Понимание бессознательного

Наиболее важным умением, которым аналитик дол­жен обладать, является его способность соотносить со­знательные мысли, чувства, фантазии, импульсы и по­ведение с их бессознательными предшественниками. Он должен быть способен чувствовать, что лежит за раз­личными вопросами, о которых говорит его пациент во­время аналитического сеанса. Он должен вслушиваться в очевидную мелодию, но также слышать скрытые (бес­сознательные) темы «левой руки», контрапункта. Он должен, посмотрев надфрагментарную картину, данную пациентом, перевести ее в прошлое, в ее первоначальную и бессознательную форму. Позвольте мне привести типичный и простой пример.

Молодой человек говорит о своей злости и отвра­щении, которые вызывают у него туалетные привычки его старшей сестры. Она оставляет дверь слегка приот­крытой, так что он случайно может увидеть ее безо­бразные обнаженные груди. Он может даже слышать различные шумы в туалете, и они отвратительны. Когда он после этого входит в ванную комнату, он старается не дышать, но он все же может услышать запахи ее тела и ее пудры. Ее волосы на ванной вызывают у него позывы к рвоте. Несмотря на громкую осознанную злость и отвращение, очень легко услышать отодвинутый на задний план сексуальный интерес молодого человека к телесным отправлениям сестры. Его бессознательные фантазии о том, что он берет различные части ее тела в рот, заставляют его почувствовать отвращение и то­шноту. Он не злится на нее за то, что она уродлива, со­вершенно наоборот, он злится па нее за то, что она воз­буждает его.

Как аналитик может прийти к такой интерпретации? Тот, кто преодолел амнезию, что связано с днями дет­ства, может вспомнить или легко представить себе, что туалет был сценой для чувственных удовольствий в дет­стве и что подглядывание также приносило удовольст­вие. Сестры или матери были привлекательны, прежде чем был поставлен барьер отвращения в качестве за-

– 435 –

щиты. На самом деле он не случайно оказался за слег­ка приоткрытой дверью, он хотел, чтобы такой случай имел место. Запретное или недоступное может воспри­ниматься как чрезвычайно привлекательное или безо­бразное; эти противоположности крайне близки друг другу. Никто не будет стоять и слушать шумы, доно­сящиеся из туалета, если он не получает от этого удо­вольствия, что и делают дети сознательно, а взрослые — бессознательно. Волосы на ванне, возможно, вызывают фантазии о других частях тела, покрытых волосами, и позывы на рвоту могут появиться только тогда, когда кажется, что что-то отвратительное попало в рот.

Вообще говоря, отвращение является реакцией на чувство или представление о чем-то отвратительном, что пришло в контакт с телом. Дети и взрослые имеют силь­ные импульсы брать приятные или любимые, или воз­буждающие объекты в рот. Все дети делают это откры­то и сознательно, взрослые — более дискретно и неосо­знанно. Неуместное отвращение говорит о репрессивном желании коснуться или положить в рот что-то, что со­знательно считается «грязным».

Если аналитик проработал такие проблемы в себе, то для него не будет трудно выслушать молодого че­ловека, ассоциировать к его материалу и переместиться назад к родственным латентным воспоминаниям или фантазиям. В таком случае аналитику не придется про­делывать большую интеллектуальную работу. Собствен­ные ассоциации аналитика к сестрам, туалетным сце­нам и шумам, собственные реакции отвращения, имев­шие место в прошлом в сходных ситуациях, приведут аналитика очень быстро к замаскированным импульсам и фантазиям. Для того, чтобы определить, соответству­ют ли ассоциации аналитика ситуации пациента, аналитику следует перейти с позиции участника на по­зицию наблюдателя, от эмпатии к интроспекции, от об­думывания проблем к интуиции, от более вовлеченной к более обособленной позиции.

Для того чтобы облегчить такие переходы, анали­тику следует слушать пациента с равномерно распре­деленным вниманием (1912). Поэтому аналитик пользует­ся как обособленной точкой зрения, так и вовлеченной, он готов перемещаться и назад, и вперед, в зависимости ют того, чего требует ситуация. Эта способность коле-

– 436 –

баться между положением наблюдателя и участника описана Ференци (1928), Стербой (1929), Шарпе (1930), Рейхом (1948) и Флисс (1953).

В случае, материал которого приведен выше, я вы­слушиваю все то, что говорит пациент, и следую своим собственным ассоциациям до тех пор, пока не почув­ствую, что я достиг бессознательного значения этого материала для пациента. Теперь я хотел бы описать си­туацию, в которой должна быть использована более сложная группа психологических процессов.

Пациентка пересказывает на своем сеансе не принес­шее удовлетворения сексуальное переживание со своим мужем прошлой ночью. У нее было сексуальное жела­ние, но в ходе коитуса что-то блокировало ее способ­ность пережить оргазм. Она не знает, что было этим помешавшим событием; в сексуальной игре не было ничего необычного и вместе с тем было что-то, что при­вело к появлению затруднения. Ее муж целовал ее влю­бленно, касался ее кожи руками и ртом, ласкал ее гру­ди и так далее, но ее возбуждение исчезло. Описывая свои затруднения, пациентка говорила раздраженно, но, вместе с тем, печально. Ее ассоциации привели к недав­нему званому обеду, но печаль все возрастала, ассоци­ации исчезли, и пациентка замолчала.

Я не понимал ее молчания и ее печали и поэтому попросил ее вернуться к сексуальному переживанию и позволить своим мыслям блуждать свободно. Она пе­чально сказала, что в этом нет ничего нового, это не вина ее мужа, он был внимателен, страстен, нежен, все­ми этими качествами она обычно наслаждалась. «Он был даже гладко выбрит», — сказала она с улыбкой, вздохнула, и слезы потекли по ее лицу. Я был поражен. Я бы­стро еще раз обдумал то, что она мне рассказала, но мои ассоциации не принесли мне решения. Я подумал о прошлом сеансе, но это также не помогло мне. Я ду­мал, что был в хорошем контакте с нею на этом сеан­се, но теперь чувствовал, что потерял ее.

Тогда я изменил способ, которым слушал ее. Я пере­шел с позиции внешнего слушателя на позицию сопе­реживания. Я должен представить, что какая-то часть меня стала пациенткой, и я должен пройти через ее пе­реживание так, будто я — это она, и интроспектировать, что происходит во мне. То, что я сейчас пытаюсь опи-

– 437 –

сать, — это те процессы, которые происходят, когда ана­литик эмпатизирует с пациентом (см. Флисс, 1953; Ша­фер, 1959; Гринсон, 1960). Я позволил себе пережить те события, которые описывала пациентка, я также позво­лил себе пережить этот аналитический сеанс, ее ассоци­ации и ее аффекты, так как она, вероятно, прошла через все это на сеансе. Я вернулся к словам пациентки и трансформировал ее слова в картины и чувства в со­ответствии с ее личностными чертами. Я позволил себе ассоциировать к ее картинам с ее жизненным опытом, ее воспоминаниями, ее фантазиями. Поскольку я рабо­тал с этой пациенткой несколько лет, я построил рабо­чую модель пациентки, состоящую из физической внеш­ности, ее поведения, ее манеры двигаться, ее желаний, чувств, защит, ценностей, отношений и так далее. Имен­но эту рабочую модель пациентки я переместил на пе­редний план, когда пытался уловить, что она пережива­ет. Все остальное мое «Я» не подчеркивалось, оно бы­ло изолировано на время.

По мере того, как я просматривал те события, ко­торые пациентка описала (на этот раз я — пациентка), несколько новых идей вышли на поверхность. Ее муж, сказала пациентка, «осыпал»* ее поцелуями. Мне, как наблюдателю, не принесло это никакого особенного об­раза. Однако, когда я стал пациенткой, на ум пришла сцена из детства — когда она принимала душ вместе сотцом. Это было одно из самых приятных воспомина­ний об ее обычно сердитом отце. Один элемент воспо­минания был очень заметен: ее отец был очень волосат. Это, по-видимому, делало его чувственным, но это и пугало. Когда он целовал ее, она вспоминала наиболее живо его усы. И последнее замечание пациентки верну­ло меня назад: «Он был даже гладко выбрит». Сначала я подумал, что это относится к ее матери. Теперь я по­нял, что гладко выбритый, любящий и внимательный муж вызвал контрастную картину ее репрессированных сексуальных желаний к ее сердитому и садистскому отцу. Когда эти мысли пришли мне в голову, пациентка снова начала говорить о званом обеде, о том, как ее партнер по обеду пережевывал пищу с скрытым ртом — то, что вызывало у нее отвращение к отцу.

__________

* осыпать «ту шоуер» — принимать душ.

– 438 –

Теперь я был убежден, что моя эмпатия помогла мне раскрыть неосознанную помеху в понимании сексу­ального переживания пациентки. Ее муж вызвал вос­поминания о ее бессознательно любимом отце, поэто­му она с такой печалью оплакивала его гладкое лицо.

Этот клинический пример иллюстрирует ценный ме­тод для улавливания неясных и сложных скрытых эмо­ций другого человеческого существа. Эмпатия подразу­мевает разделение и переживание чувств другого чело­века. Аналитик разделяет эти чувства на качественном уровне, но не количественно. Его мотивом в психоана­лизе является поиск понимания, а не использование этого переживания для замещающего удовольствия. В сущности, это предсознательное явление; оно может быть сознательно инициировано или прервано; оно мо­жет происходить молча и автоматически, сочетаясь с другими формами отношения к людям. Основной меха­низм состоит в частичной и временной идентификации с пациентом на основе рабочей модели пациента, кото­рую аналитик сформировал во время работы с паци­ентом.

Перемещая рабочую модель пациентки на передний план и отодвигая все, что есть во мне своеобразного, уникального, на задний, я позволил словам и чувствам пациентки войти в меня. Модель реагировала идеями, чувствами, воспоминаниями, фантазиями и т. д. В при­веденном выше примере слово «осыпал» оказалось клю­чевым для ассоциации в модели — воспоминании о душе с отцом, которое привело к ассоциациям волосатости и бороде — к «ага»-переживанию. «Ага» показывает, что рабочая модель моего участвующего Эго привлекла внимание моего анализирующего Эго, наблюдателя. Теперь моему анализирующему Эго следовало опреде­лить, какое значение имеет данный неосознанный ма­териал.

Это приводит нас к использованию интуиции, кото­рая тесно связана с эмпатией. И эмпатия, и интуиция являются способами достижения быстрого и глубокого понимания. Эмпатия является методом установления тесного контакта в отношении эмоций и побуждений. Интуиция делает то же самое в отношении идей. Эмпа­тия ведет к чувствам и картинам. Интуиция ведет к «ага»-реакции, которая показывает, что вы попали в

– 439 –

цель, или к «ок»-реакции, которая говорит о том, что вы потерпели неудачу.

В последнем клиническом примере эмпатия застави­ла меня почувствовать потерю контакта, эмпатия при­вела от осыпания поцелуями к душу вместе с отцом. Интуиция подсказала мне, что я на верном пути, и быстро связала волосатость с усами, и гладко выбритое лицо, и ее последовавший за этим плач. Моя эмпатия к паци­ентке заставила эти чувства прийти ко мне.

Эмпатия является функцией переживающего Эго, тогда как интуиция, по-видимому, является функцией наблюдающего Эго. Два эти феномена могут вести друг к другу и переходить друг в друга в различных вариантах. Но эмпатия является более требовательной эмоционально, ее составляют эмоциональные затрудне­ния, она требует способности к контролируемым и обра­тимым регрессиям не только в смысле функций Эго, но и для объектных отношений. Это сходство с творчес­ким переживанием художника, которое описал Крис (1950). Интуиция менее требовательна эмоционально, в сущности, это процесс мышления, хотя и регрессивный. Эмпатия и интуиция являются фундаментом таланта для улавливания неосознанных значений, стоящих за осознанным материалом; лучшие терапевты используют и то, и другое. Способность к эмпатии является основ­ным требованием: при ее отсутствии едва ли возможно проведение эффективной раскрывающей терапии. Спо­собность к интуиции говорит о сноровке, но без эмпа­тии она может ввести в заблуждение, вообще не иметь ничего общего с реальностью.

До сих пор те стороны искусства психоаналитика, которые я описывал, относились к использованию бес­сознательных и предсознательных процессов. Вопрос, который теперь возникает, состоит в том, какую роль играет интеллектуальное знание психоаналитической теории и практики и какую роль оно играет в психоана­литической ситуации. Хотя знакомство с нею и ее при­емлемость для бессознательного аналитика являются на­иболее важными условиями для осуществления психо­анализа, интеллектуальное знание психоанализа, конеч­но же, также является необходимым. Ставшее штампом утверждение, что никто не может быть полностью или совершенно проанализированным, означает, что у каж-

– 440 –

дого есть области, куда его сознательное Эго не может проникнуть. Более того, существуют еще и флуктуации, изменения в инстинктивно-защитном балансе, в функци­онировании Эго, в равновесии контрпереноса и рабочего альянса, все это может временно уменьшить доступность или проясненность бессознательного.

В таких случаях чрезвычайно важно иметь на воо­ружении теоретическое знание психоанализа. Даже при идеальных условиях знание клиники и теории дол­жно использоваться для того, чтобы объяснить анали­тику значение данных, которые были получены с по­мощью эмпатии. Например, давайте вернемся к послед­нему клиническому примеру женщины с сексуальной фрустрацией и слезами. Эмпатия и интуиция вызвали данные о том, что ее сексуальное возбуждение было заблокировано, потому что ее мысли об отце грозили стать осознанными. Это потребовало привлечения до­полнительного знания клиники для того, чтобы понять, что инцестуозные побуждения обычно вызывают силь­ное чувство вины, которое мешает сексуальному воз­буждению. Теоретическое понимание принципов форми­рования симптомов поможет аналитику понять, что слезы пациентки на сеансе, после того, как она сказала, что муж был чисто выбрит, показали ее печаль из-за потери старого объекта любви — усатого отца, ее отца.

В первом примере, касающемся молодого человека, у которого вызывали отвращение туалетные привычки его сестры, теория и клиническое понимание реактивных формаций скажут аналитику, что неуместная интенсив­ность аффектов вызвана тем, что истинный аффект ре­прессирован противоположным ему осознанным аффек­том. Имея это в виду, аналитик сможет быть внима­тельным к любым подтверждающим это данным. Зна­ние нормальной и невротической детской инстинктивной жизни подскажет аналитику, что то, что было так же­ланно в детстве, может в процессе развития превра­титься в нечто, вызывающее отвращение для того, чтобы человек мог отвечать запросам внешнего мира и Супер-эго.

В этих примерах эмпатия и знание дополняют друг друга. Иногда они могут заменять друг друга. Самой хорошей ситуацией является та, когда имеется в распо­ряжении и то и другое, когда знание и эмпатия допол-

– 441 –

няют и подтверждают друг друга. Эмпатия и интуиция могут рассказать мне, что молодой человек репрессиро­вал сексуальные желания по отношению к своей сестре. Клиническое и теоретическое знание подтвердят это, сравнив его продукцию с теорией реактивных формаций. Моя память может помочь в этом, когда я вспоминаю предшествующую информацию от пациента по этому вопросу, или когда я могу вспомнить этот материал при появлении родственных данных.

Знание теории неврозов имеет то же отношение к психоаналитической технике, что и знание патологии имеет к практике медицины, занимающейся изучением внутренних органов (Феничел, 1945а). Он представляет собой фундамент для практической работы, определяя обычные черты различных патологических синдромов. Доскональное знание типического есть лучшая подго­товка для понимания уникального. Работа с пациента­ми, семинары, посвященные разбору клинических случа­ев, чтение литературы с описанием случаев поставляют тот необработанный материал, из которого строится теоретическая структура.

Это теоретическое знание является выжимкой тысяч клинических фактов и должно использоваться для кли­нической работы, если аналитик хочет избежать опас­ности проводить «дикий» психоанализ. Эмпатии и инту­иции нельзя научить, но исследователь должен изучить то, чему можно научиться. Теоретическое знание не является барьером для интуитивной психотерапии; на­против, оно является необходимой предпосылкой (Шарп, 1930; Феничел, 1945а).

Я полагаю, что последовательность обучения в боль­шинстве психоаналитических институтов отражает эту точку зрения. До того, как кандидат возьмет пациента для психоаналитического лечения, он должен пройти эф­фективный личностный анализ, а также семинары по ментальному развитию, структуре и значению сновиде­ний, психоаналитической теории неврозов, базисной метапсихологии и основам психоаналитической техни­ки. Только после того, как кандидат пройдет в течение нескольких лет личностный анализ и приобретет знания психоаналитической теории, он будет должным образом экипирован для того, чтобы начать применять психо­аналитическую технику (Левин и Росс, 1960).

– 442 –