Средневековая Африка: Судан

Хотя именно в Африке возник человек как биологический вид и здесь же, в долине Нила, сложилась одна из наиболее блистательных в древности цивилизаций, этот континент в целом значительно отстал в своем развитии от других, причем сам факт такого отставания очевиден и общепризнан. Вопрос лишь в том, почему это случилось.

На протяжении длительного времени специалисты пытаются выяснить, в чем суть проблемы. Выдвигались самые разные гипотезы, от откровенно расистских (негры по своей биологической природе не способны к развитию) до столь же откровенно апологетических (африканцы все могли и умели, все создали самостоятельно, от земледелия и железоделания до государственности; причина же их отсталости — в жестокостях колониализма). Если оставить в стороне крайности и обратить внимание на те основные причины и обстоятельства, которые, по мнению различных африканистов, сыграли свою роль в отставании Африки и африканцев (важно оговориться, что здесь и далее речь идет только об африканцах, живущих южнее Сахары, о народах Тропической Африки), то среди прочего мы найдем упоминания о жарком климате и неблагоприятных в целом условиях обитания человека на большей части континента, о тропических лесах и поражающих людей и скот многочисленных тяжелых болезнях (лихорадка; сонная болезнь, вызываемая укусом мухи цеце, и др.), о недостаточно благоприятных для интенсивного земледелия почвах, примитивных приемах агротехники и соответственно низкой культуре труда. Говорится также о гигантских пространствах и слабой плотности населения, об относительной изоляции континента в целом, о необычайной множественности разделяющих людей языковых и родоплеменных барьеров, о цепкости примитивных традиций и силе раннерелигиозных культов. Наконец, принимаются во внимание обилие непроизводящих групп населения, собирателей и охотников, слабость и натуральность хозяйства производителей, земледельцев и скотоводов, редкая возможность создания продовольственных излишков и за пасов, неразвитость внутренней торговли и отсутствие товарно-денежных отношений при господстве меновой торговли.

Все эти и многие другие соображения в принципе справедливы и немало объясняют. В частности, они позволяют заключить, что в отсталости Африки нельзя винить кого-то одного или что-то одно; здесь сыграл свою роль сложный комплекс причин, состоящий из ряда существенных факторов. Едва ли не первым из них по значению следует считать фактор природно-климатический: и климат, и тропические леса, и скудные почвы, казалось бы, насыщенной растительностью саванны, и малопригодные условия для интенсивного земледелия, и условия обитания, включая тяжелые болезни, высокую смертность. Конечно, все это можно было как-то преодолеть, и в конечном счете это преодолевалось. Люди адаптировались. Но чего им это стоило! Вторым существенным фактором отсталости следует считать самих людей, но не с точки зрения их расы, а в плане этнокультурных потенций. Будучи вынужденными тратить неимоверные усилия ради адаптации, африканцы в целом оказывались в невыгодных условиях обитания, что не могло не действовать отрицательно на темпы развития общества и его культуры, на уровень привычного реального бытия. Ничтожные средние потребности (скудное питание, минимальная одежда, простейшее жилище) не стимулировали поиска и не вели к выработке навыков высокопроизводительного труда, к накоплению и закреплению в поколениях нового трудового опыта — во всяком случае в таких размерах, чтобы преодолеть консерватизм традиции.

Наконец, третий существенный фактор отсталости — относительная изоляция многих этнических общностей и незначительная роль контактов с внешним миром вплоть до конца 1 тысячелетия н.э. Вот почему, хотя колониальное вторжение европейцев и принесло Африке неисчислимые бедствия и страдания (чего стоит одна только работорговля, унесшая десятки миллионов жизней и искорежившая социально-политическое бытие и сознание многих народов континента!), его не следует оценивать однозначно. Как и на всем Востоке, оно внесло в традиционный способ существования и немало нового, в том числе и полезного. В Африку, в частности, были привезены прижившиеся там новые сельскохозяйственные культуры (кукуруза, маниока, земляной орех и др.), ставшие основой питания для многих народов.

Здесь стоит оговориться, что изоляция, о которой идет речь, всегда была относительной. Что же касается внутриафриканских контактов, то они, напротив, с глубокой древности и до последнего времени были весьма оживленными. Миграции значительных групп населения, причем не только скотоводов, обычно весьма легких на подъем, но и земледельцев, как о том свидетельствует расселение бантуязычных народов к югу от центра континента, где они, по всей вероятности, первоначально обитали (об этом свидетельствуют данные лингвистического анализа), были в Африке обычным делом. Видимо, именно это сыграло немалую роль в распространении по континенту, особенно на юге, земледелия и скотоводства.

Если говорить об основных зонах обитания на континенте, то следует заметить, что они весьма разнообразны. Закономерностью можно считать то, что экваториальный пояс Африки, покрытый тропическими лесами и наименее пригодный для обитания человека и производящего хозяйства, населен преимущественно охотниками и собирателями. Однако и здесь немало земледельцев, выращивающих преимущественно клубнеплоды, прежде всего яме. Широкие зоны саванны, окружающие леса Африки с севера и юга, более благоприятны для существования земледельцев и особенно скотоводов. Но и здесь, в саванне, как и в лесу, земледельцы вели экстенсивное землепользование (подсечно-огневая система с довольно частым переходом на новые пашни), не были знакомы с тягловым скотом и плугом, обходясь примитивными мотыгами, что, впрочем, соответствовало скудным почвам с очень небольшим поверхностным плодородным слоем гумуса. Только в немногих районах саванны (вдоль долины Нигера, в частности) условия земледелия были более благоприятными и способствовали не просто выращиванию злаков, включая, видимо, привезенный в Африку арабами рис, но и созданию запасов зерна, т.е. избыточного продукта, что всегда было материальной основой для появления и существования надобщинных политических структур, прото- и раннегосударственных образований.

История Тропической Африки как политическая история, т.е. фиксированное преданиями и документами описание как раз такого рода надобщинных структур, начинается именно в зоне северной саванны, в пределах обширного пояса полупустынь, степей и лесостепей, расположенных к югу от Сахары и именуемых Суданом (северная часть этого пояса, где обитали преимущественно кочевники, именуется Сахелем). На востоке этого трансафриканского пояса еще в древности и явно под влиянием египетской цивилизации и транзитной торговли между Средиземноморьем, Аравией и Индией возникли упоминавшиеся уже африканские государства Нубия и Эфиопия (Аксум). Но они развивались как бы обособленно от остальной части Тропической Африки, хотя связи между ними и континентом явно существовали. Существует даже гипотеза, согласно которой железоделание в Африке (железоделание обычно было делом обособленной от остального населения касты наследственных специалистов-кузнецов; перемещавшихся с места на место, осваивавших новые месторождения и снабжавших окружавшее их население изделиями из металла, ; первую очередь мотыгами, топорами, ножами, наконечниками и т.п.) восходит к древнему восточно-суданскому государству Мероэ, откуда оно в свое время начало распространяться по всему континенту. Впрочем, появление железоделания в то далекое время (1 тысячелетие до н.э.) не сыграло существенной роли в формировании государственности на большей части территории Тропической Африки. Государственность здесь появилась много позже, причем в противоположной части суданского пояса, на его западе. Однако едва ли не важнейшую роль исходного толчка для ее появления здесь сыграли аналогичные обстоятельства. Речь идет о влияниях и контактах с развитыми цивилизациями в конце 1 тысячелетия н.э.

Как упоминалось, внутриафриканская система контактов существовала с древности и включала в себя не только Сахару, через которую шло немало караванных дорог, но и Северную Африку, в том числе и жителей Карфагена, наслышанных о золотых россыпях Западного Судана. Так как западно-суданское золото, добычей которого из века в век занимались местные народности, высоко ценилось в Средиземноморье, где из него чеканили монету, то неудивительно, что уже издревле существовала транзитная торговля, соединявшая север Африки через Сахару с Суданом. Эта торговля надолго заглохла в начале 1 тысячелетия н.э., но после арабизации североафриканского побережья в качестве купцов-посредников, заинтересованных в суданском золоте, стали активно выступать мусульманские торговцы Магриба (позже центром этой торговли стал фатимидский Египет).

Начиная с VII в. и на протяжении ряда последующих столетий арабские и берберские купцы везли высоко ценившуюся в Африке соль и некоторые другие средиземноморские товары в западно-суданские земли. На торговых путях и их пересечениях один за другим стали вырастать торговые центры (Аудагост, Гана, Томбукту, Гао и др.), населенные исламскими торговцами и выходцами из числа разбогатевшей на этой торговле местной знати, постепенно захватывавшей в свои руки и административно-политическую власть.

Западный Судан

Западный Судан с VII — VIII вв. был местом наиболее интенсивной транзитной торговли, точкой пересечения многих миграционных потоков. Здесь жили земледельцы саванны. Сюда же спорадически перемещались со своими стадами скотоводы, как негроидного, так и берберо-ливийского происхождения. Есть основания полагать, что последние сами принимали участие в караванной торговле, предоставляя купцам для этого своих верблюдов-дромадеров (колеса и колесные повозки в Африке практически не применялись; все тяжести переносились преимущественно на плечах носильщиков; лошадей использовали лишь для военных нужд, а дромадеры далеко на юг не заходили). На увлажненных разливами Нигера западно-суданских землях выращивали злаки, в том числе рис. В торговых городах было, кроме торговцев, немало ремесленников, обслуживавших нужды городского населения. Словом, многие факторы способствовали тому, чтобы в западно-суданском районе Африки сложились благоприятные условия для появления городов и городской жизни, а вместе с этим — очагов цивилизации и государственности. Но главным фактором из всех было все-таки золото, без которого все остальное могло бы и не появиться. Именно контроль над приисками и тем самым ключевое положение в системе выгодного торгового обмена создали первоначальные условия для появления первых крепких западно-африканских государств. Наиболее ранним из них была Гана (не путать с современной Ганой!).

Гана. Истоки ганской государственности неясны. Существуют предания, согласно которым первыми правителями этого государства были выходцы с севера («белые правители»). Возможно, это были кочевники-берберы из числа тех, кто мигрировал в западно-суданские земли с той же целью обогащения, что и средиземноморские купцы. Но это лишь предположение. В VIII в., однако, это было уже далеким прошлым. К этому времени правители Ганы в расовом и этническом плане были такими же, что и их подданные, выходцами из этнической общности сонинке, составлявшей основу жителей Ганы. Сложившееся вокруг торгового центра протогосударственное образование Гана существовало в основном за счет таможенных сборов и пошлин с купцов, частично за счет дани с подчинившихся ему соседних племен. Но главным сокровищем правителей Ганы было золото, точнее, контроль над приисками: все самородки с них полагалось отдавать правителю; только золотой песок считался законным доходом старателей.

Оттеснив берберов, Гана в конце Х в. присоединила к себе важный торговый центр Аудагост, расположенный к северу от нее. Стоит при этом заметить, что сами правители страны и их подданные в транзитной торговле практически не принимали участия: торговали приезжие купцы — арабы, берберы, евреи. Словом, Гана во многих отношениях была необычным протогосударством, жившим за счет выгодного расположения и распоряжения богатыми ресурсами, но не за счет производства (если не считать производством добычу золота). В 1076 г. альморавидский султан Абу-Бекр во главе мусульманского войска завоевал Гану и разрушил город. И хотя спустя II лет, после успешного восстания, завоеватели были вынуждены уйти, дни процветающей Ганы были уже сочтены. Часть зависимых территорий отпала от нее, а бывшее данником родственное племя сосо в 1203 г. захватило столицу, после чего многие из живших там иноземных купцов покинули город. Политическим же преемником Ганы стало новое протогосударство — Мали.

Мали. Мали сформировалось как протогосударственное образование в VIII — IX вв. Расположенное вначале к югу от Ганы, в зоне, куда доступ северным кочевникам был затруднен, Мали тем не менее, в отличие от Ганы, в XI в. приняло ислам. Исламизация правящей верхушки Мали содействовала развитию протогосударства, населенного родственными сонинке малинке (оба народа из языковой группы манде, мандинго), и притоку в страну мусульманских купцов. В 1235 г. правитель Мали Мундиата Кейта одолел соседнее протогосударство Сосо и присоединил к стране древние земли Ганы. Вскоре Мали стало богатым и известным в арабском мире западно-суданским государственным образованием: его правитель Муса 1 совершил в 1324 г. хадж в Мекку. По преданию, Муса привез с собой столько золота, щедро раздававшегося во время путешествия (10— 12 т, его несли около 500 рабов-носильщиков), что долгие годы после этого цена на золото в арабском мире была заниженной.

Города Мали были застроены богатыми зданиями и мечетями. Процветали торговля и ремесла. Золота было настолько много, что высоко ценившаяся соль подчас обменивалась на него по весу в соотношении 2:1 (торговля в Судане была меновая; денег в ходу не было). Административная структура была значительно более развитой, чем в Гане. Высшую власть осуществлял правитель, но большую роль играла родовая знать, прежде всего из правящего рода Кейта, представители которого назначались наместниками присоединенных к стране областей (часть завоеванных или добровольно присоединившихся земель оставалась под властью местных вождей, плативших правителю дань).

Дабы обезопасить себя от притязаний близких родственников на власть, правители возвышали воинов и чиновников из числа чужеземцев, в первую очередь иноплеменников-рабов, количество которых в аппарате власти и в войске, особенно в гвардии правителя, было велико. Исламская структура власти, видимо, сказалась в том, что служащие и воины получали должностные земли, точнее, право на налоги (ренту-налог) с населения пожалованных земель. Что же касается основной части населения, малинке, то они жили большими общинами, состоявшими из патриархальных семей, главы которых распоряжались имуществом всего коллектива и вносили необходимую часть его в виде налога старейшине. Рабы из числа чужеземцев чаще всего включались в хозяйство на правах младших членов семьи, причем статус раба во втором поколении практически переставал быть рабским.

С конца XIV в. Мали под действием династических распрей стало ослабевать. И хотя династия Кейта просуществовала до XVII в., она практически уже не управляла большой и процветающей страной: под ударами удачливых соседей, прежде всего сонгайцев, правители Мали потеряли в XV в. почти все свои владения. Зато на смену Мали пришло государство Сонгай, наиболее могущественное из трех суданских государственных образований и наиболее развитое из них.

Сонгай. Общность сонгаев обитала к северо-востоку от Ганы и Мали, близ торгового центра Гао, который со временем и стал столицей нового государства. Предания свидетельствуют о существовании сонгаев и о сложении у них государственности еще в конце 1 тысячелетия до н.э., причем специальные исследования говорят о том, что государственные институты и должности возникали на местной основе (об этом свидетельствуют их наименования). Это, впрочем, никак не исключает возможности влияния на весь процесс извне, особенно если учесть уже описанную ситуацию. В начале II тысячелетия сонгайское протогосударственное образование (или серия образований?) было под властью Мали. Только с ослаблением Мали в конце XIV в. сонгай, к тому времени уже принявшие ислам, во главе со своим правителем Али победили малийцев и создали большое государство, охватившее значительную часть Западного Судана, включая все его известные торговые центры. В государстве Сонгай было создано профессиональное войско из наемников. Страна была разделена на провинции во главе с приближенными правителя.

На рубеже XV—XVI вв. при Мухаммеде держава сонгаев достигла вершины своего могущества. Сам Мухаммед, ревностный мусульманин, не только совершил хадж в Мекку, но и широко покровительствовал мусульманским ученым, которых он приглашал из арабских стран. В Томбукту при нем действовало высшее учебное заведение типа университета, где готовились кадры специалистов в области исламской теологии, права, математики, гуманитарных наук. Сонгайские города, как и вся транзитная торговля и прежде всего добыча золота, приносили казне немалый доход. Но, как и в Мали, в сонгайском государстве существовало уже и регулярное обложение населения налогом. Зависимые иноплеменники, рабы, использовались на обработке земель, которые щедро раздавались высшим должностным лицам. Вассальные води платили правителю дань. Государство активно впитывало нововведения, способствуя передаче опыта (приглашение иностранных ученых; предоставление условий для европейских огородников; строительство ирригационных сооружений на Нигере).

Могущество Сонгая было подорвано нашествием марокканского войска в конце XVI в. Вооруженное огнестрельным оружием и состоявшее в значительной степени из Испанских наемников, частично исламизиреванных, это войско сумело нанести рёшительный удар по сонгайскому государству, правители которого, оттесненные на восток, постепенно деградировали. Марокканцы прибыли в Судан с севера в поисках все того же золота. Но прииски к этому времени уже истощились, а экспедиция стоила дорого. Марокканский султан вскоре потерял интерес к Судану, а посланные им воины, женившись на местных женщинах, так и остались там, основав пашалык, которым управляли избиравшиеся воинами паши. Пашалык просуществовал в северной части Западного Судана, включая Томбукту и Гао, вплоть до середины XVIII в., когда он был разгромлен сахарскими кочевниками-туарегами. К югу и юго-западу от марокканского пашалыка в XVII — XVIII вв. возникло несколько государств, основанных местными народами фульбе и бамбара.

Племенные протогосударства фульбе и бамбара. Скотоводы западного Сахеля из племени фульбе уже в IX в. в районе современного Сенегала (побережье, отделенное от западносуданской саванны горным плато), возглавили племенное протогосударственное образование Текрур, став первой из четырех тукулерских династий. Есть сведения, что скотоводы фульбе появились здесь с севера, в расовом отношении отличались от местного негроидного населения и были знакомы с исламом. Часть фульбе осела, остальные оставались кочевниками и в поисках пастбищ постепенно мигрировали на восток, распространившись чуть ли не по всей территории Западного и Центрального Судана. В районе излучины Нигера в Масине часть фульбе (фульбе-бороро), подвергшись процессу трибализации, осела, создав протогосударство, вначале зависимое от Мали, затем от Сонгая. Выдержав натиск марокканцев, масинские фульбе на рубеже XVI — XVII вв. добились независимости. Бывшие кочевники-фульбе неплохо вписались в городскую культуру Западного Судана, заняли многие должности чиновников и пополнили собой ряды мусульманского духовенства. Видимо, малочисленность оседлой части фульбе была одной из причин того, что они подверглись мандингизации, т.е. постепенно утратили свой язык, переняв язык мандингского народа бамбара (но сохранив этническое лицо).

Этническая общность бамбара, родственная сонинке и малинке Ганы и Мали, в XVI — XVII вв. стала едва ли не преобладающей в западно-суданском районе среднего течения Нигера, т.е. в зоне обитания трех вышеупомянутых государственных структур (Ганы, Мали, Сонгая). Окончательно оттеснив последних правителей Мали и воспользовавшись крушением Сонгая под ударами марокканцев, трибализовавшиеся бамбара создали к юго-западу от марокканского пашалыка серию племенных протогосударств, добившихся расцвета в XVIII в. Сильнейшим из них было Сегу, правитель которого Битон Кулибали создал сильную армию и совершил ряд успешных завоеваний, присоединив к Сегу, в частности, и фульбскую Масину.

В конце XVIII в. вновь вышли на передний план фульбе, которые попытались было под знаком религиозного обновления объединить ряд мелких государственных образований Западного и Центрального Судана вплоть до озера Чад. Фульбский мусульманский проповедник Осман дан Фодио на рубеже XVIII — XIX вв. сумел создать в этом районе Африки большой халифат Сокото, просуществовавший почти весь XIX век и построенный преимущественно на исламской административно-политической и социально-экономической основе с сильной централизованной властью и хорошо налаженной системой налогов. Специфическим отличием халифата была этническая суперстратификация: фульбе считались привилегированным меньшинством, тогда как большинство населения, принадлежавшее к хауса, подчинялось им.

Племенные протогосударства моей. Юго-восточная часть Западного Судана, бассейн Вольты (географически эти территории не всегда относятся именно к суданскому поясу, но в политическом плане они явно тяготеют к нему, что важно учесть для полноты изложения), был населен этнической общностью моей, сложившейся на рубеже 1 — II тысячелетий на местной основе. Под воздействием мигрантов с востока эта общность трансформировалась и подвергалась процессу трибализации. В XII — XIV вв. здесь существовали уже несколько соседних государственных образований, крупнейшим среди которых было Уагадугу. Уагадугу, Ятенга и некоторые другие протогосударства моей были хорошо организованы. Ислам и транзитная торговля затронули их территории в меньшей степени, нежели то было к северу. Но влияние того и другого сказывалось. Просуществовавшие до XIX в. (чему явно способствовало их географическое! местонахождение — в стороне от основных торговых и миграционных путей) племенные протогосударства моей представляли собой достаточно своеобразные политические структуры. Территориально-административное членение было тесно связано с общинно-родовым. Однако вожди предпочитали назначать руководителями округов не представителей знатных родов, а преданных им людей из числа иноплеменников-рабов, что сыграло свою роль в стабилизации их власти. Впрочем, степень централизации этой власти не следует преувеличивать, как и роль государственных институтов: речь идет в целом о крайне примитивных политических образованиях, в основе которых веками существовала и сохранялась древняя африканская община со всеми ее первобытными традициями.

Центральный Судан

Географически Центральный Судан — обширная центральная часть суданского пояса, серединой которой является ориентировочно озеро Чад. Однако речь пойдет о политических структурах, расположенных в западной стороне этой части суданского пояса, между Западным Суданом и районом озера Чад. Здесь следует выделить две крупные зоны государственности, частично налегающие одна на другую.

Племенные протогосударства хауса. Первая из них — группа хаусанских протогосударственных образований, наиболее ранние из которых возникли в VIII — Х вв. Речь идет о весьма примитивных надобщинных политических структурах типа городов-государств, причем формирование этих образований тоже происходило вокруг торговых центров, расположенных на трансафриканских караванных путях, шедших как с востока на запад, так и с севера на юг. Особенно важным был путь с севера на юг, связывавший север Африки через Сахару с гвинейским ее побережьем, с районом плотного расселения йоруба.

Хаусанские протогосударства, из которых наиболее значительными были сначала Кано, затем Кацина и еще позже Гобир, группировались вокруг городов и в XIV — XVI вв. были уже по-своему развитыми, хорошо знакомыми с исламом, проникшим сюда через Мали. Падение Мали и Сонгая и упадок золотых россыпей Западного Судана привели к ослаблению интенсивной торговли там и соответственно к усилению торговых связей через хаусанские города к гвинейскому побережью, где также было золото («Золотой берег» португальцев). Именно это и способствовало расцвету хаусанских политических образований, хотя главную роль в их торговле играло не золото — скорее орехи кола, вывозившиеся из лесных районов побережья на север Африки.

В городах хауса развивалось ремесло, особенно ткацкое. Воздвигались большие здания и мечети. Существовали кварталы, населенные арабскими и иными чужеземными купцами. Расширялась и деревенская периферия городов, которые ожесточенно соперничали друг с другом, порой вели войны, в результате чего выходили на передний план то один, то другой, то третий из их числа (всего их насчитывалось 14: семь главных, чисто хаусанских, и семь других, со смешанным населением). Согласно некоторым данным, в протогосударствах существовала налаженная административная система управления с устойчивыми органами власти и взиманием налогов (восьмая доля урожая). Немалую роль в жизни хаусанских, как и всех суданских протогосударств играло рабство. Однако рабы-иноплеменники обычно имели землю и жили на правах податного населения, хотя и юридически неполноправного; нередко из них образовывали новые поселения.

В XVII в. в хаусанские протогосударства проникло, как упоминалось, довольно большое количество фульбе-бороро, как кочевников, так и особенно оседлого населения, в том числе из числа образованных интеллектуалов ислама. Именно их усилиями была поднята волна движения за религиозное обновление, которая на рубеже XVIII — XIX вв. привела к созданию халифата Сокото, в котором господствовали фульбе, тогда как хаусанцы были основной частью податного населения.

Канем и Борну. Район озера Чад — едва ли не важнейший центр древних культур Африки. Именно отсюда в 1 тысячелетии н.э. расселялись бантуязычные народы современной Африки. Здесь обнаружены следы археологических культур века металла еще более раннего времени. И здесь же, к востоку от озера, в VIII — IX вв. сложилось одно из ранних африканских протогосударств — Канем. Правитель Канема Хуме в конце XI в. принял ислам, причем на этот раз ислам пришел не с запада, а с востока либо с севера, из Магриба. Канем в XII в. энергично расширял свои границы и в XIII в. при Дунаме II (1221 — 1259) достиг наивысшего могущества, став едва ли не крупнейшим в Африке наряду с Мали.

В XIV в., однако, под давлением соседних племен булала правитель Канема вынужден был перенести свою резиденцию к западу от озера Чад, в район Борну, где в результате этнического смешения выходцев с востока с местным населением сложилась этническая общность канури. Возглавившие эту общность правители Борну (Канем-Борну) постепенно укрепили свое положение и достигли наивысшего могущества при Идрисе Алуме (1571 — 1603), который сумел приобрести в Тунисе огнестрельное оружие и вооружить им свою армию, вследствие чего Борну поставило в зависимость от себя соседей, включая и хаусанские протогосударства. С XVII в. влияние Канем-Борну вновь стало ослабевать.

Политическая организация Канем-Борну была довольно обычной для суданских стран с исламской ориентацией. Страна делилась на региональные подразделения, во главе которых стояли представители правящего дома, весьма склонные при случае к сепаратистским устремлениям и мятежам. Власть правителя была ограничена советом знати и высших сановников. Сам правитель обожествлялся и был закрыт от взоров подданных. Считалось, что он имеет право назначать своего преемника, но практически большим влиянием в политических делах пользовалась обычно мать правителя. Как и везде в Судане, в Канем-Борну было немало рабов из числа чужаков, которыми могли торговать, обменивая их, например, на высоко ценившихся и импортировавшихся с севера, из Магриба, лошадей.