Отравительные будни КГБ

«В декабрьском номере журнала «Знамя» напечатана новая повесть Владимира Войновича «Дело № 34840», в которой писатель излагает ход и результаты расследования, предпринятого им по факту покушения органов госбезопасности на его жизнь и здоровье. Собственно, главный результат автор добыл в мае 1993 г. на международной конференции в Москве «КГБ вчера, сегодня, завтра» из уст одного из ораторов, представлявших это ведомство, и ввиду важности признания выделил его жирным шрифтом «Да, Войновича отравили, но ведь и все наше общество было отравлено». Что, как увидит читатель «Дела», совсем не означает готовности ГБ делиться своими секретами.»

«Московские новости», 6 февраля 1994 года.

Два других столь же известных события – того же ранга, только случились они в других странах.

15 октября 1959 года КГБ СССР осуществил акт химического терроризма в Мюнхене (Германия). Пистолетным выстрелом ампулой с цианистым калием агент КГБ Б.Сташинский исполнил многолетнюю мечту чекистов – отравил лидера национального движения Украины С.А.Бандеру. Последствий тот акт имел немало – террорист получил советский орден «за успешное выполнение особо важного задания правительства», после чего 12 августа 1961 года сдался властям ФРГ и был предан суду. И вердикт западногерманского суда от 19 октября 1962 года не только воздал террористу по заслугам, но и назвал организатора преступления – председателя КГБ СССР А.Н.Шелепина. Тот приговор и поныне остается в силе.

А 7 сентября 1978 года в пригороде Лондона болгарский писатель-диссидент Г.Марков был отравлен рицином, изготовленным по заказу спецслужб Болгарии в Москве – в 12-й лаборатории. Капсула с ядом была помещена в острие зонтика, однако умер писатель не в момент укола. Поскольку для рицина характерно наличие скрытого периода действия, исполнитель без особых хлопот отбыл с места событий. А советский разведчик О.Калугин получил за тот подвиг орден от правительства Болгарии (10,234).

Остается добавить, что биологический 12-й отдел (ныне входящий в состав 8-го отдела) Управления С Службы внешней разведки РФ и до наших дней нацелен на осуществление актов терроризма и саботажа в зарубежных странах с использованием биологических средств и, главное, на важных «биологических» объектах разных стран. Бывший советский биологический разведчик и диверсант сформулировал это так: «Вы можете предположить, что такую силу просто бросили из-за разрядки и демократизации? Что все силы и деньги, потраченные на подготовку наших людей, забыли? Что всех наших агентов и нелегалов отзовут только из-за того, что Россия принимает участие в новом раунде переговоров о биологическом оружии в Женеве? Я бы на это не закладывался» (15).

В арсенале 8-го отдела и поныне находятся как быстродействующие яды для бесшумного убийства, так и средства для шумного подрыва, не говоря уж о так называемой «смертоносной воде» (жидкой взрывчатке). Объекты для будущих диверсий давно подобраны, так что экологические, медицинские и тому подобные последствия гарантированы. Скажем, в 12-м отделе уже давно было исследовано, как обеспечить террористический акт против гарнизона морской базы в Австралии, где квартирует военно-морской флот США (почти наверняка это порт Таунсвилл), с помощью инфекции или же путем отравления системы водоснабжения. Продолжать эту тему вряд ли стоит. Добавим лишь, что именно в 8-м отделе Управления С сосредоточено наибольшее количество кавалеров престижных советских наград (15).

Контрразведка

Контрразведка во все времена в первую очередь скрывала сам факт подготовки к наступательной биологической и химической войне.

За весь период с 1926 по 1992 годы советские власти лишь дважды в силу каких-то политических соображений в теоретическом плане признавали возможную подготовку Советского Союза к биологической войне. В 1938 году это сделал маршал К.Е.Ворошилов, в 1956 году – маршал Г.К.Жуков.

Обращаясь к механизму упрятывания тайн, отметим, что система эта была (и есть) на редкость изощренной.

Даже в секретной переписке названия особо опасных возбудителей, с которыми велась работа, не назывались, а шифровались, причем шифрованные обозначения регулярно изменялась. Важно иметь в виду, что один и тот же возбудитель получал разные шифры даже в пределах одной исторической эпохи в документах разного уровня, например в переписке Москва-учреждение и в пределах самого учреждения. Так что будущим историкам биологической и химической войны предстоит нелегкая задача разбираться в документах, где предмет обсуждения ни разу не называется прямо, а зашифрован разными шифрами, если, конечно, эти документы их дождутся.

В качестве примера приведем бактерию сибирской язвы. Если в секретных документах 1920-х годов она называлась возбудитель «АВС» (70), то на рубеже 1980-1990-х годов ее именовали уже как возбудитель Л4 (10). Бактериальные возбудители в «Биопрепарате» шифровались с буквой Л: чума – Л1, туляремия – Л2, бруцеллез – Л3, сап – Л5, мелиоидоз – Л6 и т.д. Возбудители вирусной природы обозначались с буквой Н: натуральная оспа – Н1, вирус геморрагической лихорадки Эбола – Н2, вирус лихорадки Марбурга – Н3, а боливийской лихорадки – Н4 и т.д. (10).

Среди прочих мер подобного рода отметим, что из соображений секретности не допускались явные (внешние) контакты сотрудников всех трех систем ВБК – обеих наступательных и одной «оборонительной» (противочумной) (6). Можно только удивляться изощренности подхода контрразведки, тем не менее даже сам факт контактов между людьми из двух систем биологической войны – «гражданской» системы «Биопрепарата» и военной системы 15-го управления Генштаба считался важнейшей и тщательно охраняемой государственной тайной.

Чтобы не «засвечиваться», работники секретных организаций биологической войны имели план по выпуску открытых публикаций на самые разнообразные темы, к тому же от имени не тех институтов, где они фактически работали, а совсем иных (6).

В каждом учреждении биологической войны имелся план мероприятий по дезинформации разведок вероятного противника. И он достигал своей цели. Конечно, скрывать от оптики космических спутников гигантские научные и промышленные учреждения было сложно. Так вот, в 1988 году миротворец М.С.Горбачев подписал секретный приказ, которым предписывалась разработка мобильных производственных линий, чтобы на случай проведения зарубежных инспекций можно было бы перевезти их в другое место. А московский Институт прикладной биохимии разрабатывал даже техническую документацию на фиктивные заводы по выпуску средств биологической защиты, которая должна была демонстрировать миролюбивый характер действующих заводов биологического оружия. Эти бумаги сопровождались, среди прочего, и такими фальшивками высокого уровня, как разрешительные документы правительства (10).

Не будет лишним, однако, подчеркнуть, что, советский военно-биологический истеблишмент использовал драконовскую систему секретности в основном не для защиты страны (по существу лишь армии), а для собственного благополучия.

Сейчас мы с улыбкой слушаем заверения властей, что они будто бы защищают нас от биологической и химической агрессии родной промышленности. На самом деле дела наши столь плохи, что впору думать об организации общественной самозащиты населения от всяческой и зачастую неопознанной «заразы» и «химии».

В секретном подполье, которое ВБК, военно-химический комплекс и прочие ветви ВПК создали на территории СССР, сформировалось множество специальных секретных пространств. Только в их пределах действовали масштабные программы по подготовке к биологической и химической войне. Разумеется, исключительно для посвященных. При этом обитатели отдельных спецпространств могли не знать о существовании друг друга. В этих спецпространствах практически не действовали правила, характерные для общеизвестных уровней вертикально дифференцированного прятания правды («Секретно», Совершенно секретно» и «Совершенно секретно, особой важности»). Для попадания в спецпространство нужен был специальной вход – допуск по форме «Ф». Документы в нем тоже проходили отдельно – по «серии Ф». А еще не забудем, что многие Ф-шифры имели в слове еще одну общую букву «Т». Были также и другие пространства – «К» и т.д.

Выше уже упоминалось, что великое множество разного люда, спрятавшегося под неприметной крышей секретной части Главмикробиопрома при СМ СССР, доило державу подготовкой к тотальной биологической войне по обширной программе «Фермент» и ряду других, столь же масштабных и опасных. По программе «Метол» в «Биопрепарате» создавались штаммы бактерий и оружие на их основе, которые были бы устойчивы к антибиотикам «вероятного противника», причем в первую очередь создателей заботила бактерия чумы. Программа «Костер» предполагала разработку нового типа токсинного оружия – токсин не надо было вносить в организм врага, он должен был синтезироваться прямо в организме жертвы с помощью так называемых регуляторных пептидов и соответствующих генов. На этом деле озолотились 4 уже упоминавшихся института АН СССР и лично академики Ю.А.Овчинников и Г.К.Скрябин (10).

Третье главное управление при минздраве СССР не столько обеспечивало надзор за безопасностью работ по созданию оружия массового поражения, в том числе биологического и химического, сколько кормилось по линии секретной и очень щедро финансировавшейся программы «Флейта».

Не отставали и «химики». У них была обширная программа «Фолиант» – по подготовке к химической войне с помощью химического оружия третьего поколения. За счет нее многие годы жили и кормились в основном спецработники Министерства химической промышленности СССР и сотрудники других ведомств, которые были «приобщены».

А работники Минлесхоза опустошали государственный бюджет страны за счет подготовки к войне против всякой растительности «вероятного противника» по линии секретной программы «Флора».

Не отставали и труженики Минсельхоза, которые пополняли бюджет своего ведомства обещаниями создать биологическое оружие против сельскохозяйственных животных «вероятного противника» в рамках секретной программы «Экология».

А еще были программы «Фуэтэ», «Фагот», «Фляга», «Фактор»... И так до бесконечности – советское секретное пространство было очень большим.

Достигли ли все эти программы своей цели? Безусловно, поскольку разведки стран, где укрывался вероятный противник советской власти, так и не дознались об уровне готовности Советского Союза к наступательной биологической и химической войне. Само собой разумеется, не знали об этом и советские граждане, каждому из которых была обещана жизнь при коммунизме да к тому же в отдельной квартире. И советская бюрократия также достигла своей цели – она с большой пользой для себя растаскивала советский бюджет.

Как известно, самый лучший вид обороны – это наступление.

Можно только сожалеть, но сокрытие реальных фактов и выдвижение вместо фактов явной лжи для ряда изданий нашей прессы стало нормой (51,53). И это также находится в русле контрразведывательных операций. Например, что выдвигается нашей прессой – с подачи ВБК и не только – в качестве обвинений против Запада? Что будто бы очень велики траты на военно-биологические исследования и, естественно, малы у Советского Союза. Будто бы на Западе на эти цели работает очень большое количество персонала и, само собой, чрезвычайно малое в Советском Союзе. Будто бы на Западе на военно-биологические цели ориентировано великое множество учреждений (и малое количество в СССР) (51). И т.д.

В настоящее время все эти байки опровергнуть не так уж сложно. А ведь они были предметом оперативных разработок наших доблестных контрразведчиков.

Из песни слова не выкинешь. К сожалению, была и еще одна задача, успешно решавшаяся контрразведкой – сокрытие не только боевой готовности нашей страны к биологическому нападению на злокозненных «врагов», но и неготовности нашей военно-биологической бюрократии обеспечить противостояние страны особо опасным инфекциям, причем не только извне.

Крах системы тайн

На рубеже 1980-1990 годов система секретности биологической и химической войны, так ревностно оберегавшаяся КГБ, практически лопнула.

Несколько локальный характер имеют данные о биологической катастрофе 1979 года в Свердловске, появившиеся в 1990-1992 годах. В 1990 году о беде поведала «Литературная газета», скорее всего в рамках общей «гласности» (17). Ну а серия статей в «Известиях» 1991-1992 годов (20-24) уже, наряду с «гласностью», не могла не носить оттенка обыкновенного «пинка», которым спецслужбы наградили нашу зарвавшуюся армию за то, что в 1979 году они (спецслужбы) узнали правду о прискорбных событиях в Свердловске не от армии, а были вынуждены разбираться самостоятельно.

Что касается общей картины подготовки к наступательной войне, то, как это всегда бывает, продали советскую систему биологической войны «свои» – больше было некому. Это произошло, когда за границами страны победившего социализма вместе с ее биологическими секретами оказались лица из рядов военно-биологического и военно-химического комплексов.

В 1989 году во Франции остался в качестве невозвращенца директор Института особо чистых биопрепаратов (С.-Петербург) не удовлетворенный своей жизнью на Родине В.А.Пасечник. Вскоре после этого его переправили в еще более «надежное место» в Великобритании (5,6,10,56,158). Разведка Великобритании сочла переданные ей сведения потрясающими – была вскрыта фактическая роль «Биопрепарата» как гражданского ведомства обеспечения наступательной биологической войны. Заодно обозначилась и малопочтенная роль «мирной» и респектабельной АН СССР (5,56,158,239).