Экономические проблемы социализма в СССР» обсуждали у Сталина на даче. «Какие у вас есть вопросы, товарищи? Вот вы прочитали. — Он собрал нас, членов Политбюро, по крайней мере, основных человек шесть-семь. — Как вы оцениваете, какие у вас замечания?» Что-то пикнули мы... Кое-что я заметил, сказал, но так второстепенные вещи».

Схожим образом описывает это обсуждение и Микоян: «Как-то на даче Сталина сидели члены Политбюро и высказывались об этой книге. Берия и Маленков начали подхалимски хвалить книгу, понимая, что Сталин этого ждет. Я не думаю, что они считали эту книгу правильной. Как показала последующая политика партии после смерти Сталина, они совсем не были согласны с утверждениями Сталина... Молотов что-то мычал вроде бы в поддержку, но в таких выражениях и так неопределенно, что было ясно: он не убежден в правильности мыслей Сталина. Я молчал».

Как утверждал Микоян, он был настроен критически против ряда положений брошюры Сталина, как только ознакомился с ее содержанием. «Прочитав ее, я был удивлен: в ней утверждалось, что этап товарооборота в экономике исчерпал себя, что надо переходить к продуктообмену между городом и деревней. Это был невероятно левацкий загиб. Я объяснял его тем, что Сталин, видимо, планировал осуществить построение коммунизма в нашей стране еще при своей жизни, что, конечно, было вещью нереальной». По словам Микояна, вскоре после дискуссии на даче «в коридоре Кремля мы шли со Сталиным, и он с такой злой усмешкой сказал: «Ты здорово промолчал, не проявил интереса к книге. Ты, конечно, цепляешься за свой товарооборот, за торговлю». Я ответил Сталину: «Ты сам учил нас, что нельзя торопиться и перепрыгивать из этапа в этап и что товарооборот и торговля долго еще будут оставаться средством обмена в социалистическом обществе. Я действительно сомневаюсь, что теперь настало время перехода к продуктообмену». Он сказал: «Ах так! Ты отстал! Именно сейчас настало время!» В голосе его звучала злая нотка. Он знал, что в этих вопросах я разбираюсь больше, чем кто-либо другой, и ему было неприятно, что я его не поддержал. Как-то после этого разговора со Сталиным я спросил у Молотова: «Считаешь ли ты, что настало время

перехода от торговли к продуктообмену?» Он ответил, что это — сложный к спорный вопрос, то есть высказал свое несогласие».

Известно, что Сталин был всегда готов к дискуссиям, в том числе и острым, и был готов уступать, если ему предлагали веские аргументы. Однако очевидно, что никакой дискуссии по его работе не состоялось. Как и любой автор, Сталин более был бы обижен не отрицательными отзывами, а безразличием к его произведению. А, это безразличие он видел и в уклончивых замечаниях Молотова, и в молчании Микояна (которого он затем безуспешно пытался спровоцировать на дискуссию), и в пустых комплиментах остальных членов Политбюро. Однако помимо уязвленного авторского самолюбия, Сталин скорее всего увидел в такой реакции на его труд позицию практиков, которые были заняты решением острых и конкретных вопросов хозяйства, обороны, безопасности, внутренней и внешней политики, но уже давно воспринимали теоретические сочинения Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина как набор обязательных, но не относящихся к делу ритуальных формул. А ведь еще в «Основах ленинизма» Сталин предупреждал, что «узкий практицизм и беспринципное делячество» в конечном счете могут привести «некоторых «большевиков» к перерождению и к отходу их от дела революции». Отрицание ведущей роли теории в революции Сталину всегда представлялось столь же гибельным для судеб партии, как и ее отрыв от масс. Еще в своей работе «Коротко о партийных разногласиях» он писал о теории как о компасе, без которого немыслимо движение пролетариата вперед.

Разумеется как государственный деятель Сталин занимался главным образом практическими вопросами и крайне редко вопросами теории. Более того, жизнь заставляла его не раз пересматривать оторванные от жизни теоретические положения марксизма. И в то же время изначально Сталин поверил в марксизм, как только увидел в нем научную теорию, с помощью которой можно было наиболее верно объяснить общество и преобразовать его наилучшим образом. Сталин был убежден, что партия пришла к власти лишь благодаря научно обоснованному объяснению общественных процессов. Марксистский идеал общественного устройства служил знаменем для пролетариата России и привел к победе пролетарскую партию. Хотя в своей работе Сталин исходил из теоретического идеала социализма и коммунизма, из теоретически идеального противопоставления социализма капитализму, он считал, что лишь такие идеальные модели способны объяснить общественное развитие.

Кроме того, весь политический опыт Сталина убеждал его в том, что теоретическая формула, превращенная в лозунг для масс, способна мобилизовать их на движение вперед, невзирая на реальные практические трудности. Победа большевиков в 1917 году и в Гражданской войне была обоснована теоретическим положением Ленина о возможности такого успеха в России, хотя реальное положение дел свидетельствовало о не

возможности большевиков удержаться у власти. Превращение СССР в мощную индустриальную державу за 13 лет ускоренного развития и победа в Великой Отечественной войне были обоснованы теоретическим положением Сталина о возможности построения социализма в одной стране, хотя реальные факты, казалось бы, свидетельствовали против того, что СССР сможет добиться грандиозных успехов в экономическом строительстве и одержать военную победу над Германией и ее союзниками чуть ли не в одиночку. Очевидно, что теперь Сталин считал, что в условиях явного перевеса экономического и военного потенциала капиталистических стран над нашей страной, следует опереться на теоретическую формулу, которая бы обосновала изначальные преимущества советского строя. Противопоставление основного закона социализма основному закону капитализма могло вдохновлять советских людей на дальнейшее движение вперед в хозяйственном, социальном и культурном развитии.

В пренебрежении же к поиску объективных закономерностей, скрытых за практикой общественных явлений, в невнимании к теории, к идеалам социализма и коммунизма Сталин видел большую опасность для судеб партии. Руководители, умело решавшие текущие практические задачи, могли, с его точки зрения, оказаться неспособными увидеть далекую перспективу развития страны и уверенно повести ее вперед. Они могли испугаться реальных трудностей, как в прошлом их испугались его политические противники в партии. Они могли преувеличивать роль тех механизмов в хозяйстве, которые сохранились от капитализма, и пренебречь развитием новых отношений, присущих социалистическому строю. Пренебрежение таких руководителей к идеалу социализма могло привести и к утрате их связи с народными массами, которые самоотверженно трудились, вдохновляемые верой в построение социализма и коммунизма.

Недовольство Сталина молчанием ряда членов Политбюро проявилось в его неожиданном предложении не включать в президиум XIX съезда партии «Микояна и Андреева, как неактивных членов Политбюро». Поскольку А.А. Андреев к этому времени страдал от резкого ухудшения зрения и часто болел, замечание по этому члену Политбюро было принято. Однако, по словам Микояна, предложение исключить Микояна как «неактивного» «вызвало смех членов Политбюро, которые восприняли замечание Сталина как обычную шутку: Сталин иногда позволял себе добродушно пошутить. Я тоже подумал, что это шутка. Но смех и отношение членов Политбюро к «шутке» Сталина вызвали его раздражение. «Я не шучу, — сказал Сталин жестко, — а предлагаю серьезно». Смех сразу прекратился. Я тоже ни слова не сказал, хотя было ясно, что слово «неактивный» ко мне совсем не подходило, потому что все знали, что я не просто активный, а наиболее активный из всех членов Политбюро... Я был ошарашен, все думал о предложении Сталина, чем оно вызвано, и пришел к выводу, что это произошло непосредственно под влиянием моего несог

ласия с его утверждением в книге по поводу перехода к продуктообмену». В то же время Сталин предложил Микояну выступить на съезде в прениях по отчетному докладу.

Однако Микоян увидел в этом предложении подвох, считая, что «Сталин хотел испытать» его, а потому произнес на XIX съезде речь, в которой восхвалял «Экономические проблемы социализма в СССР» как выдающийся вклад в марксистско-ленинскую теорию В своих мемуарах Микоян признавал: «Мое выступление было дипломатическим ходом: не расходиться с руководством партии, с Политбюро, которое одобрило эту книгу».

Очевидно, что после бесед с членами Политбюро по поводу «Экономических проблем» Сталин решил поставить теоретические вопросы, поднятые в его брошюре, в центр внимания XIX съезда. Как отмечал Микоян, в первоначальном варианте отчетного доклада ЦК на съезде ни слова не говорилось о брошюре Сталина. В таком варианте доклад был принят на Политбюро. (Микоян вспоминал: «Сталин, вопреки нашим настояниям отказался делать политический отчет на съезде. Он поручил это сделать Маленкову, против чего я категорически возражал».) Однако после дискуссии на сталинской даче членам Политбюро был представлен новый вариант доклада, в котором многократно восхвалялись различные положения брошюры Сталина.








Дата добавления: 2014-12-27; просмотров: 942;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.024 сек.