Сицилийское королевство и Западная империя

Западная политика царя Иоанна обусловливалась сочетанием тех политических и народных сил, которые частию вновь организовались, частию выросли на прежних осно­вах в начале XII в. Можно утверждать, что германская поли­тика византийского царя внушена была боязнью неожи­данного и опасного удара со стороны южноитальянских норманнов. Опасение серьезных затруднений с этой сто­роны вполне было основательно. Империя не могла не рас­сматривать как покушение на свои вековые права неожи­данные политические события, происшедшие в Южной Италии: соединение Аггулии и Сицилии под властью сици­лийских графов в 1127 г. и венчание Рожера II королевским венцом в 1130 г. Но успехи норманнов в свою очередь зави­сели оттого положения, какое заняли в то время угры и сер­бы, и от тех затруднений, какие Византия испытывала на своей западной границе и на Адриатическом море. В какой тесной связи находились указанные политические собы­тия с ролью христианских княжеств на Востоке, лучшим подтверждением тому служит известный факт, что браком вдовы сицилийского владетеля с королем иерусалимским Балдуином корона Иерусалимского королевства переходи­ла к сицилийским норманнам. На этой политической осно­ве выросли весьма характерные для XII в. родственные свя­зи и дружественные переговоры между восточным и запад­ным императорами. Так как западная политика Иоанна Комнина подчинялась создавшемуся в Южной Италии и отразившемуся на побережье Адриатического моря между­народному положению, то для историка является настоя­тельной и первой задачей выяснение роли южноитальян­ских и сицилийских норманнов в начале XII в.

Мы уже выражали раньше мысль, что норманны в сред­ней истории являются не только разрушительно-завоева­тельным народом, но вместе с тем творческим и созида­тельным элементом. Ряд даровитых деятелей появляется на небольшом пространстве времени, которые с замечательным искусством использовали современное полити­ческое положение и придали небольшой группе авантю­ристов, начавших селиться в Южной Италии, громадное-историческое значение. В занимающее нас время из юж­ноитальянских норманнов происходили первые полити­ческие деятели, которым принадлежала руководящая роль в Европе и в Азии. Выше мы ознакомились с двумя князья­ми из этого поколения норманнов: с Робертом Гвискаром и Боемундом; первый в Европе, второй в Азии заняли пер­востепенное политическое значение и наполнили своими предприятиями и остроумными планами историю конца XI и начала XII в.

Нам следует в настоящее время познакомиться с треть­им норманнским представителем этой эпохи, с младшим сыном Танкреда Готвиля, сицилийским графом Рожером. После того как Роберт Гвискар получил титул герцога Апулии (1059), младший его брат Рожер оставался владетелем небольшого удела в Калабрии, Мелито, который по своему отдаленному положению представлял мало значения. Но скоро этому скромному вассалу герцога Апулии выпала счастливая роль. В соседней Сицилии, присоединявшейся к владениям герцога Апулии, продолжалась еще борьба между арабами и христианами, последние, однако, едва держались в некоторых горных местах (Кастроджованни) и почти везде отступили перед арабами, захватившими уже все приморские города и крепости. Кроме продол­жавшейся борьбы с христианами между самими арабски­ми эмирами и владетелями не было мира, вследствие чего постоянно открывалась возможность посторонних влия­ний на острове. Рожера пригласили, как говорит преда­ние, христиане города Мессины в 1060 г. прийти к ним на помощь, обещая ему сдать город (1). Может быть, не столько приглашение со стороны христиан, сколько естественное стремление норманнов распространить свои владения на соседний остров привело Рожера к походам в Сицилию. Как скоро окончено было в Южной Италии усмирение вассалов, восставших против сурового господства нового герцога, мы видим Рожера в 1061 г. ведущим переговоры с мусульманским владетелем Ибн Тимной, который захва­тил Сиракузы и Катанию и принудил признать свою власть Палермо. Но в борьбе с независимым владетелем южной части Сицилии Ибн Тимна потерпел неудачу — тогда ему пришла мысль обратиться за помощью к нор­маннам, с которыми, впрочем, он и раньше имел сноше­ния. Явившись в Реджио, где в то время были Роберт Гвис­кар и Рожер, он описал им положение дел на острове и убедил их, что завоевание Сицилии не представит боль­ших трудностей (1061). Завоевание Сицилии оказалось, однако, далеко не таким легким предприятием. Не входя здесь в изложение подробностей, ограничимся общим указанием, что Рожер частию при помощи брата своего Роберта, который даже лично принимал участие в похо­дах в Сицилию, успел ступить твердой ногой на острове, когда подчинил Мессину и в 1072 г. Палермо. С тех пор власть арабов держалась только в южной части полуост­рова, но судьба Сицилии после сдачи Палермо уже была решена, и главная заслуга в этом отношении принадлежит вполне Рожеру. Со смертью Роберта Гвискара в 1085 г. по­ложение членов правящего норманнского дома измени­лось. Герцог Апулии и племянник графа сицилийского Ро­жер I хотя и был по господствующему праву сюзереном своего дяди, который был обязан ему ленной присягой, тем не менее на практике граф Сицилии был сильней сво­его племянника-сюзерена и приобрел над ним большое влияние тем, что оказал ему сильную поддержку для ут­верждения его власти. Взамен оказанных услуг граф Ро­жер получил значительные привилегии по управлению Сицилией, и, между прочим, ему уступлены были некото­рые феодальные права, принадлежавшие герцогу Апулии, как, например, доходы с города Палермо и бесконтроль­ная власть во всей норманнской Сицилии.

Под умным и либеральным управлением Рожера дела Сицилии складывались весьма благоприятно по отноше­нию к завоевателям. Так, после взятия Палермо Рожер на­шел возможным оставить город под управлением араб­ского эмира, предоставив жителям значительные гарантии и ручательства, обеспечивающие им жизнь и правый суд. С применением принципа раздачи чинов он также был осторожен и, пока Сицилия не была окончательно подчинена, старался не умалять своей власти над воен­ными людьми. Лишь в 1091 г., когда завоевание было окончено, начал делиться со своими сотрудниками зем­лями и пожалованиями. Большим для него преимущест­вом было то, что его войско, принимавшее участие в заво­евании страны, происходило из разных областей Италии и не было исключительно норманнского происхожде­ния. Ленная система не была здесь проведена во всей по­следовательности, напротив, местный элемент из хрис­тиан — греков и арабов — не был вполне порабощен и ос­лаблен и оказал графу Рожеру неоцененную услугу в завоевании и усмирении страны. Оказывая покровитель­ство грекам в городах и монастырях, Рожер находил в них опору против мусульман. Но, с другой стороны, и по­литика очищения острова от мусульман не входила в ви­ды Рожера. Здесь, по словам новейшего историка (2), в пер­вый раз в истории христианского мира под давлением обстоятельств осуществлена была идея толерантного го­сударственного устройства. И действительно, Рожер не только умел быть терпимым к мусульманам, но и пользо­вался их силами для своих военных целей, применил их административную и податную систему для потребнос­тей своего государства.

Уже в 1088 г. имеются известия о сношениях Рожера с папой. На этот раз, однако, сам Римский епископ прибыл в Сицилию, чтобы переговорить с графом Рожером о со­временных церковных делах. Легко понять, что Римская Церковь не могла без участия относиться к сицилийским событиям. В Сицилии не только возникало благодаря ус­пешной деятельности Рожера христианское государство, но вместе с тем воссоединяема была с Римской Церковью область, которая прежде составляла ее неотъемлемую принадлежность. Рожеру было в высшей степени важно установить правильные отношения с римской курией, ко­торая в XI в. раздавала королевские и императорские короны. Еще в 1063 г. он получил от папы Александра II освященное знамя и церковное благословение и с тех пор находился в тесных отношениях с Римом, хотя и не оставлял своей либеральной политики. С большей свободой мог действовать Рожер там, где его политика была наиболее верна, хотя и не так приятна для курии. Оказанная им под­держка православию с политической точки зрения была так настоятельна, что сами папы были убеждены в ее спра­ведливости, хотя в этой политике была большая опас­ность для Рима. С точки зрения папства завоевание Сици­лии было столько же победой над Константинополем, как над исламом: Греческая Церковь отняла от Рима сицилий­ские епископии в VIII в., и арабское господство не ослабило притязаний Рима. Таким образом, со стороны Римской Церкви не было желательным поддерживать греческий элемент в Сицилии. Тем не менее, опираясь на каноничес­кое право Греческой Церкви, Рожер приобрел весьма сильное влияние над епископами и клиром и мог достиг­нуть чрез это весьма важных результатов. Ему удалось со­здать в Сицилии такую католическую Церковь, которая до крайности мало зависела от Рима и весьма много от кня­зя3. Рожер был женат три раза. Уже под старость он всту­пил в третий брак, с Аделасией, племянницей знаменито­го маркграфа Бонифация. От нее родился в 1095 г. сын, названный по имени отца и вступивший в обладание Си­цилией по смерти его (1101) под именем Рожера II. За его малолетством управляла умная и в высшей степени энер­гичная графиня-мать, вдова Рожера I.

Следуя во всем политике своего мужа, Аделасия также нашла противовес против феодальных тенденций в ту­земном арабском элементе. Одним из важнейших ее дел было перенесение столицы из Мессины, где было гуще норманнское население, в Палермо — с господствующим мусульманским элементом. В 1112г. Рожер II достиг со­вершеннолетия и принял в свои руки правление, когда для его матери открылась новая политическая перспек­тива в Св. Земле вследствие брака ее с иерусалимским ко­ролем Балдуином. В брачном договоре было внесено условие, что, в случае если брак ее с Балдуином не будет иметь мужского потомства, наследство иерусалимской короны должно перейти на ее сына Рожера. Известно, что этот брак не был счастлив и что он был впоследствии расторгнут Церковью. Аделасия через три года возврати­лась в Сицилию и скрыла свой стыд и горе в монашеском уединении.

Рожер II принадлежит к выдающимся лицам в дарови­той семье Готвилей и в то же время к самым образцовым политическим и государственным деятелям в средние ве­ка. Это одаренная творческим духом фигура, в которой прекрасно отразились лучшие стороны норманнского народа и культурные завоевания мусульманства и визан­тинизма. Им много создано в государственном, литера­турном и художестввенном отношении. Его столица Па­лермо в первой половине XII в. была мировым городом, и король Рожер играл первые роли в современных ему все­мирно-исторических событиях. Что Рожер воспитан был под сильным арабским влиянием, это видно столько же из характера его государственной деятельности, сколько из его литературных и художественных вкусов. При нем по­лучила первостепенное значение чисто арабская государ­ственная должность адмирала, развившаяся из эмира Па­лермо, в руках которого сосредоточивалась власть над флотом, а впоследствии административная власть над всем островом. Носителем этой важной в истории Сици­лии должности был великий адмирал Георгий Антиохийский, христианин сирийского происхождения, много лет проведший на службе африканских арабов и перешедший затем на службу к графу сицилийскому. Здесь сначала он заведовал податным ведомством, а потом ему было пору­чено морское дело, в котором он проявил исключитель­ные организаторские силы, создав из Сицилийского графства морское государство и сделав его обладателем флота. Мы не будем следить за первыми походами в Афри­ку, где прежде всего нашли приложение морские силы Си­цилии; в 1123 г. был отправлен флот в 300 кораблей и с 300 тысячами экипажа и 1000 лошадей. Хотя на этот раз поход не был удачен, но он показывает значение Сицилии как морской державы.

Но центр тяжести политики Рожера лежал в Европе. От­ношения его к Риму сложились менее благоприятно, чем при его отце. Уже и в том могла лежать причина нераспо­ложения к нему пап, что Рожер холодно относился к идее крестовых походов и слишком ревностно поддерживал в Сицилии греческое духовенство и православные церковные учреждения. По отношению к своим родственникам в Южной Италии Рожер мог держаться с достоинством, как старший между ними. Герцогская власть в Апулии принад­лежала Вильгельму, племяннику Рожера II, который едва ли мог практически осуществить сюзеренные права относи­тельно сицилийского графа. Напротив, в 1124 г. Вильгельм поступился своими правами над половиной города Палер­мо и таким образом уничтожил и последние остатки сюзе­ренных прав над Сицилией, а в следующем году бездетный герцог Апулии назначил Рожера своим наследником за не­большую, выданную ему за это сумму. Таким образом поло­жено было начало политическому объединению Сицилии с Южной Италией.

В 1127 г. умер герцог Апулии Вильгельм, и герцогский титул переходил к дяде его, сицилийскому графу Рожеру II. После своего первого герцога, Роберта Гвискара, Апулия переживала продолжительный период смут и взаим­ной борьбы между баронами. Сын и наследник Роберта герцог Рожер мог сладить с внутренними неурядицами лишь благодаря помощи своего дяди, графа сицилицского. Самым опасным его соперником был сводный брат его Боемунд, притязаниям которого был положен конец в 1089 г. тем, что ему было выделено отдельное княжество с главным городом Тарентом. Боемунд увлечен был мечтой об основании нового княжения за морем и, приняв дея­тельное участие в первом крестовом походе, был первым государем в Антиохии. Вследствие этого Тарент остался под управлением супруги его Констанцы, которая и по смерти Боемунда в 1111 г. унаследовала власть в Таренте за своего малолетнего сына. Политической тенденцией Тарента было сохранение связей с Антиохией, почему, как скоро Боемунд II достиг совершеннолетия (1126), он от­правился в Антиохию и был там наделен владением Анти-охийским княжеством, зависевшим по феодальному пра­ву от Иерусалимского королевства. Так же как в Таренте, недоставало организаторских сил в герцогстве Апулии. За Рожерои следовал в 1111 г. его сын Вильгельм, при кото­ром в герцогстве наступила анархия; вассальные владете­ли разных областей отказались признавать зависимость от герцога и объявили себя в официальных документах графами милостию Божией.

При таких условиях безначалия и смут граф Рожер принял апулийское наследство. Получив известие о смерти племянника Вильгельма, Рожер явился с 7 кораб­лями в гавани Салерно и потребовал, чтобы ему был пре­доставлен доступ в город как наследнику умершего гер­цога. После длинных переговоров и после того, как Ро­жер дал обещание пощадить вольности граждан и не требовать с них больше обычного, Салерно открыл во­рота и принял Рожера. Примеру Салерно последовали другие города; но оказалась против Рожера церковная власть. Папа Пасхалис II поспешил в Беневент и произ­нес отлучение против нового герцога. Оказывается, что соединение Апулии с Сицилией далеко не соответство­вало политическим интересам Рима и придавало нор­маннам такое политическое положение, которое совсем не предусматривалось соглашением 1059 г. в Мельфи. Большое норманнское государство могло быть так же опасным для Рима, как прежде Византийская империя. Поэтому современный занимающим нас событиям папа Гонорий II вооружился всеми доступными ему средства­ми против Рожера. Он составил союз из южноитальян­ских владетелей против Рожера и начал с ним открытую войну. Зима 1128 г. прошла в приготовлениях к военным действиям, Рожер имел против себя союз, организован­ный папой, но с своей стороны заручился важным согла­шением с республикой Генуей. Но в данном случае на стороне герцога была скорей тактика, чем превосходство сил, последним, бесспорно, мог похвалиться его со­перник. Не вступая в открытый бой с превосходными си­лами папы, которые сосредоточены были на берегу реки Брадано, Рожер дождался июльских жаров, производив­ших болезни в папском лагере. К этому присоединив­шийся недостаток в съестных припасах и нежелание со­юзников без нужды подвергаться голоду и опасностям поставили папу в крайнее затруднение и побудили его начать с герцогом переговоры. Когда узнали об этом со­юзники, не дожидаясь конца переговоров, поспешно снялись с лагеря и разошлись по домам. В августе 1128 г. папа дал наконец Рожеру инвеституру на герцогское до­стоинство и принял от него присягу на верность. На сле­дующий год Рожер держал торжественное собрание чи­нов в Мельфи, где собрались почти все владетели и баро­ны норманнских земель Южной Италии. Здесь была принесена собравшимися чинами присяга на верность Рожеру и его сыновьям и дано обязательство положить конец анархии и наблюдать земский мир во всех облас­тях герцогства. Ближайшие мероприятия в Апулии по обузданию своеволия, постройка новых крепостей в Трое и Мельфи навели страх на апулийских баронов. Владетель Капуи не замедлил признать зависимость от герцога Апулии, точно так же дал ему ленную присягу magister militum Неаполя. Под влиянием достигнутых ус­пехов у герцога Рожера начал зреть план о соединении норманнских владений в Сицилии и Апулии и о приня­тии королевского титула. Современные событид как нельзя более соответствовали смелым планам Рожера.

Борьба светской власти с духовной, естественно, разде­лила европейские государства на два лагеря, на привержен­цев папы и сторонников императора. И папы, и императоры желали иметь на своей стороне союзников, и тем более при­давалось цены новому партизану, чем смелее он был связан союзами и отношениями со старыми политическими орга­низациями. В лице Рожера II образовалась совершенно но­вая сила. Пробивая себе дорогу в среду европейских госу­дарств, норманнский герцог производил этим перемены в сложившейся системе и вызывал крупный переворот в отно­шениях между тогдашними государствами.

Две дворянские фамилии в Риме спорили из-за власти, и, как всегда в вечном городе, освободившийся престол Римского епископа подал повод к открытой борьбе. Пар­тия, стоявшая на стороне Франжипани, выдвинула в папы Иннокентия II, а партия Пьерлеоне стояла за папу Анакле-та. Последний был кандидатом большинства римского дворянства и, следовательно, мог находить поддержку в церковных партиях итальянских городов; Иннокентий ис­кал поддержки за границей и имел значительную партию во Франции. Рожер взвесил положение дел и своим присо­единением к партии Анаклета дал ему решительный пере­вес над соперником. Но он давал свою поддержку не да­ром, он поставил необходимым условием венчание коро­левским венцом. О переговорах с папой сохранилось мало известий. Сентября 27-го из Беневента Анаклет издал бул­лу, в которой изъявил свою волю на пожалование Рожеру королевской короны[26].

Между прочим, в этой же булле признано за Рожером право на княжество Капую и некоторые сеньориальные права по отношению к Неаполю и Беневенту. Венчание королевским венцом происходило в Палермо в Рождест­во 1130 г.

Воспользовавшись церковным раздором и без труда достигнув весьма важных политических и церковных при­вилегий для своего королевства, Рожер II тем не менее ус­пехами своими был обязан союзу с представителем одной партии, которая получила временный перевес. Побежден­ная партия тем более не считала проигранным своего де­ла, что она могла находить могущественную поддержку в тех государствах, которые считали нарушенными свои жизненные интересы соединением Южной Италии и Сицилии под властью Рожера II. Новый порядок вещей рас­сматривался несовместимым с интересами Германской империи, весьма вредным для Византии и опасным для се­вероитальянских торговых республик.

В высшей степени интересно разобраться в сложной политической драме, которая на некоторое время в глав­ных своих явлениях была разыграна Рожером и его сопер­никами. Несомненно большим счастием для сицилийско­го короля было то, что германский король Лотарь II, уже в 1131 г. принявший сторону антипапы Иннокентия, не имел достаточных средств, чтобы совершить с успехом поход в Италию. Хотя итальянские торговые республики также затронуты были увеличивавшимся морским могу­ществом Рожера, но он успел заручиться союзом с Пизой и таким образом ослабить образовавшееся против него дви­жение среди его собственных вассалов в Апулии. Как раз к 1136 г. относятся сношения Восточной империи с Пизой, вследствие которых за пизанцами были возобновлены привилегии, данные им царем Алексеем.

Находясь в крайней опасности и под угрозой новых предприятий норманнов, отец Иоанна Алексей Комнин тщательно разыскивал в самой Италии союзников. Сноше­ния между торговым городом Пизой и империей происхо­дили весьма оживленные. В 1111 г. куропалат Василий Ме-симерий сделал пизанцам от имени царя весьма выгодные предложения, на которые республика отвечала согласием войти в сферу политических интересов империи и стать на сторону ее друзей и союзников. Следствием этого со­глашения следует считать хрисовул от октября 1111 г., ко­торым византийский император обязывается не ставить препятствий пизанцам в их походах на Восток и оказывать покровительство тем, кто поселился в пределах империи. В знак особенной милости царь жалует в пизанский собор и в распоряжение архиепископа ежегодно определенный вклад в виде денежной суммы и шелковой ткани. Пизан-ским купцам предоставлялось право свободно торговать в пределах империи с тем ограничением, что золота и сере­бра они не ввозят совсем, а за другие товары платят ввозной пошлины 4%. В самой столице империи им отводится пристань и отдельный квартал с постройками, в которых они могут жить и складывать свои товары; равно как указа­ны определенные почетные места в св. Софии и в иппо­дроме (4). Как ни оберегала Венеция полученные ею в Кон­стантинополе исключительные привилегии, но на этот раз принуждена была уступить небольшое место пизанцам и поделиться с ними торговыми выгодами. Опасения Ве­нецианской республики имели, впрочем, для себя основа­ния, так как впоследствии торговое и политическое сопер­ничество в Византии довело Венецию и Пизу до кровавых столкновений.

С восшествием Иоанна на престол Венеция послала в Константинополь посольство с предложением возобно­вить договор, заключенный при царе Алексее. Весьма любопытно отметить, что, по замечанию современного событиям писателя Киннама, уже и в то время в Констан­тинополе чувствовали тяжесть венецианской опеки и с трудом сносили высокомерное отношение иностран­ной колонии, которая слишком высоко ценила свои ус­луги империи. Иоанн не исполнил желания Венеции и не возобновил договора и привилегий в пользу венеци­анцев, но скоро должен был пожалеть об этом. В 1122 г. венецианский флот явился к острову Корфу и начал враждебные действия, в следующем году подвергся опус­тошению Родос, затем Хиос и другие острова. Империя не имела достаточных морских сил, чтобы выступить против венецианцев, и царь Иоанн принужден был усту­пить. Он дал знать дожу, что готов вступить в перегово­ры, и в 1126 г. возобновлено было соглашение, нарушен­ное последними враждебными отношениями, продол­жавшимися три года. С тех пор Иоанн поддерживал добрые отношения с Венецией, вполне понимая всю не­возможность поступить иначе, так как западные народы со времени начала крестовых походов стали слишком могущественным элементом в империи. Нигде, однако, антинорманнское движение не могло иметь такой под­готовленной почвы, как в Византии. Здесь никогда не забывали, что Южная Италия есть исконная провинция Восточной империи и что в норманнах, начиная с Ро­берта Гвискара, восточный император имеет самых опасных врагов, с которыми тем трудней считаться, что они построили все свое благополучие на захватах им­перских областей. Возвращение Южной Италии состав­ляло предмет самых горячих желаний царей Комнинов. Это столько же имело основания в сохранившихся ос­татках греческого населения и византийских учрежде­ний в Апулии и Калабрии, как в недовольстве норманн­ской властью, вследствие чего в Константинополе по­стоянно жили князья и бароны, изгнанные или бежавшие из Италии (5). Но для того, чтобы не терять поч­вы в Южной Италии и быть в состоянии до некоторой степени руководить событиями, византийский импера­тор должен был зорко следить за папской политикой.

Папство очень много было обязано норманнам (6) и вовсе не имело интереса уничтожать их власти на юге Ита­лии... Но необходимо, чтобы норманны были покорными слугами и вассалами Римского престола. Получив корону от Рима, они должны быть верными папской тиаре. Вся­кий раз как норманны уклоняются от своего призвания, вступают во вражду с папским престолом, римская ку­рия противопоставляет им притязание той или другой империи или обеих вместе. Восточная и Западная импе­рии одинаково имели притязания на господство в Ита­лии, но для одной важней было господство на юге полуос­трова, для другой — на севере его. Между ними, возможно, было, следовательно, временное соглашение, пока ни та, ни другая сторона не достигла своей ближайшей цели, но при одном только признаке ее достижения начиналось взаимное соперничество, и опасность для норманнов про­ходила благополучно. Будущая владычица морей и евро­пейской торговли, умная Венецианская республика была естественной союзницей Византии, пока дело шло о том, чтобы не допускать господства норманнов на Адриати­ческом море... Но венецианцам вовсе не было желательно, чтобы Византия утверждалась в самой Италии, это было бы для них то же самое, если бы норманны утвержда­лись на другом берегу Адриатики: оба берега в руках од­ной державы.

Неожиданное распространение норманнского могу­щества, выразившееся в соединении Апулии и Сицилии, и образовании морского флота и в принятии королевской короны Рожером II, конечно, не могло не встревожить ца­ря Иоанна Комнина. Сфера норманнского влияния не ог­раничивалась уже Италией, но простиралась на Африку, куда стал ходить сицилийский флот, умело направляемый Георгием Антиохийским. Но самое важное было на Восто­ке. Тогда (в 1131 г.) в Сирии за смертью Боемунда II откры­лось антиохийское наследство, так как дочь умершего кня­зя, малолетняя Констанца, осталась единственной пред­ставительницей рода Готвилей. В Константинополе питали надежду сосватать наследницу Антиохийского княжества за царевича Мануила, сына царя Иоанна, между тем как иерусалимский король Фулько имел другой план и желал удержать Антиохийское княжество за норманнским домом. Раймонд, граф Пуатье из Франции, намечен был как будущий князь Антиохии. Но король Рожер рассматри­вал себя вполне законным наследником по смерти бывше­го тарентского князя и принял все меры к тому, чтобы за­хватить Раймонда во время его переезда в Антиохию. По­следний, однако, обманул бдительность Рожера и переодетым добрался до Сирии.

При таких условиях мы должны рассматривать запад­ную политику Иоанна Комнина. Чтобы положить прегра­ды широкому размаху сицилийского короля, восточный император мог войти в сношение либо с Римским пре­столом и его приверженцами, либо с германским коро­лем. Следы сношений с папой начинаются с 1124 г., когда в Рим было отправлено письмо, на которое папа Калликст II отвечал посольством в Константинополь и от­крытием переговоров о соединении Церквей. Хотя эти переговоры не сопровождались положительными ре­зультатами, но весьма вероятно, что в Риме и Константи­нополе не теряли надежды на благоприятное их направление. Больше значения приобретали сношения между Восточной и Западной империей. В 1135 г. пришли в Мерзебург к Лотарю два посла из Константинополя с да­рами и предложением дружбы. Главная цель посольства, как видно из латинских хроник[27], заключалась в том, чтобы достигнуть соглашения против Рожера Сицилийского, который нанес столько вреда историческим притяза­ниям Восточной империи. В том же смысле приносили жалобу на Рожера венецианские послы, прося Лотаря употребить меры по обузданию Рожера. Следствием этих переговоров была посылка в Константинополь епископа Гавельбергского Ансельма, миссия которого была пред­метом особенного внимания в ученой литературе (7). Но, по-видимому, и на этот раз в Константинополе свели во­прос на церковную почву, так как там произошел бого­словский диспут между немецким епископом и Никитой, архиепископом Никомидийским, по вопросу о разделе­нии Церквей, о котором сделал потом подробный доклад посол Лотаря. Что же касается политических затрудне­ний, они нисколько не были устранены. В следующем, 1137 г. вновь видим константинопольских послов в Гер­мании, а потом в Южной Италии, куда Лотарь предпри­нял поход. Как ни скудны сохранившиеся известия на­счет этих сношений, но они сопровождались очевидны­ми результатами, поход Лотаря в Южную Италию состоялся, и, по всей вероятности, Византия давала сред­ства на осуществление этого предприятия, которое име­ло целью южноитальянские владения Рожера. Лотарь взял Бари и принял на себя титул герцога Апулии, поста­вив этим сицилийского короля в крайнее затруднение и воспрепятствовав ему заняться антиохийским делом, которое, как видно будет далее, всего более интересовало м это время царя Иоанна. Чтобы постоянно держать сици­лийского короля в состоянии обороны против ближай­ших соседей, Иоанн Комнин, желая в то же время распо­лагать всеми своими силами для сирийского похода, и 1140 г. вновь отправил к преемнику Лотаря посольство. На этот раз греческие послы имели трактовать о брачном союзе между младшим сыном царя, Мануилом, и одной из немецких принцесс. Следствием этого было торжествен­ное посольство в Константинополь, которое исполняли королевский капеллан Альберт и граф Александр Гравина. Между прочим, они должны были вести дело о браке между свояченицей короля Конрада и дочерью графа Зульцбаха Бертой и Мануилом Комнином (8). Хотя вопрос о браке разрешался этим, но переговоры продолжались еще несколько времени, и притом неизвестно, с которой стороны поставлены были затруднения. В конце 1141 г. вопрос еще оставался открытым, и мы видим новое гре­ческое посольство при германском дворе, которое заня­то било столько же брачным делом, как и политическим. В этой стадии сношения между Восточной и Западной империей становятся более ясны из сохранившегося письма Конрада к Иоанну Комнину. Оно помечено 12 февр. 1142 г. и сохранилось в сочинении Отгона Фрейзингенского[28]. Хотя политическая сторона дела мало в нем затронута и, по-видимому, была предметом словес­ных поручений послу, но ясно, что обе империи вполне договорились относительно мер против сицилийского короля. Извещая византийского царя о том, что обстоя­тельства складываются благоприятно для давно задуман­ного им итальянского похода, Конрад переходит к изло­жению обстоятельств, имеющих для нас важное значение в смысле характеристики тогдашних отношений между империями. Конрад рекомендует прежде всего внима­нию императора германцев, состоявших на военной службе империи, и просит, чтобы было уступлено в пользу поселившихся в Константинополе немцев место для постройки церкви. В особенности любопытно упомина­ние об одном частном случае. Западный император обращается к Иоанну Комнину с жалобой на русских, которые напали на немецких купцов и отняли у них товар и день­ги, и вместе с тем просит во имя дружбы и союза принять меры к удовлетворению пострадавших. Трудно опреде­лить, какой случай вызвал это обращение, но его следует принимать в соображение при оценке сношений, кото­рые нас занимают. После этого Иоанн отправил в Герма­нию новое посольство, которому было поручено привез­ти в Константинополь невесту, сосватанную за Мануила. Берта Зульцбах прибыла морем в Константинополь и приняла имя Ирины. По-видимому, она не могла мечтать о блестящей судьбе, какая ожидала ее на Востоке. Ее же­нихом был второй сын царя, наследство царского досто­инства принадлежало царевичу Алексею, тогда уже со­причисленному к царству. Историк Иоанн Киннам упо­минает (9) об одном обстоятельстве, имевшем место при встрече германской принцессы в Константинополе. Ока­зывается, что между другими придворными особами при встрече была и супруга Алексея, старшего брата Мануила. Она была одета в платье из виссона, вытканного золотом и обшитого пурпуром. Но так как виссон отливал темным цветом, то Берте показалось, что эта дама в черном пла­тье, и она спросила, кто эта так прекрасно одетая мона­хиня. Так как летом 1142 г. Алексей умер, то сказанные Бертой слова сочтены были за дурное предзнаменование. Во всяком случае, брак германской принцессы с Мануи­лом, которому судьба сулила царский престол, перешед­ший к нему за смертию старших его братьев Алексея и Андроника, обозначал счастливый поворот в западной политике царя Иоанна. Именно вследствие союза между Восточной и Западной империей, направленного против сицилийского короля Рожера II, Комнины удачней могли справиться с теми затруднениями, которые угрожали им в Сирии и Палестине. Между тем и Рожер хорошо созна­вал создавшиеся для него затруднения и пытался всеми средствами противодействовать германо-византийскому сближению. И здесь он проявил большие дипломатичес­кие способности и много творческой деятельности. Удачно справившись с составившейся против него лигой в Италии, Рожер не терял из виду главного своего врага и лице западного императора. Германия давала приют его итальянским вассалам, не желавшим ему подчиниться. Вступление на престол Конрада Гогенштауфена было для него весьма благоприятным обстоятельством и давало ему возможность поддерживать денежными средствами и советом враждебную Конраду партию (10). Сицилийское королевство открыло у себя доступ всем недовольным правительством Конрада; насколько в свою очередь по­дозрительно относились к Рожеру в Германии, доказа­тельством служит слух, сообщенный Отгоном Фрейзингенским, что подосланные Рожером итальянские врачи отравили Конрада (11), равно как пущенные в обращение-известия, будто он подкупил угорского короля для войны с немцами. В особенности следует отметить, что Рожер предпринял даже смелый шаг, чтобы помешать происхо­дившим между западным и восточным императором пе­реговорам о брачном союзе. Вероятно, уже в то время, когда Берта-Ирина прибыла в Константинополь, нор­маннские послы прибыли сюда с предложением заклю­чить брачный союз между сыном Рожера и одной из ви­зантийских принцесс. Неожиданная смерть царя Иоанна в 1143 г. замедлила течение этих переговоров. Царь Мануил отнесся внимательно к сделанному из Сицилии предложению и послал туда своего уполномоченного Ва­силия Ксира. Но, как говорит историк Киннам, Ксир пре­высил полномочия и, подкупленный золотом, надавал Рожеру таких обещаний, которые, с точки зрения совре­менника, казались «нелепостями», т. е. будто Мануил и Ро­жер будут пользоваться одинаковым титулом[29]. Если под­разумевать под этим разделение власти над Западом и Востоком с устранением германского императора, то, ко­нечно, проект был весьма смел. Мануил не нашел возможным разделить планы Рожера и тем приготовил в нем ожесточенного врага Восточной империи, как это увидим в изложении истории второго крестового похода.

Венгры и сербы.

Переходя от Южной Италии и Германии к северо-за­падной границе Византийской империи, мы не находим здесь ни прежнего Болгарского государства, ни Великой Моравии. Как во время старой Римской империи, Дунай составлял здесь номинальную границу, но в обширной равнине по реке Тиссе и по течению Дуная образовалось на месте прежних славянских поселений Мадьярское, или Венгерское, государство, которому в XI и частию в XII в. принадлежит инициатива в истории этих областей и которое должно привлекать к себе наше внимание. Угры не только внесли в историю Юго-Восточной Европы совершенно новые начала, но дали особенное направле­ние всему складу жизни юго-западных славян и обусло­вили развитие славянской истории на все последующее время. И в этом отношении, как бы ни казалась история их в отдаленной связи с византийской, она по своему праву займет несколько страниц в нашем изложении. Не возвращаясь к тому периоду, который относится к гер­манской эпохе разгрома Моравии и Баварии и который закончился утверждением угров в прежних славянских областях и, следовательно, порабощением мораван и словаков и части русских и хорватов, мы остановимся лишь на главных фактах угорской истории, чтобы до не­которой степени объяснить сочетание счастливых об­стоятельств, давших уграм исключительное положение в Средней Европе.

Угры поселились в нынешней Венгрии как кочевой на­род, как орда завоевателей. Разделенные по племенам и се­мьям и сохраняя патриархальный быт, угры на первых по­рах своего поселения среди славянских народностей подвергались опасности быть поглощенными туземцами, по их ограждало от разложения строгое племенное устройст­во и широко развитая власть племенных старшин, а необ­ходимость быть постоянно на военном положении и де­лать походы против соседей поднимала значение хана и.ч потомства Арпада, который стоял во главе всех восьми племен. Угры долго сохраняли положение военного стана среди завоеванных ими народов и потому имели возмож­ность развиваться вполне на своих национальных нача­лах. Но когда ближайшие преемники завоевателя пришли к сознанию того, что в новых местах обитания нельзя ос­таваться в старых условиях жизни, они открыли в свою страну доступ иностранцам, которые пользовались значи­тельными правами и постепенно влияли на изменение склада жизни кочевой орды. Главная орда под непосредст­венным начальством хана поселилась в середине Венгрии, в области Песта и Альбы. С конца X в. угры начали терять свои особенности кочевого народа и постепенно усваи­вать как религию, так и обычаи соседних христианских народов. Это был неизбежный ход вещей, обусловливае­мый исторической эволюцией европейских народов и стремлениями, исходившими из Рима и Константинополя, в смысле приобщения к христианству новых народов. Но независимо от того мы должны признать в утрах значи­тельную долю творческих сил, которые позволили им стать выше окружавшей среды и заставить ее служить бла­гу и пользам кочевого народа, насильственно вторгшегося в Среднюю Европу. На пороге культурной истории Угрии стоит имя св. Стефана[30].

Нет сомнения, что уже во время Гейзы, отца Стефана, начало проникать в Венгрию христианство. Для этого, впрочем, не нужно предполагать каких-нибудь новых про­поведников, достаточно вспомнить, что туземное населе­ние еще до венгерского завоевания было обращено к хри­стианству трудами братьев св. Кирилла и Мефодия. В кон­це X в. Пассавский епископ Пилигрим, к церковной области которого принадлежала необращенная Венгрия, извещал папу Бенедикта VII в 975 г. о значительных успехах, достигнутых им в Венгрии:

«Так как меня очень просили венгры или самому к ним прийти, или послать кого из моего духовенства для проповеди, я отправил к ним несколько монахов и священников, и по милости Божией им удалось обратить 5000 знатных к католической вере. Христиане составляют, однако, большинство населения, это пленники из разных стран, которые доселе были тайными христианами. И сами варвары не препятствуют своим подданным крес­титься и допускают священников приходить в их стра­ну... Угорский народ во всей совокупности склонен к приня­тию христианства» (12).

Епископ Пилигрим свидетельствует здесь о том любо­пытном факте, что христианство сохранилось в Угрии как плод деятельности святых братьев — славянских просве­тителей. Оттого так легко обращены были и языческие уг­ры, и притом скорей не баварским духовенством, а чеш­ским. Крайний идеалист и отвлеченный мечтатель, друг коронованного идеалиста той же эпохи, императора Оттона III, епископ Пражский Войтех, которого неудовлетво­ренная жажда подвигов и ревность по Боге бросала из Че­хии по разным странам, посетил, между прочим, и угор­ского короля Гейзу, который предоставил ему все средства проповедовать христианство языческим утрам. Хотя сам король довольно безразлично относился к вопросам веры и с самодовольством высказывался, что у него есть доста­точно средств и для языческих богов, и для христианского, тем не менее аскетически настроенный св. Войтех произ­вел большое впечатление на него и его приближенных. Тогда (около 995 г.), вероятно, обращена была в христиан­ство вся семья Гейзы и крещен сын его Вайк, принявший имя Стефана.

Когда по смерти отца своего Стефан принял власть над утрами в 997 г., государство его заняло уже важное место среди европейских народов. Одна сестра Стефана была за­мужем за Болеславом Польским, другая — за дожем Венеции, и самому Стефану предстояла важная роль в европей­ской политике вследствие брака его с баварской принцес­сой Гизелой, вместе с прибытием которой открылся боль­шой простор для германского влияния в Венгрии. Но са мым важным его делом были преобразования, внесенные им в государственное устройство Венгрии, и принятие ко­ролевского венца.

Каким образом удалось Стефану без особенной борь­бы и так скоро и успешно провести дело о церковной ор­ганизации Угрии и об освобождении ее от притязаний немецких епископов, чем объяснить встреченный им по­всюду благоприятный прием в проведении столь важно­го национально-политического предприятия, которое требовало обыкновенно громадного напряжения и встречало непреодолимые затруднения, как скоро каса­лось славян, — это остается и до сих пор не совсем ясным. Во всяком случае, нельзя всего объяснить случайно сло­жившимися благоприятными обстоятельствами, несо­мненно, Стефан и сам умел подготовлять подобные об­стоятельства. Прежде всего, основывая архиепископию в Гране и епископию в Калоче, он мало считался с притяза­ниями Пассавской епископии, а скорей восстанавливал прежнюю Мораво-Паннонскую архиепископию, которая была реальным фактом и в сознании местного населе­ния, и с точки зрения церковного предания. В этом отно­шении задуманное Стефаном дело могло казаться гораз­до легче, чем то, что провел Рожер. Стефан решился про­сить у папы королевского венца, который бы давал ему право устроить независимую Церковь. К сожалению, мы лишены возможности проследить мотивы и судить о по­дробностях этого крупного переворота в судьбе Венгрии. Когда посланец Стефана епископ Астрик прибыл в Рим, престол св. Петра занимал друг Отгона III ученый Гер­берт, принявший имя Сильвестра П. Есть рассказ, что в то же самое время шла речь о наделении королевским вен­цом польского князя Болеслава Храброго и что для него уже была приготовлена в Риме корона. Так как по отно­шению к Болеславу поставил препятствие Отгон III, то корона дана была епископу Астрику для Стефана. Эта ко­рона составляет и по настоящее время один из драгоцен­ных венгерских государственных памятников и тщатель­но хранится в музее.

Вместе с короной обычай усвоил употребление при священном акте коронования еще других принадлежнос­тей нарядных выходов и церемоний. Таковы фелонь, или мантия, вышитая королевой Гизелой и принесенная в дар церкви в Альбе, и скипетр. В 1000 г. 15 авг. Стефан венчал­ся в Гране королевским венцом. Хотя с тех пор Венгрия сделалась вполне католическим государством и вошла в сферу влияния Западной империи и латинской Церкви, но есть некоторые следы и византийских влияний. Так, изве­стно, что много угров жило в Константинополе и что для них была построена в столице Восточной империи цер­ковь. Так, византийские архитекторы и художники были приглашены в Венгрию и строили здесь церкви и монас­тыри. В Весприме был устроен греческий монастырь для женщин, одаренный королем доходными статьями и при­ношениями.

За смертию св. Стефана в 1038 г. открывается продол­жительный период внутренних смут, вызванных главнейше борьбой национальной партии с иноземцами, во главе коих стояла королева-вдова, по справедливости за­служившая всеобщую нелюбовь в Венгрии. Мы обойдем этот период, не имеющий ближайшего отношения к на­шему предмету, и остановимся на выяснении причин, приведших Византию к непосредственным сношениям с утрами. Это произошло в конце XI в., незадолго до вступ-ления на престол Алексея Комнина. Королевский пре­стол занял в 1077 г. Ладислав, сын Гейзы, героическая фи­гура венгерской истории, давший Венгрии прочную организацию и указавший ей новые политические пер­спективы. Не принимая никаких на себя обязательств в происходившей тогда борьбе между светской и духов­ной властью, король Ладислав воспользовался этим вре­менем для того, чтобы открыть для Венгрии доступ к мо­рю и таким образом вступить в торговую конкуренцию и в борьбу за политическое преобладание на Адриатичес­ком море с тогдашней владычицей Адриатики Венецией и с ее союзницей Византией. На пути между Венгрией и заветной целью ее стремлений к морю находилось сла­вянское владение, занятое хорватским племенем, где в тс > время также были живы освободительные и преобразо­вательные идеи и где князь Звонимир, получив от папы Григория VII королевский венец (1076), задумывал выве­сти свое княжество из скромного положения, в котором оно доселе находилось. Но широкая политическая цель достигнута была не славянами, а их соперниками. У пер­вых преобладали центробежные стремления и недоста­вало понимания общих интересов. Когда по смерти Зво-нимира в 1089 г. в Хорватии начались кровавые раздоры из-за власти, королева-вдова, сестра угорского Ладислава, пригласила своего брата на помощь. Тогда Хорватия между Савой и Дравой подпала власти более сильного и более счастливого ее соседа, и таким образом для Венг­рии открылся доступ к Далмации и берегам Адриатики, где тогда делили власть греки и венецианцы. С тех пор (1091) началось единение между угорской короной и ко­ролевством Хорватией, единение, и до сих пор, однако, не спаявшее столь противоположных элементов. Король Ладислав, присоединив к своему титулу звание герцога Кроации, на первых порах дал завоеванной стране от­дельное управление, назначив управлять ею своего пле­мянника Альмоша.

Венгрия многим обязана св. Ладиславу. Он нанес пора­жение половцам и печенегам и обезопасил свою страну от их нападений, умело воспользовался борьбой Григория VII с императором Генрихом IV для церковной организа­ции Венгрии на национальных началах. Он не оставил прямого потомства в мужском поколении, дочь его по имени Пирошка была в супружестве с императором Иоан­ном Комнином. По его смерти в 1095 г., когда перед Венг­рией стоял для разрешения важный вопрос о роли, какую она должна принять в крестовых походах, власть перехо­дила к его племянникам Коломану и Альмошу.

Период, когда неорганизованные отряды крестоносцев начали показываться на границах Угрии, угрожал большими затруднениями только что вступившему на престол Коломану. Этот государь, мало возбуждавший со­чувствия в современниках, некрасивый физически, суро­вый и тяжелый в обхождении, тем не менее по своим го­сударственным заслугам занимает важное место в исто­рии. Он предназначен был своим отцом и дядей Гейзой к духовному званию, получил широкое образование и от­личался любовью к чтению книг. Одним из первых его дел был поход в Хорватию, куда призывал его Альмош для усмирения народного движения. Одержав решительную победу над повстанцами, Коломан положил принять ре­шительные меры к окончательному присоединению к Венгрии завоеванной страны. С тем вместе вырастали притязания Коломана. Уже и в то время для Венгрии на­зрел вопрос об открытии свободных путей к Адриатике. Хорватские князья не могли до конца выполнить этой культурной и политической миссии и должны были по­ступиться ею в пользу угров: соревнование между балкан­скими народами из-за доступа к Адриатическому морю обнаруживается, таким образом, весьма рано, и с давних пор победа ускользала из рук славян. Далматинское побе­режье, на котором сталкивались итальянские, славянские и норманнские интересы, представляло и в конце XI в. боевой пункт для обнаружения разнообразных полити­ческих притязаний. Византийская империя, по крайней мере номинально, удерживала здесь свое историческое право; но, не будучи в состоянии за недостатком флота защищать берега Далмации от норманнов, Византия до­пустила утвердиться в некоторых приморских городах Венецианской республике, которая, состоя в торговом и политическом союзе с империей, имела задачей не допу­скать в Далмации чуждого политического влияния. Мож­но думать, что Византия и Венеция мало оценили опас­ность со стороны угров и не оказали достаточной под­держки славянам в их борьбе с притязаниями короля Коломана. После того как несколько далматинских городов сдались Коломану и он мог считать прочным свое по­ложение на море, Венеция легко пошла на уступки и пре­доставила даже свои корабли для заморской экспедиции угров, которые перебрались в Южную Италию и овладе­ли городом Бриндизи. Здесь в первый раз угры подали ру­ку королю Сицилии Рожеру и был заключен брак между дочерью Рожера и Коломаном. Несмотря на серьезную опасность со стороны крестоносных отрядов, проходив­ших через Угрию, Коломан не был увлечен в общий по­ток. В этом нужно искать объяснение политического ус­пеха, достигнутого Венгрией при Коломане. Так как уп­равлением Альмоша не были довольны в Хорватии и так как Коломан составил план более реального соединения Далмации и Хорватии с Венгрией, то он и посвятил свои средства на выполнение этой вполне национальной за­дачи. С большим политическим тактом примирил он с угорской властью влиятельные и большие города Сплет и Зару, заручившись расположением местного духовенст­ва, которому были предоставлены льготы, и гарантируя городским общинам их муниципальные права и торго­вые преимущества. Король обязался притом не увеличи­вать налогов и не вводить в города венгерских войск, за исключением небольшого гарнизона в кремль. Чтобы придать соединению Хорватии и Далмации с Венгрией внешнее выражение, Коломан венчался от руки Сплет-ского архиепископа Кресценция хорватской короной и принял титул короля Хорватии и Далмации (1102). Либе­ральная политика Коломана по отношению к Хорватии и изданные им по случаю присоединения к Угрии подчи­ненных стран акты служили мотивами для освободитель­ных стремлений славян от мадьярских стеснений.

Выросшая в лице Коломана важная политическая сила на северозападной границе империи побудила царя Алексея искать сближения с утрами. За Иоанна, сына Алексея, была выдана угорская принцесса Пирошка, дво­юродная сестра Коломана, которая в Византии получила имя Ирины. В последние годы Алексея и при Иоанне под­держивались добрые отношения между империей и Венгерским королевством, хотя для Венеции было весьма Трудно привыкнуть к тем ограничениям, какие для нее вытекали из приобретения Венгрией господства в Далма­ции. При наступивших за смертию Коломана (1114) сму­тах в Венгрии для империи открывалась возможность возвратить утраченное влияние в Далмации, но до открытой войны не доходило, хотя в Константинополе встре­чали приют князья-изгои, изгнанные из Венгрии, таков ослепленный Альмош и его сын Бела. Преемник Колома­на, сын его Стефан II, не мог безразлично относиться к тому, что в Византии находили убежище венгерские вы­ходцы, вместе с тем подготовлялись поводы к столкнове­ниям из-за Далмации. В 1128 г. в первый раз началась вой­на, продолжавшаяся два года. Главные столкновения про­исходили на юге от Дуная, близ Белграда и Браничева, и не имели решительного значения. Исторический инте­рес угорско-византийских сношений заключается в том, что венгерские короли обнаружили в это время весьма определенную тенденцию подчинить своему политичес­кому влиянию Балканский полуостров. С большим поли­тическим тактом и с глубоким пониманием современных событий угорские короли нашли возможным сблизиться с сербами, естественными соперниками империи, и, с другой стороны, найти поддержку для своих антивизан­тийских планов в Германской империи, с которой чрез брак дочери Белы Слепого Софии угорская королевская семья породнилась с Гогенштауфенами (13).

Выяснить историческую роль Сербии в тот период, ког­да в борьбе за влияние на Балканском полуострове начи­нает принимать деятельное участие большинство тогдаш­них европейских государств, составляет весьма сущест­венную задачу нашего изложения. Это в особенности поучительно для освещения переживаемых нами полити­ческих осложнений, в которых легко определить в глав­нейших чертах те же этнографические элементы и те же политические и вероисповедные мотивы. Так как вместе с тем занимающий нас период имеет в истории сербского народа исключительное положение по своей важности ипо значению для всего средневекового исторического раз­вития, то представляется необходимым сообщить здесь хотя бы в общих чертах добытые наукой результаты. В ис­тории южных славян после разгрома Болгарии императо­ром Василием II наступает значительное ослабление сил и понижение организаторской деятельности. Это тем более неблагоприятно отразилось на всем последующем разви­тии, что в соседстве с южными славянами образовались новые политические организмы, которые стали стремить­ся к захвату влияния в сферах, бесспорно принадлежав­ших южным славянам, и которые без труда занимали на Балканах слабо защищенные позиции. Нужно при этом открыто признать, что мадьярским королям, норманн­ским герцогам и венецианским дожам легче доставались победы и утверждение их влияния на Балканах, чем сла­вянским князьям Зеты, Расы или Хорватии, которых анти­византийская политика лишала самой естественной под­держки из Восточной империи. Нельзя также не отметить, что рядом с Робертом Гвискаром, Боемундом и Рожером II, с одной стороны, и с королем Коломаном — с другой, ис­тория южных славян не может представить столь же даро­витых, не лишенных творческих способностей, хотя и ма­ло стеснявшихся нравственными мотивами и обязательст­вами деятелей.

Нельзя не видеть, что Болгария в это время имела уже позади блестящий период, а Сербия только подготовля­лась выступить на широкое историческое поприще. Эта разность в периодах развития должна быть особенно подчеркнута и потому, что сербский народ более был вы­двинут на северо-запад и соприкасался с западными госу­дарствами, в особенности же в период образования серб­ской государственности должно приписывать большое влияние тому обстоятельству, что значительная часть этого племени жила на территории, зависевшей в цер­ковном отношении от Рима, а в политическом находив­шейся в сфере влияния Западной империи. В настоящее время выдвигается изучением тот факт, что организация сербской государственной жизни подготовляется в двух центрах и что нужно различать в истории XI в. по край­ней мере две династии. Во-первых, к самостоятельной жизни стремится приморская, или береговая, область Ад­риатики, населенная сербами: Диоклея (Зета), Травуния и Захлумье. Во-вторых, была еще колыбель сербов на мате­рике, в загорной области, в Старой Сербии, или Раса. Здесь в конце XI в. получил преобладание род Неманей (14), которому удалось счастливыми войнами с Византией за­воевать такое положение, что в эту область перенесено было главное историческое русло и здесь образовался центр политической жизни сербов. В береговых облас­тях писатели упоминают о стоящих во главе княжений архонтах, монархах и эксархах. Папа Григорий VII, не пренебрегая никакими средствами для усиления своей силы в борьбе с императорами, пожаловал королевский венец тогдашнему представителю династии Воислава, Михаилу.

Между тем те князья, которые владычествовали над сербами континентальными, или загорными, у тех же пи­сателей носят славянское наименование великих жупа­нов, а находящиеся под ними удельные князья называ­лись жупанами. Центром области, где утвердилась в кон­це XII в. династия Неманичей, была долина Рашка при нынешнем Новибазар. Княжеский род распадался на вет­ви, или партии, из коих одна имела поддержку в Визан­тии, другая в Венгрии, отсюда постоянная смена великих жупанов. Охваченная со всех сторон византийскими вла­дениями, Раса могла расшириться лишь на счет империи, и, следовательно, весь процесс усиления Неманичей не­посредственно входит в историю Византии. Антивизан­тийская политика Сербии открывала в ней благоприят­ный доступ для католической пропаганды.

Проследить отношения Восточной империи к примор­ским сербам чрезвычайно трудно за отсутствием источни­ков. Нельзя установить ни хронологии, ни последователь­ности между разными именами князей и королей. Борьба претендентов была причиной вмешательства в сербские дела или жупанов Расы, или византийских наместников из Драча. Но более света дает история восточных сербов, и особенности при Иоанне Комнине, который и в направле­нии северо-западной границы принял наступательное движение. При дворе царя всегда находилось несколько выходцев из Сербии, которые при благоприятных обстоя­тельствах с поддержкой императора могли давать жела­тельное для Византии направление сербским делам и вме­сте с тем давать преобладание в Сербии тем, кто придер­живался партии императора. Усиление центральной власти в Расе начинается с Уроша I, который считается ро­доначальником Неманичей. Он имел многочисленную семью, и его дочь была замужем за Белой Слепым, чем можно объяснить, что Сербия была вовлечена в политику Венгрии. В связи с тем же обстоятельством стоит присое­динение Босны к Угрии (1137). При царе Иоанне Комнине политический рост сербских жупанов только мало-помалу намечается, при царе Мануиле он получает более яркое выражение.

Глава X

ВОСТОЧНЫЕ ДЕЛА

Самым выразительным указателем изменившегося по­ложения дел на Востоке было то, что Константинополь пе­рестал быть угрожаем нападением со стороны засевших в Никее сельджуков и что иконийский султан, сильно стес­ненный крестоносцами и греками, не внушал более гроз­ной опасности. И царь Алексей, и сын его Иоанн Комнин поставили себе на Востоке определенные цели: очистить Малую Азию от турок и возвратить империи занятые крес­тоносцами области в Сирии и Палестине. В этом отноше­нии за всеми царями Комнинами нужно признать живое чувство и верное понимание насущных потребностей государства, которые в XII в. сосредоточивались на восточ­ной границе.

Но фактически на Востоке владения империи огра­ничивались береговыми областями, так как почти вся внутренняя часть малоазийского материка принадлежа­ла или сельджукам, или крестоносцам, или армянам. Са­мым крайним владением на севере было расположенное по Черноморскому побережью княжество Трапезунт, уп­равляемое знатным в империи домом Гавров. С юго-вос­точной стороны империя владела еще обширной Фра-кисийской фемой, но вся Анатолика была уже захвачена турками, отсюда они делали легкие завоевания и опусто­шения по течению Меандра. Южней Фракисийской фе-мы империя держала в своей власти еще приморскую об­ласть Ликию и Памфилию с городами Силей и Атталия, а далее на юго-восток начинались снова турецкие и армянские владения.

Первой заботой Иоанна было предохранить культур­ные имперские области против хищнических наездов сельджуков, утвердившихся в Иконийском султанате. В этом смысле нужно рассматривать его поход весной 1119 г., имевший целью город Лаодикею и спустя не­сколько времени затем Созополь, уже находившийся вне границ империи. После удачного занятия этой важной крепости Иоанн обратился на юг и с успехом произвел несколько военных операций в области Атталии, имея целью обезопасить сношения с Памфилией. К большому счастию для царя Иоанна, политическое значение Ико-нийского султаната сильно изменилось. Прежде султан Икония распространял свою власть на многих местных владетелей и эмиров, которые признавали свою от него зависимость. Движение крестоносцев и последовавшие затем перемены в Сирии поколебали указанный порядок отношений. Прежде всего этому способствовало образо­вание отдельного княжения с центром в Малатии (Мелитена) под главенством рода Данишмендов. По смерти султана иконийского Кылыч-Арслана в 1107 г. значение этого султаната пало вследствие раздоров между его сыновьями. В то время как старшие сыновья Шахин-шах, Араби и Масуд спорили из-за обладания султанатом, младший Тогрул-Арслан вместе с матерью основал гос­подство в Мелитене. Шахин-шах захватил в плен своего брата Масуда, который, однако, успел освободиться из за­ключения и получил содействие в борьбе с братом от Да-нишменда Гази III. Вследствие последовавшего затем пе­реворота Шахин-шах был убит. Хотя Масуд и Гази III за­ключили между собой узы родства, но все же не решались выступить открыто против империи. Антивизантийское движение обнаружилось в Армении и исходило от Тогрул-Арслана, владетеля Малатии. Об нем известно лишь в самых общих чертах, что оно отразилось на черномор­ских владениях империи, побудило дуку Трапезунта Кон­стантина Гавру начать поход, окончившийся полным его поражением и пленом. Это происходило почти в то же время, как царь Иоанн предпринимал меры по очище­нию от турок фемы Фракисийской и Памфилии (1118— 1119). Для дальнейших видов императора к освобожде­нию Малой Азии от сельджуков иконийского султана бы­ло весьма важно то обстоятельство, что между сыновьями Кылыч-Арслана и Данишмендом Гази III возникли раздо­ры, которые позволили императору выступить с более решительными мерами в его азиатской политике. Осо­бенно было благоприятно то, что Данишменды обрати­лись на восток и начали расширять свои владения похо­дами в Армению и Северную Сирию. Первым шагом, обеспечивавшим дальнейшие успехи, было занятие Ма­латии, которая была во владении младшего из сыновей Кылыч-Арслана, Тогрула. Когда осажденная Малатия из­немогала от голода, Тогрул-Арслан обратился за помо­щью к латинянам (1124), но голод заставил жителей от­крыть ворота Гази III, который с тех пор стал твердой но­гой в верхнем течении Евфрата. Между тем вследствие поднявшейся смуты в Иконии был лишен власти Масуд и искал поддержки в Константинополе. Ему был оказан лю­безный прием, дана просимая помощь, и таким образом начавшаяся в султанате смута нашла поддержку в империи. Правда, непосредственные выгоды извлечены были из этого положения дел только Данишмендами, но, когда Гази III простер свои завоевания на юг и стал прибли­жаться к Киликийским горным ущельям, где нанес силь­ное поражение антиохийскому князю Боемунду II, царь Иоанн нашел момент благоприятным, чтобы выступить против чрезмерных притязаний турецкого эмира. Хотя византийские историки Киннам и Никита Акоминат очень скупо освещают восточную политику царя Иоанна, но благодаря недавно изданной хронике Михаила Си­рийца (1) мы имеем возможность понять, как занят был император на протяжении 1130— 1135 гг. восточными дела­ми. Так, в 1130г., после трагической смерти князя Боемунда, царь отправился в поход против турок. В связи с этим походом упоминается о заговоре против царя, во главе которого стоял любимый его брат севастократор Исаак, которому он всего более был обязан при вступлении на
престол. После раскрытия заговора Исаак убежал к султа­ну иконийскому и подстрекал его к войне с империей. Это вообще весьма любопытная в истории Византии фи­гура, оставившая разнообразные следы как необуздан­ных увлечений, так и просвещенного ума. После бегства из Константинополя он долгое время проживал в Азии, в
Сирии и Палестине, при дворах мусульманских и христи­анских государей, везде подстрекая к войне против Иоан­на и ища себе союзников, с помощью которых замышлял завладеть императорским престолом.

Зиму 1130/31 г. севастократор Исаак вместе с трапе-зунтским дукой Гаврой и иконийским султаном проводи­ли у эмира Гази III Данишменда, откуда он переправился к князю Армении Льву, где старший сын его Иоанн вступил в брак с дочерью князя, наконец, после ссоры со Львом снова прибыл в Иконии. Везде Исаак пытался подготов­лять враждебное настроение против своего брата и ста­вил ему затруднения даже в Константинополе, где имел сильную партию. В 1132 г. предпринят был поход против Данишменда Гази, ближайшей целью был Кастамон в Па-флагонии, откуда турки тревожили византийские владения. На этот раз действия царя увенчались полным успе­хом, он распространил свою власть до реки Галис и за­ключил отдельные соглашения с эмирами Амассии и Гангр. По возвращении в столицу он имел триумфальную встречу. Скромность не позволила Иоанну сесть на приго­товленную для него серебряную колесницу, он шел пе­ший, а на колеснице была помещена икона Богородицы. Дошедший до Константинополя слух, что Кастамон снова взят турками, заставил Иоанна снова начать поход. Во время отсутствия царя (1134) умерла супруга его венгерка Ирина, и это заставило его прекратить движение вперед и вернуться в столицу. Прерванная на время война продол­жена была с большим успехом, чему способствовала и смерть Гази, который перед кончиной был возведен кали­фом в звание мелика, или царя. Преемник Гази, сын его Мухаммед, должен был усмирить восстание братьев и за­няться утверждением своей власти. Кроме того, Иоанну удалось расторгнуть союз иконийского султана с Даниш-мендами, и на этот раз в византийском войске был вспо­могательный турецкий отряд, прибыв к городу Гангры. Позднее время года и измена союзников, которые по при­казанию Мухаммеда ушли из византийского лагеря, побу­дили царя на этот раз не приступать к осаде, но так как зимняя стоянка в этой холодной местности тоже внушала опасение, то после некоторых колебаний вновь Гангры были окружены греческим войском. Мусульмане вступили в переговоры насчет сдачи города, а император не наста­ивал на суровости условий. Желающим было предостав­лено свободно выйти из города, и, как говорит Киннам, большинство вступило в византийскую службу. Гангры со­ставляли важную крепость в эмирстве Данишмендов. По­сле перехода этой крепости в руки императора положе­ние дел на северо-восточной границе значительно изме­нилось в пользу греков. Совершенно понятно отсюда