Аполлинарий Лаодикийский.

Курьез истории, что с арианством сошелся в разрешении этого вопроса ο двух природах во Христе самый твердый антиарианин, блестящий богослов эпохи, Аполлинарий Младший (Аполлинарий Старший — это его отец), епископ Лаодикии Сирской. Он был столь строгий, непримиримый “староникеец” на Востоке, что не признавал иерархической власти даже Мелетия Антиохийского, не говоря уже ο маленьком Павлине. Под предлогом этих арианских смут он просто объявил себя здесь главой автономной церкви. Как талантливый писатель и профессор, он имел достаточно выдающихся сторонников и приверженцев, и св. Василий Великий в молодости почтительно дружил с ним, и сам великий Афанасий ценил Аполлинария за ревность по никейской вере.

Исходя из платоновской трихотомии (дух, душа и тело) в человеке, Аполлинарий, как известно, заменил в Иисусе Христе третью, высшую часть человеческой природы, т.е. “дух” человеческий (πνεύμα), иначе “ум” человеческий (νους), Логосом Божественным, т.е. Второй Ипостасью Св. Троицы. Но при жизни св. Афанасия это учение Аполлинария не проповедовалось еще громко, a проводилось глухо, не без дипломатии. Так, на соборе 362 г. в Александрии монахи Аполлинария подписали, что “Христос принял человеческое тело не бездушное и не безумное.” Но какой подразумевался здесь “дух” и “ум,” не было ясно. Афанасий не хотел враждовать с Аполлинарием и молча принял эти формулы. Β соседних с Аполлинарием областях уже раздались возражения Аполлинарию. Возражали и Диодор Тарсский, и Флавиан Антиохийский. Но голоса их еще не прозвучали на широком церковном поле. Папа Дамасий в Риме осудил самую доктрину, не огласив имени Аполлинария. По мере распространения и оглашения этой доктрины ее громко осуждали при случае и Мелетий Антиохийский, и Василий Великий, и западные никейцы, сосланные на Восток (Евсевий Веркелльский и Лукифер Каларисский). Но Аполлинарий постарался организовать для себя целую “церковку” из нескольких епископов с главной кафедрой в Вирите (Бейрут). Эти епископы подняли агитацию в защиту своей доктрины. Но шум агитации только повредил им. Он вызвал осуждение их доктрины как еретической с высоты II Вселенского Константинопольского собора 381 г. A затем в эдикте императора Феодосия I 383 г. аполлинаристы приравнены к евномианам и македонианам; им запрещено иметь иерархию и церковные собрания. По смерти Аполлинария огорченные, но и озлобленные его ученики прибегли к самозащите и вместе к нападению на православную церковь довольно сильным и ядовитым способом. Тетради с лекциями Аполлинария они надписали разными именами: то Григория Чудотворца, то Афанасия; то пап — Юлия, Дионисия, Феликса. Подделка поразительно удалась. Правда, уже в VI в. ученый Леонтий Византийский видел эту фальсификацию, высказал в общей форме свой критический взгляд, но он принадлежал к искушенному в науке меньшинству. Большинство же церковных писателей, хотя бы и высокоталантливых, как, например, Кирилл Александрийский (V в.), не искушены были в таком скептицизме и стали жертвами этой широко распространенной подделки. Ученики Аполлинария, прививавшие церкви отраву его догматствования, были им искренно соблазнены, потому что были зачарованы выдающимся профессорским талантом Аполлинария. И самого Аполлинария соблазнил его эллинский талант философствования. Исказив нечто в тайне догмата обожения человека, он чисто по-эллински зачаровался и заразил очарованием своих учеников, тоже эллинов. Они записали: “Только один отец наш Аполлинарий первый объяснил сокровенное для всех таинство воплощения.” Почти смешно такое признание. Ведь “объяснить таинство” — значит его упразднить, разрушить. Вот это и случилось с великим Аполлинарием. Вот логика Аполлинария:

I. Для реальности искупления нужно реальное воплощение. Но это невозможно при полном трехчастном (дух, душа и тело) составе человека:

a) Скорее можно просверлить скалу простым пальцем, чем при двух логосах (человеческом и божеском) получить единую личность. Природа логоса-разума состоит в том, что он, по Аполлинарию, “αυτοκινητος — самоинициативен,” т.е., говоря современным нам языком, он есть живой субъект, υποκειμενον. Выражаясь грамматически, он есть единое подлежащее, единый субъект в одном предложении. Два субъекта требовали бы и двух действий. Это так же абсурдно, как помещение двух тел в одном пространстве.

b) Такое подлеположение двух было бы паралогично и ненужно. Получился бы обоженный человек (ενθεος ανθρωπος), или человекобог (ανθρωποθεος), какой-то кентавр.

c) Так получилось бы два Сына: по природе и по усыновлению. Поклонение им было бы наполовину идолопоклонством.

d) Получилась бы не Троица, a четверица.

II. He достигнута была бы и цель воплощения — уничтожение греха и смерти. Для этого нужно, чтобы Бог умер, как человек. A если во Христе дан полный человек, т.е. и с человеческим разумом (логосом), то он, как человек, и страдал, и искупления не получилось бы.

Где полный человек — там и грех. Источник греха в душе. Душа сама по себе и безразумна и инертна, αλογος και ετεροκινητος. Ее определяет нечто другое: логос. Но логос человеческий немощен. Нужен логос мощный, чтобы его не победила тварная человеческая душа. Какой же выход из этого? Нужно, чтобы на месте логоса в Богочеловеке был Логос Божественный. Природа человеческая не нарушена, ибо душе вообще свойственно управляться чем-то другим, высшим, — Законом Божиим. Итак, нужно, чтобы во Христе был логос безгрешный. Иисус Христос не аскет. Он без борьбы с грехом. Он — “одна природа, одна ипостась, одна энергия, единое лицо, весь Бог, весь человек.” Нельзя говорить ο двух лицах, ο двух естествах. Он — μία φύσις του θεοΰ Λόγου σεσαρκωμένη, поклоняемая вместе с плотью единым поклонением. Это одна природа σύνθετος, σύγκρατος, т.е. слитная. Тут, как записали лекции Аполлинария его восторженные ученики, лектор восклицал: “О новая вера! Ο божественное смешение: Бог и плоть составили (απετελεσε) одну природу!”

Аполлинарию возражали: это человечество не истинное человечество, потому что плоть без ума есть и y животных. Но Аполлинарий защищался: “Да, Христос не просто человек, но “как бы” человек (ουκ ανθρωπος, αλλ’ ως ανθρωπος), ибо он не единосущен человеку по главной части — “по уму,” и при этом Аполлинарий ссылался на апостола Павла: “И образом обретеся якоже человек.”

Так нарушается Аполлинарием полновесный смысл Никейского символа, повелевающего исповедовать не только “воплотившегося,” но и “вочеловечившегося.” B погоне за соблазнительно-рациональной схемой предан сподвижником во время оно Великого Афанасия и авторитетом даже для Великих Каппадокийцев основной завет Афанасиева богословия — сотериология. “Невоспринятое Богочеловеком и не спасено” (το γαρ άπρόσληπτον, άθεράπευτον — Григория Богосл. пис. 101). “И спасл еси всего мя человека,” — поет, согласно этому завету, церковь, отвергающая умное недоумие Аполлинария. Ересь сгубила славу этой выдающейся богословской фигуры IV в.