Артист Юрий Никулин с Мухтаром

Бушмин тихо сказал: «След, Султан!», пес понюхал снег, громко чихнул от сильного мороза и уверенно повел оперативную группу в глубь леса. На близкие разрывы снарядов никто не обращал внимания. Бежали быстро. Мороз жег лицо, тяжело дышалось. Позади было уже два километра. Показались едва заметные под снегом землянки солдат, обслуживающих аэродром. Султан проскочил мимо трех и с ходу толкнул лапами дверь четвертой землянки. Внутри сидело несколько человек.

— Спокойно, — сказал Бушмин присутствующим, не спуская глаз с Султана.

В землянке было сильно накурено, табачный дым разъедал глаза, лез собаке в нос. Султан крутил головой и, казалось, не носом, а всем телом своим ловил в этой духоте искомый запах. Обнюхивая всех подряд, он вдруг зарычал и вцепился в долговязого рыжего солдата.

— Взять его! — распорядился старший оперативный группы, а тем временем Султан обходил остальных. Он выбрал среди сидящих еще одного. Поблизости от землянок были обнаружены и приборы. Оба задержанных оказались вражескими разведчиками.

…С ленинградского завода рабочие отправляли на фронт танки. В последний момент перед отправкой очередной колонны выяснилось, что с некоторых боевых машин сняты важные детали. Бушмин с Султаном снова повели оперативную группу.

Враг старался замести следы, петлял. «Зря хитришь, не уйдешь», — сердито ворчал Бушмин, помогая собаке разобраться в сложной путанице следов. Султан привел группу к полуразрушенному дому, вбежал в разбитый снарядом подъезд и устремился вверх по лестнице. Оперативные работники следовали за ним. В предрассветных сумерках осторожно, метр за метром осматривали чердак. По поведению Султана можно было понять, что враг где-то здесь. Пес от напряжения дрожал и тихо, как кошка, крался в дальний угол чердака. Едва сдерживая собаку, Бушмин следовал за ней. Внезапное появление собаки ошеломило закутавшихся в старое тряпье диверсантов. Яркий луч фонаря осветил их искаженные страхом лица. С помощью Султана в подвале дома были найдены и снятые с машин детали.

В каких только условиях ни приходилось работать Петру Серапионовичу Бушмину, и всегда ему помогал верный пес. Султан отличался удивительной преданностью хозяину и не раз спасал его от неминуемой гибели.

Так они работали вместе десять лет, участвовали более чем в четырех тысячах операций. С помощью Султана было задержано почти три тысячи преступников, вражеских агентов и диверсантов, раскрыто 996 преступлений, разыскано и возвращено государству и гражданам имущества и различных ценностей на сумму около трех миллионов рублей (в старом исчислении). В личном деле Бушмина, помимо отметок о наградах, ценных подарках, грамотах, записано 28 благодарностей. Ему присвоили звание майора милиции.

Но пришла пора Бушмину расстаться с мохнатым другом. Старость взяла свое: пес потерял зрение, потом слух и на тринадцатом году жизни его освободили от работы, поселив как почетного «пенсионера» в теплом питомнике. После смерти собаки из шкуры сделали чучело и выставили в Ленинградском музее криминалистики.

Петр Серапионович тоже постарел. Товарищи проводили его на заслуженный отдых. Но коммунист Бушмин не мог долго оставаться без любимого дела, которому посвятил многие годы. Он вернулся в строй.

Майор Бушмин иногда заходит в музей криминалистики, чтобы постоять возле своего Султана. Однажды музей посетил ленинградский писатель И.М. Меттер. Его заинтересовала история П.С. Бушмина и его выдающейся собаки, и он написал повесть. По ней в 1964 году режиссер С. Туманов и оператор А. Харитонов сняли широкоэкранный художественный фильм «Ко мне, Мухтар!».

Создатели фильма сумели обобщить и показать все лучшие рабочие качества розыскных собак, верных друзей человека, оказывающих неоценимую помощь органам охраны общественного порядка.

ЮРИЙ ЯКОВЛЕВ

ВДВОЕМ С СОБАКОЙ

Я иду по родному городу, а рядом со мной, не отставая ни на шаг, идет моя собака Динго. Мы идем по тротуару, шагаем по мостовой, перебегаем через перекрестки. Время от времени мы понимающе смотрим друг на друга. Так, по крайней мере, кажется мне.

В моей собаке, помимо стати и красоты, есть внутреннее благородство. Его излучают глаза, оно угадывается в легкой, уверенной походке, в плавных поворотах головы. И в том, что она идет рядом, не отставая и не забегая вперед.

Я иду с Динго и краешком глаза слежу за тем, какое она производит впечатление, прислушиваюсь к замечаниям, которые в ее адрес отпускают встречные.

Одни улыбаются ей, другие — это, конечно, ребята — смотрят с открытыми ртами. И по этим открытым ртам безошибочно определяю: они отдали бы многое, чтобы стать обладателями такой собаки. Некоторые пугливо отходят в сторонку. Есть и такие, которые смотрят холодно, неодобрительно.

Собака помогает мне на ходу разбираться в людях. Конечно, не точно — очень условно, очень относительно. Но, когда я пройдусь по городу со своей собакой, у меня пробуждается радостное чувство от того, что по улицам ходят хорошие люди. Они отзываются на взгляд моей собаки, как на знакомый пароль.

Иногда мы делаем привал. Я стою, а Динго ходит вокруг, присматривается, принюхивается. Тогда возле нас обязательно кто-нибудь остановится. Например, мальчишка.

— Это пограничная собака? Она задержала нарушителя? Да? Ей за это дали медали? — глаза горят от восторга и любопытства.

— Нет, она не пограничная. А медали ей дали за экстерьер.

Что такое «экстерьер», он не понимает. И я пытаюсь объяснить популярнее:

— За красоту.

— А разве за красоту дают?

— Собакам дают. А еще у нее медали за дрессировку.

— Значит, она ученая!

Мой собеседник ухватывается за это. Ему обязательно надо как-то раскрыть необыкновенные достоинства этой красивой, сильной овчарки: она не пограничная, но зато ученая. Это тоже неплохо.

Он стоит молча. Потом вздыхает и нехотя уходит.

Его сменяет пожилая женщина:

— У нас до войны была такая собака. Ее взяли в армию. Она на спине таскала рацию. Погибла под Смоленском. Нам прислали похоронную.

— Разве на собак тоже присылали… похоронную? — удивляюсь я.

— А как же, — говорит женщина, и глаза ее становятся грустными…

— Ах, ты моя красавица, ах, ты умница, — это уже возле нас остановилась старушка. — И погулять-то тебе негде. Ходишь по тесным улицам.

На меня она не обращает внимания. Она говорит с собакой. Ну что же, с собакой тоже можно говорить.

Вообще с собаками хорошо говорить. Они не спорят, не перебивают. Внимательно слушают. Наклоняют голову набок и слушают. И, кажется, все понимают.

Навстречу нам идет молодой папа с маленьким сыном. Папа длинный и худой, а сын круглый, краснощекий. Он катится рядом, как колобок.

— Вот собака, — говорит папа, — она тебя съест!

Маленький человек не очень-то верит в отцовское предостережение. У него свое, определенное мнение: собака — это хорошо!

— Хочу собаку! — заявляет он.

И долговязый папа длинной рукой чешет затылок.

Мы идем дальше. Упрямый «колобок» смотрит нам вслед. Я чувствую — зернышко заронено. Взойдет оно или зачахнет?

В жизни каждого человека обязательно должна быть хоть одна собака. Собака, которая спасла его от опасности, собака, которая скрасила одиночество. Или просто пробудила к жизни скрытые силы, нежные и трепетные, необходимые, как воздух, насущные, как хлеб, — силы любви ко всему живому. Может быть в жизни человека собака обиженная, побитая…

В моей жизни собака — это новый, с ее помощью открытый горизонт. Новая запевшая струна. Новая возникшая краска. Это самоуглубление. Новые переживания, новые страдания и радости.

Все началось со случая, который глубоко потряс меня. Отец убил у сына собаку, сын возненавидел его. Эта история два года не давала мне покоя. Потом родился рассказ «Он убил мою собаку». После этого рассказа я почувствовал, что не могу жить без собаки. И тогда появился Динго. Не вымышленный, не сочиненный. Одномесячный щенок, которого я принес за пазухой в дом.

А потом из-под пера вышли рассказы «У человека должна быть собака», «В гостях у собаки», целая «звериная книга» — «Я иду за носорогом». И вдруг — открытие: собака должна сослужить еще одну службу человеку — она должна пробудить в сердце его ребенка доброе чувство. Это не мое открытие. Это древнее, дивное открытие народа, многих народов. Я открыл открытое.

Открыл для себя заново, и эта новизна как бы вдохнула в известное новые силы, омолодила мысль.

Потерялась собака. Потерялась и попала в беду. Какой-то негодяй пырнул ее на улице ножом. Раненое животное истекало кровью. Мимо шли два мальчика. Они подняли собаку и принесли ее домой. Вызвали ветеринарную скорую помощь — синий крест. Потом началась борьба за жизнь раненой собаки. Были минуты отчаяния. Были бессонные ночи. Два добровольных санитара, два маленьких брата милосердия на корточках сидели у подстилки, на которой лежала раненая собака.

А когда собака поднялась на ноги, мальчики принялись за поиски ее хозяина. И нашли его, хотя это оказалось нелегким и долгим делом. Спасенная из беды собака очутилась в родном доме.

Вот и вся история.

Но у нее есть продолжение. Это продолжение уходит в будущее. Я представляю себе, какие люди вырастут из двух мальчиков, которые могли пройти мимо собаки, лежащей на мостовой, но не прошли. Дни, проведенные у подстилки раненого животного, наверняка пробудили к жизни большие, добрые силы, которые заложены в каждом человеке, но которым не всегда дано проявиться. Я глубоко уверен, что эти два мальчика сделают в жизни много добрых дел людям, с которыми судьба сведет их.

Пробуждение доброго. Это процесс тонкий, требующий большого участия всех общественных сил. Ведь доброе может так и не пробудиться. Может, пробудившись, погибнуть. На первых порах это чувство слабое, хрупкое. Но если помочь ему взойти, дать ему окрепнуть, оно станет великой силой.

Я назвал свою собаку Динго, но не в честь ее диких сородичей — австралийских собак. Я назвал ее в честь любимой книги — «Дикая собака Динго, или повесть о первой любви» Рувима Исаевича Фрайермана. Динго — это ее полное, паспортное имя. А вообще дома мою собаку зовут Доня, Донюшка. Оставшись вдвоем с ней, я разговариваю, рассуждаю. Собака, естественно, существо молчаливое. И это делает меня малословным, по возможности кратким и точным. Я пишу, а собака сидит рядом. Она как бы заглядывает в мои мысли, прислушивается к моим чувствам. А я как бы выверяю по ней мысли и чувства. Так, шагая с ней по тротуару, открываю для себя незнакомых людей. В этом нет ничего мистического. Это просто особый настрой мыслей. Тот, кто любит собак, тот сильнее любит людей.

Когда-то ни один ребенок не рос без собаки. Теперь собака в семье встречается редко. Дети спрашивают: «Будут ли в будущем лошади?». Этот вопрос естественный. В городах лошадей почти не стало. Но в будущем лошади будут. А собак будет очень много.

— У вас собака заслоняет человека, — порой говорят мне люди.

Я пожимаю плечами. Я хочу, чтобы собака сделала человека лучше и добрей. Я думаю только о человеке. Я хочу, чтобы собака сослужила ему еще одну добрую службу.

Иногда очень полезно вспоминать сказки своего детства. В этих сказках заложены человеческая мудрость и человеческая доброта. Оглянитесь, и вы увидите вдалеке Михаила Ивановича Топтыгина, Мышку-норушку, Кота в сапогах и, конечно, Собаку. Вам не кажется, что за каждым четвероногим существом скрывается живой человеческий характер? Эти существа пробуждают необычные, таинственные чувства. И эти чувства детская непосредственность переносит на обычных собак, лошадей, козлов. Дети воспринимают их, как тех, сказочных: просто звери до поры до времени перестали разговаривать человеческим языком.

Сказочные звери — аллегория. А любовь к ним оказывается аллегорией любви к людям. Разве этот неожиданный вывод не верен?

Идет дождь. Сыплет снег. А мы с Доней идем по улицам родного города. Мы идем, и люди провожают нас взглядом. Одни одобрительным, другие — скептическим. Люди не одинаковы. Они и не обязаны быть одинаковыми.

Академик Павлов поставил собаке памятник за то, что она помогла ему сделать величайшее открытие. Может быть, со временем у нас появятся памятники и другим собакам. Например, памятник собакам, охраняющим границу, или собакам-минерам, санитарам, связным и тем, что шли со взрывчаткой на спине навстречу фашистским танкам, или собакам-космонавтам. А может быть, один из памятников будет воздвигнут нашему четвероногому другу за то, что он помог разбудить в юных сердцах великое чувство гуманизма, доброты, любви ко всему живому… — Пошли, Донюшка, дальше!

ЭДУАРД АСАДОВ

РЫЖАЯ ДВОРНЯГА

Хозяин погладил рукою

Лохматую рыжую спину:

— Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,

Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник

И скрылся под гулким навесом,

Где пестрый людской муравейник

Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу,

И лишь за знакомой спиною

Следили два карие глаза

С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа

Сказал: — Что? Оставлен, бедняга?

Эх, будь ты хорошей породы…

А то ведь простая дворняга!

…В вагонах, забыв передряги,

Курили, смеялись, дремали…

Тут, видно, о рыжей дворняге

Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то

По шпалам, из сил выбиваясь,

За красным мелькающим светом

Собака бежит, задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,

В кровь лапы о камни разбиты,

Что выпрыгнуть сердце готово

Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы

Вдруг разом оставили тело,

И, стукнувшись лбом о перила,

Собака под мост полетела.

Труп волны снесли под коряги…

Старик! Ты не знаешь природы:

Ведь может быть тело дворняги,

А сердце — чистейшей породы!