ПРЕДЛОЖЕНИЕ – ЕДИНИЦА СООБЩЕНИЯ

§ 1. Предложение представляет собой цельноофермленную единицу сообщения, то есть такую единицу, посредством которой осуществляется непосредственная передача информации от говорящего к слушающему в процессе речевого общения.

Состав предложения как целостной единицы сообщения формируется грамматическим объединением слов, причем это объединение имеет собственный знаковый характер, отнюдь не являясь механическим соположением лексем по формальным правилам их сочетания (ср. формы согласования, управления, порядка слов, интонации). В частных случаях речеобразования предложение может строиться и одним, отдельно взятым словом, но и в этих случаях сохраняется коренное различие между словом как именем некоторого предмета, явления, свойства, отношения и предложением как носителем сообщения.

Слово, как правило, входит в язык всей своей лексической конкретностью, а предложение создается в речи, служа звеном в цепи ситуативно-связанных сообщений (см. ч. I, гл. 2). С другой стороны, в речи, на основе продуктивных моделей словообразования, упорядоченных лексической парадигмой номинации, могут создаваться и новые, не зафиксированные в языке лексемы. Можно даже придумать немоделированное слово с не отмеченным в языке корнем, что изредка имеет место, например, при звукоподражании. Но продуктивно-моделированные и немоделированные новые слова используются, вместе с зафиксированными в языке словами, как назывные элементы лексикона (в том числе и лексикона, создаваемого «на данный случай»), на базе которых строится предложение - сигнемная единица совершенно иного качества.

В отличие от слова, предложение является единицей коммуникативно-предикативной. Это значит, что в предложении не только что-то называется посредством составляющих его слов, но также и устанавливается отношение названной субстанции к окружающей действительности; устанавливается таким образом, как оно представляется говорящему или как говорящий хочет его представить, то есть в виде соответствующей суммы отнесений: коммуникативно-целевого, временного, вероятностного и других. Указанная сумма отнесений, распределяясь по разным менее частным и более частным областям парадигматики, формирует общую категорию предикативности, которая связывает воедино две диалектически-противоположные стороны предложения – речевую и языковую – и включает предложение на уровне типизированной модели в знаковую систему языка.

Семантику отношения денотатов к действительности принято называть «модальностью». Известно, что модальность, вообще говоря, не является специфической категорией предложения; это более широкая категория, которая может выявляться как в области грамматико-строевых элементов языка, так и в области его лексико-номинативных элементов. В этом смысле любое слово, выражающее некоторую оценку соотношения называемой субстанции с окружающей реальностью, должно быть признано модальным. Сюда относятся знаменательные слова модально-оценочной семантики, полуслужебные слова вероятности и необходимости, модальные глаголы с их многочисленными вариантами оценочных значений. Что же касается предикативности, то она представляет собой синтаксическую модальность как особое языковое свойство предложения, реализующее его качественную определенность именно как предложения и, следовательно, не присущее ни одной другой единице языка.

Центром предикации в предложении глагольного строя является глагол в личной форме, и существенные предикативные значения передаются через его грамматические категории, прежде всего категории времени и наклонения (категории глагольного лица и числа, как отмечалось выше, опосредуют соответствующие значения подлежащего). Вместе с тем, отправляясь от принципов учения о предложении, разработанных в русской синтаксической школе (особенно в классических трудах В. В. Виноградова по грамматике русского языка), мы утверждаем, что предикация выявляется не только в словесных формах личного глагола, связывающих его с подлежащим, но и во всех других формах и элементах предложения, устанавливающих отношение называемых предметов и явлений к действительности. В частности, предикация (предикативная семантика) выражается и интонацией, и порядком слов, и различными служебными словами, а к ее значениям относятся, наряду с глагольно-категориальными, также и все другие значения указанного семантико-синтаксического характера (подробнее см. гл. 3 наст. части).

Из сказанного о категории предикативности вытекает, что общее смысловое содержание, передаваемое предложением, далеко не ограничивается выражением предикативных значений. В самом деле, для того чтобы установить в речи (то есть отобразить сигнемами языка) отношение некоторой субстанции к окружающей действительности, нужно сначала назвать данную субстанцию как таковую, что и осуществляется в предложении при помощи номинативных средств, которыми оно располагает. Следовательно, предложение как единица языка выполняет не одну, а две существенные знаковые функции: во-первых, предметно-назывную, номинативную (т. е. номинативно-денотативную); во-вторых, оценочно-установочную, предикативную.

Терминологическое определение предложения как предикативной единицы подчеркивает главную черту, отличающую предложение от слова и словосочетания среди знаковых единиц языка (сигнем). Поскольку же любая предикация строится на некоторой номинации как на своей вещественной семантической базе, постольку более полное представление об отличии предложения от слова мы получаем, указав на существенную двуаспектность знаковой природы предложения. Семантика предложения выявляется в единстве номинативного и предикативного аспектов, семантика слова в этом смысле одноаспектна.

При данном понимании соотношения предикации и номинации со всей ясностью выступает неоправданность критики некоторыми лингвистами того определения предложения, которое выдвигает предикативность на ведущую роль в установлении его качественной специфики (подобную неконструктивную критику мы встречаем, например, у М. И. Стеблина-Каменского [1974, с. 34 и cл.]). В самом деле, отмеченная критика обвиняет предикативное определение предложения, формулируемое В. В. Виноградовым и другими исследователями-синтаксистами, в тавтологичности («предложение – предикация, а предикация – предложение»), в то время как действительное содержание этого определения не имеет ничего общего с тавтологиями «порочного круга». Ведь предикативные значения, как следует из раскрываемого через понятие предикации статуса предложения, не только не исчерпывают собой семантику предложения, но, как раз наоборот, предполагают наличие в предложении семантики принципиально иного характера, являющейся для них не чем другим, как полем приложения их специальных функций.

С другой стороны, следует учитывать принципиальное отличие также и номинативной функции предложения от номинативной функции слова. Оптимальное номинативное значение предложения (препозитивная номинация) отображает процессную ситуацию, компонентами которой являются некоторое действие (процесс), его агент, его объект, условия и обстоятельства его реализации. Отмеченные компоненты типичной препозитивной ситуации, существенно охарактеризованные через свое отношение друг к другу, могут быть дополнительно охарактеризованы своими собственными признаками, отображаемыми соответствующими номинативными средствами предложения. Указанное содержание ситуативных компонентов, как мы хорошо знаем из школьного курса грамматики, кладется в основу понимания традиционных, членов предложения; иначе говоря, само подобное выделение «функциональных» членов в предложении есть не что иное, как его номинативное членение. Ср.: The hunter was leading the men to the hut in the forest. → The silent hunter was confidently leading the tired men along the secret paths to the lonely hut lost in the wild forest.

Легко видеть, что никакое отдельное слово, пусть даже составленное из нескольких основ, по самой своей сути не в состоянии выразить описываемое ситуативно-номинативное значение пропозиции. Иное дело – знаменательное словосочетание как составная номинативно-знаковая единица, называющая сложный объект или некоторое соединение объектов. Сопоставительные наблюдения над разнофункциональными конструкциями языка, проведенные в многочисленных синтаксических трудах современного, а также и предшествовавших ему периодов развития лингвистики, показали, что среди словосочетаний имеются вполне определенные, весьма специфические конструкции, которые действительно способны осуществить именование препозитивной ситуации. Это – словосочетания полной номинативной силы, представленные развернутыми субстантивными фразами. Именно такие словосочетания по своему номинативному потенциалу прямо и непосредственно соответствуют предложениям оптимального состава. Ср.: → The hunter's leading of the men to the hut in the forest. → The silent hunter's confident leading of the tired men along the secret paths to the lonely hut lost in the wild forest.

Иначе говоря, между предложением и именным словосочетанием указанного полного номинативного типа устанавливаются прямые преобразовательные отношения: предложение, рассматриваемое как элемент парадигматики языка, преобразуется в субстантивное словосочетание или «номинализуетcя», теряя свой процессно-предикативный характер. Таким образом, при синтаксической номинализации, лишающей предложение его предикативного аспекта (и, разумеется, тем самым разрушающей предложение как коммуникативную единицу языка – единицу пропозиции), номинативный аспект предложения предстает в своем чистом, так сказать, анатомически изолированном виде.

Выявление в предложении номинативного аспекта, осуществленное в последние годы в рамках раскрытия парадигматических связей в синтаксисе и подготовленное длительной исследовательской работой отечественных и зарубежных синтаксистов (см. ниже), позволяет уточнить и само понятие предикации, выражаемой в предложении.

Функциональная сущность предикации до сих пор формулировалась обычно как выражение отношения высказывания к действительности, или, в более расчлененном представлении, как выражение отношения содержания предложения (высказывания) к действительности. Подобное представление предикации мы видим, например, в известной академической «Грамматике русского языка», указывающей, что «значение и назначение общей категории предикативности, формирующей предложение, заключается в отнесении содержания предложения к действительности» [Грамматика русского языка, т. 2, ч. 1,1960, с. 79–80]. Сравните с этим определение А. И. Смирницкого, в соответствии с которым предикацией признается «отнесение высказывания к действительности» [Смирницкий, 1957, с. 102]. Нетрудно заметить, что в подобных представлениях предикации не различаются две вышеописанные кардинальные стороны содержания предложения – номинативная и предикативная. Не подлежит сомнению, что именно эта нерасчлененность и явилась причиной указанного выше отрицательного отношения некоторых ученых к понятию предикации как фундаментального фактора построения предложения.

Учитывая двуаспектный характер предложения как знаковой единицы, предикацию следует теперь осмыслить не просто как отнесение содержания предложения к действительности, а как отнесение номинативного содержания предложения к действительности. Именно такое понимание семантико-функциональной природы предикации раскрывает в одном обобщенном представлении и единство отмеченных аспектов предложения как двух фундаментальных сторон его качественной определенности, и их различную, но взаимодополнительную знаковую роль.

§ 2. Предложение организуется в виде последовательности знаменательных членов, занимающих в нем свои системно-определенные позиции. Такими «позиционными» членами простого предложения являются подлежащее, сказуемое, дополнение, обстоятельство, определение, вводный член, член-обращение. Особую полузнаменательную позицию занимает междометие. Все эти члены иерархически соотнесены таким образом, что каждый из них выполняет некоторую модификационную, или определительную роль. Конечным объектом модификации служит предложение в целом, а через предложение – отражение ситуационного события.

Таким образом, подлежащее определяет сказуемое в том смысле, что выражает лицо предикации (то есть является «личностным определителем» сказуемого). Сказуемое определяет подлежащее в том смысле, что выражает процессное ядро события предикации (то есть является «процессно-событийным определителем» подлежащего – акционным или стативным). Дополнение служит предметным определителем глагола-сказуемого. Обстоятельство служит, в широком смысле, непредметным определителем сказуемого или предложения в целом (как выражающего некоторый обобщенный процесс, внутренне присущий ситуативному событию). Определение-атрибут служит определителем предметного члена предложения. Вводный элемент служит ориентированным на говорящего обобщенным определителем предложения в целом или любого из его знаменательных членов. Обращение служит определителем адресованности предложения, то есть со своей стороны определяет предложение в целом. Междометие служит ориентированным на говорящего эмоциональным определителем предложения в целом или его части. Указанную подчинительно-определительную иерархию предложения удобно отражает модель непосредственных составляющих (см. ч. I, гл. 3).

На данную иерархию предложения, составляющую его номинативное членение, накладывается актуальное членение предложения, в рамках которого различается тема сообщения (состав его «отправного пункта») и рема сообщения (состав его «информативного ядра»). Рема выделяется рематическим (логическим) ударением.

Знаменательные словосочетания как сложные единицы номинации ассимилируются структурой предложения таким образом, что распределяются в ней по членным позициям соответственно общей препозитивной семантике. Иначе говоря, они, как и слова, превращаются в члены предложения, хотя, в зависимости от собственного строя, могут занимать здесь более чем одну позицию. При этом словосочетания сочинительного типа, являясь более простыми,чем словосочетания подчинительного типа, существенно не усложняют линейно-иерархическую структуру предложения в том смысле, что не добавляют к ней дополнительного слоя доминации. Подчинительные словосочетания, разносимые в зависимости от характера их главного или «ядерного» элемента по классам субстантивных, глагольных, адъективных и адвербиальных, напротив, усложняют препозитивную иерархию по определению.

Поскольку главным звеном выявления предложения как цельной единицы сообщения является предикация, постольку количество предикативных центров или «предикативных линий», выраженных в предложении, служит определяющим фактором для разделения предложений по сложности. По этому признаку основными структурными типами предложения являются простое предложение, осложненное предложение и сложное предложение. Простое предложение будет определено как строго монопредикативное. В соответствии с этим требованием из области простых предложений исключаются предложения с комплексами вторичной предикации (инфинитивными, герундиальными, причастными, безглагольными), а также предложения с несколькими сочиненными сказуемыми при одном подлежащем. В самом деле, ведь сочинительное соединение сказуемых (в том числе и однородное), хотя и не добавляет нового уровня доминации в чисто синтагматическом представлении предложения, тем не менее усложняет предикацию как таковую. Сложное предложение будет определено как полипредикативное предложение с раздельным выражением предикативных линий (сочинительным или подчинительным). Осложненное предложение будет определено как полипредикативное предложение со слитным выражением предикативных линий (сочинительным или подчинительным).

Организующим центром простого предложения глагольного строя является личный глагол, который связан с прочим членным составом предложения через обязательные и факультативные валентности. Структура обязательных позиций предложения, отвечающих структуре обязательных глагольных валентностей, представляет «структурный минимум предложения», а реализация этого минимума дает «элементарное» простое (монопредикативное) предложение.

Понятие элементарного предложения развивает традиционные понятия нераспространенности и распространенности предложения: модель нераспространенного предложения объективно задается именно элементарным предложением, поскольку нереализованная обязательная валентность глагола (объектная или адвербиальная) даже при наличии обоих главных членов предложения приводит к позиционному зиянию. Ср.: The newcomer introduced himself. – The newcomer introduced– (?).

Отсюда, распространенное простое предложение определяется как предложение, которое содержит в своем составе, кроме обязательных членов, или членов - «комплементаторов», также и факультативные члены, или члены - «супплементаторы», причем ни комплементаторы, ни супплементаторы не должны осложнять предикативную линию предложения (то есть не должны быть носителями вторичной предикации).

Из приведенных определений видно, что модель элементарного предложения может служить действенным средством семантико-синтаксического анализа предложения вообще. В самом деле, каждое реальное предложение речи, каким бы сложным по строению оно ни было, может быть в своей семантической основе сведено к одному или нескольким элементарным предикативным моделям [Harris, 1962]. Что касается простого предложения, то оно строится лишь на одной элементарной предикативной модели как своем структурно-семантическом костяке.

Как видим, понятия «элементарное предложение» и «модель предложения» не исключают друг друга, а, наоборот, дополняют друг друга: модель предложения является абстракцией, в то время как элементарное предложение может рассматриваться и на уровне абстрактных категорий (в качестве «модели элементарного предложения»), и на уровне реальных высказываний живой речи.

Подлежащее со своими определителями («адъюнктами») и сказуемое с относящимися к нему членами образуют два основных «состава» предложения. В зависимости от того, оба состава или только один из них представлены в предложении, все предложения делятся на двусоставные и односоставные. Как известно, многие языковеды настаивают на том, что не следует смешивать односоставные предложения с эллиптическими: эллиптические предложения по их мнению следует рассматривать как двусоставные предложения с «опущенным» вторым составом (он «подразумевается» из контекста), а односоставные предложения никакого контекстного опущения второго состава не предполагают. Однако обзор материала показывает, что не существует строгой разграничительной линии между таким образом разделенными двусоставным и односоставным типами предложений. Более того, даже и наиболее ясные случаи «строго односоставного» предложения обнаруживают более скрытые и менее скрытые ассоциации с соответствующими двусоставными предложениями. Ср.: Night. Silence. No leaf rustled, no branch moved, the world was asleep. – It was night. It was silence... Not a word! – Don't say a word! – Don't you say a word!

В силу этого представляется более разумным отнести все предложения с одним выраженным составом, безотносительно к степени «подразумеваемости» второго состава, к общему типу односоставных, а внутри данного типа выделить подтипы «фиксированных» односоставных предложений и «свободных» (контекстно-эллиптических) односоставных предложений. Среди фиксированных односоставных предложений имеется целый ряд интересных разновидностей. Сюда относятся, в частности, назывные предложения, конструкции приветствий и представлений, конструкции побуждения и извинения, конструкции утверждения и отрицания и т. д. Но как бы разнообразна и интересна ни была внутренняя типология подобных конструкций, они образуют ограниченную область выражения в обширной системе английского предложения.

Что касается наиболее обобщенной грамматической семантики, выражаемой простым предложением, то ее следует оценивать по трем главным строевым основаниям: во-первых, по категориальной семантике подлежащего; во-вторых, по категориальной семантике сказуемого; в-третьих, по семантике субъектно-объектного отношения.

По категориальной семантике подлежащего предложения делятся на личные и безличные. Личные предложения подразделяются далее на предложения личностные («гуманиальные») и неличностные («ингуманиальные»). Личностные предложения подразделяются на предложения определенно-личностные и неопределенно-личностные. Неличностные предложения, в свою очередь, подразделяются на одушевленно-неличностные («анимальные») и неодушевленно-неличностные («инанимальные»).

По категориальной семантике сказуемого предложения делятся, с одной стороны, на «глагольные» и «именные» (отражая тип характеристики подлежащего), а с другой стороны, на акциональные и статальные (отражая тип выражаемого процесса). Соотношение категориальной семантики подлежащего и сказуемого находит очевидное отражение вих лексической подклассовой сочетаемости.

По семантике субъектно-объектного отношения предложения делятся на «субъектные» (действие замыкается на подлежащем) и «объектные» (действие замыкается на дополнении). Данная семантика может быть нейтрализована в «медиальных» предложениях, которые могут подразумевать и тот, и другой тип пропозиции в разных контекстах (ср., соответственно: Mary lives in Jamaica. – Mary is meeting her friend. – Mary is reading).

Все выделенные типы и подтипы препозитивной семантики подлежат дальнейшему детализирующему делению в рамках своих систем.

Ситуативная семантика, выражаемая предложением, все чаще описывается в терминах «актантов и циркумстантов» (Tesniere, 1959] или «глубинных падежей» [Fillmore, 1968] или «семантических ролей» [Иванова, Бурлакова, Почепцов, 1981]. Все эти понятия, принципиальное содержание которых в основном совпадает, призваны, по замыслу, раскрыть «истинные» или «глубинные» значения, «скрытые» за членной «поверхностной» структурой предложения.

Конкретные списки таких ролей, цепочки которых составляют «семантическую структуру» предложения, как известно, сильно варьируют и по качеству и по количеству от автора к автору. Наиболее стабильными оказываются, соответственно, наименования личностного субъекта действия («агенс»), прямого объекта действия («пациенс»), лица, для которого совершается действие («бенефициант», или «бенефактив»), инструмента действия («инструмент»), более отдаленного средства, при помощи которого совершается действие («средство»), места действия («локутив»), времени действия («темпоратив») и некоторые другие. Плодотворность данной терминологии видна из того, что она удобно указывает на разные типы значений, которые могут выражаться одним и тем же членом предложения. Так, подлежащее в разных контекстах словесного наполнения предложения может выражать и личностного производителя действия, и неличностную «силу», производящую действие, и объект действия, и получателя действия, и характеризуемый предмет, и характеристику лица или предмета, и даже всевозможные обстоятельства, сопровождающие действие. Ср.: The. pilot changed his tactics. The lightning struck the high-tension line. The road will soon be reconstructed. The face seems petrified. The colour of her cheeks deepened. The morning saw them approaching the airport. И т. д.

На языке «семантической структуры предложения» указанные роли подлежащего будут обозначены, соответственно, как Агенс, Сила, Пациенс, Номинатив (в перцептивной характеристике), Номинатив (в акциональной объективной характеристике), Темпоратив. Однако уже беглое соотнесение этих терминов-толкований (см. Введение) с обозначаемой ими контекстно-обусловленной семантикой знаменательных членов предложения обнаруживает их понятийную недостаточность, если их брать в изоляции, то есть в отвлечении от номенклатуры членов. В самом деле, имеется существенное семантическое различие между подлежащим-агенсом и дополнением-агенсом, между подлежащим-локутивом и обстоятельством-локутивом и т. д. Отсюда следует, что понятия элементов «семантической структуры предложения», истоки которых восходят к древнегреческому учению о семантике падежей, сослужат добрую службу науке, если они будут применяться для детализации семантического представления членов, а не для опровержения неопровержимого, а именно, того, что членная структура предложения сама по себе сигнемна, сама по себе насыщена абстрактной семантикой грамматического типа, которая и дает основание для ее иерархического представления в позиционной схеме предложения. Иными словами, в семантических ролях предложения следует видеть не раз навсегда зафиксированные денотаты реальных ситуаций, а элементы семантической структуры членов предложения; «семантические роли» – это не что иное, как обозначения семем членов. Поэтому мы предпочитаем называть их препозитивными «номинантами» и включаем в их число не только предметы событийных ситуаций, но и действия (процессы) событийных ситуаций. Таким образом, используя унифицированную препозитивно-семантическую номенклатуру, мы говорим не об агенсе вообще, а о субъектном агентиве, объектном агентиве, обстоятельственном агентиве и т. д.; не о действии вообще, а о субъектном акциотиве, предикатном акциотиве, обстоятельственном акциотиве и т. д. Тем самым семантико-синтаксическая номенклатура выигрывает в гибкости и емкости.

§ 3. До сих пор мы рассматривали предложение как непосредственно данную восприятию синтагматическую цепь словесно выраженных членов, выполняющих соответствующие синтаксические функции. Именно так подходила к предложению традиционная грамматика, которая, хотя и подготавливала возможность будущего раскрытия нелинейных, то есть парадигматических, связей в синтаксисе, сама в явной форме никогда их не формулировала. Это было обусловлено прежде всего тем, что в ранних грамматических учениях не было четко выработано понятие модели предложения. Развивавшийся в начале века лингвистический структурализм стремился еще больше привязать синтаксис к «чистой» синтагматике, подчеркивая, что синтаксическая структура языка является естественной линейной сферой выхода парадигматических (ассоциативных) морфологических форм. Вот как об этом говорил Ф. де Соссюр «...Все явления синтаксиса относятся к синтагматике... Надо научиться сводить, таким образом, каждое явление к его ряду, синтагматическому или ассоциативному, и согласовывать все содержание грамматики с ее двумя естественными осями...» [Соссюр, 1977, с. 169].

Дальнейший ход развития языкознания, однако, привел к коренной ломке этих положений, продемонстрировав универсальный характер парадигматических отношений в языке, захватывающих и сферу его синтаксиса. Как и другие принципиальные повороты в науке, выявление парадигматического аспекта синтаксиса, начатое в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов нашего века и продолжающееся поныне, было подготовлено предшествующими теориями, в рамках которых постепенно накапливался необходимый фактический материал, обрабатываемый преимущественно в форме классификаций.

Парадигматика, выявляемая в инвариантно-вариативных соотношениях системно связанных элементов языка, проходит в своем открытии два главных этапа. Эти этапы ясно видны в далекой истории морфологического раздела грамматики. Первый этап – ассоциативный, связанный с собиранием словоформ в списки, которые осмысливаются как ряды словоизменения. Именно на данном, предварительном, этапе парадигматизации морфологического материала создается учение о «прямых» и «склоненных» парадигматических формах слова. Второй этап – деривационный, связанный с расчленением словоформ на основную и флексивную части с вытекающим отсюда определением характера и типов семантического содержания, передаваемого обеими частями. На данном этапе парадигма раскрывается как динамический способ выражения языкового значения в контексте речи. Иначе говоря, осуществляется подлинное, лингвистическое открытие парадигмы, завершающееся уже в наше время построением теории категориальных оппозиций.

Открытие парадигматического аспекта синтаксиса также прошло два аналогичных этапа. Ассоциативный этап связан с наблюдениями над парафразовыми (эквивалентностными) соотношениями синтаксических конструкций, проводившимися первоначально в логике и риторике, а затем перешедшими в грамматику. Межконструкционные связи между сложными и простыми предложениями, сложноподчиненными и сложносочиненными предложениями, словосочетаниями и соответствующими им предикативными единицами на основе семантической эквивалентности и обратимости широко отмечались в трудах отечественных и зарубежных лингвистов конца XIX – начала XX веков [Блох, 1976 в]. Но понятие парафразово-преобразовательных связей конструкций подвергается коренному переосмыслению в современном парадигматическом подходе к синтаксису как к деривационной системе на уровне конструкционных моделей. Открытие синтаксической парадигматики перешло ко второму, деривационному этапу, который отмечен прежде всего установлением синтаксической единицы, служащей деривационным зачином, деривационной основой парадигматического производства предложений разного функционального назначения и разной степени сложности. Эта единица – «ядерное предложение», которое в структурном плане совпадает с элементарным предложением (см. выше), но переосмысливается теорией парадигматического синтаксиса как изначально-базовый конструкционный компонент синтаксической парадигмы [Блох, 1971 а; 1971 б].

Понятие синтаксической деривации не предполагает непосредственного преобразования (трансформации) одного предложения в другое, поскольку предложение – это завершенная единица речи. Синтаксическая деривация есть парадигматическое производство более сложных конструкционных моделей из ядерных моделей, служащих их деривационной базой, подобно тому (но со всеми необходимыми поправками на различие в уровнях) как строятся грамматико-парадигматические формы слов от их основ или формируются все более усложняющиеся слова в системе словообразования (ср. структуру лексической парадигмы номинации).

От ядерных предложений, составляющих в совокупности виртуальный ядерный уровень синтаксиса, расходятся две фундаментальные системы синтаксической деривации, вводящие предложение в развернутый текст. Одна система связана с отражением разных отнесений препозитивной номинации (знаменательно-ситуативной семантики предложения) к действительности. Учитывая ее функциональное назначение, мы называем эту систему системой предикативных функций предложения. Другая система связана с усложнением самой препозитивной номинации, в ее рамках ядерные предложения включаются в формирование более широких конструкций разной степени сложности. Данную систему мы называем системой конструкционных функций предложения. Рассмотрению обеих указанных синтаксических областей языка посвящены две заключительные главы настоящей книги.

§ 4. Среди предикативных функций предложения особое место занимает коммуникативно-установочная функция: поскольку предложение – коммуникативная единица языка, постольку оно должно выделяться прежде всего своей коммуникативной целью, то есть целевой установкой для слушающего. Обобщив коммуникативно-установочную семантику различных высказываний в реальных текстах, традиционная грамматика дала нам разделение предложений языка на три коммуникативных типа: повествовательный, побудительный и вопросительный. Кроме того был выделен восклицательный тип предложения без определенно обозначенного коммуникативного статуса.

В ходе современных исследований коммуникативные типы предложения получили последовательную характеристику по виду реакции слушающего. Необходимость строгого учета реакции слушающего была ясно показана Ч. Фризом [Fries, 1952]. Напомним основу его описания. В этом описании для начала традиционная классификация отбрасывается как «донаучная», в соответствии с общим резко отрицательным отношением дескриптивной лингвистики к традиционной европейской грамматике. Понятие «предложение» отвергается как «неопределенное», его заменяет понятие «минимальное свободное высказывание». Минимальные свободные высказывания, имеющие непосредственное коммуникативное назначение, подразделяются соответственно разным типам реакции слушающего на три группы. Первую группу составляют высказывания, вызывающие реакцию ответной речью: это «приветствия», «зовы», «вопросы». Вторую группу составляют высказывания, вызывающие реакцию действием: это побуждения разного конкретного характера. Третью группу составляют высказывания, вызывающие реакцию принятыми данным коллективом сигналами внимания: это «заявления», то есть повествовательные высказывания.

Ч. Фриз вознамерился своим описанием «ниспровергнуть» традиционное разбиение предложений по коммуникативному принципу. Однако не нужно долго присматриваться к его классам высказываний, чтобы увидеть в них традиционные коммуникативные типы, подтвержденные и детализированные экспериментальным исследованием. Категории «повествования», «побуждения» и «вопроса» используются в описании Ч. Фриза прямо, а высказывания типов «приветствия» и «зова» должны быть включены на положении малых подклассов, соответственно, в классы «повествований» (приветствия) и «побуждений» (зовы).

Но характеристика предложения по признаку речевой реакции, хотя и абсолютно существенная на своем месте (ведь фактически она раскрывает именно ту понятийную базу классификации, которая находилась на положении подразумеваемой в традиционной грамматике), все-таки по необходимости является характеристикой лишь «симптоматики» предложения, его внешних особенностей. Возникает вопрос, в чем состоит «органика» коммуникативной природы предложения; в чем заключается существо тех внутренних свойств предложения, которые распознаются слушающим как задающие непосредственную программу его реакции?

Ответ на этот вопрос должен дать парадигматический анализ предложения, включающий рассмотрение характера его актуального членения.

На первом и главном этапе исследования мы рассматриваем коммуникативные типы предложения в рамках системы из двух бинарных оппозиций (повествовательное предложение – побудительное предложение, повествовательное предложение – вопросительное предложение) и устанавливаем, что различительные признаки коммуникативных типов определяются различиями актуального членения предложения, в частности, различным характером их рематических компонентов, выражающих логический предикат высказывания. Рема повествовательного предложения выражает информацию непосредственного сообщения или заявления о некотором факте, свойстве, отношении, событии. Рема побудительного предложения, в отличие от этого, выражает содержание требуемого или желаемого говорящим действия, то есть программирует действие адресата побуждения. Рема вопросительного предложения выражает запрос информации, то есть является в содержательном плане открытой, зияющей: она программирует ответную рему.

Нетрудно видеть, что из трех указанных видов ремы – повествовательной, побудительной и вопросительной – особым своеобразием отличается вопросительная рема, связанная по признаку синсемантии с ремой ответного предложения. Ее открытость может быть либо категорической, безальтернативной (например: Where is he?), либо альтернативной (например: Is he here (or not)? Is he here or there?), и в зависимости от этого все вопросы должны быть подразделены на вопросы замещения, местоименные (цельные) и вопросы выбора, альтернативные (разделительные). Альтернативные вопросы, в свою очередь, распадутся на скрыто-альтернативные, как в предпоследнем примере, и открыто-альтернативные, как в последнем примере. Как видим, традиционная классификация вопросительных предложений, в отличие от общей классификации коммуникативных типов предложения, подлежит в свете настоящего анализа преобразованию.

На последующих этапах анализа выводятся следствия из выдвинутых положений.

§ 5. Первое следствие – методологическое, оно касается связи предложения и суждения. Известно, что в оценке соотнесенности суждения с коммуникативным типом предложения мнения логиков расходятся: одни считают, что суждение выражается лишь повествовательным предложением, другие возражают против этой традиционной точки зрения, представляющейся им «узкой», и утверждают, что любое предложение прямо и непосредственно выражает суждение (см.: [Таванец, 1953; 1955; Копнин, 1957; Колшанский, 1965, с. 95– 101]).

Конечно, можно задать суждение посредством такого определения, которое должно подвести под эту категорию план содержания любого предложения безотносительно к его коммуникативно-типовой принадлежности. Фактически именно так и поступают те, кто распространяет понятие суждения на все коммуникативные типы высказываний, выделяя, наряду с «повествовательными», также и «вопросительные» и «побудительные» суждения. Проблема с точки зрения лингвиста, однако, заключается не просто в том, чтобы расширить старое понятие суждения илиже принять его в традиционном, «узком» чтении, а прежде всего в том, чтобы выявить, в чем состоит различие между семантикой высказываний, принадлежащих к разным коммуникативным типам. Различие же это раскрывается в свете теории актуального членения, указывающей на существенные собственные свойства тематико-рематического (а в логическом чтении, субъектно-предикатного) строя соответствующих типов высказываний (см. выше).

Следовательно, если не задавать новое определение суждения по вышеотмеченной модели, а подойти к суждению как «форме мысли, в которой утверждается или отрицается что-либо относительно предметов и явлений, их свойств, связей и отношений и которая обладает свойством выражать либо истину, либо ложь» [Кондаков, 1975, с. 574], то учет характера актуального членения в предложениях разных коммуникативных типов ясно покажет, что строго побудительные и строго вопросительные предложения по самой своей коммуникативно-содержательной природе не могут прямо выражать суждения в вышеописанном «традиционном» понимании. Из трех кардинальных коммуникативных типов предложения лишь повествовательное предложение непосредственно выражает суждение, потому что соединение его актуальных компонентов (тематико-рематический строй) прямо отражает отношение его номинативного содержания к действительности по фактору истинности – ложности, а отражение этого отношения, опосредованное формой утверждения и отрицания, – необходимое свойство суждения как такового. Известно, что еще Аристотель стремился оградить суждение от отождествления с содержанием любого высказывания. Он говорил: «Но не всякое предложение (досл.: «не всякая речь» – М. Б.) есть суждение, а лишь то, в котором заключается истинность или ложность чего-либо; так, например, пожелание есть предложение («речь» – М. Б.), но не истинное или ложное» [Античные теории языка и стиля, 1936, с. 61–62. Ср.: Кондаков, 1975, с. 575].

С другой стороны, каждое предложение, хотя и не обязательно прямо и непосредственно выражает суждение по своему коммуникативному назначению, тем не менее обязательно соотнесено с некоторым суждением, при этом соотнесено с ним таким образом, что предполагает его в своей деривационной основе. Такая обязательная внутренняя (а не только внешняя, пресуппозиционная) соотнесенность предложения с суждением отчетливо видна в парадигматической трактовке побудительного и вопросительного предложений как сильных членов бинарных оппозиций, слабыми членами которых служат соответствующие повествовательные предложения (см. ниже). Иначе говоря, именно обращение к категориям парадигматического синтаксиса позволяет по-новому увидеть соотношение предложения и традиционно определяемого суждения, преодолевая односторонность двух указанных выше взаимно противоположных тезисов (первый – не всякое предложение выражает суждение, второй – всякое предложение выражает суждение); позволяет потому, что выявляет деривационную сужденческую основу в любом полноценном, коммуникативно-охарактеризованном предложении. Из этого, между прочим, вытекает, что не-повествовательные предложения отнюдь не должны исключаться из логического анализа. Как раз наоборот, они по праву должны занять надлежащее место в логической проблематике и внимательно изучаться как со стороны внутренней субъектно-предикатной структуры, так и с точки зрения важнейших функций в построении реальных умозаключений. Таким образом, логическое учение о суждении в этом свете следует понять как составную часть (при этом, безусловно, главную составную часть) логического учения о высказывании.

§ 6. В качестве второго следствия из выдвинутых положений нужно указать на раскрытие места восклицательных предложений в коммуникативной парадигматике.

Восклицательные предложения не обладают собственным коммуникативно-установочным статусом, отображенным на содержанииихрематического компонента. Это значит, что восклицательность оказывается сопутствующей чертой, и по данному признаку каждый из выделенных коммуникативных типов предложения – повествовательный, побудительный и вопросительный – может выступить в двух вариантах – восклицательном (интенсивном) и невосклицательном (неинтенсивном). Это легко показать на простых литературных примерах, проведя над ними обратную трансформацию де-интенсификации. Ср., соответственно: You look pretty. ← Scarlett, how pretty you look! (М. Mitchell). Don't bother me. ← But for Christ's sake don't bother me. (E. Waugh). Did you love me? ← Virginia, did you ever love me at all? (E. Waugh).

Что же касается так называемых «чисто восклицательных» предложений типа "Oh my God!", "By Jingo!" и т. п., выделяемых в качестве таковых, например, Б. А. Ильишом [Ильиш, 1971, с. 186– 187], то они не только не могут быть включены в рубрики строгих коммуникативных типов, но должны быть выведены из системы предложений вообще: это не предложения, а междометные выкрики, спорадически попадающие в изолированное положение в речи (позиция реплики). Это не предложения, потому что они не обладают ни эксплицитной, ни имплицитной структурой актуального членения.

Значит, голосовое коммуникативно-значимое действие, вообще говоря, необязательно оформляется в виде предложения. Коммуникативное голосовое действие, которое в общем смысле можно назвать «изглашением», может быть как предложением, так и не-предложением. Более того, оно может и вовсе не включаться в рамки языка, выявляясь в виде нечленораздельного звука. Подобные нечленораздельные изглашения, сопровождающие членораздельную речь, передаются буквенной графикой (литеремами) лишь приблизительно.

§ 7. Третье следствие из основного результата актуально-парадигматического анализа коммуникативных типов предложения состоит в том, что наряду с кардинальными коммуникативными типами предложения выявляются промежуточные коммуникативные типы, совмещающие в себе черты различных кардинальных коммуникативных типов. При этом наблюдения показывают, что промежуточные коммуникативные типы предложения в современных литературных языках формируются четко сложившимися, устойчивыми предикативными моделями, иих необходимо ввести в развернутую коммуникативную классификацию предложений. Всего можно установить шесть таких промежуточных, смешанных коммуникативных типов предложения, поскольку между каждой парой кардинальных коммуникативных типов выявляется еще по два промежуточных [Блох, 1976 б, с. 20].

Между повествовательным и вопросительным предложениями выделяются, соответственно, повествовательно-вопросительное и вопросительно-повествовательное предложения (признак формы предложения отражается первым компонентом составных терминов). Например: Не looked at her intently, his curiosity reviving. "You're planning something in that convoluted pixie mind of yours." – "I admit nothing." (A. Hailey). В этом примере мы видим полувопрос (предположение-подозрение с явным заданием для собеседника либо подтвердить, либо опровергнуть его) и ответ на полувопрос. "How can you even insinuate such things?"– "Oh, I do beg your pardon, Mrs. Kennedy!" (M. Mitchell). Вопросительное предложение выражает упрек, а реплика – не ответ на вопрос, а надлежащее извинение.

Между повествовательным и побудительным предложениями выделяются повествовательно-побудительное и побудительно-повествовательное предложения. Например: "You might as well stay here a while," Paravicini said. "You can take a nap if you like..." (E. Hemingway). Повествовательное высказывание с модальным глаголом в сослагательном наклонении передает побуждение-приглашение, последующее высказывание – конкретизирующий стимул для принятия приглашения. "Do what you want, darling. (J. Heller). В этом побудительном (по форме) предложении содержится разрешение слушающему делать все, что ему вздумается.

Между вопросительным и побудительным предложениями выделяются вопросительно-побудительное и побудительно-вопросительное предложения. Например: Will you leave your aunt and come and look after me? (D. du Maurier). Это просьба, выраженная в форме вопроса. "Now, tell me," she said, "just what do you mean?" (W. Saroyan). Побуждение содержит косвенный вопрос.

В результате мы получаем систему из девяти коммуникативных типов предложения, достаточно последовательно отграниченных друг от друга по совокупности своих синтаксико-парадигматических признаков.

§ 8. Наконец, четвертое следствие из выдвинутых положений является продолжением первого, методологического. Оно дает более детализированный ответ на вопрос о связи предложения и суждения, показывая, что с точки зрения способности к выражению суждения предложения языка, охарактеризованные по коммуникативному типу, должны быть разбиты на три класса.

Первый класс – предложения, выражающие суждение прямо и непосредственно. Это предложения повествовательные, вопросительно-повествовательные и побудительно-повествовательные.

Второй класс – предложения, выражающие суждение в качестве дополнительного плана содержания, в качестве семантического фона для основной коммуникативно-установочной части содержания. Это предложения повествовательно-вопросительные и повествовательно-побудительные.

Третий класс – предложения, не выражающие суждения ни по основному, ни по дополнительному коммуникативно-установочному заданию (хотя, как мы указывали, и обнаруживающие структуру суждения в своей парадигматической деривации). Это предложения вопросительные, побудительные, вопросительно-побудительные и побудительно-вопросительные.

Учитывая, что лишь первый из показанных классов выражает суждение по прямому и единственному назначению в процессе общения, всю систему коммуникативно-охарактеризованных предложений можно разделить на две укрупненные семантико-грамматические подсистем, из которых первая строится предложениями «декларативными» («заявительными»), а вторая предложениями «апеллятивными» («вызывающими»). Обе подсистемы представляют широкое поле для актуальных лингвистических исследований, особенно в своих периферийных областях, формируемых смешанными коммуникативными типами предложения.

Г Л А В А 2