Макрохристианский мир и традиционные цивилизационные ойкумены Востока
Цивилизационными ойкуменами, не входившими в Новое время в состав Мак-рохристианского мира, были и остаются три: Мусульманско-Афразийская, Индийско-Южноазиатская и Китайско-Восточноазиатская. Конечно, ни конфессиональное, ни пространственное определение этих ойкумен сами по себе не дают адекватного о них представления. Так, к примеру, ислам с позднего средневековья распространен далеко за пределами Афразии — до Албании, Боснии и Среднего Поволжья в Европе, с одной стороны, Сенегала, Нигерии и Танзании — с другой, и Малайзии, Индонезии и отчасти Филиппин — с третьей. Аналогичным образом процессы, имевшие место в XX в., привели к определенному отстранению от традиционнойКонтраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока____________________611
духовной культуры некоторого количества людей в различных цивилизационных ойкуменах, наиболее ощутимо в странах Восточной и Юго-Восточной Азии — прежде всего, в прошедших через коммунистическое господство (Китай, Северная Корея, Вьетнам), но в некотором отношении и в тех, которые после Второй мировой войны оказались в зависимости от США (Япония, Южная Корея, Тайвань).
Однако, учитывая эти и другие тонкости, при макроцивилизационном анализе все же можно говорить именно о трех названных цивилизационных мирах, или ойкуменах. Каждая из них имеет глубокие исторические корни, выходящие из раннецивилизационных структур соответствующих регионов III— II тыс. до н. э., в определенном смысле образующих их глубочайшую подоснову, трансформированную в преддверии и в эпоху "осевого времени" и последующего распространения мировых религий. Все эти три мира к концу средневековья были полностью самодостаточными (хотя значительная часть Индии и находилась под властью мусульман) и имели, особенно по сравнению с Западом, достаточно высокий жизненный уровень.
По данным, собранным Ф. Броделем, даже в XVIII в., когда Восток уже явно начинал отставать от динамически развивавшегося Запада, доход на душу населения, подсчитанный в долларах и ценах США 1960 г., составлял: Англия (1700 г.) — 150—190 $; английские колонии в Северной Америке, будущие США (1710 г.) — 250—290 $; Франция (1781—1790 гг.) — 170—200 $; Япония (1750 г.) — 160 $. Однако особенно примечательно сопоставление на 1800 г.: США — 266 $, Китай — 228 $ (в 1950 г. — 170 $), Западная Европа в целом — 213 $, Индия — 160—210 $ (в 1900 г. — 140—180 $). Соответственно, когда в 1976 г. Западная Европа достигла среднего жизненного уровня в 2325 $ в год, Китай имел 369 $, а "третий мир" в целом — 355 $.
Как видим, если до 1800 г. жизненный уровень Запада в целом не превосходил средние показатели основных стран традиционного Востока (в частности, Китая) и определенное исключение составляла лишь Северная Америка, где, при наличии офомных и ранее не использовавшихся природных ресурсов и притоке энергичной рабочей силы не было абсолютистских структур и многочисленной бюрократии, дворянства, сколько-нибудь значительных военных расходов и пр., а значит, и налоги были меньше, чем во всем остальном мире, то на 1976 г. разрыв вырос приблизительно в 6—7 раз, а на исходе XX в. составляет более чем десятикратную величину.
Такая картина, продолжает французский исследователь, вынуждает нас другими глазами поглядеть на соотношение позиций Запада и остального мира до 1800 г. и после промышленного переворота. Не вызывает сомнения, что Европа (по причинам, скорее, социальным и экономическим, чем самого по себе технического прогресса) одна оказалась способной совершить машинную революцию, обеспечившую средства для утверждения западного господства в мире и уничтожения (как ясно сегодня — на время) межцивилизационной конкуренции. Механизировавшись, промышленность Запада стала способной вытеснить традиционную промышленность других народов. Картина мировой истории с XV в. до 1850—1950 гг. — это картина уничтожения прежнего равенства между мировыми цивилизациями. По сравнению с этой преобладающей линией все другое, справедливо подчеркивает французский историк, было второстепенным6.
6 Бродель Ф. Матеариальная цивилизация, экономика и капитализм: XV—XVIII вв: В 3-х томах— Т. 3. — М., 1992. — С.550—551.
612 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество
Если иметь в виду не раннюю колониальную торговлю, не первые захваты на Востоке торговых факторий, а действительное вторжение европейской экономики в хозяйственную жизнь традиционных миров, то начинать процесс утверждения западного господства над великими цивилизациями Азии следует примерно с рубежа XVIII—XIX вв. Это убедительно показал Л.С. Васильев в во втором томе своей "Истории Востока". Яркими вехами здесь можем считать этапы постепенного утверждения британского владычества в Индии в течение второй половины XVIII — начала XIX вв.: подчинение Бенгалии после битвы при Плесси (1757 г.), а затем и многочисленных других княжеств в ходе четырех англо-майсурских (1767— 1799 гг.) и трех англо-маратхских (1775—1818 гг.) войн. Кульминацией этого процесса может считаться момент захвата Дели в 1803 г. и превращение Великого Могола в марионетку английской Ост-Индской компании. В этом ключе следует рассматривать и широкие восточные замыслы молодого Наполеона Бонапарта, вылившиеся в Египетскую экспедицию 1798—1799 гг. и едва (помешало убийство Павла I) не приведшие к совместному французско-русскому походу в Индию.
Конечно, есть все'основания говорить, что Восток к третьей четверти истекшего тысячелетия оказался в состоянии определенной стагнации по сравнению с тем, что он представлял собою ранее, особенно до опустошительных монгольских завоеваний XIII в. Однако с таким же точно успехом можно утверждать, что три названные ранее цивилизационные ойкумены нашли, с учетом специфики каждого макрорегиона, оптимальный баланс экономических, экологических и демографических показателей, при утверждении и многовековом апробировании соответствующих ему социокультурных (цивилизацион-ных) регуляторов. А это при всех внутренних кризисах и внешних неудачах в целом обеспечивало стабильность жизни и ее многоплановое воспроизводство.
Катастрофы начинались там и тогда, где и когда внутренние кризисные моменты вступали в резонанс с разрушительным (против которых восточные народы не могли выработать иммунитет опытом своей прошлой истории) воздействием индустриальных буржуазных государств. Примером может служить Китай, в котором отмечаемый Э.С. Кульпиным внутренний эколого-демографический кризис, явственно ощущавшийся с рубежа XVIII—XIX вв. и имевший собственные социально-экономические последствия, совпадает с началом разрушительного для экономики страны вторжения англо-французского капитализма после проигранных Цинской империей в 1840—1842 гг. и 1856—1860 гг. — двух "опиумных войн".
Наложение двух дестабилизировавших ситуацию в стране, совершенно различных по своим источникам факторов привело к страшному по своей крова-вости и разрушительности восстанию тайпинов 1850—1864 гг., потрясшему и окончательно подорвавшему весь прежний жизненный уклад. С этого момента страна встала на тот путь нарастающего недовольства народных масс и усугубляемых вмешательством иностранных государств гражданских смут, который привел к победе коммунистов в 1949 г.
Современные исследователи приходят к единодушному выводу, что именно вторжение (обычно в предельно грубой и вызывающей, оскорбляющей чувство собственного достоинства древних культурных народов форме) западных, стремившихся к расширению зоны своего колониального господства держав спровоцировало внутреннюю трансформацию цивилизаций Востока. Поэтому, по мнению Л.С. Васильева, относительно стран Востока гораздо уместнее говорить не о "новой истории" и даже не об "истории Востока в новое время", но
Контраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока____________________613
именно "о колониализме как эпохе, спровоцировавшей внутреннюю трансформацию", при том что в каждой из восточных стран ее внутренние социокультурные, религиозно-цивилизационные факторы сыграли едва ли не решающую роль в том, какую форму приняла эта трансформация.
В этом плане для мировых событий XX в. колониализм был важен именно в качестве провокационного фактора, фактора "вызова", выражаясь словами А.Дж. Тойнби, стимулировавшего разнохарактерные (в соответствии с социокультурными основами различных государств) "отклики". "Нельзя забывать, — продолжает Л.С. Васильев, — что в тот момент, когда бацилла колониального капитализма начала действовать в разных восточных регионах, Восток был во многих отношениях не менее процветающим, чем Европа, а где-то и в чем-то даже и более"7.
Специальные исследования, обобщенные А.М. Петровым, доказывают, что даже в XVII — XVIII вв. колониальная торговля Запада с Востоком строилась таким образом, что за высоко ценимые в Европе пряности, шелка, фарфор и пр. ее купцы должны были платить золотом и серебром (которые преимущественно выкачивались через Испанию из Латинской Америки), а не собственными товарами. Некоторое исключение составлял лишь западный экспорт на Восток огнестрельного оружия, в особенности появившихся в начале XVI в. мушкетов и вытесняющих их с конца XVII в. кремневых ружей. О пассивном торговом балансе Западной Европы названных веков по отношению к Востоку, покрывавшемся благородными металлами Нового Света, пишут и другие специалисты по экономической истории, например, с опорой на зарубежные исследования, В.А. Зарин.
Итак, состояние определенного глобального цивилизационного равновесия в мире решительно изменяется лишь где-то в первой половине XIX в., в эпоху торжества машинной индустрии и фабричного производства, конкурировать с которыми восточные хозяйственные системы, основанные преимущественно на ручном труде, были не способны.
К этому же приблизительно времени (где раньше, где позже) относится и начало вызревания на традиционном Востоке комплекса неполноценности по отношению к Западу (что в Восточной Европе произошло за полтора — два столетия до того). Под знаком ощущения такого рода ущербности усиливались различного рода вестернизационные влияния и задумывались широкие реформы, закладывались основы капиталистического (особенно компрадорского) предпринимательства, развивалась жажда наживы любыми средствами и т.д., что в комплексе подрывало основы соответствующих социокультурных систем, ценностно-мотивационных установок и базовых, специфических в каждом случае цивилизационных регуляторов.
И в качестве реакции на подрыв традиционных смысложизненных устоев, сопровождающийся обнищанием и деградацией масс при циничном обогащении нуворишей, стремительно начинают набирать силу радикальные социальные, национальные и конфессиональные движения, зачастую использовавшие по-своему интерпретированные западные доктрины, в частности — адаптированный сперва к русским, а затем и собственно азиатским условиям марксизм. Иной формой, в сущности, той же самой реакции неприятия разрушительной для местных форм жизни псевдовестернизации становятся навеянный аналогичными европейскими настроениями национализм и религиозный консерватизм с креном в сторону почвеннического фундаментализма.
7 Васильев Л.С. История Востока: В 2-х тт. — Т. 1. — М., 1993. — С.43.614 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество
Соответствующий блок проблем, как он виделся полвека назад, тогда специально анализировал А.Дж. Тойнби, впервые поставивший вопрос об отношениях Запада с традиционными цивилизационными мирами Востока в качестве важнейшего и действительно глобального для судеб человечества последней четверти XX в. Он, как до него, к примеру, Г.В. Гегель или К. Маркс с Ф. Энгельсом, позднее Ф. Бродель, а сегодня С. Хантингтон, к незападному миру относит и Россию, точнее — те огромные восточноевропейско-североевразий-ские пространства, которые в течение последних четырех столетий находились под скипетром Романовых, а затем под властью большевиков.
Конечно, такой взгляд во многом оправдан, особенно применительно к, пользуясь терминологией Н.А. Бердяева, московскому и советскому периодам российской истории. Однако по отношению к ее петербургскому периоду такое суждение выглядит неоправданным упрощением. Это ощущал уже П.Я. Чаадаев, столь решительно и аргументированно обосновавший глубинное отличие России от Западнохристианского мира. Он выводит проблему цивилизаци-онной идентичности 'России за плоскость противопоставления Запада и Востока, осознавая невозможность усмотрения ее предельных оснований ни в том, ни в другом социокультурном типе.
Предложенная ранее концепция Макрохристианского мира в составе его За-падноевропейско-Североамериканского ведущего центра и Латиноамериканской и Восточноевропейско-Евразийской периферий, имеющих и собственную циви-лизационную природу, далеко не тождественную, а во многом и противоположную Западной цивилизации, помогает, как кажется, решить проблему цивилиза-ционной идентичности Восточноевропейско-Североевразийского пространства.
По отношению к традиционным цивилизациям Востока Россия в XIX в. в значительной степени действительно выступала в качестве проводника западного влияния, но сугубо внешнего, не затрагивающего основ социокультурного бытия соответствующих народов. В качестве "Запада" она в этой роли воспринималась восточными народами и даже, до некоторой степени, самими европейцами. В этом ключе можно рассматривать вовлечение Московского государства в антитурецкую коалицию ("Священная лига") Австрией, Речью По-сиолитой и Венецией в 1686 г., тем более победоносные войны Российской империи с Турцией в царствование Екатерины II, вторая из которых, окончившаяся Ясским миром 1791 г., велась в союзе с Австрией. О том же говорит и длительное русско-английское противостояние на Ближнем и Среднем Востоке в середине — второй половине XIX в., в ходе которого Великобритания рассматривала Россию уж никак не в качестве "восточной" страны, а как подобного себе по хищническим колониальным устремлениям конкурента.
Но не менее важно и другое обстоятельство, разительно прослеживающееся во всей западной политике по отношению к России в те века. Как, анализируя этот вопрос, писал находившийся еще под впечатлением Крымской войны 1853 — 1856 гг. Н.Я. Данилевский в конце 60-х гг. XIX в., на Западе по отношению к России во всех сферах
"... господствует один и тот же дух неприязни, принимающий, смотря по обстоятельствам, форму недоверчивости, злорадства, ненависти или презрения. Явление, касающееся всех сфер жизни, от политических до обыкновенных житейских отношений, распространенное во всех слоях общества... может недриться только в общем инстинктивном сознании той коренной розни, которая лежит в исторических началахКонтраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока___________________615
и исторических задачах племен. Одним словом, удовлетворительное объяснение ... этой общественной неприязности можно найти только в том, что Европа признает Россию ... чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и враждебным"8.
И европейские государства вскоре лишний раз подтвердили этот вывод, приняв сторону Турции в войне 1877—1878 гг. и сведя к минимуму политическое значение побед российского оружия под Шипкой и Плевной. В статье "Как отнеслась Европа к русско-турецкой распре" Н.Я. Данилевский снова отмечал очевидный факт широкого распространения на Западе антирусских настроений. На стороне Турции, писал он, выступила не только "банкирствующая, биржевая, спекулятивная Европа — то, что вообще понимается иод именем буржуазии", но и левые политические силы: "Европа демократическая, революционная и социалистическая, начиная от народно-революционных партий до космополитической интернационалки"9.
Сказанное лишний раз подтверждает органический и непреодолимый, веками существующий дуализм в отношениях Запада и России, равно как и России к Западу. Он сводится к тому, что на глобальном уровне, по отношению к традиционным цивилизационным ойкуменам Востока, обе стороны (хотя бы как причастные к древнехристианской культуре) ощущают свое родство и общность. Однако в рамках собственно Макрохристианского мира Запад как сторона ведущая и почти всегда сильнейшая, по крайней мере всегда более богатая, откровенно не признает Россию (восточнохристианско-славянский мир в целом) своей составной частью.
Россия же (в лице образованной части общества) со времен спора западников и славянофилов так и продолжает быть разделенной в ответе на этот вопрос. Когда собственный заскорузло-бюрократический режим становится омерзительным для всех основных слоев общества, она готова поддаться западническому соблазну, но, столкнувшись с вызывающим разгулом зарвавшихся нуворишей, прикрывающихся либерально-демократической фразеологией, готова отдать предпочтение родному кондовому деспотическому патернализму, ощетинившись в сторону Запада.
Такая двойственность цивилизационного статуса России как ведущей силы Восточноевропейско-Евразийского региона имела глобальные исторические последствия в XX в. В качестве одной из могущественнейших мировых держав Российская империя проводит экспансионистскую политику на Востоке, заключает направленный против Германии союз с Францией (1891^1893 гг.), подписывает в 1907 г. с Англией соглашение о разграничении сфер влияния в Азии, наконец, совершает роковой шаг — вступает 1 августа 1914 г. в Первую мировую войну.
Казалось бы, она — один из нескольких мировых империалистических хищников. Но в то же время в ней самой по мере ломки устоев традиционной жизни, кризиса общины и кризиса самодержавия, промышленного переворота и ускоренной урбанизации вызревают радикальные силы, неприемлющие попирающую ценности народной жизни вестернизацию (обуржуазнивание) страны. В лице разночинной интеллигенции они подыскивают для себя "наукообразное" выражение и, пройдя через доморощенное народничество, останавливаются на революционно понятом марксизме. При этом усугубляющиеся внутренние противоречия встречаются с внешними бедствиями — сперва (еще в
1 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М.,1991. — С.53.
' Данилевский Н. Я. Сборник экономических и политических статей. — СПб., 1890. — С.44.616__________Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество
ограниченном масштабе) в виде поражений в русско-японской войне 1904— 1905 гг., а затем — перенапряжения и колоссальных ничем не оправданных жертв 1914—1917 гг. Взаимоналожение этих двух вполне самостоятельных процессов и обусловливает срыв 1917 г. Однако в результате Первой мировой войны в катастрофическом положении оказался весь мир. Началась подлинно всемирная — общечеловеческая — история: в форме системно-функционального взаимодействия всех цивилизаций, государств и народов планеты.
Таким образом, к началу XX в. всемирная макроцивилизационная суперсистема в целом уже сложилась — в виде, так сказать, трехчленной структуры. Ее господствующим, ведущим и системообразующим центром (ядром) выступал Западноев-ропейско-Североамериканский, или проще — Североатлантический, Западный мир (с его непосредственными ответвлениями в Австралии, Новой Зеландии, отчасти в Южной Африке и пр.); ближайшей периферией (внутренний пояс) — Восточноев-ропейско-Евразийский (в целом объединенный в рамках Российской империи, потом — СССР) и Латиноамериканский миры, родственные первому в исходных религиозно-духовных основаниях, а также колониально покоренная и разделенная между европейскими империалистическими державами Африка, не имеющая соб-ственой цивилизационной идентичности и воспринимающая на свою патриархально-языческую основу христианские и мусульманские прививки.
Вместе Запад с Восточноевропейско-Евразийской и Латиноамериканской субцивилизационными системами, а в некотором смысле отчасти и с колониальной Африкой, образовывает Макрохристианский мир — в котором, кроме собственно западных буржуазных держав, силой мирового значения выступает только Российская империя (СССР).
Отдаленную — функционально в большей (как балансирующая в силовых полях ведущих держав Турция, покоренная Россией Средняя Азия, подчиненная Англии Индия, французский Индокитай, нидерландская Индонезия и пр.) или меньшей (как Иран, Афганистан, Китай или Япония) мере связанную с Западом и Росиией — периферию (внешний пояс), имеющую древние и глубокие, лишь поверхностно затронутые европейской колониальной экспансией цивилизационные основания, образовывали:
— Мусульманский мир, ведущие державы которого — Османская империя и Иран внешне сохраняли политическую самостоятельность;
— порабощенная Индия с Юго-Восточной Азией — Индуистско-Южноази-атская цивилизационная ойкумена;
— Китайско-Дальневосточный мир, представленный, прежде всего, вошедшими в принципиально различные русла дальнейшего исторического движения Японией, в полной мере сохранившей свой суверенитет и начавшей после революции Мейдзи (1867—1868 гг.) воспринимать передовые западные достижения (преимущественно в научно-технической и военной сферах), и формально независимый Китай, все глубже увязавший в неразрешимых внутренних противоречиях, усиливающихся в связи с последствиями его раздела империалистическими державами, при участии России и Японии, на сферы влияния.
Такая утвердившаяся к началу XX в. структура означала преодоление самодостаточных цивилизационных ойкумен и интеграцию человечества в единую мак-роцивилизационную суперсистему. На этом окончательно завершается цивилиза-ционно-региональная история и начинается действительная всемирная история, первым глобальным проявлением которой стала Первая мировая война.ГЛАВА XVIII
Дата добавления: 2014-12-20; просмотров: 991;