Практический силлогизм

Хотя Дрею принадлежит та заслуга, что именно он одним из первых привлек внимание к особенностям объяснений в истории, его собственная модель страдала по меньшей мере двумя существенными недостатками.

Один из них – это неясность понятия рациональности, на которое опирается эта модель. Историк не может руководствоваться тем стандартом рациональности, который распространен в его время. Он должен реконструировать представления о рациональности людей изучаемой им эпохи. Более того, ему нужно установить, какими представлениями о рациональности руководствовался тот самый индивид, поступок которого требуется объяснить. Если принять во внимание то обстоятельство, что даже современные представления о рациональности весьма расплывчаты, то приходится признать, что историческая реконструкция понятия рациональности представляет собой весьма сложную и неопределенную задачу.

Второй недостаток заключается в существенной ограниченности области применения рационального объяснения. С точки зрения Дрея, объяснить некоторый поступок – значит показать, что он основывался на разумном расчете.

Критики Дрея сразу же указали на то, что чаще всего люди действуют без всякого расчета – под влиянием импульса, желания, страсти. Поэтому модель Дрея может быть использована для объяснения сравнительного небольшого числа человеческих поступков, которые были предприняты после серьезного размышления.

Вот эти довольно очевидные слабости рационального объяснения Дрея и привели к тому, что вскоре оно уступило место телеологическому, мотивационному или, как стали его называть, интенциональному объяснению. Последнее не связано с понятием рациональности и охватывает весьма широкую сферу человеческих действий и поступков.

Существо интенционального объяснения заключается в указании на намерение, цель индивида, осуществляющего действие. Например, мы видим бегущего человека и хотим объяснить, почему он бежит. Объяснение состоит в указании на цель, которую преследует индивид: он хочет успеть на поезд, поэтому и бежит. При этом нет речи об оценке рациональности его поступка и мы не спрашиваем даже, считает ли он сам, что поступает рационально. Для объяснения достаточно отметить, что его цель или интенция заключаются в том-то и том.

Логической формой интенционального объяснения является так называемый «практический силлогизм». Разделение выводов на теоретические и практические восходит еще к Аристотелю. Одна из посылок практического вывода говорит о некотором желаемом результате или о цели, другая посылка указывает на средства к достижению этой цели. Вывод представляет собой описание действия. Поэтому рассуждение и называется «практическим» силлогизмом. Его примерная схема выглядит следующим образом:

Агент N намеревается (желает, стремится) получить а.

N считает, что для получения а нужно совершить действие b.

N совершает действие b.

По-видимому, это одна из самых простых схем практического рассуждения. Ее можно усложнять, вводя в посылки указание на время, на отсутствие помех для действия, на отсутствие у агента других целей в этот момент и т.д. Однако все характерные особенности объяснений данного типа представлены уже в этой простой схеме. По-видимому, такие схемы объяснения широко используются в общественных науках – истории, социологии, юридических дисциплинах, экономике и т.д.

Дискуссии по проблемам научного объяснения способны иногда породить впечатление, что защитники специфического характера объяснений в общественных науках вообще отрицают наличие законов, скажем, в истории развития человеческого общества. Действительно, вопрос порой ставится так: либо дедуктивно-номологическая схема и признание законов, либо только интенциональное объяснение и отрицание законов. Конечно, эта дихотомия ошибочна. В целом позиция «интенционалистов» является гораздо более мягкой: отстаивая специфику интенционального объяснения по сравнению с дедуктивно-номологическим, они, как правило, согласны с тем, что и в сфере общественных наук во многих случаях при объяснении используются законы и дедуктивно-номологическая схема.

В частности, историки широко используют естественнонаучные законы для оценки и критики исторических свидетельств, при реконструкции способов возведения сооружений древности, при анализе хозяйственной деятельности и ее результатов древних государствах и т.п.

Вот один из примеров. Царь Василий Шуйский после своего восшествия на престол объявил народу, что царевич Дмитрий, живший в Угличе, в своей смертный час играл орехами и обагрил их своей невинной кровью, когда пал от ножа убийцы. Мощи Дмитрия выкопали, привезли в Москву и выставили в церкви. Все могли видеть эти пресловутые орешки. Сохранились свидетельства очевидцев, сумевших даже разглядеть на них пятна крови. «Можно ли доверять таким показаниям? – ставит вопрос историк. – Как поверить в сохранность орешков, пролежавших в земле на разлагающемся трупе в течение 15 лет? Как поверить, что свидетель, на мгновение протиснувшийся к гробу, увидел следы крови на почерневших орехах, которые по всем законам природы давно должны были обратиться в прах? Одно из двух. Либо путал свидетель, писавший через 15 лет после обозрения мощей, либо в гробу действительно лежали ярко размалеванные орехи, и эта улика, грубо сфабрикованная теми, кто открыл мощи, ввела очевидца в заблуждение» (Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983, с.68).

При объяснении крупных исторических событий – войн, восстаний, революций, падений государств – историк опирается на законы общественного развития. Каждое значительное историческое событие представляет собой единство необходимого и случайного. Необходимая, глубинная сторона общественных событий и процессов получает гипотетико-дедуктивное объяснение, включающее ссылку на социальные законы. Даже действия отдельных личностей – в той мере, в которой эти личности представляют определенные общественные слои и группы, - могут быть объяснены посредством дедуктивно-номологической схемы как действия, типичные для данного слоя и вытекающие из его социально-политических интересов. Однако свести историю к выявлению только необходимой, закономерной стороны событий прошлого значило бы превратить ее в философию или социологию. История говорит не только о том, что должно было случиться, но и показывает, как это реально случилось. Ее интересует не только необходимая сторона исторических процессов, но и те случайности, которые сопровождали осуществление необходимого. Поэтому историк не может отвлечься от конкретных исторических личностей, деятельность которых была включена в то или иное историческое событие, от их мыслей и чувств, целей и желаний. При объяснении же поведения отдельных личностей дедуктивно-номологическая схема неприменима. В этих случаях понимание достигается с помощью иных видов объяснения, в частности, рассмотренных выше.

Как я говорил выше, интенциональное объяснение непосредственно подводит нас к пониманию.

Понимание

Понимание нами уже рассматривалось в вопросе «Герменевтика».

Но кое-что добавим к нему здесь.

Постараемся лучше разобраться в самом процессе понимания. Сопоставим понимание с некоторыми близлежащими понятиями.

Межсубъектная связь, передающая определенные объяснения, пополняет знания.

Межсубъектная связь, реализующая со-переживания, со-страдания способствует пониманию. Понимание возможно лишь на уровне целостной жизнедеятельности человека, включающей его вовлеченность в многообразные социальные процессы.

Чаще всего, эти два процесса (пополнение знаний и возрастание понимания) не исключают друг друга, а наоборот – способствуют друг другу. В определенном смысле понимание связано с переходом от уровня знаний к уровню мудрости.

Наиболее глубоко и всесторонне проблемы понимания и интерпретации изучает герменевтика. Более специализированными аспектами понимания и интерпретации занимаются (или занимались):

· психологическая герменевтикакак искусство постижения чужой индивидуальности; была развита одним из классиков герменевтики Ф. Шлейермахером; подобнуюгерменевтику Г. X. фон Вригтокрестил«методологией вчувствования».

· виталистская герменевтика какфилософско-психологическоенаправление, в основе которого лежит учение В. Дильтея (понимающая психология); его основные принципы

– экспериментально-эмпирическая психология упускает из внимания наиболее важные особенности человеческого сознания;

- важнейшую роль в психической жизни играет интуитивное постижение;

- «природу объясняем, душевную жизнь понимаем»;

- целесообразно особое внимание уделять исследованию того, как соотносятся, с одной стороны, переживания, а с другой – мировые культурно-исторические ценности;

· понимающая социологияразвита М. Вебером на основе неокантианских идей В. Виндельбанда и Г. Риккерта о "науках о природе" и "науках о культуре", которые различаются по методу познания (соответственно, "номотетический" и "идеографический" подходы); саму социологию М. Вебер считал гуманитарной и относил к "наукам о культуре" – ведь эта наука стремится понимать "социальное действие" (его побудительные причины, форму протекания и следствия);

педагогика понимания исходит из того, что учащийся сначала имеет дело не с познаваемыми явлениями, а с устными или письменными текстами, которые должен понять; поэтому используется специальным образом применяемый метод «герменевтического круга».

Как считает Л.А. Микешина, «образование не существует вне знания, однако речь должна идти об определенном типе знания, которое Шелер называет «образовательным знанием». Это знание, происхождение которого уже невозможно установить, оно полностью усвоено, о нем не нужно вспоминать, оно всегда здесь, как «вторая натура», кожный покров, а не одежда, которую можно надеть или снять. Оно предполагает не применение понятий, правил, законов, но обладание вещами и непосредственное видение вещей в определенной форме и смысловом контексте, т.е. их понимание и осмысление»[3].

Почему проблемы понимания стали сегодня более острыми? Раньше почти каждый человек считал, что все люди должны понимать окружающее только так, как он сам и его ближайшие единомышленники (на это влияли многие факторы - этноцентризм, национальные стереотипы, эгоцентризм и пр.). Любое иное понимание признавалось ошибочной точкой зрения (неявно полагалось, что существуют только две позиции – собственная и ошибочная). Конфликт интерпретаций принимали за конфликт между истиной и ложью.

Особенно остро проблема понимания и интерпретации встает при столкновении:

а) с иными самобытными культурами[4];

б) с психологией иного пола и иных возрастов (дети, старики);

в) с идеологией альтернативных социальных движений;

г) с искусственным интеллектом (а в будущем, возможно, с внеземными цивилизациями).

Прокомментируем подробнее хотя бы последний вариант. Ст. Лему принадлежит такое мудрое соображение (изложу по памяти, сохранив основной смысл). Обычно в многочисленных научно-фантастических произведениях обсуждается три варианта встречи цивилизаций (нашей, земной и не нашей, инопланетной). Вариант первый: мы одолеваем их. Вариант второй: они одолевают нас. Вариант третий: приходим к доброму согласию и объединяем усилия вокруг общих целей. Однако, по Лему, вполне вероятен также четвертый вариант: встретимся и совершенно не поймем друг друга.

Нам в данном случае наиболее интересно то, что упомянуто последним, - проблема понимания и интерпретации при возможных будущих контактах с совершенно иной формой мировосприятия. Именно в этом случае проблема доводится до необходимости предельных обоснований.

Нам зачастую бывает сложно понять подобное себе существо, даже принадлежащее к единой с нами культурной парадигме. Где уж понять представителей других миров… И, тем не менее, в мироздании существуют универсальные закономерности, воспроизводимые на универсальных языках логики, математики, семиотики.

Этим-то и воспользовался голландский математик Ганс Фрейденталь, разрабатывая особый язык, предназначенный для общения с "инопланетянами". Язык получил название линкос (сокращение латинского сочетания lingua cosmica, означающего космический язык). Безусловно, создание подобного языка - интересная теоретическая проблема независимо от того, понадобится ли его практическое использование по прямому назначению хотя бы в отдаленном будущем. Дело в том, что существуют абстрактные идеальные модели, которым что-то соответствует не в реальном, а в виртуальном мире, но которые помогают лучше решать задачи, связанные с реальным миром (напр., понятие "абсолютный нуль температуры"). Создание предельно универсального языка позволит лучше понять многие "земные" языковые проблемы.

Задолго до Г. Фрейденталя саму идею и способ ее воплощения изложил К.Э. Циолковский[5] Кондратов. Звки и знаки, с199 . Однако работа, проделанная Г. Фрейденталем, поражает своей скрупулезностью и систематичностью. Ему удалось представить на искусственном языке не только такие понятия, как меньше, больше, равно и т.п., но даже довольно сложные моральные суждения.

Специалисты в сфере метрологии, исходя из внутренней логики развития своей науки, стали переходить от эталонов, изготовленных человеком, к естественным объектам и процессам, принимаемым за эталоны (причем принимаемым не по субъективным, а – насколько это возможно – по объективным причинам). При таком подходе единицей длины (для соответствующих процессов) становится длина световой волны, единицей времени – период колебаний естественного излучателя, единица электрического заряда соотносится с зарядом электрона, а единица массы – с массой какой-то элементарной частицы. Подобная объективизация и деантропологизация, безусловно, помогает облегчить взаимное понимание как на нашей планете, так и далеко за ее пределами.

Пока внеземные цивилизации остаются для нас чисто виртуальными моделями. Но изучая их, мы лучше узнаем себя самих, свою роль в мироздании, инвариантные черты собственной цивилизации.

Существуют разные степени понимания:

1) Полное взаимное непонимание. Именно таким оказался информационный контакт в романе Станислава Лема между фантастическим мыслящим "Солярисом" и его земными исследователями.

2) Кажущееся одностороннее понимание при встречном непонимании. Говорят, что знаменитый мореплаватель Кук, оказавшись в Австралии, спросил у аборигена, показывая на странное лихо прыгающее животное, как оно называется. "Кенгуру" - ответил абориген, что на его языке означало: "Я тебя не понимаю". Сколько подобных "кенгуру", рожденных нашим кажущимся пониманием, надолго закрепилось в мировой культуре…

3) Адекватное, но одностороннее понимание при встречном непонимании или кажущемся понимании. Нильс Бор, рассказав слушателям о парадоксах микромира, с надеждой спрашивал, поняли они его или нет. Услышав в ответ – "Поняли!" - он очень расстраивался и говорил: "Значит, я вам плохо объяснил… Ведь то, что я объяснял, настолько сложно, что вы не должны были меня понять…"

4) Должное взаимное понимание; оно возможно лишь тогда, когда каждый из общающихся не только искренне правдив и стремится, чтобы его правильно поняли[6], но и словно становится частью другого.

Глубокое взаимное понимание нарождается только при гармоничном соучастии познавательных и чувственно-эмоциональных взаимоотражений и взаимовоспроизведений. "Собственно семантическая сторона произведения, то есть значение его элементов (первый этап понимания), принципиально доступна любому индивидуальному сознанию. Но его ценностно-смысловой момент (в том числе и символы) значим лишь для индивидов, связанных какими-то общими условиями жизни (… ) - в конечном счете узами братства на высоком уровне. Здесь имеет место приобщение, на высшем уровне - приобщение к высшей ценности (в пределе абсолютной)"[7].

Понимать можно и природу, но только в том случае, если мы одухотворяем ее, переводим природные явления в наш субъективный (субъектный) мир. Обычно это сфера нашего воображения и эстетического восприятия. Вспомним лермонтовские строки:

Скажи мне, ветка Палестины,
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?

Важно учитывать, что само истолкование того или иного текста зависит:

а) от контекста взаимоотношений (если Вы говорите приятелю: - Приветик! - это норма; если то же самое Вы говорите ректору – это наглость);

б) от контекста ситуации (фраза «Васюкин не попал в утку» имеет один смысл на охоте и совершенно другой – в больнице);

в) от контекста самой речи, как, например, в строфах Бальмонта:

Ты белых лебедей кормила,

Откинув тяжесть темных кос.

Я рядом плыл. Сошлись кормила.

Был луч заката странно кос.

г) от интонации и тональности (в диалоговом общении); спектр их оттенков весьма широк - от гневного проклятия до трепетного благоговения; дополняя информационно-констатирующее содержание сообщения, они передают эмоционально-ценностный и побудительно-императивный "контекст", способствующий лучшему пониманию.

Взаимное понимание может быть как репродуктивным, так и продуктивным (и даже творческим). Чтобы понять во всей полноте и глубине, важно вслушаться не только в слова, но в саму жизнь Другого. Лишь тогда откроется не только то, что говорит Другой, но и то,почемуон это говорит.

Проникновенное понимание невозможно без сопереживания, сострадания (через перевоплощение, воображение и интуицию). Прекрасно сказал кинорежиссер Г. Козинцев: понять – это не просто усвоить (дойти умом); понять – это значит «почувствовать всем своим существом так, чтобы всё иное стало стыдным, невозможным».