Характер режима и внешняя политика: некоторые взаимосвязи

Существуют различные механизмы и формы взаимосвязи внешней политики страны и процессов, развивающихся внутри общества. Разработано немало различных теорий и концепций, объясняющих соответствующие взаимосвязи. Серьезное внимание уделяется, в частности, определению и анализу воздействия характера политического режима на важнейшие внешнеполитические установки.

Как уже было отмечено (см. разд. I, гл. 5), в XX в. государства, в которых существуют укорененные в политической культуре общества демократические режимы, не воевали друг с другом. Утверждение демократических порядков в том или ином регионе, как правило, сопровождалось снижением там международной конфликтности и напряженности. Это эмпирически установленный исследователями факт до сих пор не получил убедительного теоретического объяснения. Можно предположить, что есть какие-то внутренние особенности консолидированной демократии, вероятно, присущая ей ориентация на разрешение конфликтов политическими, прежде всего правовыми средствами, что проявляется не только во внутренних, но и во внешних отношениях, и, соответственно, меняет характер взаимодействия между государствами, в которых сложились такого рода режимы.

Видимо, указанное явление неправомерно связывать с социально-политической однородностью демократических государств и обусловленными ею сходными типами политической культуры. В социалистической части мира, где во второй половине XX в. установились однородные в социально-политическом плане государства с похожим типом политического мышления, сформировалось несколько устойчивых очагов международной напряженности и конфликтов. Острая конфронтация между СССР и Югославией возникла уже в первые годы существования мировой социалистической системы. Государства с коммунистическими режимами - СССР и Китай, Китай и Вьетнам - находились в состоянии многолетнего политического противоборства, переходящего иногда в вооруженные столкновения. Таким образом, социально-политическая однородность государств сама по себе не является гарантией от конфликтов и войн между ними. Скорее, можно сделать вывод о том, что в отличие от консолидированных демократических режимов авторитарные, и особенно тоталитарные, государства, склонные к внешней экспансии, являются источниками нестабильности в региональном или глобальном масштабе.'

Особенности внешней политики режима часто объясняются, и, видимо, не без оснований, его идеологией. Например, важнейшие тоталитарные режимы в XX в. - коммунистические и фашистские - руководствовались мессианскими идеологическими доктринами, согласно которым целью внешней политики соответствующего государства являлось распространение данной идеологии и определяемого ею социального устройства в глобальном или, по крайней мере, региональном масштабе. Это, в свою очередь, обусловливало экспансионистскую внешнюю политику, которая практически неизбежно приводила к столкновениям, в том числе вооруженным, с окружающими государствами или мировыми «центрами силы».

Так, внешняя политика СССР, строившаяся на основе установок ленинско-сталинской версии марксизма, исходила в значительной мере из представлений о классовой борьбе на международной арене как движущей силе мировой политики, была ориентирована на максимальное содействие революционным или антиимпериалистическим, а точнее, антизападным, и прежде всего антиамериканским, движениям, что неизбежно сталкивало СССР с ведущими государствами западного мира, порождало острые конфликтные ситуации, вело к глобальному противоборству государств, принадлежащих к двум противоположным социально-политическим системам. Это противоборство со свойственными ему логикой и закономерностями определяло важнейшие механизмы функционирования мировой системы международных отношений, сложившейся в конце 40-х годов и получившей название биполярной.

Впрочем, можно встретить и иной вариант внешней политики тоталитарного режима. Так, руководство Северной Кореи, не имеющей сил и ресурсов для проведения активной внешней экспансии, ориентировано на максимальную изоляцию от внешнего мира. Стратегия «железного» или «бамбукового» занавеса в отношениях с внешним миром предназначена прежде всего для сохранения режима, укрепления его идеологической и социально-психологической базы, сохранения контроля власти над населением. Это один из вариантов более общей модели взаимосвязи между внешней политикой и характером режима. Авторитарные и тоталитарные режимы, как правило, заинтересованы в наличии подлинной или вымышленной внешней угрозы, которая позволяет правящей верхушке проводить жесткую линию внутри страны, подавлять инакомыслие, пресекать попытки демократизации, мобилизовывать ресурсы в пользу армии и оборонных ведомств, мотивируя это необходимостью физически и морально готовить общество к борьбе с внешним врагом.

Идеологии, присущие демократическим обществам, также иногда включают в себя мессианские или квазимессианские элементы. Так, в кругах политической элиты США в последние десятилетия идет достаточно острая дискуссия между «реалистами» и «либералами». Первые, в частности, добивались того, чтобы стратегия Соединенных Штатов на мировой арене определялась преимущественно прагматическими соображениями и не зависела от симпатий или антипатий к тем или иным режимам или политическим деятелям. «Либералы», в свою очередь, считают, например, неприемлемым сотрудничество с диктаторскими и тоталитарными режимами, настаивают, чтобы США строили свои отношения с другими государствами с учетом соблюдения в них прав человека, ставят на первое место среди внешнеполитических целей и задач содействие утверждению демократии в других странах и государствах, предполагают, что США, как наиболее мощная в военном плане мировая демократическая держава, несут особую ответственность за обеспечение мирового порядка и международной безопасности.

Подобные установки часто рассматриваются в России, особенно в среде коммунистической и националистической оппозиции, как проявление некой американской линии на «утверждение мирового господства». Это остро ставит вопрос о различии стратегии, ориентированной на установление собственной гегемонии во имя, например, тех или иных идеологических целей, и стратегии, обусловленной чувством ответственности за развитие событий, происходящих за пределами национальных границ.

Встает вопрос: как указанные взаимосвязи между внешней политикой и характером политического режима проявляются в России? Анализ этой проблемы затрудняется сложностью российской политической системы, возникшей после краха коммунизма. Как считает большинство исследователей, нынешний режим в России носит в основных своих чертах переходный или «гибридный характер». Так, один из ведущих российских политологов Л. Шевцова пишет о том, что «российский режим - это, вне сомнения, гибридный режим, который нельзя втиснуть ни в одну однозначную схему. ...Сегодня в России уже более устойчивое соотношение демократизма, олигархии и авторитаризма. Впрочем, сохранилось и множество иных «добавок». Сформировались и определенные механизмы снятия конфликтности между несовместимыми на первый взгляд тенденциями. Несмотря на внешне весьма противоречивое смешение принципов, стилей, форм управления и ментальности, разношерстность самого «поля власти», сама эта эклектика является важным фактором выживания нынешней власти, которая как хамелеон может приспосабливаться к смене реальности. Гибридность с креном в ту или иную сторону еще долго будет определять характер российской общественной системы».

Несмотря на то, что российские и зарубежные исследователи по-разному характеризуют нынешнюю фазу или нынешнее состояние социально-политического развития России, наличие в ее политической системе разнородных элементов не вызывает сомнений. Но это, в свою очередь, способствует тому, что и во внешней политике страны проявляются разноплановые тенденции. Одни из них свойственны государствам демократической природы и направлены прежде всего на мирную интеграцию страны в мировую экономику и глобальную систему политических взаимосвязей. Суть их состоит в том, чтобы исключить возрождение конфронтации России с ведущими государствами Запада, создать условия для все более расширяющегося сотрудничества с ними, использовать его для восстановления российской экономики, в том числе путем привлечения крупных инвестиций из-за рубежа.

Другие тенденции, присущие скорее авторитарному началу в современном российском обществе, отражают интересы тех групп и слоев, которые заинтересованы в противостоянии с внешним миром. Они несут на себе четко выраженный отпечаток имперского мышления. Ушедшие в прошлое представления о классовом противоборстве, как главном факторе международной политики, заменяются разного рода геополитическими конструктами, в том числе трактующими мировое развитие в духе имманентного противоборства различных культур и цивилизаций.

Такие взгляды, в частности, нашли свое отражение в евразийстве, обретающем в 90-х годах немалую популярность в российских интеллектуальных кругах. Воспроизводя применительно к современным условиям основные постулаты «классической геополитики», разработанные в начале XX в. рядом западноевропейских и американских ученых, нынешние сторонники евразийской концепции предполагают, что стратегические интересы и обусловленные ими параметры внешней политики государства определяются преимущественно его географическим положением. Так, широко распространено представление о противоположности Запада и Востока, прежде всего США и России, или, точнее, Российской империи. Последние трактуются соответственно как морская и сухопутная цивилизации, определяющие историческое предназначение, а следовательно, и внешнюю политику соответствующих народов и государств, самим своим положением в мире обреченных на противоборство и борьбу за контроль над территориями. Интерес к евразийским и традиционным геополитическим воззрениям, проявившийся в последние годы в России, по-видимому, соответствует нынешней стадии развития российского общества, в политической культуре которого сильны традиционные элементы, а формирование гражданского общества и демократических институтов находится в начальной фазе.

Важно при этом подчеркнуть, что идеологическое многообразие является важным признаком постепенного становления в России демократических порядков. Любая попытка создания и утверждения государственной идеологии, в том числе в виде некой «русской национальной идеи», представляет собой важный шаг к авторитарному перерождению политического режима, поскольку ведет к идеологической монополии. Естественно, что такого рода попытки неконституционны. В ст. 13 Конституции РФ предельно ясно сказано: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».

Данная конституционная норма ориентирует государственные ведомства России, вовлеченные во внешнеполитический процесс, на прагматические подходы, трезвый, не искаженный идеологическими догмами анализ соотношения сил на мировой арене, мотивов поведения других государств, прежде всего соседних, учет реальных возможностей России. Попытки выстроить внешнеполитическую концепцию на базе современных версий евразийства, как и любого иного идеологического течения, могут завести в тупик внешнюю политику страны.