Закрепощение крестьян.

Крестьяне.

Во-первых, крестьянин — непосред­ственный сельский производитель. Во-вторых, это такой про­изводитель, который не находится в холопской зависимости от любого собственника земли из числа светских лиц («хо­лопы на пашне» были постоянной, но малочисленной груп­пой сельского населения). На протяжении XV в- расширя­ются сферы применения термина «крестьянин, крестьяне», так что к рубежу следующего, XVI столетия он господствует в источниках.

Действительно, в ту эпоху в общественном сознании лю­бого уровня (от мудрствующего до обыденного) сетка сослов­ных понятий в редких случаях была нейтральной. Понятия оценивались или со знаком плюс, или со знаком минус. Лю­бое значение термина «крестьянин», любой оттенок его смысла воспринимался тогда положительно. Поэтому за­крепление этого слова за основной массой сельского люда означало усиление позитивных моментов в восприятии об­ществом всех групп земледельцев. Правда, если не будет доказано, что ранее рубежа XV—XVI вв. совокупность тер­минов, описывавших сельских производителей, расценивалась позитивно. Но это совсем не так. Есть термины, нейт­ральные по оценочной шкале («люди черные, тяглые», «сельчане», «деревенщики» и т.п.) и даже слегка окрашенные положительно («старожильцы»). Но куда длиннее перечень слов, несомненно воспринимавшихся а обществе со знаком минус. Амплитуда была значительной: от «смерда» до «сирот». А в промежутке — многочисленные или малолюдные «заку­пы», «закупные наймиты», «наймиты-челядины», «половни­ки», «половники в серебре», «третники», «люди юрьевские рядовые», «ордынцы», «люди численные» и т.д. Различия в происхождении этих понятий не заслоняли объединяющего момента: их престижность в общественном мнении, несомненно, была со знаком минус.

Негативная оценка проистекала из их неполноправия как сельских производителей. Владельческие права на обрабаты­ваемую землю у представителей данных групп были малы, так как надел предоставлялся им сеньорами. Формы их лич­ной зависимости были более тяжелыми, поскольку они ос­новывались не только на зависимости по земле. Как правило, такие земледельцы получали крупную ссуду при заведении хозяйства — деньгами, рабочим скотом, семенами. Это и оп­ределяло дополнительные моменты в их личной зависимо­сти, связанные с большими затруднениями в прекращении этих отношений. Мера их эксплуатации была обычно выше, чем у крестьян, не бравших подобной подмоги. Наконец, не­которые из этих групп земледельцев не несли государева тягла в полном объеме или же несли его в специфической форме. Этот факт самым выразительным образом оттеняет их сословную ущербность по сравнению с теми сельскими производителями, которые платили все положенные налоги пошлины, натуральные взимания и отбывали все предписанные повинности. Скорее всего, в их жизни иной была роль общины. Закуп, половник и прочие подобные им земледельцы вступали в отношения зависимости от собственников земли в индивидуальном порядке, эти отношения не опосредовались крестьянским миром. Конечно, такой производитель втягивался в общий ритм хозяйственных и социальных забот общины, которая была в этом заинтересована. Но это проис­ходило далеко не сразу, на протяжении длительного времени. В данном перечне есть крестьяне, оброки и повинности которых были специфически связаны с зависимостью Руси от Орды: они обеспечивали проезд и пребывание в стране пред­ставителей ханской власти.

В приведенных выше нейтральных и позитивных терми­нах зафиксированы другие прослойки крестьян ХШ—XV вв. Объединяющие их признаки — наследственная, прочная связь с наделом и большие владельческие права на него; полнокровное участие во всех сферах жизни общины; вооб­ще полнота обязанностей и прав тяглых земледельцев.

Итак, термин «крестьянин» обнимал собой практически всю совокупность прежних понятий, содержательно ближе всего к терминам «люди волостные», «старожильцы», «люди тяглые» и т.п. Смена терминов отразила повышение социального престижа крестьянства в обществе, прежде всего за счет отмирания или резкого сужения области применения негативно окрашенных слов (смерды, закупы, половники, си­роты и т.п.) и позитивной оценки тяглого крестьянина-об­щинника, как в рамках черной волости, так и частного име­ния.

Многие историки, к примеру, полагают, что первый принципиальный шаг в закрепощении крестьян был сделан в Судебнике 1497 г. и даже ранее. Что с этой эпохи началось наступление на права крестьян, усиление их эксплуатации. В этом есть доля истины, но в целом с ними трудно согласиться.

Юридический статус крестьян фиксировался и общегосу­дарственными нормативами (не только Судебником, но и официальными актами), а также обычным правом (общин­ным и вотчинным). Неверно усматривать главный, если не единственный показатель закрепощения в ограничениях перехода. Необходимо доказать усиление эксплуатации (вот­чинно-поместной и государственной), нажим на владельче­ские права крестьян, их правоспособность.

Начать с того, что крестьяне индивидуально и в составе общины оставались субъектами права, а не его объектом, и в таком качестве судились сеньориальным или государствен­ным судом. В эти десятилетия сокращался судебный имму­нитет феодалов, а значит, по большему кругу дел высшей уголовной юрисдикции владельческие крестьяне подлежали именно государственному суду. Судебник 1497 г. зафикси­ровал процессуальное равенство черных крестьян и рядовых феодалов в двух отношениях. Они были равноценными сви­детелями при признании обвиняемого татем (т.е. вором), существовал единый срок давности для возбуждения иска в поземельных делах. Наконец, Судебник 1497 г. закрепил при­сутствие судных мужей из «лучших, добрых» крестьян на суде у кормленщиков. Судебник 1550 г. не внес тут никаких принципиальных перемен.

Ни Судебник 1497 г., ни текущая практика, ни обычное право не знают ответственности крестьян собственным иму­ществом за несостоятельность своего сеньора. И, наоборот — за гражданские возмещения и уголовные штрафы крестьянин отвечает по суду сам (в ряде случаев, с помощью об­щины и поруки). Его господин, участвуя в совместном суде, лишь ответствен за исполнение решения и может получить часть судебных пошлин. Наконец, не только черносошные, но и владельческие крестьяне по мере становления органов местного суда и управления (губные избы и т.п.) еще с 30-х годов XVI в. активно привлекались в исполнительный аппа­рат этих институтов, формировавшихся на базе представи­тельства от локальных сословных групп.

Перемена жительства была для кре­стьян не регулярным и не желанным занятием. Если не возникали исключительные обстоятельства, земледелец предпочитал оставаться на месте. При крайней сжатости цикла сельскохозяйственных работ, их интенсивности время перехода оп­ределялось практическими соображениями весьма жестко: конец осени — начало зимы. Именно в этот период имели место основные выпла­ты по отношению к казне и собственнику земли. Так что Судебник 1497 г., фиксируя время перехода неделей до и неделей после Юрьева дня осеннего (26 ноября по старому стилю), не вводил никаких новостей. Относительной новиз­ной было установление уплаты пожилого для всех разрядов крестьян — ранее подобная пошлина взималась лишь с не­которых групп с повышенной личной зависимостью.

Судебник не предусматривал никаких органов надзора за правильным вы­полнением этих норм. Правовые и документальные тексты конца XV — середины XVI в. не используют в отношении крестьян слово «бегство». Крестьяне «уходят», «сходят», «выходят», но не «бегут». В предшествующий период «бежали», т.е. не­законно уходили от сеньоров, закупы (кроме двух оговоренных случаев), половники и некоторые иные подобные им ка­тегории.

Вплоть до сере­дины XVI в. налоговый пресс государства (после ликвидации зависимости от Орды) шел по двум линиям. Дань, другие ведущие налоги, повинности общегосударственного масштаба (ямская гоньба, строительство крепостей и т.п.) платились и отбывались центральным государственным органам. Вто­рой канал взимании с тяглецов — их платежи и службы в пользу представителей великокняжеской власти на местах. Одни из них обладали административно-судебными полномо­чиями на длительный срок (наместники, волостели, велико­княжеские тиуны), другие выполняли разовые специализи­рованные поручения (данщики, писцы, сборщики посохи и т.п.). И те, и другие были кормленщиками, поскольку сами получали деньги и продукты с тяглецов за выполняемую ра­боту.

Возникали новые поборы и взимания, умножались виды косвенного обложе­ния — внутренних пошлин на торговлю, на занятия промыс­лами. В руки центральных ведомств переходили питейные сборы. Заметно возросла тяжесть повинностей в пользу го­сударства, особенно в 30—40-е годы XVI в., возрос­ло само число судебных пошлин и штрафов.

Пре­обладал натуральный оброк, причем обе его формы — издолье и посп (т.е. фиксированные размеры зерна и некоторых иных продуктов) — не имели ярко выраженного превосход­ства. Барщинные отработки были распространены, но тяжесть их была неве­лика. Полевая барщина была малообременительной (в свет­ских имениях барский клин обрабатывали холопы на пашне), крестьян привлекали к сенокошению, транспортной и стро­ительной повинностям. Денежная рента присутствовала поч­ти повсеместно, но в принципе же она была невелика. Государ­ство и феодалы пока еще не изымали у крестьян все, что находилось за пределами минимальных хозяйственных и жи­тейских потребностей. Крестьянство в целом к середине XVI столетия поднакопило ресурсы.

Велика роль общины. Она воздействовала на крестьян­ское землепользование (пахотные наделы, огородные участ­ки), контролировала использование сенокосных угодий, про­мысловых территорий, озер и рек. Общинные власти были в постоянном контакте с собственником земли, с кормленщи­ками и их людьми, с присылавшимися из столицы предста­вителями центральной власти. Типичной была община-волость (как правило, черносошная, но и владельческая то­же), имевшая двухуровневую структуру. По мере развития феодального землевладения получают распространение вла­дельческие общины, как правило, менее крупные. Сохранялись некоторые общеволостные функции, в частности, связанные с разверсткой налогов и выполнявшиеся с участием предста­вителей тяглецов. Общинные структуры исполь­зовались государством при формировании аппарата новых местных органов, базировавшихся на принципе представи­тельства от локальных групп местного люда. Таким образом, расширялись функции общин, они включались в процесс уп­равления на низшем уровне, но одновременно усиливалась их зависимость от государства.

Закрепощение крестьян.

Уход и побеги крестьян в последней трети xvi в. приобрели массовый характер. Направлялись они туда, где природа была милостивее, а правительственный кон­троль менее обременительным, — в южные уезды. Там мест­ная администрация была, конечно, не столь эффективна, к тому же она была заинтере­сована в притоке рабочих рук, а потому сквозь пальцы смот­рела на нарушение правовых норм. Все это вполне объясняет повороты правительственной политики в отношении крестьянства. На смену режиму заповедных лет, когда были запре­щены переходы крестьян с правом бессрочного их сыска и возврата на прежнее место поселения, пришло законодатель­ство «сыскных лет». Согласно этим нормам, беглые кресть­яне подлежали розыску и возвращению в течение 5 лет (но­ябрьское Уложение 1597 г.). Важно, что сыск производил сам бывший владелец, при невозможности решить конфликт полюбовно, он вчинял гражданский (а не уголовный) иск тому, у кого нашел пристанище его крестьянин. Новому вла­дельцу не угрожали штрафы за сам факт приема чужого зем­ледельца.

Таким рисуется правовой режим закрепощения на исходе XVI в. — его компромиссность между интересами фиска (срывать крестьянина со вновь заведенного хозяйства было невыгодным и государству, и феодалам тех регионов, куда шли беглые) и разными группами дворянства несомненна. Отчасти это соответствовало желанию к перемене мест ча­сти крестьянской массы.

«Соборное уложение» 1649 г.— заметный шаг вперед в развитии отечественного законодательства. «Уложение» — кодекс феодального права. «Уложение» исходит из монополь­ного сословного права феодалов на землю и крестьян. Но пре­дусматривает и их обязанность служить с поместий и вотчин. Глава XI — «Суд о крестьннех» — детально трактует вопрос о крестьянской крепости по писцовым, переписным, отдель­ным и отказным книгам. Среди ее постановлений — отмена «урочных лет», штраф за укрывательство беглых.

Знать.

Дворянство и знать в конце XIV — середине XV в. - это совокупность разделенных государствен­ными границами ассоциаций представителей благородных сословных групп во главе с владетельными (великими, удель­ными, служилыми) князьями. Каждая ассоциация в любом княжении описывалась сначала словосочетанием «бояре и вольные слуги», а с 30-х годов XV в. — «бояре и дети бояр­ские».

В XVI в. боярин — член совета при великом князе, которому этот чин «ска­зывался» официально. Среди всех лиц, принимавших по пра­ву участие в заседаниях этого совета, бояре занимали первое место, их число (в каждый данный момент) было ограничен­ным. В XIV — середине XV в. бояр относительно много. Боярин, во-первых, знатное по происхож­дению и значимое по службе предков лицо. Во-вторых, это человек зрелого возраста, собственник вотчин, обладающий и городской оседлостью в столице княжества. Он может вхо­дить, а может и не входить в совет при князе, но характер его службы — военной и управительской — соответствует его происхождению и статусу. Его отношения с князем носят индивидуальный характер, хотя и вписаны в контекст служебно-фамильных связей всего боярства.

Происхождение вольных слуг не столь однозначно, их служба князю и статус чаще определяются в составе анало­гичной группы. Живя постоянно в городе, они не всегда, видимо, обладали значимой земельной собственностью, ха­рактер их служб был рангом ниже.

В обязанностях—верная служба сюзерену. В понятие военной служ­бы входила обязанность «сесть в осаду» в том городе, в округе которого у боярина или слуги располагалась вотчи­на. Права распространялись на материальное вознагражде­ние, на соучастие в управлении совокупностью тяглых людей данного княжества, возможность беспрепятственного отъез­да к иному князю без потери вотчин, на включение в институт социальной организации подобных лиц — государев двор.

Понятие «государев двор» имело несколько значений, ведущее из них в это время — совокупность бояр н вольных слуг, связанных с князем-сувереном вассально-служебными отношениями. Более узко под двором понимали тех из них, которые в силу разных причин постоянно или периодически находились при князе. Включение в состав двора было пропуском в систему кормлений, с помощью которой и осуществлялось все управление кня­жеством. иерархически выстроенная ассо­циация феодалов («бояр и вольных слуг») во глазе с князем и была государственным аппаратом данного княжения. В ка­честве наместников, волостелей, княжеских данщиков, пис­цов, тиунов, праведчиков фигурировали сообразно своему происхождению, статусу, заслугам и притом в очередь бояре и слуги.

«Дети боярские» -многочисленный слой, кото­рый обозначался ранее как «вольные слуги». Несомненно, что «дети боярские» ближе к боярам по всем смысловым оттенкам. Конечно, речь идет в первую очередь не о возра­стных отличиях. Сам термин «дети боярские» оказался на­столько удачным, что он закрепился на два с лишним столе­тия вперед для обозначения уездного дворянства. Второе обстоятельство — новое словосочетание прояснило уже от­меченную эволюцию термина «боярин»: в последней трети XV в. это слово чаще употребляется в том узком его значе­нии, которое закрепилось за ним в XVI в.

В ряде жалованных грамот, в летописных известиях эта пара понятий обрастает третьим термином — «княжата», так что перечень благородных групп теперь выглядит следующим образом: «бояре, княжата и дети бояр­ские». Синхронно и, может быть, чуть ранее в княжеских договорах возникают «служилые князья». В обоих случаях перед нами следы начавшейся принципиальной эволюции князей-суверенов: утеря статуса удельного князя и обретение ранга служилого князя. Служилый князь теряет вотчину при отъезде к ино­му суверену; подобно боярину и сыну боярскому он отправ­ляется на службу. Но отно­шения великого князя со служилым князем индивидуальны, последний в, своих землях пользуется всеми судебно-административными и податными правами, он имеет вассалов и т.п. В это же время - появление территориальных княжеских корпораций как особых групп в составе государева двора. Их главное отличие — монарх строит отношения с ними не на индивидуальной, но корпо­ративно-групповой основе. К концу XV в. эта сословная груп­па, состоящая из ряда территориальных корпораций, вполне сложилась. Дво­рянин с княжеским титулом входит в состав той или иной страты государева двора или же какой-либо территориально-уездной корпорации.

В начале XVI в., и в середине столетия дети боярские делились на тех, кто «емлет кормление», и тех, кто «емлет государево денежное жалованье». Последние относились к неродовитым и наименее престижным группам. Государев двор включал теперь не почти всех вассалов того или иного суверена, но генеалогическую и выдвинувшуюся по службе элиту.

Начавшимся системным переменам во дворе соответство­вали изменения в устройстве служилого дворянства. За ос­нову — с учетом опыта и традиций — был взят принцип тер­риториально-уездной корпорации.

Городские сословия

Доля городского населения была невелика и намного меньше, чем в развитых странах Западной и Центральной Европы.

В городе, естественно, сосредоточивалось не только ре­месленное и торговое население. С момента зарождения классовых обществ городские поселения органично сосредо­точивали функции политического и экономического господ­ства над деревней, соответственно в них концентрировалась политическая и социальная элита общества.

Хорошо знакомы по сведениям конца XIV—середины XVI в. формы сословной группировки горожан по роду их занятий. Мелкие торговцы, ремесленни­ки, огородники, лица, занятые обслуживанием торговли и транспорта, объединялись в XVI в. по территориальному при­знаку в сотни и полусотни. В основании таких образований лежал территориальный, а не профессиональный принцип. Ремес­ленных цехов Россия в чистом виде тогда не знала. Зато русское общество было хорошо знакомо с профес­сиональными организациями крупных купцов. Они вели торговлю в масштабах страны, нередко заграничную, объе­диняясь в особые корпорации гостей и суконников. Эти лица обладали большими привилегиями, и по ряду пунктов их ста­тус сближался с положением боярства. Вот представители гостей и возглавляли институты самоуп­равления тяглых горожан. Профессий в городах насчитывалось несколько десятков: кожевенное производство, кузнечные и ювелирные ремесла, монетное дело, столярное ремесло, строительное дело, производство оружия. В Москве возникает первая гос. мануфактура по изготовлению пушек.