Сословно-классовая структура российского общества

В начале XX в. в России формально сохранялось сословное деление общества. Высшими сословиями являлись: дворянство (в 1897 г. – 1,8 млн чел., 1,4% населения), духовенство различных конфессий (600 тыс., 0,5%), почетные граждане и купцы первой и второй гильдии (620 тыс., 0,5%), а также иностранные подданные (600 тыс., 0,5%). Самым многочисленным было крестьянское сословие (97 млн, 75%). Второе по численности мещанство уступало крестьянству более, чем в 7 раз (13,4 млн, 10,4%). Сравнительно крупными сословиями были «инородцы» (8,3 млн, 6,5%) и казаки (2,9 млн, 2,2%). Внедрение принципов всесословности в законодательство и общественную практику в период реформ Александра II принесло свои плоды. Эволюция самодержавия в буржуазную монархию, становление гражданского общества и бурное развитие капитализма вели к размыванию межсословных барьеров. На рубеже XIX–XX вв. сословная принадлежность многих лиц никак не была связана с их реальным социальным статусом. Перепись 1897 г. выявила 7 млн крестьян, переселившихся в города и порвавших с земледелием. В стране формировался многомиллионный рабочий класс, который пополняли, главным образом, выходцы из крестьян и мещан. Социальное расслоение внутри сословий стало свершившимся фактом. Поэтому социальная стратификация российского общества начала XX в. по классовому принципу имеет приоритетное значение для исследования общественных отношений того времени. По имеющимся данным, в России накануне 1917 г. удельный вес крупных социальных групп составлял: крестьян и ремесленников – 66,7%, буржуазии и помещиков – 4,9%, богатейшей части земледельцев – 11,4%; рабочих – 14,8% (включая 3,5% сельских батраков); интеллигенции – 2,2%.

Руководящая политическая роль принадлежала дворянству – самому влиятельному, образованному и культурному сословию дореволюционной России. Принадлежность к политической элите страны веками была неразрывно связана с наличием дворянского звания. Две трети дворян были потомственными, остальные – личными, т.е. не могли передавать дворянское достоинство по наследству. Среди потомственных дворян русские (великороссы, украинцы и белорусы) составляли 50%, лица польского происхождения – около трети, следом шли дворяне с тюркско-татарскими, грузинскими, немецкими и прочими национальными корнями.

Дворяне доминировали в рядах землевладельческого класса. Но почти полное отсутствие в Российской империи системы майората (единоличного наследования имений) и последствия отмены крепостного права вызвали размывание дворянской земельной собственности. В 1861-1905 гг. количество земли, принадлежавшей дворянству, сократилось с 87 до 53 млн дес., а к 1914 г. – до 40 млн дес. Итак, за полвека после «Великой реформы» доля дворянского землевладения уменьшилась более, чем вдвое. В начале XX в. в общественных кругах России поместное дворянство откровенно называли «исчезающим сословием»^[1]. Главной причиной этого была неготовность дворян к переходу на новые методы хозяйствования, к диалогу со свободными крестьянами, к привлечению вольнонаемного труда и деятельности в рыночных условиях. Разорение помещиков ускорила революция 1905 г., когда крестьянами было сожжено до 4 тыс. дворянских усадеб. С этого момента «с молотка» ежегодно продавалось не менее 1 млн дес. помещичьей земли. К 1917 г. дворяне-помещики составляли лишь 25% всех дворян. Вместе с тем, они оставались владельцами огромных состояний – в 1861-1914 гг. цены на землю выросли, в среднем, в 6,5 раз.

Новым источником дворянских доходов стали ценные бумаги, банковские вклады и места в правлениях акционерных обществ. По данным петербургской переписи 1910 г., около 50% столичных дворян жили за счет доходов от ценных бумаг. Многие помещики владели заводами и фабриками.

Политическое влияние дворянства сохранялось благодаря чиновничьей и военной службе. Согласно Табели о рангах, дворянское звание присваивалось старшим офицерам и высокопоставленным чиновникам. Огромное значение по-прежнему имела дворянская родословная, обеспечивавшая ускоренный карьерный рост. Лишь в октябре 1905 г. Николай II издал указ о верховенстве образовательного ценза при замещении высоких постов, недворяне получили более широкий доступ к государственной службе. В итоге, после революции 1905 г. и особенно в годы Первой мировой войны удельный вес потомственных дворян в госаппарате и офицерском корпусе значительно уменьшился. Кроме того, к началу XX в. немалая часть дворян находилась в оппозиции к режиму. Многие политически активные дворяне заняли лидирующие позиции в либеральном движении, пополнили ряды революционных партий. Дворяне Г.В. Плеханов и В.И. Ульянов (Ленин) возглавили социал-демократическую партию, а В.М. Чернов и Н.Д. Авксентьев – партию социалистов-революционеров (эсеров). Монархически настроенная часть дворян была слабо организована. Деятельность Совета объединенного дворянства, созданного в 1906 г., не шла далее «верноподданнических адресов» и т.п.

Крестьянство оставалось самым многочисленным сословием и классом населения. Но индустриализация на рубеже XIX–XX вв. вела к сокращению сельского населения – «раскрестьяниванию». В 1897-1905 гг. количество крестьян Европейской России, проживавших в сельской местности, но перешедших к торгово-промышленной и иной деятельности, увеличилось с 12 до 17 млн чел. Олицетворением «раскрестьянивания» было также переселение крестьян в города и на окраины.

В результате социального расслоения внутри крестьянства сформировались три разные по своему материальному и общественному положению группы – бедняки, середняки и зажиточные крестьяне. Бедняки должны были заниматься домашними промыслами, зарабатывать себе на жизнь работой по найму, уходом на заработки. Со своей стороны, зажиточные хозяева использовали наемный труд, применяли усовершенствованную сельхозтехнику и минеральные удобрения, покупали частновладельческие земли и арендовали дополнительное количество надельной земли. Темпы развития капитализма в сельском хозяйстве зависели от количества надельной земли, находившейся в распоряжении крестьян. В Европейском Центре крестьянские наделы были равны 3-6 дес. на двор, в Нечерноземье – 7-10 дес., в Поволжье – 12-15 дес., в Новороссии – 15-20 дес. В Сибири на одну душу мужского пола приходилось 15 дес., а в старожильческих селах Дальнего Востока – 100 дес. Наряду с региональными, существовали различия между разными категориями крестьян. В 1905 г. средний размер наделов бывших помещичьих крестьян составлял 6,7 дес., бывших государственных крестьян – 12,5 дес., башкир – 28,2 дес., казаков – 52,7 дес. В регионах, где крестьяне располагали наибольшими нормами земли, удельный вес зажиточных хозяйств (и соответственно – сельских предпринимателей) был также самым высоким. В советской исторической литературе господствовало мнение о доминировании бедноты в деревне в канун революции 1917 г.: к категории беднейших хозяйств относили до 2/3 всех сельских дворов. Земская статистика дает иную картину: в Европейском Центре беднота составляла 30-50% всего крестьянства, но в других регионах ее доля была намного меньше. Однако аграрное перенаселение и нехватка земли в Центральной России приводили к радикализации настроений здешних крестьян. Среди них росло стремление завладеть помещичьими землями если не по закону, то силой. Ввиду значимости столичного региона для всей страны, надо признать, что популярность этих замыслов была весьма велика.

Самостоятельной экономической и социально-политической силой была русская крупная буржуазия, к которой относили представителей деловых кругов с годовым доходом более 10 тыс. руб. В 1900-1914 гг. численность крупной буржуазии выросла с 25 тыс. до 40 тыс. чел. (вместе с членами семей – до 250-300 тыс. чел.). Ряды крупной буржуазии пополнялись, в наибольшей степени, из среды двух привилегированных сословий – купечества и потомственных почетных граждан (40-50%). В составе советов и правлений крупнейших компаний и банков были широко представлены именитые купеческие династии: Гучковы, Елисеевы, Прохоровы, Рябушинские и др. Дворян в числе крупных буржуа было немного – около 2,5%; зато доля дельцов из низших сословий – крестьян, мещан, «инородцев» (в основном – евреев) постоянно росла. Однако экономические позиции дворянской аристократии были защищены богатым наследством и родственными связями с деятелями правительства: выходцы из 123 аристократических фамилий (князья Долгоруковы, Голицыны, Оболенские и мн. др.) к началу Первой мировой войны возглавляли 250 акционерных обществ. К тому времени крупная буржуазия в финансовом и экономическом отношении стала в России самой влиятельной общественной силой. Предприниматели с годовым доходом 1-10 тыс. руб., насчитывавшие в 1910 г. уже более 450 тыс. чел. (с семьями – до 3,2 млн чел.) и составлявшие среднюю буржуазию, в своей деятельности были ориентированы именно на крупных буржуа, желая стать частью этого слоя. Не имея, в отличие от дворянской аристократии, родственных уз с высшей элитой Российской империи, крупная буржуазия «подкармливала» правящую бюрократию (а с начала Первой мировой войны – и генералитет) и благодаря этому наращивала свой политический вес. Она была хорошо организована, сформировав сеть торгово-промышленных и финансовых союзов, которые регулярно проводили свои съезды и деятельность которых координировалась Советом съездов. Свое «боевое крещение» крупная буржуазия получила в ходе революции 1905 г., но не на баррикадах, а в кулуарах различных съездов и совещаний. Она закрепилась на правом фланге либерального движения, но не исключала возможность перехода к более радикальным действиям ради защиты своих классовых интересов. Взращенная самодержавной властью и ее протекционистской политикой, крупная буржуазия отреклась от своих обязательств перед монархией, не замечая, что гибель старого строя вела к краху недавно утвердившегося в стране капитализма, а значит – и к краху самих новоиспеченных «хозяев жизни».

Политическим олицетворением крупной буржуазии были октябристы (Союз 17 октября), обеспечившие себе большое представительство в III и IV Думах. В канун Первой мировой войны выразителем интересов финансово-экономической элиты стала также Прогрессивная партия, стоявшая на либерально-центристских позициях. Прогрессисты были оппозиционной партией, но в отличие от кадетов открыто демонстрировали свою буржуазную природу. Альянс октябристов, прогрессистов и кадетов, а также стоявшей за ними крупной и средней буржуазии стал главной движущей силой февральского переворота 1917 г.

Развитие капитализма в России привело к быстрому росту рабочего класса. В 1900-1913 гг. его численность увеличилась с 12,2 до 18,2 млн чел., а число рабочих в крупной промышленности и на транспорте выросло с 2,6 млн (21,7% от общего числа рабочих) до 3,9 млн чел. (при этом их удельный вес уменьшился до 21,5%); в мелкой промышленности – с 2 млн (16,4%) до 3 млн (16,5%); в строительстве – с 1 млн (8,2%) до 1,5 млн (8,3%); в сельском хозяйстве – с 4,5 млн (37,3%) до 6,5 млн (удельный вес сократился до 35,6%); в лесном деле, а также чернорабочих в строительстве, на транспорте и в торговле – с 2 млн (16,4%) до 3,3 млн (18,1%). Темпы роста численности рабочего класса опережали рост населения страны. Ядро рабочего класса состояло из рабочих крупной промышленности и транспорта. Здесь формировались высококвалифицированные кадры пролетариата, целые рабочие династии (своего рода «рабочая аристократия»). Именно они определяли социальное сознание своего класса. Среди фабрично-заводских рабочих наибольший удельный вес имели текстильщики (41%), пищевики (19%) и металлисты (15%). Текстильщики и металлисты располагали наибольшим числом потомственных рабочих – не менее 40-50%. Для малоквалифицированных рабочих, занятых в мелкой промышленности, сельском хозяйстве, строительстве, торговле и др., были характерны текучесть и сохранение крестьянских «корней». Класс вольнонаемных рабочих, несмотря на высокие темпы роста, составлял меньшинство населения страны: в 1897 г. – около 9,5%, в 1914 г. – более 10,2% (с семьями – около 26 млн., 14,6%). В свою очередь, доля фабрично-заводских рабочих едва превышала 20% общей численности рабочего класса.

Малый удельный вес пролетариата был компенсирован его высокой концентрацией в крупных промышленных городах и преобладанием в этой среде молодежи, что способствовало успехам революционной пропаганды. В промышленности возросла доля женского труда (в годы Первой мировой войны – 40%). Женщины стали активными участницами общественного производства и рабочего движения. Главная роль в российском рабочем движении принадлежала высококвалифицированным рабочим обеих столиц и крупных городов – металлистам, железнодорожникам, работникам военных заводов. Культурный и образовательный уровень фабрично-заводских рабочих был гораздо выше, чем у других категорий населения. Уровень грамотности среди фабрично-заводских рабочих-мужчин составлял около 60% (среди всего мужского населения России грамотными были около 30%). В столицах он был еще выше: в 1914 г. в Петербурге имелось 82% грамотных фабрично-заводских рабочих-мужчин (женщин – 56%), в городах Московской губернии – 76%. Сплоченные массы фабрично-заводских рабочих крупных городов оказались влиятельной и грозной силой будущей социальной революции.

К категории интеллигенции, как социального слоя, принято относить хорошо образованных людей, занятых, в основном, умственным трудом. На рубеже XIX–XX в. численность интеллигенции была равна 800 тыс. чел. (с семьями – около 2,8 млн чел., 2,2% населения). Из них, по данным переписи 1897 г., работники просвещения и медицины составляли 240 тыс. чел., из которых 160 тыс. – учителя; лица свободных профессий (ученые, литераторы, юристы, актеры, музыканты) – 36 тыс.; промышленные, банковские, транспортные и сельскохозяйственные служащие (агрономы, ветеринары, землемеры) – 350 тыс., из которых 2/3 состояли на частной службе; чиновники, офицерский корпус, земские и городские служащие – 207 тыс. чел. Развитие промышленности и просвещения стимулировало рост технической интеллигенции и учительства, а военные события – офицерского корпуса, земских и городских, а также кооперативных служащих. Интеллигенция не была социально однородной. Ее верхушку составляли дворяне, буржуазия и крупные чиновники; а основную массу – учителя, служащие местных учреждений, студенты, гимназисты и учащиеся реальных училищ.

Политическая активность интеллигенции выводила ее значение далеко за рамки интеллектуального труда. В России начала XX в. интеллигенция была генератором формировавшейся политической системы и, прежде всего, ее оппозиционных (либеральных и социалистических) элементов. Основными идеологическими постулатами интеллигенции были враждебность к историческим формам российской государственности и следование прозападной модели социокультурной модернизации «отсталой» России. Позднее многие видные мыслители Русского Зарубежья (П.Б. Струве, Н.А. Бердяев, И.С. Шмелев и др.) сожалели об отсутствии в дореволюционной России «национально воспитанной, сильной, русской интеллигенции».