Часть вторая. Высвобождение обиженного плачущего ребенка

Высвобождение обиженного плачущего ребенка

5.

Вулкан

день благодарения. 1980 год.

Я почти не замечала вибрации самолета, летящего в колеблющемся воздухе над пустыней. Мой чемоданчик лежал открытым передо мной на откидном столике, и я перебирала бумага, пытаясь разобраться с недоделанной работой. Но сколько я ни силилась, мне не удавалось сосредоточиться.

Кей, верная своему слову, обо всем договорилась, и даже отвезла меня в аэропорт. Не переставая бороться с сомнениями в необходимости этой затеи и не особо веря, что она способна мне помочь, я поднялась на борт самолета, летящего в Калифорнию. Еще один рубеж в моей жизни.

В здании аэровокзала Сан-Франциско ко мне подошел молодой человек: «Привет, вы должно быть Мэрилин? Меня зовут Джерри, Бабетт попросила меня забрать вас». У Бабетт Бейкер останавливались многие из иногородних пациентов доктора Осборна.

Пока мы добирались до Бермингема, Джерри рассказывал мне, как пройденная им терапия переменила его жизнь. Я слушала с улыбкой, стараясь скрыть свой скептицизм. Когда он свернул с автострады, я заметила: «Это место напоминает мне Канзас – сырая, холодная погода и огромные старые дома за изгородями. Кроны деревьев, словно заря, накрывают улицу – совсем как у нас дома».

Джерри остановился у крыльца прекрасного двухэтажного дома с ухоженной лужайкой. Нас встретила маленькая женщина с жизнерадостной улыбкой. «Кей мне все о вас рассказала, - журчала она, - я решила, что поселю вас в той же комнате, где жила она. Это сюда».

Я проследовала за ней по коридору в очаровательную спальню в дальней части дома. Две кровати были сдвинуты и уютно смотрелись на фоне ярких обоев в цветочек. Я разложила вещи, размышляя о том, что это недурное место для двухнедельного пребывания. Потом мы с Бабетт сидели в гостиной и разговаривали о докторе Осборне и его центре.

Оказалось, что Бабетт вот уже двадцать три года работает с доктором Осборном и в настоящее время является консультантом директора в его консультативном центре. Позже к нам присоединился ее муж Дон. Я была поражена тем, с каким энтузиазмом он поддерживает жену в ее работе. Мое восхищение выросло еще больше, когда я обнаружила, что в этом доме поселились не только я и Джерри, но и несколько других клиентов из центра.

В тот вечер я чувствовала себя замерзшей и усталой после перелета. Я пораньше забралась в постель и укуталась до подбородка своим одеялом с электроподогревом. Мысли путались в сомнениях и замешательстве. Мне хотелось только двух вещей: избавиться от мучительной боли и следовать воле Божьей в моей дальнейшей жизни. Я вовсе не была уверена, что для этого мне необходимо здесь быть.

На следующий день была назначена моя встреча с доктором Осборном. Мы уже встречались прежде, когда он несколько раз приезжал в Феникс на торжества «Больше чем друзей». Он обрисовал мне цели регрессивной терапии. «Детей часто поощряют проявлять хорошие, добрые чувства, но не дают выражать ничего негативного».

Доктор Осборн пояснил, что эти негативные, тревожащие чувства, которые дети предают забвению, вызывают проблемы: как психологические, так и физиологические – по мере того, как ребенок становится взрослым. «Назначение этого вида терапии – позволить этим похороненным, мучительным воспоминаниям всплыть на поверхность».

Я выдавила из себя улыбку, закинула ногу на ногу и попыталась сосредоточиться на словах доктора Осборна. Он продолжал: «Мэрилин, у всех на есть «море» этой боли. Мы все - результат своего окружения, и никто из нас не является полностью тем безукоризненным ребенком, каким мы были задуманы».

«Но, - запротестовала я, - мне в самом деле не нужна такая терапия. Я из тех немногих людей, у которых было безупречное детство. Мои родители искренне любили меня».

Он мягко улыбнулся и произнес: «Многие из тех, кто сюда приходят, утверждают то же самое. Обычно в памяти сохраняется очень мало мучительных моментов нашей жизни». Люди обращаются к терапии по самым разным причинам. Не у всех эмоциональные проблемы видны сразу. Некоторые приходят , потому что у них трудности во взаимоотношениях, иные – подобно вам – из-за невыносимой физической боли».

Я поинтересовалась, как происходят терапевтические сеансы. Вы почувствуете, будто находитесь на разделенном пополам экране. Ваш взрослый держится в стороне, полностью осознавая, что происходит. Когда начнется высвобождаться ваш внутренний ребенок, его голос будет звучать подобно голосу ребенка, а не взрослого».

Я беспокойно заерзала на стуле. «Звучит довольно странно». Доктор Осборн согласился. «Поначалу это кажется странным, вы будете работать с одним из четырех терапевтов». Он помолчал какое-то время, потом поднялся со стула. «Давайте поднимемся наверх в комнату для терапии».

Переступив порог, я обещала комнату взглядом. Она была почти пустой. Посредине лежал большой ковер, а сбоку от него, возле магнитофона – несколько больших разноцветных подушек. Звучала негромкая расслабляющая музыка. Маленький ночник был единственным светом в этой больший комнате без окон.

Я почувствовала себя нелепо и неуклюже, ложась на ковер. Доктор Осборн сел у моей головы и попросил меня глубоко дышать. «Давайте вашим мыслям и чувствам течь свободно. Следите за каждой мыслью или зрительным образом, который возникает, и сообщайте мне о них».

Неуклюжая и одеревеневшая, я уговаривала себя дать волю своим чувствам. Наконец я не выдержала и села. «Я не могу этим заниматься! Это слишком непривычно и странно. Я хочу сейчас же уйти».

Он коснулся моего плеча. «Не будьте слишком строги к себе. Вам просто нужно немного больше времени».

«Я не могу перестать думать. Мысли одолевают меня».

В понедельник я встречалась со своими терапевтами и пробовала расслабиться. Мои мысли ежеминутно возвращались к моим рушащимся отношениям с Кей. Потом я вспомнила о Джинджер и заплакала. Джинжер была единственной в моей жизни подругой, которая любила меня так же сильно, как я ее. А может, и больше. У нее хватило духу написать мне то письмо, а я даже не ответила на него».

Я прикрыла глаза, мысленно перебирая каждую деталь прошлого. Нам было так весело вместе. Сумасбродная Джинджер. Она делала все, что я хотела делать, но не делала. Слезы полились снова. «Я не смогла пойти на ее похороны. Я чувствовала себя предательницей. Иногда очень трудно согласиться с тем, что ее больше нет».

Понемногу я начала свыкаться с мыслью о том, что Джинджер нет в живых, и что Кей не станет ей заменой. Несмотря на это новое восприятие, мои маленькие инсайты мнея не удовлетворяли. Мне казалось, что я всего лишь скольжу по поверхности своих проблем. с другой стороны, я не считала, что мне действительно есть, что откапывать.

В среду вечером, когда я вышла из центра на улицу, моросил холодный дождь. Сырость и мрак проникали внутрь меня, затронув там нечто черное и холодное. Было такое чувство, будто нечто или некто, кого я не знаю, живет внутри меня, глядя на мир моими глазами. Привычная дорога к дому Бабетт превратилась в путешествие Алисы с Стране чудес: путь стал долгим и незнакомым, я же становилась все меньше и меньше. За изгородями вдоль тротуара мерещилось что-то жуткое.

У меня перехватило дыхание и засосало под ложечкой, будто предостерегая о некоей невидимой угрозе, скрывающейся за кустами. «Должно быть, я совсем спятила», - бормотала я себе под нос. – я не могу идти по тротуару. Как последняя идиотка, боюсь темноты. Надеюсь, никто не видит этого».

Я оглянулась украдкой. «До чего же это не похоже на пустынную Аризону» - подумала я. Дома и голые деревья все более и более напоминали мне Канзас. Дрожа от страха, я повернула за угол и поспешно зашагала к дому Бабетт, где меня ждали тепло и безопасность.

Утро четверга оказалось столь же мрачным, как и мои чувства. Хмурый мелкий дождь, казалось, шел внутри меня самой, оседая тяжким грузом на моей душе. Я запретила себе думать о своей неудовлетворенности терапией, в которой, как мне казалось, я не достигла никакого успеха. Вместо этого я пыталась сосредоточиться на показе слайдов, который я планировала устроить за ланчем. Это были фотографии и комментарии к ним, рассказывающие историю «Больше чем друзей», на фоне спокойной музыки. Там упоминался доктор Осборн и его книга, и ему хотелось узнать, что мы говорит о нем. Я с тревогой ждала его отзыва.

Сотрудники и несколько клиентов битком набились в комнату. Прежде я лишь однажды видела эти слайды. На этот раз я не столько слушала голос, сколько смотрела на фотографии. Я обратила внимание, что Кей выглядит как прелестный подросток с очень грустным лицом. Потом я увидела вцепившуюся в куклу восьмилетнюю Мэрилин перед большим белым домом в Уичито. Я смотрела, судорожно сглотнула, потом изображение исчезло. Откуда взялся этот страх и предчувствие беды, которые вспыхнули во мне и исчезли? Я содрогнулась и тут же принялась вместе в другими хихикать над фотографией, где я была изображена перед окончанием школы.

Когда я медленнее, чем обычно, - шагала домой из центра, тяжесть в моей груди все нарастала и наконец превратилась в моего старого врага – астму. Меня трясло от озноба, температура подскочила до 39 градусов.

Хрипя и задыхаясь, я продолжила терапию в пятницу. Наступившие затем выходные не облегчили моих страданий. Мне хотелось отправиться в Аризону, может быть, даже лечь в больницу,

В понедельник мне не стало лучше. От лежания на ровном полу я кашляла еще сильнее, так что терапевт сунул мне под голову подушку.

«Сожалею, что со мной такое твориться, - проскрипела я, - У меня уже 25 лет не было астматических приступов – с того раза, как мне давали кислородную подушку в больнице после моей свадьбы»

«Закройте глаза и попробуйте мысленно вернуться в ситуацию, когда ваша астма впервые появилась» - предложил терапевт.

К моему великому удивлению, я вдруг ощутила, что на самом деле переживаю этот первый приступ. «Мне восемь лет, - выложила я, - я прошу маму быть со мной, потому что всякий раз, когда я пытаюсь заснуть, мне видятся жуткие кошмары».

Эту фотографию я увидела на просмотре слайдов. Мне восем лет. Я стою перед большим белым домом в Учито.

Затем я услышала, как тоненький незнакомый голос произнес: «Я ненавижу этот сон. ненавижу этот сон. Он такой страшный»

Мое сознание не управляло этими словами. Они появились непроизвольно. Голос, произнесший их, принадлежал ребенку. Это не был мой взрослый голос. Изумление и страх охватили меня, но вместе с тем – интерес и любопытство. О чем еще собирается поведать мне этот ребенок?

Сеанс продолжался. Мои воспоминания скользнули дальше, к летним дням после первого приступа астмы, к летнему лагерю, в котором мне не удалось побывать, и затем к загородной вылазке выпускников. «Ненавижу быть больной. Я хочу быть как все. Хочу делать то, что делают другие дети!». Я слегка застонала, и мой голос ослабел. «У меня болит голова».

Я села, пораженная тем, как быстро все стало обретать смысл. Я тотчас же принялась устанавливать связь. «Я никогда не считала себя болезненным ребенком. Похоже, я не признавалась себе в том, насколько сильно это беспокоило меня на самом деле».

Этот сеанс обрисовал картину. На протяжении своей жизни, в самых разных ситуациях, я испытывала необходимость позаботиться о себе, - потому что у моей мамы были мигрени, потому что шла война, потому что я сама следила за тем, чтобы вовремя принимать лекарства от астмы, потому что кроме меня самой мной никто не занимался.

Теперь я знала, что будучи ребенком, я бессознательно решила быть лучшей в интеллектуальном отношении. Иного выбора у меня не было, потому что физически конкурировать я не могла. И ребенком, и взрослой я всегда отказывалась от игр, в которых не могла выиграть.

Я пришла в возбуждение от этого открытия. «Теперь я понимаю причину своей одержимости. Это все результат моей астмы». После чего довольно самонадеянно добавила: «Полагаю, теперь я могу отправляться домой, не так ли?»

Терапевт улыбнулся: «Думаю, вам лучше побыть здесь еще немного».

На следующем сеансе у меня возникли новые догадки. «Когда мне было восемь, я решила быть не тем, кем я была. Я начала подражать другим…» мой голос блуждал, подобно лодочке, сбившейся с пути.

Спокойный голос терапевта указал мне направление.

«Опишите все дома, в которых вам довелось жить ребенком. Расскажите мне о каждом, был ли это хороший или плохой дом».

Подложив под голову подушку, чтобы было легче дышать, я начала перечислять дома. Я вспоминала, какие там были обои, мебель, дизайн, размеры комнат. Я увлеченно называла каждый дом «хорошим». Но внезапно мои мысли пришли в смятение и перенеслись к дому в Уинчито – дому, который я видела на слайде во время презентации «Больше чем друзей». «Это плохой дом», - произнес голос, шедший откуда-то из глубины.

«Почему?»

переключившись, я заговорила моим обычным взрослым голосом. «думаю это потому, что именно там впервые произошел приступ астмы. Раз в неделю после обеда я ездила на автобусе на репетицию хора, еще раз в неделю брала уроки фортепьяно после школьных занятий и возвращалась домой в темноте», - пояснила я.

«Я знаю, что было темно, потому что зимой темнеет около пяти. В те дни все слушали передачи Одинокого Рейнджера, я они начинались в шесть. Я слышала, как в домах вдоль дороги звучит увертюра из «Вильгельма Телля», и торопилась вернуться прежде, чем закончится передача.

Позже я удивлялась, как мне позволили возвращаться домой в темноте. Моя мать отвечала, что в те годы это было обычным делом. В отличие от нынешнего времени тогда еще было достаточно безопасно.

Затем я перешла к описанию следующего дома.

Ко вторнику, 9 декабря 1980 года, астма и общее переутомление доконали мои физические и эмоциональные защиты. мне было трудно дышать, и я без конца кашляла и задыхалась. На одном из сеансов, заслуживающего особенного внимания, я лежала на ковре с закрытыми глазами. Почувствовал над собой какое-то движение, я открыла глаза, и увидела, как на мое лицо медленно опускается подушка.

Про себя я подумала: «Какого черта вы делаете? Ведь вы же знаете, что я и так боюсь задохнуться. Если вы прикоснетесь этой подушкой к моему лицу, я вам так наподдам, что вы улетите в другой конец комнаты!»

Подушка накрыла мое лицо. К моему изумлению, мое тяжелое дыхание замедлилось - настолько, что мне казалось, будто я умерла.

Умерла.

Все неважно. Я мертва.

Терапевт слегка потряс меня за плечо. «Мэрилин, Мэрилин, что происходит?»

Незнакомый голос вынырнул из смутного мрака внутри меня: «Я мертва».

Терапевт хотел убрать подушку с моего лица, но я ухватилась за нее и притянула обратно. Мне было нужно оставаться мертвой. Что-то случилось, что-то ужасное.

Он накрыл мое тело еще одной больший и длинной подушкой. Мои губы растянулись в умиротворенной улыбке. Я в гробу. Мое тело покоиться на гладком, прохладном атласе его обивки.

Моя рука коснулась моего лица, и я расплакалась.

«что случилось?» - осторожно поинтересовался терапевт.

Женщина касается моего лица на похоронах. Ей грустно, потому что я умерла. Мне плохо, потому что она плачет из-за меня». Внезапно наступили темнота и безмолвие. Я зарыта глубоко под землей в своей могиле. Голос - не громче шепота - произнес: «Здесь тихо и спокойно. Слез больше нет. Мне здесь нравится. Я хочу остаться».

Ураган ворвался в мое сознание, беспорядочно разбросав мои мысли. Я задыхалась от ощущения, что я не просто мертва - я вообще перестала существовать. Я всегда считала, что умереть означает «выйти из тела и водвориться у Господа». Сейчас же смерть означала прекращение существования. Сейчас меня не были нигде. Ни на небесах. Ни в аду, нигде. Меня не было.

Терапевт убрал подушку. Сеанс закончился, но не внутри меня. Я была рада двухчасовой передышке до начала вечернего группового занятия.

Услышав о пережитом мною несколько часов назад, другой терапевт провела меня к себе. Я легла на ковер, и она с головой накрыла меня простыней. Тотчас я вновь ощутила себя мертвой и похороненной в гробу. Ее мягкий голос вопрошал: «Может, мы дашь «подлинной Мэрилин» проявиться и поговорить со мной?»

Тонкий детский голосок отозвался: «Нет, она мертва. Она не может говорить. У нее нет голоса. Она не может говорить».

Маленькие дрожащие ручонки прикоснулись к моему лицу, внимательно ощупывая его, словно крошечные эльфы, изучающие неизвестную страну. Руки касались друг друга, будто чужие. Тонкий голосок зазвучал напряженно, с недоверием и смятением. «Это не мои руки, и это не мое лицо!»

Мелодия в магнитофоне сменилась маршем, звуки которого заполнили комнату наводя на меня еще больший страх. «Ой – Ой, солдаты! Я вижу их ботинки и военную форму. Они маршируют по моей могиле! Но я не почувствую боли и не испугаюсь, потому что они не знают, что я здесь. Я очень глубоко под землей. Даже если они сумеют меня найти, они не смогут сделать мне больно, потому что у меня больше нет чувств. Я мертва».

Музыка грохотала на полную мощность, и голосок кричал в ужасе: «Это война! Это война! Падают бомбы! Смотрите! Одна из них разворотила дыру на моей могиле!» мое тело словно взлетело на воздух, выброшенное из разрытой земли.

«Сейчас я наверху». Мои пальцы ощупали ковер вокруг. «Земля черная и грязная. На деревьях нет листьев» на мгновение я умолка, страх ослабел от новой мысли: «Теперь я совсем одна. Солдаты ушли».

Затем уже где-то вдали, я увидела их вновь. «Они смотрят на меня и хохочут. Это не люди. У них марсианские лица с вытаращенными глазищами!».

У ставилась на простыню мой голос снова зазвучал нормально и я умоляла терапевта: «Господи, что со мной происходит?»

Она выключила музыку и сняла с меня простыню. «Мэрилин, с вами в самом деле что-то происходило в детстве. Но ваше время подошло к концу. Сейчас мы должны остановиться».

«Остановиться? Как я могу остановиться? Я чувствую, как что-то находит на меня, а я даже не знаю, что это?»

«вам нужно позволить себе выяснить, что это. Посидите в офисе доктора Осборна и запишите все, что будет приходить в голову. Возможно, вы обнаружите что-то еще».

Я была смущена и не могла пошевелиться. Тело казалось безвольным и тяжелым. Я едва доковыляла до приемной доктора Осборна. Добравшись туда, я даже не потрудилась включить свет. Сквозь два больших окна проникало достаточно света от уличных фонарей и проезжающих машин, чтобы видеть предметы.

Я села на диван, сбросила туфли, и легла навзничь, с желанием провалиться в кожаные складки дивана, чтобы спрятаться от правды. Мне было известно, что некоторые женщины, обратившиеся к доктору Осборну, обнаружили, что они были жертвами инцеста. «Прошу Тебя, Боже, только не это».

Мои руки стиснули подушки дивана. Стараясь собраться с мыслями, я принялась мысленно перебирать всех мужчин и своей родне. С облегчением я поняла, что ни один из них не причинил мне вреда. Я закрыла глаза, припоминая всех парней, с которыми я когда-либо встречалась. Ничего.

Но страх не исчезал. Он рос. Из гущи смутных воспоминаний, словно из темной ямы, дрожащий голос испуганной маленькой девочки произнес: «Тот дом, тот дом, тот плохой дом! Идет война. Солдаты, солдаты, тот плохой дом! Ой! Ой-ой!»

И тут прорвалось. Вулкан, бурливший и клокотавший во мне столько лет, вдруг извергся с невообразимым звуком, сотрясая воздух. Абсолютный, вопиющий, обнаженный ужас. Меня рвало им. Я задыхалась. В голове взорвалась бомба, через раскалывался на куски.

О, Боже, Это произошло со мной.

Это случилось со мною тогда, и теперь это происходит со мною снова! Боже, не дай этому случиться со мной! Нет, нет, только не я!

В темноте я почувствовала, как отвратительные руки сжимают меня как в тисках. огромные лапы хватают меня, заламывают мне руки за спину. «Не надо, пожалуйста, вы делаете мне больно!»

Незримые силы с нечеловеческой жестокостью хватают мое тело и швыряют его с дивана на кофейный столик. Что происходит? Что со мною происходит?

Мое тело было целиком во власти воспоминаний, вырывающихся наружу с неуправляемой яростью. Я согнулась пополам, вспомнив пинок, который пришелся мне в живот. Я покачнулась и упала. Пытаясь подняться, я получила новый удар ногой. Я не могу убежать. Я не могу спастись от ботинок, от ударов по моему телу.

Мне всего восемь лет. Мне всего лишь восемь! Не надо, я такая маленькая. Помогите мне кто-нибудь! Я такая маленькая!»

Пронзительный вопль женщины и ребенка?

«Помогите мне, кто-нибудь!»

6.