Историографические заметки

В нашей историографии Октября процесс организации и начала деятельности новых органов государственного управления в российской провинции чаще всего покрывался догматически истолкованной ленинской формулой сплошного триумфального шествия Советской власти по городам и весям необъятной страны. Как справедливо заметил в свое время С. Мельгунов, занимавшийся изучением этого вопроса, страна в ту пору «отнюдь не подчинялась молчаливо директивам, которые как бы шли из столицы».

Еще более сомнительное толкование давал Л. Троцкий, уподоблявший отзвуки на «красный» Октябрь февральскому 1917 г. революционному половодью «по телеграфу», охватившему Россию. «Большевистский политический телеграф, — не без сарказма высказался по данному поводу тот же Мельгунов, — во всяком случае работал довольно неисправно». В качестве прямого опровержения Троцкого этот историк приводит опубликованный большевистской «Правдой» 11 ноября 1917 г. (т.е. через две недели после Октябрьского восстания в Петрограде) список важнейших городов, где власть к этому времени находилась в руках Советов. В их числе оказались даже уездные города — Серпухов, Подольск, Орехово-Зуево. Более того, в список почему-то попали города, где никакой Советской власти еще не было — Киев, Одесса, Нижний Новгород, Ростов-на-Дону и др.

Правда, в качестве реальной альтернативы большевистскому Октябрю в Петрограде и Москве сам Мельгунов, оспаривавший заявление бывшего министра юстиции последнего состава Временного правительства П. Малянтовича об отсутствии у этого правительства осенью 1917 г. должной массовой опоры в российской глубинке, ссылался на малоубедительный пример провинциальной Калуги. В этом городе Дума на совместном заседании с представителями политических партий, Советов, профсоюзов и воинских частей 26 октября вынесла по текуще-му моменту резолюцию — торжественную клятву в готовности отдать «силы, жизнь и имущество граждан в распоряжение Временного правительства». Более того, когда резервный состав Временного правительства подпольно возобновил работу в Петрограде, его калужские сторонники выразили желание принять это правительство у себя, чтобы обеспечить нормальные условия его деятельности.

Но не успели они выступить с этим предложением, как власть из их рук перешла к так называемому революционному социалистическому комитету — местной модели однородно-социалистического правительства, просуществовавшей всего две недели, прежде чем уступить место советовластию. «Опыту Калуги, — должен был признать С. Мельгунов, — суждено было, в сущности, остаться эпизодом. Но эпизод мог бы быть и во всероссийском масштабе (черты, отмеченные в Калуге, могут быть отмечены в ряде провинциальных городов)».

Правда, первая часть калужского эпизода больше наводит на мысль, что ближе к истине был П. Малянтович, когда утверждал, что Временное правительство в дни петроградского выступления большевиков оказалось лишенным поддержки сколько-нибудь широких кругов российского общества, чем позволяет оспаривать его вывод. Ведь верноподданническое отношение калужской правящей элиты к последнему составу Временного правительства — явление скорее исключительное, чем типичное для страны в целом. Дело в том, что в Калуге команде Керенского удалось буквально за неделю до октябрьских событий в Петрограде нанести поражение своему основному политическому противнику — большевизму.

Мнение С. Мельгунова о том, что калужские события имеют определенные типичные для российской провинции проявления, справедливо применительны главным образом ко второй их части, связанной с существованием здесь в течение примерно двухнедельного срока местной разновидности однородно-социалистической власти. Идея такого решения вопроса о власти имела в ту пору в российской провинции весьма значительное количество своих приверженцев. Одно это обстоятельство показывало наличие на местах в ходе революции возможностей выбора того или иного пути решения проблемы власти в зависимости от конкретного соотношения социальных и политических сил, ряда других факторов как объективного, так и субъективного порядка.

Проблема выбора пути общественного развития применительно к стране в целом в современной исторической литературе ставится и освещается чаще всего в отвлеченно-теоретическом плане, без должной опоры на анализ конкретных данных о том, как решался на местах один из основных ее вопросов — вопрос о власти. Между тем разнообразие местных условий, в которых происходила российская революция, предопределило такую пестроту темпов и форм организации власти, что без учета этого обстоятельства судить о сколько-нибудь реальных (а не абстрактных) альтернативах октябрьским событиям в Петрограде и Москве практически не возможно.

Едва ли не самая вероятная в России осенью 1917 г. альтернатива — социалистически-демократическая — исследователями чаще всего связывается с идеей однородно-социалистического правительства. Но как показал опыт первого послеоктябрьского кризиса большевистского режима, возникшего в процессе переговоров с ВИКЖелем (подробнее об этом см. § 1 следующей главы), шансы на торжество такого пути в центре страны были невелики, ибо в верхах большевистской партии сил у его активных сторонников оказалось явно недостаточно, чтобы одолеть экстремистски настроенных вождей — Ленина и Троцкого. Несколько иная ситуация наблюдалась, как уже отмечалось, в Москве, а также особенно отчетливо на местах, в российской провинции.