Выученная беспомощность

Выученная беспомощность — интенсивно изучаемое явление, совокупность усло­вий возникновения которого начала проясняться лишь в последнее время. Впер­вые .это явление было зафиксировано, причем совершенно неожиданно, Овермайе-ром и Селигманом (Overmier, Seligman, 1967) в ходе экспериментов с животными. Эти авторы вырабатывали у собак страх по методике классического обусловливания: животные жестко закреплялись в станке и после сигнального звонка получали удар током, уклониться от которого они не могли. Цель исследования заключалась в проверке того, будет ли способствовать такого рода предварительный опыт более быстрому уклонению животного от опасности на тестовой стадии эксперимента, предполагавшей научение избеганию удара током. В тестовой ситуации включе­нию тока предшествовал световой сигнал, причем свет вспыхивал достаточно рано с тем, чтобы животное, перепрыгнув через барьер (в качающийся ящик), могло избежать болезненного удара. Однако вместо реакции избегания собаки научались прямо противоположной форме поведения — беспомощному ожиданию удара, Вначале они возбужденно бегали туда-сюда, а затем ложились и, поскуливая, тер­пеливо выносили удары тока, длительность которых доходила до 1 мин. В проти­воположность этому животные, не подвергавшиеся предварительно процедуре выработки классической условной реакции страха, быстро обучались уклоняться от удара током, перепрыгивая через барьер. Аналогичные явления наблюдались у кошек, крыс и рыб (см.: Maier, Seligman, 1976; Seligman, 1975).

С начала 1970-х гг. исследователи с переменным успехом пытались сформиро­вать и продемонстрировать выученную беспомощность у человека (см. обзор: Miller, Norman, 1979). Там, где это удавалось, ее эффект оказывался очень неболь­шим по сравнению с проявлениями этого феномена в экспериментах с животны­ми. Рассмотрим в качестве примера исследование Хирото (Hiroto, 1974), строив­шего свой опыт по образцу экспериментов с животными на обучение поведению избегания. Результаты Хирото дают представление о типичном влиянии наступ-

ления неприятных субъекту событий, неподконтрольных его воле, на снижение эффективности его действий в аналогичных ситуациях. Неприятное событие за­ключалось в этом эксперименте не в ударе током, а в чрезмерно громком, визжащем звуке. Испытуемые были разделены на три группы. Члены одной из них могли на первом этапе опыта отключать звуковой сигнал, нажав на специальный рычаг. Неприятное событие было в этом случае хотя и неизбежным, но подконтрольным субъекту (иными словами, после того, как оно наступало, его можно было прекра­тить). Для испытуемых второй группы событие было и неизбежным, и неподконт­рольным: независимо от нажатия на рычаг звук включался на определенное вре­мя. Третья (контрольная) группа не принимала участия в первой фазе опытов. На втором этапе — при проверке формирования выученной беспомощности — испы­туемые всех групп могли, попеременно повернув направо или налево рычаг уже на другом аппарате (ящик с рычагами), выключить длящийся 5 с электрозвонок, пе­ред включением которого тоже на 5 с загорался свет. Если испытуемый поворачи­вал рычаг в момент, когда свет еще горел, звук можно было отключить.

Результаты вполне соответствовали данным экспериментов с животными. Ис­пытуемые, которые на стадии обучения вынуждены были терпеть неподконтроль­ный им звук, оказались более беспомощными, чем те, кто имел дело с контролиру­емым звуком или же не сталкивался с ним вообще. Как видно из приведенного на рис. 15.7, а графика динамики латентного времени, эти испытуемые научались выключать звук лишь с запозданием и не смогли (за время, которое потребова­лось испытуемым двух других групп) научиться совсем его избегать, используя предвосхищающий сигнал.

Рис. 15.7. Зависимость среднего латентного времени избегания или выключения резкого звука,

появление которого за 5 с предваряет световой сигнал, от а) предшествующего опыта испытуемых

и от 6} дававшейся перед тестовым опытом инструкции. Приведены данные по 6 последовательным

сериям, каждая из которых состояла из трех попыток (Hiroto, 1974, р. 190-191)

Помимо влияния предшествующего неприятного и неподконтрольного опыта Хирото удалось выделить еще два фактора, способствующие возникновению бес­помощности. Первым было введение перед тестовым опытом дополнительной ин­струкции, указывающей на зависимость контроля над звуком либо от случая, лиоо от способностей испытуемых. При навязывании экспериментатором атрибуции

первого типа латентное время выключения звука оказывалось большим, чем при атрибуции второго типа (см. рис. 15.7, б). Вторым значимым фактором явились индивидуальные различия по роттеровской шкале внутреннего—внешнего локуса контроля: испытуемые с внешним локусом контроля обучались медленнее. Все три фактора — неподконтролыюсть звука в предварительном опыте, предполагаемая зависимость его выключения от случая и внешний локус контроля как личност­ная характеристика — аддитивным образом влияли на замедление научения устра­нению и избеганию звука. Действие этих трех факторов было столь сходным, что складывается впечатление, что все они суть формы проявления одного и того же базового процесса формирования беспомощности.

Эти и аналогичные результаты были сведены Селигманом и его коллегами к единому теоретическому «знаменателю»: опыт субъекта, если он состоит в том, что его действия никак не влияют на ход событий и не приводят к желательным резуль­татам, усиливает ожидание неподконтрольное^ субъекту результатов его действия (исходов), вследствие чего возникает тройственный — мотивационный, когнитив­ный и эмоциональный — дефицит. Мотивационный дефицит проявляется в тор­можении попыток активного вмешательства в ситуацию. Когнитивный — в труд­ности последующего научения тому, что в аналогичных ситуациях (на самом деле подконтрольных субъекту) действие может оказаться вполне эффективным. Эмо­циональный же дефицит проявляется в возникающем из-за бесплодности соб­ственных действий подавленном (или даже депрессивном) состоянии.

Однако проведенные исследования с людьми вскоре показали недостаточность этих положений. Последовавшая за тем разработка теории, значительно расширив­шейся благодаря включению в рассмотрение атрибутивных процессов (Abramson, Seligman, Teasdale, 1978; Kuhl, 1981; Miller, Norman, 1979; Wortman, Brehm, 1975), может служить наглядным примером того, насколько усложняются наши пред­ставления о каком-либо мотивационном феномене, когда исследователь стремит­ся воспроизвести его и разобраться в нем не только на уровне поведения живот­ных, но и на материале деятельности людей, которые способны осознавать свои действия и их результаты.