В) Компенсации

Дефекты внутреннего состояния личности, недостаток переживаний, утраты в сфере психического порождают эффект компенсации — использования всей совокупности возможностей личности.

Напрашивается сопоставление с физиологией и, особенно, с нейрофизиологией, где проводится грань между прямыми болезненными явлениями и компенсаторными явлениями. На всякого рода нарушения и расстройства живой организм обычно реагирует изменениями своих функций, которые служат продолжению жизни в измененных условиях. В данной связи мы говорим о замещающих явлениях (Ersatzerscheinungen), о саморегуляции. В области неврологии эта проблематика изучена достаточно подробно (что, впрочем, представляет лишь второстепенный интерес с точки зрения психопатологии).

Наиболее поразителен эксперимент Эвальда (Ewald). После удаления одного из лабиринтов у собаки нарушается координация движений. В течение недели координация восстанавливается. Если после этого удалить другой лабиринт, нарушения появляются вновь, но уже в более тяжелой форме. Через несколько месяцев все опять приходит в норму. Затем удаляется один из участков коры головного мозга, ответственных за движение конечностей, — и обычные нарушения держатся не больше нескольких недель. После удаления аналогичного участка в другом полушарии все предшествующие симптомы повторяются в ярко выраженной форме и больше не проходят. Если теперь завязать собаке глаза, немногие сохранившиеся у нее способности к движению исчезнут без остатка. На примере этого эксперимента мы видим, как второй лабиринт, участки коры, ответственные за движения, чувство равновесия и зрительные ощущения статики и динамики словно принимают эстафету друг у друга вплоть до исчерпания всех возможностей для компенсации.

Хорошая компенсация часто встречается при органических болезнях мозга — например, после гемиплегии или афазий. Здесь речь идет именно о компенсации, но не о чем-то большем: дефекты, пусть даже в латентном состоянии, все равно сохраняются, о чем свидетельствуют тяжелые нарушения, возникающие непосредственно после предъявления больному каких-то серьезных требований или при наличии сильного аффекта; о том же свидетельствуют быстрая утомляемость и снижение скорости осуществления функции.

Восстановление нарушенной функции — это либо ее, так сказать, повторное сотворение (соответствующие функции теперь развиваются в областях, которые дотоле пребывали в неактивном состоянии; у низших животных может иметь место морфологически распознаваемая регенерация), либо компенсация, состоящая в том, что другие функции, прежде игравшие чисто вспомогательную роль, ныне берут на себя всю работу.

В качестве сопоставимого примера можно привести психические компенсации, возникающие в отсутствие целых сенсорных областей. Абсолютно слепая и глухая Хелен Келлер (Keller) сумела стать современным культурным человеком, пользуясь только тем материалом, который предоставляло ей чувство осязания. Некоторые контрастные явления (например, яркость и цвет в зрительной области или, если говорить об аффектах, непонятно откуда взявшееся прекрасное настроение после глубокой скорби и т. п.), возможно, также относятся к сфере психической компенсации.

Но в случае «понятных» психических взаимосвязей речь должна идти о чем-то совершенно ином. «Существует такое явление, как невротический страх; в действительности это есть не что иное, как глубоко укорененная самозащита. Человек впадает в сонливость и апатию всякий раз, когда перед ним встает необходимость преодолеть аффект гнева. Когда сочувствие к другому грозит нарушить его внутреннее равновесие, он вырабатывает в себе равнодушие и отстраненность. Он избегает любых аффективно окрашенных мыслей; он избегает всего актуального, действительно важного и отвлекается на второстепенное и периферическое» (Антон [Anton]).

Происхождение этих — по существу, самоочевидных — связей вполне доступно нашему психологическому пониманию; но описание их в терминах «компенсации» некоторой «слабости» может иметь смысл лишь в качестве метафоры. Связи такого рода имеют мало общего с теми компенсациями, о которых говорилось чуть выше. Более того, существуют серьезные сомнения относительно их биологической целесообразности: ведь здесь речь идет не о замене той или иной недостающей функции, а о попытке субъективными средствами ослабить неприятные, не доставляющие удовольствия чувства, что с биологической точки зрения может быть даже вредно.

(г) Тенденции к распаду (дезинтеграции) и объединению (интеграции)

Воздействие переживаний может быть как конструктивным, так и деструктивным. Рассматривая жизнь и психическую субстанцию в неопределенном, обобщенном модусе, мы непременно усмотрим во всем происходящем лишь беспрерывное «умирание и становление». Жизнь — это постоянное возникновение нового из смерти, то есть из распада: физическое (соматическое) распадается на простые химико-физические процессы, психическое — на простые механические, автоматические события. Душа и дух — это постоянно поддерживаемое равновесие противоположностей и полярностей, в любой момент готовых отпасть друг от друга. Обозначим интегрирующие тенденции как «пластичность»; дезинтеграцию, в свою очередь, можно отождествить с «ригидностью». Таким образом, мера пластичности может выступить в качестве своего рода меры жизни, а процесс исцеления может рассматриваться как продвижение в сторону восстановления пластичности.

Такой неопределенный и обобщенный взгляд на мир поддается дальнейшему структурированию. В биологическом аспекте жизнь — это постоянный процесс интеграции тела в окружающую среду. В духовном аспекте жизнь — это синтез всех моментов духовного опыта через диалектический процесс снятия, сохранения и интеграции. В экзистенциальном аспекте жизнь — это обнаружение человеком первоисточника собственной сущности.

Ни в одном из этих аспектов мы не имеем возможности понять события во всей их целостности и, соответственно, взять их под свой контроль. В основе всего находится бессознательное; в решающий момент оно создает нечто новое, благодаря чему удается преодолеть дезинтеграцию. Неспособность живой целостности совершить это творческое усилие есть смерть со всеми предшествующими ей стадиями. Теоретически и практически мы можем продвинуться только до того предела, за которым начинается решающее действие «интегрального события» (des Totalgeschehens). По существу, оно не может быть предметом нашего познания; мы лишь кружим вокруг него, а в терапевтическом плане имеем с ним дело только при посредстве стимулов, заданий и убеждения. Это действие самой жизни, творческий акт, акт бытия самости. Над такими актами мы не властны; именно они являются первоисточником любой потенциальности. Как теория, так и проистекающая из нее практика могут быть способны к психоанализу, но не к психосинтезу. Последний должен непременно исходить из бессознательного элемента жизни, духа и экзистенции. Мы можем подготовить для него путь, способствовать ему, угрожать его развитию, тормозить его, но нам не дано достичь его при помощи ухищрений, уговоров или благих намерений. Всегда существует некоторая всеобъемлющая предпосылка, которую мы зовем жизненной силой, идеей, творением, экзистенциальной инициативой; мы могли бы назвать ее также благодатью или даром, но никакие обозначения не дадут представления о том, чем именно она является на самом деле.

Ничего окончательного не существует. Умирание, окоченение, непоявление на свет — все это лишь отдельные моменты единого процесса жизни. Жизнь во всей своей целостности недостижима для кого бы то ни было. Человек движется по пути, на котором смерть постоянно чередуется со становлением нового, — вплоть до того момента, когда с физической смертью прекращается временное бытие этого человека на земле.

Даже в самых тяжелых патологических случаях, пока человек жив, он выказывает явные тенденции к восстановлению целостности. Спектр этих тенденций варьирует от компенсации отдельных дефектов до построения новой личности у больных шизофренией. Слабоумному удается построить целостный личностный мир. Всегда существует нечто такое, что стремится обрести свое место в новом контексте, движется по направлению к новым условиям, — причем условия эти, возможно, проистекают из тенденций, которые сами по себе сделались аномальными. Размыванию, «соскальзыванию», дезинтеграции и расщеплению противостоят усилия, направленные на установление порядка. Все приведенные здесь обобщения, однако, лишь в самой общей и туманной форме отражают какой-то всеобъемлющий аспект, научное познание которого возможно только при условии, что он станет доступен эмпирической демонстрации в определенном частном контексте.