Правила на случай распространения кем-либо неправых мыслей (ст. 1, 10 - 16)

Тут два правила: распространяющим такие мысли заграждать уста (см.: 1, 11), а увлекающихся ими обличать нещадно (см.: 1, 13). Эти правила даются будто мимоходом. Сказав, что избираемый в епископы должен быть силен и противящихся обличать, Апостол показывает, сколь необходимы такие именно епископы, потому что много там суесловцев, которые, ходя по домам, развращают простейших. Но пока-то изберутся могущие противодействовать им епископы и пока-то они начнут такое противодействие, дела сего нельзя оставлять так, чтоб оно шло, как идет. И возлагается оно на самого Тита. Имея заповедь поставлять по всем градом пресвитеры, святой Тит должен был обходить грады сии. В сем обхождении он неизбежно должен был встретиться с того рода лицами. Говорит ему Апостол на этот случай: заграждай им уста. Заграждая уста и полагая начало противодействия злым учениям, святой Тит давал вместе образец, как действовать на них и новопоставленным епископам, на коих возлагаться имело и противящихся обличать. Далее, как такие противящиеся уже действовали, то естественно были и увлеченные ими. И таковых мог встретить святой Тит. На сей случай пишет ему святой Павел: обличай их нещадно. И в этом образец действования для новопоставляемых епископов. Так что это отделение (стихи 10 — 16) — дает наставление и святому Титу, и избираемым в епископы.

Глава 1, стих 10. Суть бо мнози непокориви, суесловцы, и умом прельщени, наипаче же сущии от обрезания.

Потому, говорит, особенно надо такие учительные избирать лица, что в Крите много суесловцев, которых опасно оставлять без обличения и заграждения уст. А чтобы это успешно делать, надо быть способным к тому и умелым. Почему и пищу тебе: таких особенно ищи в епископы.

Какие это именно суть лица, против которых вооружаются здесь святой Тит и в лице его будущие епископы, святой Павел определяет такими чертами.

Непокориви, ανυποτακτοι, — не по чину ходящие, никаких порядков знать не хотящие, самочинники и самовольники. Насаждая веру, насадители веры тут же заводили и всякие порядки по Духу сей веры. Было законополагаемо, как о всем судить и думать, как жить и действовать и, наипаче, как к Богу приближаться посредством молитв и тайнодействий. Непокоривые ничего такого не считали для себя обязательным, а как им самим что подумалось и что показалось уместным и возможным, так и судили, так и действовали, так и другим внушали и думать, и действовать. Это люди, не хотящие держаться общего, но особящиеся и отособляющие. «Видишь ли, как Апостол внушает, от чего бывают такие люди? От желания не повиноваться, а господствовать; на это он указывает» (святой Златоуст). «Он указал на корень всех зол — неподчиненность. Неподчинительный, поколику не хочет состоять под начальством, а наскакивает, чтоб начальствовать над другими, очевидно ничему здравому и правому не научился; потому что не хотел выдержать подучительства. Почему есть и суесловец» (блаженный Феофилакт).

Суесловцы, ματαιολογοι, — пусторечивые, на ветер говорящие, чтоб только показать, что и они смышленые люди, понимающие суть дела не хуже других, а даже лучше самих учителей, умеющие составлять свои воззрения и ими освещать, расширять и углублять общие верования, не заботясь о том, к чему могут привесть такие воззрения, — не колеблют ли и не подрывают ли общей, всем преданной, веры. Таких множество бывает во все времена. Дело веры они знают только поверхностно; ибо глубоко изучить ее мешает им немощь — ковать свои воззрения, которые, родясь прежде познания истины, заслоняют ее у них собою. Оттого бывает, что в речах их всегда идут вперед эти самородные, большею частию незрелые, воззрения: слов много,— а существа дела — пусто. И вышло пусторечие — суесловие. «Учащий, если сам, по причине неподчиненности учительству, не научился как должно, естественно бывает суесловцем, и не только суесловцем, но и умопрелыценным» (Экумений).

Умом прельщени, (φρεναπαται, — умопрельщенны, «и себя и других прельщающие» (блаженный Феофилакт), — прибавим, — своим умничанием. Увлекшись своими воззрениями, они пленяются ими, будто истинными, и ревнуют делиться ими с другими, будто высокими и глубокими истинами, основами всякой истины, так что без них будто и все знание рассыплется. Такие самородные воззрения, даже и когда согласны бывают с истиною, ничего к ней не прибавляют ни в ясности, ни в твердости; но, занимая собою внимание, вместо самой истины, тем самым отклоняют от правого умозрения, которое по существу веры должно царствовать в уме: время тратится попусту и портится вкус к твердой истине. Но когда они далеки от истины, то тут бывает уже прямое прельщение, ведущее к пагубе. Увлекающийся то же, что приемлющий иное благовестие; и на него, и без гласного суда, падает тем не менее грозный суд Апостола: анафема да будет (Гал.1,8).

Выставляя все сии черты, Апостол не указывает, о чем пустословят и чем прельщены и прельщают оказавшиеся неподчинительными. Для святого Тита и для всех верующих на Крите это было определенно известно. Нам остается только гадать о том. Но, вместо всякого гадания, не лучше ли ограничиться наведением, что Апостол, оговаривая определенные лица тогдашние, для нас, однако ж, неудобоопределимые, нам предпослал определенный урок — избегать самим и других отклонять от прельстительного позыва строить свои воззрения по предметам веры, не в духе подчинения правилам веры, а в духе преобладания над ними, будто низшими нас и нашего ума. От этой болезни ума предостерегает нас Апостол.

Слова: наипаче же сущии от обрезания — наводят несколько на то, о чем суесловили непокоривые; но очень нерешительно. Ибо наипаче же — показывает, что то были не исключительно иудеи, но что были таковые же и из язычников. Следовательно, нельзя с решительностию утверждать, что суесловия те были обычные иудействующим мудрования о неотложной необходимости для верующих исполнять и Моисеев закон, и постановления их старцев. Если далее мы не имеем основания полагать, что сущие от обрезания суесловили одно, а сущие от необрезания — другое, ибо в таком случае Апостол не поставил бы их под один уровень; то необходимо признать, что те и другие держались некоего мудрования, коего нельзя назвать ни исключительно иудейским, ни исключительно языческим, но которое было смесью того и другого. В чем именно оно состояло, не видно; но было таково, что о его положениях можно было вести речь среди христиан, не отталкивая их вдруг от него, — что и давало мудрователям вход в домы верующих. Следовательно, в нем, кроме иудейского и языческого, было и христианское. Прикрываясь тою стороною, которая казалась христианскою, они проникали в домы, а потом наполняли уши и головы слышащих и тем, что было у них иудейского и языческого. Яд лжи действовал разрушительно, — и Апостол пресекает зло, вероятно, уже многими испытанное.

Стих 11. Ихже подобает уста заграждати: иже вся домы развращают, учаще яже не подобает, сквернаго ради прибытка.

Кому это подобает? Тем, кои имели быть поставлены епископами. Сказал выше (стих 9) Апостол, что эти епископы должны быть таковы, Держались верного учения и были сильны своих утверждать в истине, а противящихся обличать. Почему же это особенно нужно? Потому что есть много суесловцев, не подчиняющихся истине, которым подобает заграждать уста. Ибо, быть сильну это исполнять, надо и самому быть тверду в истине и уметь раскрыть ложь и обличить ее в тех, кои суесловят. Святой Златоуст говорит: «если такой (поставляемый в епископы) человек, приняв на себя обязанности учения, будет неспособен бороться с бесстыдными людьми и заграждать им уста, то он будет повинен в погибели каждого из погибающих. Посему, если Премудрый заповедует: не ищи, да будеши судия, егда не возможеши отъяти неправды (Сир. 7, 6); то тем более здесь можно сказать: не домогайся сделаться учителем, если ты не имеешь способности к этому делу, но уклоняйся и тогда, если бы даже тебя привлекали».

Впрочем, очевидно само собою, что и святой Тит, встречая такие лица, не мог и не должен был молчать: так что: подобает, — можно разуметь, вообще всякому, на ком лежит долг распространять истину и утверждать в ней.

Заграждати уста — можно или силою пастырской власти, или силою обличения лжи и утверждения истины. И первое в настоящем случае приложимо, если признать, что противящиеся суесловцы принадлежали к обществу верующих, только действовали среди него самовольно. Это на первый раз; если же они и далее останутся своем упорстве, их следует совсем отсекать, как законоположил Апостол ниже (см.: 3, 10). Но более приложимо второе, потому что ко всем идет. Встретив таких суесловцев, кто бы они были, надобно обличать лживость их учения так сильно, чтобы они не имели что сказать в защиту его. «Добре сказал Апостол: заграждати уста, — то есть силою обличения лжи доводить их до того, чтоб они и слова сказать не посмели уже, — для того, чтоб и слушающие получили от того пользу» (Экумений). «Что пользы (от такого заграждения уст), когда они из не покоряющихся истине? Для них никакой, но полезно это для тех, которые могут развратиться, если епископ молчанием пройдет их лживые речи и учение» (блаженный Феофилакт).

Но так заграждать уста можно только встречаясь с суесловцами. Если же этого не случится, а известно только будет, что ходят какие-то по домам и суесловят то и то, могущее развращать, то и в таком случае не следует этого дела оставлять без внимания, а надлежит, пред верующими, раскрыв лживость узнанной лжи, обличить ее; истину же Божию, противоположную рассеяваемой лжи, полнее разъяснить и сильнее подтвердить. И это будет тоже заграждение, если не уст суесловцев, то входа лжи их в души слышащих: ибо там уже поселен противоотвещаяй их лжи — помысл, ведец (знаток) вернаго словесе, сильный отразить слово лживое, биющее уши.

Иже вся домы развращают. Дается мысль, что не открыто проповедуют, а украдкой ходят по домам. Такой образ действий и приличен лжи, сознающей себя ложью и тем обличающей, что она ложь есть.— Учаще яже не подобает. Что же именно? Любопытно бы знать; но как Апостол не имел в виду любопытство или пытливость пустую удовлетворять, то и не сказал сего. И нам дает урок — не пытать попусту. Норма истины ведома; она проста и немногосложна. Критские христиане знали ее. И это было то, чему подобает учить. Все же, несообразное с нею, есть то, чему не подобает учить и что, следовательно, учимым, знающим истину, слушать не подобает. Этим одним словом Апостол сказал все.

Скверного ради прибытка. «Видишь, что есть неподчиненность в связи с сребролюбием и скверностяжательностию. Все это рычаги в руках диавола, посредством коих он разрушает домы Божии (то есть семейства христианские)» (блаженный Феофилакт). «Есть ли что, в чем беззаконновать не убедила и не склонила бы сия страсть?» (Экумений). — Какой прибыток разумеется? Обыкновенный, вещественный, — получение денег, вещей, пищи. Ревнуют приобретать учеников, чтоб на их счет жить и иметь довольство. Но святой Иларий и блаженный Иероним, кроме сего, считают возможным под прибытком разуметь самых учеников, увлекаемых учением суесловцев, применяясь к словам Спасителя: преходите море и сушу, сотворити единого пришельца (ср.: Мф. 23, 15). «Можно, - пишет блаженный Иероним, — и иначе истолковать сии слова: скверного ради прибытка, — именно что Апостол употребил этот обычный житейский оборот речи, чтоб показать, как еретики, развращая умы, обыкновенно называют себя стяжателями людей, хотя убивать души прельщенных не есть стяжание, а потеря. Напротив, кто, по Евангелию, обличит заблуждающего брата, так что он обратится, тот воистину приобретает его (см.: Мф. 18, 15). Ибо какой прибыток может быть больше или что драгоценнее того, как если кто приобретет душу человеческую? Итак, всякий учитель Церкви, правым путем привлекающий к вере во Христа, есть честный прибыточник; напротив, всякий еретик, обольстительными речами отклоняющий от истины и своему неподобающему учению следовать склоняющий, есть скверноприбыточник». — Такой мысли нет у Апостола; но она может быть допускаема, как побочное наведение или иносказательное истолкование его слова, — которое, вне контекста, допустимо.

Стих 12. Рече же некто от них свой им пророк: Критяне присно лживи, злии зверие, утробы праздныя

Усиливает высказанное основание к избранию в епископы лиц, твердых в истине и сильных обличать ложь,— тем, что критяне по природному своему нраву падки на ложь и, следовательно, сами подают руку суесловцам — прельщать их и вводить в заблуждение. Этим Апостол переводит внимание святого Тита и будущих епископов от суесловцев на самих критян, говоря как бы: мало заграждать уста суесловцев; надобно самих критян убеждать твердо держаться истины и не открывать уха всякому баснословцу, отвращающему от истины. И это будет, как замечено, заграждением хода распространителям лжи. Таков смысл стихов 12 — 14.

В подтверждение того, что критяне падки на ложь, басни и суесловие, Апостол мог указать на действительные опыты. Но лучшим счел привесть свидетельство поэта, — критянина же, чтоб не сказал кто: ты несколько дней пробыл на острове и уж узнал наш характер. Наперед отвечает таким Апостол: не я один так думаю, вот свой же, ваш поэт, давно-давно заметил это за вами. К тому же, взявши такое древнее свидетельство, Апостол дает разуметь, что указываемое им недоброе свойство критян есть не мимолетное и случайное, а устарелый порок, который, чем труднее искоренить, тем обязательнее, для поставленных исправлять среди них все худое, на эту сторону направить свое внимание, заботу и труд.

Пророком назвал Апостол поэта не потому» чтоб в самом деле почитал его Пророком, а потому, что так думали о поэтах язычники и верили их слову, будто откровенному свыше. И все верования языческие держались на поэтах. — Приведенные Апостолом слова сказал Эпименид (см.: святой Златоуст, блаженный Иероним), и то же потом повторил Каллимах (см.: блаженный Феодорит). У Каллимаха стоит только первое слово: лживи. Весь же стих, как он приводится Апостолом, находится у Эпименида (см.: блаженный Иероним). Названы так критяне за то, что, когда кто-то им натолковал, что у них умер Зевс, или Дий, и указал место; они легко поверили, устроили гробницу и всем твердили: вот у нас гробница Зевса. Этим они обнаружили свое легковерие и падкость на ложь и басни, которых не переставали уже потом держаться, пребывая таким образом присно лживыми, то есть не перестающими твердить ложь. Эту особенно черту их Апостол и выставляет, чтоб потом сказать: обличай их, чтоб не внимали басням.

Для цели Апостола нужно было только первое слово: лживи. Другие за тем слова приведены только потому, что входят в состав стиха, который был ведом Апостолу (см.: блаженный Иероним). Потому нет нужды строить догадки, что имел в мысли Апостол, приводя о критянах слова: злии зверие, утробы праздныя. Первыми означается дикость, необузданность, злонравие; а вторыми — то, что любят поесть, попить, дела же делать неохочи, празднолюбивы и ленивы. Может быть, впрочем, такие черты действительно были в характере критян, и Апостол намеренно удержал означенные слова стиха, не ограничившись первым словом, чтоб потом дать уроки и относительно них, как и можно заключить из того, чему учить заповедует Апостол во второй главе. Но в настоящем месте нужно было для Апостола только первое: лживи,— как требуется полагать течением речи.

Стих 13. Свидетельство сие истинно есть, еяже ради вины обличай их нещадно, да здрави будут в вере.

Говоря, что такое свидетельство истинно, Апостол имел в виду первое слово свидетельства: лживи,— разумея под сим то, что они охотно открывают уши свои для всякого пусторечия и всяких басней, как видно из последующих за сим слов: обличай, чтоб не внимали басням. «Если они склонны ко лжи, то для них нужно сильное и обличительное слово; кротостию такой человек не может быть тронут. Итак, обличай их нещадно. Ибо нужно не со всеми обращаться одинаковым образом, но различно и разнообразно, смотря по лицам. Ибо как, укоряя человека послушного и благородного, можно убить его и погубить; так и лаская человека, имеющего нужду в сильном обличении, можно испортить его и не довести до исправления» (святой Златоуст). «Это: обличай их нещадно - не противоречит сказанному: с кротостию наказующу противныя (2 Тим. 2, 25); потому что не уверовавшим еще должно скромно и кротко проповедывать Божественное учение; а давших обещание веровать и покушающихся поступать вопреки вере надлежит врачевать суровыми врачевствами» (блаженный Феодорит).

Да здрави будут в вере. «Здесь Апостол говорит не о чужих, но о своих» (святой Златоуст). Чужим — суесловцам вредным — велел уста заграждать, а своих велит нещадно обличать — «глубоко поражать» (святой Златоуст). И это не затем, чтоб удовлетворить своему на них неудовольствию, а чтоб были здравы в вере, то есть чтоб не принимали воззрений ложных, с верою несообразных (см.: святой Златоуст). Здравие в вере есть в точности держаться преданного. Тело делается нездравым, когда принимает чуждые ему элементы; и вера делается нездравою, когда принимает мысли, разрушающие строй ее, или весь, или по частям. Принимающий такие мысли с убеждением, что они истинны, тогда как не истинны, повреждает истинную веру и делается нездравым в ней. Ибо не хранит образа здравых словес, — преподанных Апостолами (см.: 2 Тим. 1, 13), и неверным является здравым словам Господа нашего Иисуса Христа и учению, еже по благоверию. Отчего и недугует (ср.: 1 Тим. 6, 3 — 4). Чтоб критяне не подпали такому заболению, Апостол заповедует нещадно обличать их, когда замечено будет, что они без осторожности открывают ухо свое для суесловцев.

Стих 14. Не внимающе Иудейским баснем, ни заповедем человек отвращающихся от истины.

Указывается способ, как сохраняться здравыми в вере. Нещадное обличение отобьет охоту внимать чему-либо чуждому вере, — вера и сохранится у них здравою, и они пребудут здравы в вере. Вера уже преподана им, и они ее содержат. Но приходят суесловцы, влагают в ум чуждое вере, кажущееся, однако ж, истинным; и — неискусные, не умея разгадать кроющуюся в суесловии ложь, начинают думать, что, может быть, и так есть. Этим может быть вера уже поколеблена и здравие ее пошатнуто. Продлись такое состояние, повторись несколько раз кривые толки; и — ничего нет дивного, если сии последние признаются более красными, чем положения веры. Вот и болезнь. Предотвращена будет сия болезнь, если не станут внимать ничему чуждому вере. Не внимай — и здрав будешь в вере. Святой Златоуст говорит: «здравие состоит в том, чтобы не вводить ничего ложного, ничего чуждого».

Это чуждое Апостол определяет словами: басни иудейские и заповеди человек отвращающихся от истины. Что именно разумел под сим святой Павел, святой Тит и критяне знали ясно. Нам же трудно это угадать. Ибо и басней иудейских, и заблуждений человеческих было много. Но потери для нас от сего никакой нет. И те басни иудейские, и те заблуждения человеческие уже миновались, и нечего нам их опасаться. Для нас осталась одна Апостольская заповедь: не внимать ничему чуждому вере. И не ту ли цель имел святой Павел, оставив неопределенным для нас (а не для тех, к кому писал), чему не внимать, чтоб внушить, чтоб мы вообще ничему не внимали, что видим несообразным с верою, как бы оно красно ни казалось?

Под баснями иудейскими не следует разуметь постановления законные или строй подзаконной религиозной жизни, но или кривое толкование сих постановлений и их значения, или все, что после придумано к ним самими иудеями. Блаженный Феодорит пишет: «Апостол иудейскими баснями назвал не закон, но предлагаемое иудеями толкование закона». Блаженный Феофилакт прибавляет к сему: «святые книги Ветхого Завета, добре понимаемые, не суть басни. Как это может быть, когда из них мы научаемся Евангельской истине? Но неправые толкования и прибавления — вот что басни!»
Но что же это именно? Были свои кривые толкования и прибавления у всех иудейских сект,— и у ессеев, и у саддукеев, и у фарисеев; были между иудеями и философские мудрователи, и мечтатели — мистики, выдумавшие каббалу. Не басни ли всё это? Были и обще иудейские басни, — например, о Мессии, яко земном царе, и о царстве его, — чувственном и житейском. И между христианами из иудеев долго держалась баснь — о неотложности исполнения законных постановлений (особенно об обрезании, субботе и родах пищи, позволенных и запрещенных) и для всех верующих в Господа Спасителя. — Что из этого всего разумел святой Павел, не видно. Но то несомненно, что в учение суесловцев, соблазнявших критян, иное и из этого входило. Ибо, как видится, то была смесь разнородных учений, в коей имели свою часть и басни иудейские, хоть мы не можем определенно сказать, какие именно.

Что суть заповеди человек отвращающихся от истины? Это или то же, что басни иудейские, или что-нибудь, кроме них, придуманное мудрованием человеческим, и именно языческим.

В первом случае слова: заповеди человек — определятся тем, что кто станет разуметь под баснями иудейскими. Блаженный Феофилакт, Экумений, а отчасти и святой Златоуст, разумеют обычаи иудейские законные, которые, не будучи сами по себе, по своему происхождению и назначению, баснями, стали уже баснями, когда их считают обязательными после того, как они потеряли свою силу. В этом случае они перестают уже быть заповедями Божиими, а начинают быть заповедями человеческими. Но Амвросиаст под заповедями человеческими разумеет те иудейские постановления, которые потом самими иудеями прибавлены к закону.

Во втором случае заповеди человек — будут означать языческие мудрования и обычаи. Так отчасти святой Златоуст. Приходит на мысль, что такое понимание, может быть, ближе к истине. Ибо как по ходу речи видно, что мудрования суесловцев, соблазнявших критян, были смесь иудейства и язычества; то Апостол, заповедуя не внимать тому, что чуждо вере и что может сделать веру нездравою, конечно, имел в виду как ту, так и другую сторону соблазнительных мудрований тех и, обозначив, что в них было иудейского, иудейскими баснями, вероятно, словами: заповеди человек — означил то, что в них было языческого. К подтверждению сего может служить и то качество сих человек, — что они отвращаются от истины. Ибо, хоть иудеев, противившихся Евангелию, было справедливо почитать отвращающимися от истины, но полнее такое присуждение может идти к язычникам, совсем погрязавшим во лжи.

Святой Златоуст видит в словах Апостола внушение не внимать не каким-либо предполагаемым иудейским и языческим лжеучениям, а иудейству и язычеству, как они были тогда пред глазами. Он говорит: «если те, которые соблюдают правила касательно яств, не здравы, но больны, — ибо о таких говорит Апостол: изнемогающаго в вере приемлите не в сомнение помышлений (ср.: Рим. 14, 1), — то что сказать о тех, которые постятся и соблюдают субботу вместе с иудеями или ходят в места, считающиеся священными у язычников, например, место в Дафне, так называемую пещеру Матроны, место в Киликии, называемое Кроновым? Могут ли они быть здравыми? Таким образом, не должно слушаться ни язычников, ни иудеев; ибо это значит не быть здравым. Если ты содержишь веру, то для чего вводишь еще нечто другое, как будто вера недостаточна для оправдания? Для чего подчиняешь и порабощаешь себя закону? Или ты не надеешься на веру? Это свойственно больному и неверующему; такой человек сомневается, а душе верующей несвойственно сомневаться».

Может быть, и в самом деле среди критян ходили не какие-либо новые, — смешанные из иудейства и язычества, — учения, а оставались прежние иудейские и языческие суеверия и обычаи, которым иные придавали важное значение и старались удержать в них других.

В наше время можно здесь видеть внушение остерегаться подпасть влиянию духа иудейского и языческого, понимая под первым довольство одною фактическою и деятельною стороною жизни, а под вторым — свержение всякого ига и для ума, и для чувств с желаниями, и для внешнего действования.

Стих 15. Вся убо чиста чистым: оскверненным же и неверным ничтоже чисто, но осквернися их и ум и совесть.

Стихи 15 и 16-й указывают на некоторые пункты или стороны лжеучения, ходившего среди критян, как бы для примера. Можно их с предыдущим так соединить: сколь нелепо это учение, о том и говорить нечего. Возьмите вы то, что говорится в нем о различии яств, будто есть какое-либо ибо из них, которое по природе своей может делать принимающего оное нечистым. Простого смысла достаточно, чтоб знать, что пища не может делать ни чистым, ни нечистым. Чистота или нечистота зависит от сердца. Кто чист сердцем, тот, какую, кажущуюся нечистою, пищу ни употреблял бы, все чист и все ему чисто, и пища не делает его нечистым. Напротив, кто нечист сердцем, того никакая, почитаемая чистою, пища не делает чистым, все он нечист. Того никакое питание не делает нечистым, а этого никакое питание не делает чистым; или того питание всегда чисто, а этого питание всегда нечисто. Апостол здесь то же самое внушает, чему научил Спаситель, что не входящее в уста сквернит человека, а то, что исходит из сердца (см.: Мф.15, 11 — 19).

Для полного уразумения сих положений надо иметь во внимании не роды яств, а самое питание или вкушение. У одного питание чисто, потому что с чистым сердцем принимается; а у другого нечисто, потому что с нечистым сердцем принимается. Чистое сердце — то, которое, отрешившись от всякого самоугодия, все направляет к славе Божией, даже аще яст и пиет; оттого все у него чисто. А то сердце, которое преисполнено самоугодия, нечисто, и сим самоугодием всякое свое действие и движение делает нечистым, потому что у него все делается по самоугодию, даже и то, что по виду кажется самоотверженным и направленным к Богу. О таких и говорит Апостол: осквернися их и ум и совесть. Ум оскверняется ложными понятиями, которые принимает без рассуждения, по одному влечению сердца, или увлекаясь обычаями, или по тщеславию и суемудрию. Совесть оскверняется, когда человек, наперекор ей, действует по тем ложным понятиям, или когда вообще действует, не внимая совести, или — с совестию сомнительною. Такого рода состояние неизбежно у тех, коих сердце преисполнено самоугодием и вполне возобладано известными предметами, питающими и удовлетворяющими его. Тут не только не слушают ума и совести, но и их самих понуждают судить и определять в угоду себе, или снисходительно, или криво; всячески усиленно восставляют в себе помышление, будто действуют право, по крайней мере сносно, хотя извнутри слышат некое напоминание, не одобряющее их.

Святой Златоуст говорит, что в Ветхом Завете были запрещены некоторые яства, но «не потому, чтоб они были нечисты, а чтоб лучше обуздать плотоугодие. — Бог не сотворил ничего нечистого; и нет ничего нечистого, кроме греха, потому что он касается души и ее оскверняет; а все прочее считается нечистым по предрассудку человеческому. — Почему Апостол все приписал самим людям. Нет ничего, говорит, нечистого, но нечисты сами они, — их ум и совесть, нечище вторых нет ничего. Вот в чем состоит нечистота: они сами не чисты. — Должно быть разборчивым в отношении к тому, что оскверняет душу, — это подлинно есть нечистота, это — скверна; а все Прочее нет. Те, у которых испорчен вкус, думают, что принимаемое ими нечисто; но это происходит от их болезни. Посему нужно основательно знать, что по природе своей чисто и что нечисто. Что же нечисто? Грех, злоба, коварство, корыстолюбие, лукавство. Измыйтеся, говорит Пророк, и чисти будите, отымите лукавство от душ ваших (ср.: Ис. 1, 16). — Те (ветхозаветные) очищения были образами (истинного) очищения. — Ныне же требуется от нас не это (внешнее), но все отнесено к душе. Телесное ближе к нам; посему Бог прежде и отвращал от него; но теперь не так; ибо не следовало всегда оставаться при образах и держаться теней, но — принять истину и ее держаться. Нечистота есть грех: его будем убегать, от него будем воздерживаться. Аще, говорит Премудрый, приступиши к нему, угрызнет тя (ср.: Сир. 21,2)».

Об этой стороне учения помянул Апостол потому, что она особенно выдавалась и нелепость ее так очевидна, что не требовала долгого опровержения. Видите, говорит как бы он им, каков у них этот пункт! Но каков этот, таковы и все другие. — Теперь посмотрите, каковы их учители.

Стих 16. Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся Его, мерзцы суще и непокориви, и на всякое дело благое неискусны.

Апостол здесь то же внушает, что и Спаситель заповедал: внемлите же от лживых пророк… От плод их познаете их (ср.: Мф. 7, 15 — 16). Хотите ли, говорит он, удостовериться, что учение прельщающих вас неверно, посмотрите, каковы они и как живут. Жизнь, не соответствующая учению, подрывает силу учения, обличая в учащих недостаток убеждения и, особенно, то, что учение их — не цель и суть их жизни, а средство. Святые Апостолы отличались всестороннею безукоризненностию жития, чистого и самоотверженного, — и это на первый раз не отталкивало от них, а потом и привлекало. Таковы всегда и всюду должны быть освященные лица. То верно, что и учители истины могут хромать в делах жизни; но и то несомненно, что ничто так не отталкивает от учения, как нехорошая жизнь учителей. У святого Павла цель слова была — отвратить от лжеучения, и как лжеучители представляли ему свою слабую сторону — в неисправности жизни и нрава, — то он этим воспользовался. Не будь этого, он и не коснулся бы сего, а иное что-либо указал бы в лжеучителях, что могло бы обличать лживость их учения. Уж он прежде указывал в них скверноприбыточество (см.: 1, 11); а теперь указывает нечто большее — лицедейство: Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся Его.

тот образ выражения показывает, что Апостол бьет паче сущих от обрезания. Амвросиаст пишет: «хотя ко всем еретикам можно относить слова сии, но здесь Апостол говорит об иудеях, которые твердили о себе, что они одни знают Бога Авраамова. — Знают, но языком только, а делами отмещутся Его, как и Господь обличал их: аще чада Авраамля бысте были, дела Авраамля бысте творили (Ин. 8, 39)». Блаженный Феодорит сводит это к предмету речи Апостола так: «они усиливаются выставить, что чтут Бога всяческих, но поступают прямо вопреки тому, что Ему угодно. Ибо закон ограничил Бог определенным временем; они же в оное время не исполняли закона, а когда кончилось время, крепко стоят за закон».

Не слушайте их. Не Бога они чтут. Бог у них только на языке, а в сердце у них совсем другое. Блаженный Иероним пишет: «те, у которых осквернены и ум, и совесть, Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся Его, по слову Исаии-пророка: людие сии устами почитают Мене, сердце же их далече отстоит от Мене (ср.: Ис. 29, 13). Итак, как иной устами чтит, а сердцем далеко отстоит, так иной словом Бога исповедует, а делами отметается Его. Но кто делами отметается Бога, при устном исповедании Его, тот мерзок пред Богом; и, поелику не убеждается никакими основаниями истины, справедливо называется непокоривым и неверным. Отсюда происходит и то, что он на всякое дело благое неискусен. И то, что, будучи влеком естественною добротою, делает он доброго, не добро, будучи оскверняемо развращением ума его. Думают иные, что только тот отметается Бога, кто во время гонения, будучи схвачен язычниками, отрицается, что он христианин. Но вот Апостол утверждает, что Бога отметаются всем, что бы ни делал кто превратного. Христос есть премудрость, правда, истина, святость, мужество. Отметается Он, как премудрость, — немудростию, как правда, — неправдою, как истина, — ложью, как святость, — порочностию, как мужество, — малодушием. И вообще, сколько раз побеждаемы бываем мы страстями и грехами, столько раз и Бога отметаемся. Напротив, всякий раз, как делаем что доброго, исповедуем Бога. Не должно думать, что в день суда Сын Божий отвергнется только тех, кои отверглись Его во время мучения; но всеми делами, словами и помышлениями Христос или, будучи отвержен, отвержется, или, будучи исповедан, исповедует. Так всеми добрыми словами и делами свидетельствуется, что душа предана Христу».