Это не ее глаза. Больше не ее. Абсолютно пустые.

Трясу головой, надеясь, что мне это только показалось. Картина не меняется. Абсолютный вакуум вместо двух глубоких изумрудов, в которых раньше с космической скоростью сменялся атмосферный фронт самых разных эмоций, от откровенной радости до горечи поражения. И в этот момент понимаю, что жажда власти лишилась головы.

Позвоночник прошибает тысяча ледяных игл неотвратимости, прежде чем я понимаю, что именно произошло.

Юля

Где-то там, над нами, кто-то есть? Он все видит? Я всегда была долбаной атеисткой, мне было проще поверить в навязанный кинематографом мир, в котором управляет Высший Разум. Однажды я посмотрела фильм, названия которого даже не вспомню. Фильм, между нами, на троечку. Начало апокалипсиса. Горстка людей то ли в бункере, то ли в хижине, и с какого-то перепугу на этом last party оказался Ангел, который всех достал в раю. С таким-то торсом и проникновенным взглядом, ничего удивительного. По-моему, они там прятались от чертей и прочей шушеры... Во всем этом, кроме харизмы Пола Беттани, был еще один сильный момент. Когда группа затерянных в общерелигиозном кошмаре синхронно упала на колени, воздевая руки к небу, умоляя Бога сжалиться над ними, Пол, он же Ангел, недрогнувшим голосом похоронил их последнюю надежду одной хлесткой фразой... "Вы думаете, это Дьявол спустился на землю? Опомнитесь, это богу вы настолько поперек горла, что он решил стереть этот мир с лица земли..."

Бог вместе с моим Ангелом-Хранителем в этот момент, видимо, так и сочли нужным. Пришел сценический дебют темных сил.

На каком ударе я перестала чувствовать боль? Да на первом. Ничего. Ни боли, ни пожара в изнасилованном горле, ни привкуса его спермы. Ничего. Он, кажется, и не бил меня по-настоящему - или же физическую боль вытеснила иная. Я плохо помню сейчас этот кошмар, чтобы пересказать его в деталях, даже ценой ваших шокированных глаз и осязаемого пламени праведного гнева. Помню только, что до последнего верила, что игра прекратится над самым высоким обрывом с острыми бивнями прибрежных скал, на которые, если я упаду, никогда больше не встану. Что делал он? Он меня в этом не разубеждал. Он подпитывал эту шаткую надежду ядовитой лаской голоса, от тембра которого еще совсем недавно я превращалась в податливый воск. Когда сознание, не выдерживая боли, готово было подбитой птицей рухнуть к его ногам, к носкам этих черных туфель, поцелуя которых он так от меня и не добился... Тогда в ход шло одно из самых страшных человеческих оружий. Ласка и фальшивое ощущение безопасности, вопреки всякой логике, заставляющее поверить, что все хорошо, больно больше не будет, теперь все закончится. Душа рыдала кровавыми слезами облегчения, избитая гордость из последних сил держала глаза широко распахнутыми, кривила избитые губы в подобии улыбки - ну что, Юлька, "героям слава?" Выстояли? А я не успевала ей ответить, потому как, вслед за этим, мой личный фатум наносил очередной удар Его руками.

Больно не было от цепи к кольцу этой черной моральной удавки, которая за эти недолгие дни истерла мою шею, о чем я молчала, сжимала зубы, чтобы униженно не просить избавить от нее, хотя бы на время сна. Казалось бы, что такое - щелчок карабина? Просто звук. Никому, наверное, кроме меня не понять, как кроит сознание острым лезвием на "до" и "после" ощущение того, что ты на привязи. Действительно, продолжение воли и рук того, кто заграбастал себе право назваться твоим Хозяином. Сердце просто падает вниз, и гаснет свет в холле ЦРУ моего сознания. Край пропасти все ближе, как бы ты не замедляла шаг, твой оживший кошмар неумолимо толкает в спину, не позволяя свернуть с пути. Тебе не нужно знать, что он при этом думает, но дар чтения чужих мыслей, хренова дьявольская благодать, снизошел именно сейчас, зацепив рикошетом его. Такая малость, цена не допустить безоговорочного падения, казалось бы... Но не знаешь, что убьет тебя вернее. Прикосновение губ к черной бездушной коже этих крутых туфель или последующий полет его безумной фантазии.

Немного больно, когда руки вытягивают цепи, боль в суставах слабая и почти незаметная с высоты... или кратера сознания, приговоренного сегодня к смерти. Это не наказание. Это вынесение приговора. Есть шанс на унизительную апелляцию у его ног, на поводке... Шанс есть всегда... Но не тогда, когда ты защелкнута в тисках кошмара и думаешь, почему сердце все еще бьется. Почему не устает так колотиться?!

А финальное выступление... Я мало что о нем помню, кроме того, что это был даже не шаг, а парашютный прыжок в бездну. Только парашют не раскрылся, как в том анекдоте. Как накрыл волной мерзкий ужас, когда пришло понимание того, что именно он собирается со мной делать. Как сознание, вступив в тандем с инстинктом самосохранения, призывало тебя расслабиться, но ты не прислушалась к их доводам, рвалась из безжалостной хватки цепей, стирая в кровь многострадальные запястья, кричала от неизвестной ранее разламывающей боли. Именно кричала... орала... Надрывно и громко, чтобы не просить. И сильнее этой боли была другая - агония гордости, в которую медленно впивались раскаленные стрелы, выжигая изнутри, как она билась в предсмертных судорогах... надрывно. Страшно. Выбивая из меня все больше слез. Я думала, обжигающие слезы - это только слова. Нет. С ними уходил мой свет. Когда предсмертная судорога сотрясла мою гордость, я уже не чувствовала физической боли, и не слышала его слов.

У моей гордости - мои глаза. Такие же глубоко зеленые, когда я злюсь или возбуждена. Такие же светлые, с осколками янтаря, когда я спокойна и мне хорошо. Распахнув их напоследок, она из последних сил протянула мне руку. Она одна была верна мне до последнего. Я терпела боль, она укрепляла оборону. Я сходила с ума, она шептала мне слова утешения - мы никогда не сдадимся. И сегодня она умирала, покидая мой мир до скончания века, оставляя его на волю дьявола в человеческом обличье. И при этом, не забыв обо мне, тянула свою руку.

Пойдем со мной. Пойдем туда, где не будет боли. Его там тоже не будет. Встань и иди, забей на сознание и желание, это они привели тебя в свое время на сегодняшний костер. Не оглядывайся на них, смотри, они заняли места в первых рядах, наблюдая за вашим противостоянием, в котором ты проиграешь. Хоть бы попкорном подавились, предатели хреновы. Ангел-хранитель? Как, ты не заметила? Тебя еще не успели зафиксировать на цепи, как он, покрутив пальцем у виска, удалился восвояси, философски бубня себе под нос - да ну вас нахрен, ребята, пора у...вать с вашей вечеринки. Наслаждайтесь, короче.

Спокойной ночи, моя девочка. Этой ночью 3600 человек, согласно статистике, умрет во сне. Спи сладко, и ничего не бойся.

Рука легко выскользнула из оков, тело - из его грубого захвата, когда я, осознав правоту своей гордости, сделала шаг вперед, протягивая ладонь. Спазм горла отпустил, слезы, передумав бежать, молниеносно улеглись, и все вокруг перестало иметь значение. Боль еще ощущалась, но как-то по иному, словно полыхала где-то в пространстве, а я издалека наблюдала за ней.

Крутой разворот перед пропастью - или шаг веред, расправив воображаемые крылья? И кто сказал, что острие скал... может, прибрежные ледяные воды, холод которых скует посильнее цепи?..

Я этого так и не узнала.

******

...час Х.

Неизвестно, сколько прошло времени с того момента, как я потеряла себя в этом безумном мире страдания. Сколько раз сменились закаты и рассветы за окнами моей импровизированной камеры. Сколько раз я ощущала его присутствие рядом, вес его тела на своем, щекочущие поцелуи, а может, даже удары - сейчас все воспринималось мной одинаково. Точнее, никак.

Непонятно, какой был нынче день с того момента, как я утратила над собой всякий контроль. Как поставила самопроизвольно твердую точку в этих затянувшихся многоточиях. Я не отмечала ничего из того, что это е..нутое подобие Кристиана Грея делало с моим телом во время своих визитов. Мне было все равно. Даже когда я ловила его взгляд... В них теперь постоянно, с хаотичной скоростью сменялись самые разнообразные эмоции, а я не узнавала ни одной из них... Что из этих чувств было злостью, яростью, желанием, жалостью, нежностью? Не было сил и желания даже задумываться. Совсем.

Окончание той самой ночи я не помню. Иногда сознание, словно психанув, подкидывает мне какие-то кусочки паззла, совсем мелкие, разбросанные во времени и пространстве.

Привкус горячего чая, в котором наверняка десять, не меньше, ложек сахара. Крик, режущий струной по барабанным перепонкам, не мой собственный, чужой, его интонация мне вроде бы как знакома, но откуда? Голова из стороны в сторону с глухими вспышками боли по щекам, боль отдается даже в затылке, но больше не действует на меня именно так, как должна. Я за ней наблюдаю... И только. Горячая вода, она вроде бы должна снимать усталость, а разве я устала? Нет, абсолютно. Тихий шелест слов, опять не понимаю их тональности и окраски, его руки на каждом миллиметре моего тела - такая малость, что перестаю их замечать... Что-то глотаю, не могу с первого раза, кажется, такое вероятно с таблетками. Легче дышать, шею больше ничего не сжимает, мне все равно. Я еще не понимаю главного, и слава богу.

Что меня больше нет.

Утро следующего дня... или этого же... Доведено до автоматизма, подчинено шаблонным алгоритмам. Контрастный душ... будь он холодным, я бы этого не заметила, пальцы безучастно переключают регулировку температуры... Как-то я все это делаю, вопрос "зачем" даже не возникает. Зубная щетка соскальзывает несколько раз, разбивая губы, а я не могу даже злиться на эти проявления боли, они как будто не со мной. На что это похоже? Точно. Я же недавно пересматривала. То ли ради сюжета, который не мог не впечатлить, то ли ради того, чтобы еще раз убедиться, как эти двое похожи внешне. Пыталась представить, что это такое - уничтожить в себе слабость вместе с человеческими чувствами, остаться лишь исполнителем воли системы, бездушной машиной, искусственным интеллектом, лишенным права не то что на любовь и счастье, но даже не имеющим возможности оценить всю прелесть восхождения яркой радуги в утреннем предгрозовом небе. Представила. Ужаснулась. А сейчас.. Что же в этом страшного? С самого рождения стоило вшпилить в свою артерию вековую дозировку прозиума, чтобы не испытывать боли, зависти, не страдать, и, черт с ним, даже не радоваться. Эмоции - это от Дьявола. Как хорошо сейчас, без них. Я ведь даже не понимаю, что со мной происходит.

На столике у кровати чашка с кофе. Суши? В прежней жизни я их обожала до судорог в монгольских скулах. Разноцветные кисти винограда. Его я тоже, кажется, люблю? На кровати коралловый шелк. Ах да, мой халат. Движения - до автоматизма. Делаю глоток кофе, отставляю назад. Не нравится. Просто не хочу. Виноград? Что-то искоркой мелькает в сознании, стоит раскусить ягоду. Тоже не хочется. Поднимаю кисть перед собой. Смотрела б на нее, не отрываясь. Словно впервые увидела. Сбегаю куда-то в долину своей жемчужно-серой апатии, а, вернувшись, понимаю, что от кисти осталась только веточка. Я посбивала щелчками пальцев все ягоды.

Шелк халата приятен коже. Так было всегда. А глаза сами собой закрываются, когда спокойно, сон тоже будет таким. Кажется, этой ночью я летала во сне. Может, даже с обрыва...

Его появление не позволяет мне заснуть. Не от страха или напряжения. Люди же засыпают в тишине, не так ли? Или, если к ним не прикасаются... Такое странное ощущение... тактильные рецепторы обострены, ощущают каждое поглаживание и сжатие... но никакой реакции в ответ.

Я не помню... вроде бы, мне нельзя смотреть в эти глаза? А зачем они тогда? Рассматриваю. Эта платиновая сталь иногда приобретает оттенок кофе. Они меняются в зависимости от его настроения. Как и мои. Я это редко вижу, подруги говорили, что-то мелькает в их глубине, но мне даже не любопытно - все это лишь констатация факта. Я даже не знаю, что это. Логично было бы предположить, что эта эмоция мне не знакома - или же я ее видела настолько редко, что на уровне рефлекса не могла запомнить.

Он что-то говорит. Разбираю только слово "боль". Наверное, даже пожимаю плечами в ответ. Ну и что? Даже она надо мной в этот момент не властна. Ничего не имеет значения. Словно кадры, потерянные странички из киноленты, которая меня не напугала, не впечатлила, не возбудила, а вызвала лишь усиленную сонливость. Так я всегда реагировала на ужастики. Безразлично наблюдаю за его руками, развязывающими пояс моего халата. На ладони у него дельта Амазонки, это я точно помню, а еще моя ручка легко умещается в ней. Еще они умеют делать что-то плохое. Только я сбежала за грань добра и зла, поэтому не строю никаких предположений, без каких-либо эмоций отмечаю, что халат соскальзывает с моих плеч. Под его пристальным взглядом, который больше не задевает ни одной струны души-пофигистки. Неразборчивый шепот, легкие объятия... зачем на живот? Так хорошо лежала, в удобной позе...

Я сношу все манипуляции его пальцев, даже не кривясь от боли. Боль стала второстепенной и не заслуживающей внимания. К тому же, уходит вскоре совсем, оставляя вместо себя ментоловый холод. Те же ощущения на спине, хотя ей вообще не больно. В душе пустота. Ни благодарности, ни злости, ни протеста. Барабанные перепонки режет повышенный тон голоса. Пальцы впиваются в мои безвольные плечи, переворачивая обратно на спину. Глаза снова темные. Такой слабый, разбавленный кофе, я бы его точно пить не стала. Не тряси меня, голова кружится, не успеваю за тобой. Вспышка глухой второстепенной боли попеременно с левой и правой стороны лица. Крик сменяется шепотом, рваными поцелуями на месте, предположительно, ударов, трудно дышать - он сдавил нечаянно мою грудную клетку, а остановить его, то ли банально лень, то ли скрытое любопытство не позволяет. Я не узнаю на тот момент в интонации его голоса отчаяние, беспощадную панику в надломанном шепоте, не понимаю в упор значения несвойственного этим глазам влажного блеска. В некоторой степени... Мне вообще кажется, что мы не знакомы. И что это ожившая голограмма, какая разница, что за эмоции приписал ей программный код, и что такого в том, что продолжение десятичной системы якобы прикасается к моему телу? Просто наблюдаю, словно из-за стекла, как будто он не рядом, и ничьи руки меня не касаются. Наконец, с усталым вздохом, он отстраняется. Закрывает лицо руками. Солнечный свет, наверное, такой яркий. Режет глаза.

Вкус сочного винограда на языке. Тоже, наверное, логично? И что с того, что с его рук? И так много? Отстраняю, переждав вслед за этим новую вспышку сотрясения за плечи, закрытых ладонями глаз и биополя чего-то непонятного. Кажется, так, в прошлой жизни, выглядела тревога. Наблюдать легко, как за привычными декорациями, которые однажды просто перестаешь замечать.

Мне хочется спать. Настолько сильно, что его срывающийся голос сейчас этому не мешает. Просто закрываю глаза, не замечая, как скользят по телу его руки, как изменяется тональность голоса, в непривычно-просящей манере, потом уже знакомые нотки злости... Сон тянет в свой черный омут, воздвигает высокие крепостные стены вокруг, хотя он сейчас и через частокол из прутьев не пробьется. Кошмары мне не снятся. Совсем. Сны спокойные, я их смотрю, как киноленты. Кажется, только там мои эмоции обретают свои крылья, способность чувствовать и переживать (как хорошо, что только приятное). Ничего, наверное, не сгорело и не поломалось внутри, просто взяло запланированный отпуск раньше срока. Я должна хотеть, чтобы после каждого такого погружения в сон просыпалась окончательно овладевшая собой... Но не хочу. И этого не происходит. Мне комфортно в тот момент в долине расколотых снов.

Я его вижу слишком часто, раньше было не так. Он словно решил провести этот день, и, забегая вперед, последующие тоже, в этой комнате. Сознание отмечает это, как сухой факт, оно не вмешивается, это комплекс вины от гребаного принципа невмешательства. Мне плевать на свое сознание. На то, как его там колбасит за гранью моего защитного скафандра, как бьется оно в эту наглухо заваренную стеклянную дверь, как сбивает в кровь костяшки пальцев. Как вопит, что, не открой я замок, от которого даже потерян код... Что, родимое мое? Что ты мне сделаешь? Правильно, ничего. Все, что могло, ты допустило. Попытки ласковых уговоров тоже не спасут, я даже догадываюсь, от кого ты это переняло. Да вы, по сути, уже разбили свои походные палатки вместе с ним перед прозрачно-неприступной стеной моей апатии.

Переступаю через шелковый пояс на полу, даже не понимая, что он что-то говорит. Мне нужно плеснуть ледяной водой в лицо, чтобы не хлопать сонными глазами. Мне нужно в контрастный душ... зачем? Нужно, и все. Раньше ж я это зачем-то делала? Даже не закрываю дверь в ванную, раньше в этом не было необходимости. Рваный апатичный автоматизм. А струи воды приятно обволакивают... Разряд в тысячу вольт на секунду, вибрация непробиваемого плексигласа обороны... Горло на неопределенное мгновение сжимает паника, и я мысленно отбегаю от этого сосредоточия угрозы. Выходит. Просто держаться от стены подальше и не вестись на провокации сознания...

Я возвращаюсь в комнату, забыв, что он там. А вспомнив, даже не удивляюсь, вообще никаких эмоций по этому поводу. Что-то говорит, схватив меня за руку, мне мешает этот захват, спокойно разжимаю его пальцы. Губы разучились говорить. Сознания нет, а то, что осталось, не умеет понимать сказанного, и не видит смысла в том, чтобы отвечать. Чужие слова падают набором букв, интонация - сухой терминологией самых разнообразных эмоций, в этом тандеме нет сейчас никакого смысла. Его пальцы медленно перемещаются на мои губы. Легкое поглаживание по контуру. Задевают микроскопическую метку эрогенной зоны, пульсация вокруг губ приятно щекочет. Рассудок принимает ее, как еще один свершившийся факт. Когда я задеваю этот нервный узелок кисточкой блеска для губ, зубками, пальцами, соломинкой коктейля, краем чашки, это же не вызывает во мне эмоций эротического плана? Приятно, прикольно, и только. Он что-то настойчиво ловит в моих глазах. Видимо, не находит, подобие слабой улыбки моментально гаснет. Пальцы протискиваются сквозь неплотно сжатые губы, язык царапает чужеродный предмет. Таблетка? Их надо пить. Тогда болеть не будешь. Будешь здоровая, веселая и хорошо учиться.

В этот раз ее проглотить легко, инстинктивно запиваю водой из стакана. Выбора нет, ее вливают мне в рот. А дальше его слова льются умиротворяющим ручейком, чуть взрезая слух какими-то названиями, наверное, фармацевтических препаратов. Доктор прописал. Ко мне приходил доктор? Наверное, я все-таки заболела. Болеть не хорошо. Это потому, что я в тонких колготках зимой ходила и без шапки. И целовалась на холоде с кем ни попадя. И теперь мама расстроена, конечно, лекарства стоят, как 40 буханок хлеба, и я нанесла непоправимый урон семейному бюджету. А он тоже расстроился? Да. Точно. Узнаю эту эмоцию из прошлой жизни. Это же... наверное, несколько десятков литров бензина, да? У него крутая машина. И теперь она не поедет, потому что таблетки пришлось купить. Он сначала злился, а теперь расстроен. И может сделать что-то плохое. Плохого не надо. Что бы это ни было. Я хочу спросить, сильно ли эти лекарства дорогие, но на самом деле мне все равно, чувство вины/благодарности/любопытства/страха отсутствует.

В его судорожном вздохе разочарование и что-то еще... Что, согласно писку нокаутированной интуиции, могло бы в прежней жизни вызвать у меня злорадство или удовлетворение. Сейчас же нет даже удивления. Как и любого маломальского протеста. Его объятия, когда он притягивает меня к своей широкой груди, которую я ощущаю спиной, для меня не объятия вовсе. Лишились своей смысловой нагрузки. Просто удобный предмет интерьера, можно облокотится. И вроде как тепло. Этого достаточно. Время потеряло свои рамки и ограничения. Реальность устала вращаться вокруг на космической скорости. Иначе быть не могло - я ушла в иную. Поглаживаю свои кисти. Саднящая боль при сжатии. Наверное, так и должно быть в моем новом мире. Когда его пальцы снова обхватывают кисть, спустя миг красноватые полосы накрывает ощущение прикосновения губ и языка, на секунду пытаюсь уловить в этих действиях логику, но по пятам преследует бесконечная усталость, поэтому прекращаю делать это. Безумно долго... И безумно никак.

Я вывела остатками, кластерами, temporary files сознания основную аксиому своего теперешнего состояния.

Мне не хорошо и не плохо. Мне никак.

Дерганые переливы его голоса снова убаюкивают. Мне никогда не будет много сна. Снова открываю глаза лишь к вечеру, за окном золотисто-кофейные сумерки, шея затекла от неудобной позы. В клетке его рук не так уж и удобно. Клетка... клетка? Что-то важное снова ускользает от сознания. Даже тогда, когда меня молниеносно и грубовато хватают за плечи, снова впечатывая в матрас. Зачем? Я не хочу больше спать. Его глаза блестят в полумраке комнаты. Оттенок крепкого эспрессо, это игра света и тени, днем они светлые... Что-то важное вновь пытается пробить ледяной панцирь апатии, но не удается... Это что-то из того что надо потерпеть, часть обязательной программы. Снова эти хаотичные касания губ, за ними хорошо отстраненно наблюдать, и только. Я, наверное, даже не понимаю, что происходит. Ощутив на себе вес его тела, между расслабленных ног - чужеродное вторжение, просто закрываю глаза. Нет даже любопытства. Открываю их снова - кто знает, сколько времени спустя, и то, от ощущения какого-то дискомфорта. Щеки влажные. Шелк покрывала под моей головой, пряди волос - тоже.

Потом я узнаю, что так было бесконечно долго. Что каждый раз, когда он брал меня, каким бы способом это не происходило, нежно, грубо, быстро, медленно - я либо закрывала глаза, либо смотрела в одну точку, а слезы лились сплошным потоком, механическое очищение слезовыводящих протоков без намека на эмоции, утихая лишь тогда, когда он останавливался. То ли получив разрядку, то ли устав кантовать подобие резиновой куклы, то ли вообще утратив эрекцию от подобной реакции. Сейчас я понимала, что происходит, но, ни капли на этом не акцентировалась...

После так же, не думая ни о чем и ничего не чувствуя, позволяла ему кормить меня таблетками и завтраками-обедами-ужинами, лупить по щекам в обреченной на провал попытке привести в чувство, целовать, гладить, говорить бессмысленные слова... Насиловать послушное и лишенное воли тело. Много чего. Я просто разучилась дышать.

...Утром нашла на прикроватном столике красивую зелененькую с белым тонкую коробочку, пыталась вспомнить, что такое Kiss. Глаза не помнят - руки делают. Пальцы уверенно снимают тонкий целлофан, зеленую фольгу, выбивают щелчком тоненькую сигарету - внешне до одури красивый жест, никого не мог оставить равнодушным. Зажигалка рядом. Быстрый всплеск чего-то, похожего на положительную эмоцию, гаснет так же искрометно. Я знаю, что одно окно открывается, там удобный подоконник, и еще решетка. За ней - другой мир. Светлый. Летний. Позитивный. Я ему не доверяю.

От первой затяжки что-то приятное царапает панцирь моего бункера, это обрывочные воспоминания... Красивый жест... И дым чуть ли не в лицо тому... Сошлись зачем-то грани остроконечной сатанинской пентаграммы, как и наши взгляды, и бездушное переплетение орнамента темных сил вспыхнуло ярким огнем безумия, который поглотил полностью спустя не столь много времени...

Я полностью ушла в себя, все так же отмечая его присутствие. Ловлю обрывки чужих и непонятных мыслей, точно знаю, что они не мои собственные - я такого не могу ощущать в принципе. Отголоски то ли вины, то ли паники, то ли страха...

Таблеток сегодня больше. Выпиваю все. И даже съедаю все, что дают его руки. Вкус давно перестала ощущать, все на уровне простых физических реакций... Прикосновения шелка к коже... Ощущение какой-то невесомости, поплывшей перед глазами комнаты, когда он подхватывает меня на руки, неприятное вздрагивание от его шагов, когда преодолевается лестничный пролет...

Яркое солнце режет глаза. Но легкий ветерок приносит аромат моря, цветов и хвои. На недалеком горизонте - голубая полоса морской глади и силуэт горы, похожей очертаниями на ласково скрутившегося котенка перед прыжком. Визуальный эффект потрясающий. Кошка. Так и называется. Свежесть моря переплетена со свежестью фонтанов и ароматом роз. Я их не люблю. Я люблю орхидеи. Но ведь они же хрупкие... Их так легко сломать. И после этого они представляют собой сомнительный интерес...

Скамья под навесом жесткая. Ребра обрели чувствительность? А еще она покачивается от любого движения. Вдалеке, на голубой глади моря, очертания чего-то белого. Яхта или пароход, отсюда не разобрать. Может, лайнер, как в киносериалах о красивой жизни...

Он снова рядом. Легкая искра раздражения - отойди, ты закрываешь обзор... Мелькнула и пропала, будто не было бреши в крепостной стене империи моей апатии. Мои руки послушны его рукам. Разум и эмоции не подвластны унизительному подтексту его действий. Запястья обдает мимолетным холодом, металл, но бег крови быстро согревает браслеты до температуры тела. Мне не понятно назначение этого предмета, ограничившего мою подвижность, как и то, почему цепь продета в стальное крепление спинки скамьи. Наверное, чтобы я не упала, если ее раскачает легкий бриз. Его слова шелестят извиняющимися колокольчиками, а я снова не понимаю их значения. Просто закидываю босые ступни на скамью, занимая комфортное положение - так даже красивая металлическая цепочка не мешает. И мне кажется, что, начни я чувствовать, этот момент был бы самым счастливым в моей жизни. Я не чувствую. Огненный Гольфстрим произиума сковывает бег крови, запирает клетку эмоциональности на тысячи замков. Кажется, я даже улыбаюсь. Но - теплу солнца, аромату роз и синему цвету моря. Просто хочется.

...Плохо станет завтра. Когда все те таблетки, что он мне заботливо скормил, заработают. Транквилизаторы... И их действительно прописал доктор с мировым именем в онлайн-режиме...