Искусство Азербайджана.

В экономической, политической и культурной жизни средневекового Востока важную роль играли восточные области Закавказья — Албания(Албания занимала территорию нынешней Азербайджанской CCР.) и Атропатена(Атропатена — древнее название Южного Азербайджана.), позднее получившие общее наименование Азербайджан. Памятники, обнаруженные в этих районах (см. том I). показывают, что еще в древности здесь возникла довольно высокая своеобразная культура, традиции которой сохранялись и развивались в последующее время. Зарождение феодальных отношений в Азербайджане началось в 4 — 5 столетиях, когда Атропатена и Албания входили в состав Сасанид-ского государства. Эпоха раннего феодализма отмечена расширением старых и постройкой новых городов, среди которых выделялись столичные центры — Кабала и Партав (Барда), Байлакан и другие. Саеаниды придавали большое значение Албании как северному рубежу своего государства. Искусно продуманная система оборонительных сооружений, преграждавших доступ кочевникам из северокавказских степей в Закавказье, была построена в горах и у побережья Каспийского моря. Сохранились стены у горы Бешбармак и у реки Гильгинчай и самое северное — огромное дербентское укрепление, расположенное на территории современного Дагестана. Его величественные каменные стены и арочные ворота были сооружены в 6 — 8 вв. н. э. и затем неоднократно подновлялись.

Храм в селении Лякит. План.

Население Албании не раз восставало против власти Сасанидов, находя поддержку у своих исконных соседей — армян и грузин. В 5 в. Албании удалось добиться независимости. В противовес персидскому зороастризму здесь получило распространение христианство. Раннесредневековые памятники монументального зодчества указывают на тесные культурные связи Албании с Арменией и Грузией. Базилика 6 в. в селении Кум близка грузинским и армянским базиликам, а круглый храм в селении Лякит купольным ротондам соседних стран. Остатки храма 7 в., открытого в Мингечауре, свидетельствуют об использовании фрески и резной штукатурки для украшения албанских культовых зданий.

Карта. Азербайджан.

После арабского вторжения, принесшего Азербайджану большие разрушения, Закавказье в течение нескольких столетий входило в состав Арабского халифата. Вместе с насильственно распространенной религией — исламом — появились культовые постройки — мечети; возводились также караван-сараи, рынки и другие здания. Старый план (7 —10 вв.) сохранили мечети в Ахсу и Шемахе, состоящие из нескольких квадратных помещений с михрабом.

Большой подъем пережило средневековое искусство Азербайджана в эпоху зрелого феодализма. Еще в 10 в. на территории страны образовались фактически независимые от халифата государства. В 11 в. Азербайджан был захвачен сельджуками, однако с распадом Сельджукской империи вновь укрепились самостоятельные государства Ширваншахов, владевших большей частью северного Азербайджана, и Эльдегизидов, которым принадлежал южный и западный Азербайджан. Несмотря на феодальную раздробленность страны и частые войны, в этот период происходил рост производительных сил, укрепились и развились экономические, политические и культурные связи Азербайджана с соседними странами, особенно с Грузией, Арменией и Дагестаном.

В истории культуры и искусства феодального Азербайджана выделяется период 12 — начала 13 в., нередко называемый эпохой Низами. Это было время, отмеченное значительным подъемом ремесленного производства, оживлением внутренней и внешней торговли, интенсивным ростом городов. Ганджа, Байлакан, Шемаха, Нахичевань, Баку, Шамхор, Тебриз, Ардебиль и другие города были также крупными культурными центрами.

В 11—12 вв. жили и работали выдающиеся деятели азербайджанской культуры: философ Бахманяр ибн Марзбан, астроном Фсридаддин Ширвани, поэт Афзаладдин Хагани, а также самый выдающийся деятель культуры того времени Низамаддин Ильяс Низами Ганджави (1141 —1209), автор прославленных пяти поэм — «Хамсе» («Пятерица»). По своему мировоззрению Низами стоял выше многих своих современников. В его произведениях звучит глубокое уважение к человеческому труду, сочувствие к угнетенным, осуждение деспотизма. В философских взглядах Низами есть элементы диалектики — он признавал закономерность изменения мира, хотя его представление о путях этих изменений и было идеалистическим. Культура, которую представляли Низами и Хагани, носила ярко выраженный светский характер и по своей общей гуманистической направленности была созвучна грузинской культуре того времени, связанной с именем Шота Руставели.

Наряду с наукой и литературой выдающихся успехов в этот период добились зодчие и художники Азербайджана. На протяжении 11—13 вв. в архитектуре Азербайджана происходил процесс сложения основных типов монументальных построек, ставших характерными для развития зодчества и в более позднее время. Отдельные сохранившиеся памятники, а также сообщения современников свидетельствуют о том, что в крупных городах Азербайджана в 11—13 вв. шло интенсивное строительство, возводились городские стены, оборонительные башни, дворцы, мечети с минаретами, мавзолеи, бани и другие постройки, а на важных торговых магистралях строились укрепления, караван-сараи, водохранилища, мосты. Основными строительными материалами в средневековом Азербайджане были камень, сыр-цоиый и обожженный кирпич. Одной из важнейших конструктивных задач, которые интересовали азербайджанских зодчих этого времени, явилась разработка сводчатых и купольных перекрытий. В архитектурно-композиционном отношении важное значение приобрели порталы, отмечающие вход и фасад здания, купола и башнеобразные минареты. Заметное и все возраставшее место стала занимать система декора. 15 кирпичных постройках применялась главным образом геометрическая орнаментация. Со второй половины 12 в., когда стали использоваться кирпичи, покрытые голубой глазурью, архитектурный декор обогатился цветом. Широко употреблялся эпиграфический орнамент — надписи, вкомпопованные п общую систему узора и подчас содержавшие имена заказчиков и зодчих. В нишах порталов и на карнизах часто применялись сталактиты, а в некоторых сооружениях в качестве архитектурных украшений использовались скульптурные рельефы из камня.

Как и всюду в эпоху феодальной раздробленности, в азербайджанском зодчестве 11—12 вв. сложились местные школы, которые довольно четко объединяются в два основных художественно-стилевых направления: ширвано-апшеронское, распространенное в северо-восточных областях страны, и нахичеванское, охватывающее по преимуществу юго-запад Азербайджана. Позднее, в 15 — 16 вв., большое значение получила южная (тебризская) школа зодчества. Для шнрвано-апшерон-ского направления характерны постройки из камня; для пахичеванского— из кирпича. Однако различие материала лишь отчасти определяет их особенности. При общности архитектурных типов существовали, по-видимому, разные задачи, ставшие перед зодчими в зависимости от конкретно-исторических условий развития каждой из областей страны. Так, в районе Апшеронского полуострова, где в 12—14 вв. было много мелких враждовавших между собой феодальных владений, возводились многочисленные небольшие по размеру оборонительные сооружения. Напротив, в городах и центрах больших государственных образований много внимания уделялось строительству крупных культовых и светских сооружений. Все это наложило отпечаток на художественные черты построек.

Памятники ширвано-апшеронской группы, как правило, производят впечатление массивностью тяжеловесных архитектурных форм, которым соответствуют скупо примененные орнаментальные детали. Художественно-образный строй этих зданий определяется в первую очередь четким силуэтом и общей выразительностью архитектурных объемов. В отличие от них памятники нахичеванской группы выделяются изяществом облика, гармоничным, подчас изумительно тонким сочетанием монументальности общего решения с богатством декоративных деталей.

Банковские камни. Фрагмент фриза.

Главным центром ширвано-ашперонской школы, вероятно, была Шемаха — столица Ширваншахов; однако в Шемахе, которая неоднократно разрушалась землетрясениями и не щадилась завоевателями, нет старых построек. Одним из наиболее ранних памятников этой школы является выстроенный из камня минарет Сынык-кала в 1>аку (1078). Сравнительно невысокий, массивный и приземистый, этот минарет похож на крепостную башню., верх которой вместо машикулей украшает пояс крупных сталактитов, поддерживающих балкон с каменной оградой.

По всей вероятности, в первой половине 12 в. была сооружена «Девичья башня» в Баку. Это грандиозная постройка высотой около 30 м. назначение которой точно не определено. Она состоит из круглой башни с восемью ярусами внутри и связанного с ней монолитного массивного выступа, прямоугольного в плане.

Об архитектуре средневековых крепостей и замков дают представление многочисленные оборонительные сооружения Апшеронского полуострова, среди которых следует назвать относящиеся к 13 —14 вв. замки в селениях 1'аманы, Мардакян (илл, 65) и Нардаран. В мощных формах прямоугольных и круглых башен-донжонов, господствующих над окружающей местностью, и в суровой глади крепостных с/ген, укрепленных на углах массивными башенками, ярко и цельно выразился характер монументальной архитектуры феодального Азербайджана.

Интересный памятник представляет также укрепление в Бакинской бухте, известное под названием Баиловских камней. В результате подъема уровня Каспийского моря это сооружение в течение ряда столетий находилось под водой и лишь недавно стало доступно изучению. В верхней части стены в виде фриза сплошной лентой тянется высеченная в камне надпись, содержащая дату постройки —1234/35 г. и имя строителя — Зайваддина ибн Абу Рашида. Между буквами надписи вкомпоно-ваны рельефные изображения животных, птиц, человеческих голов и фантастических существ (]>ис. на стр. 109). Некоторые изображения исполнены в высоком рельефе, почти что объемно, с расчетом на выразительный эффект светотени; другие — высечены лишь графическим контуром или в очень невысоком рельефе. Вполне допустимо, что над исполнением этих рельефов работали различные мастера. Изображения очень интересны. Во-первых, к ним по стилю близки каменные рельефы из селения Кубани, а также украшения бронзовых котлов, происходящих из южного Дагестана. В этих памятниках, как и в рельефах Баиловских камней, сохранились традиции культуры древней Кавказской Албании. С другой стороны, изображения фриза стилистически близки азербайджанскому прикладному искусству того времени — металлическим сосудам в виде фигур животных, мотивам зверей и птиц, исполненным в росписях на керамике.

Первые датированные памятники нахичеванской архитектурной школы относятся к 12 в. Это башнеобразные мавзолеи-усыпальницы и одновременно мемориальные сооружения, воздвигнутые для прославления в веках богатства и могущества феодальных правителей. Происхождение кавказских башенных мавзолеев как архитектурного типа еще недостаточно выяснено, но, по-видимому, восходит к глубокой древности. Получившие распространение на Кавказе, в северных областях Ирана и в некоторых частях Средней Азии башенные мавзолеи в каждом из этих районов обладают своими архитектурно-строительными особенностями. В Азербайджане башенные мавзолеи имеют подземную усыпальницу в виде многогранного или крестообразного в плане склепа с низким, иногда почти плоским сводом и надземную часть, состоящую из облицованного камнем цоколя, основного объема башни и конусообразного или пирамидального перекрытия; внутри башни — высокое чаще всего многоугольное помещение, перекрытое куполом. Классический тип этих построек представляют древнейшие башенные мавзолеи Азербайджана — усыпальницы Юсуфа ибн Кусейира и Момине-хатун, воздвигнутые в Нахичевани (первая в 1162, а вторая в 1186 г.) зодчим Аджеми ибн Абу Бекром. Мы не знаем пока биографии этого выдающегося азербайджанского мастера, который считается основоположником нахичеванской школы зодчества. Однако созданные им памятники достаточно ясно рисуют его творческий облик. Уже раннее его произведение — мавзолей Юсуфа, восьмигранная постройка из кирпича, увенчанная пирамидальным шатром, — свидетельствует об умении зодчего добиться большой художественной выразительности предельной простотой и строгостью форм. Грани постройки покрыты крупными облицовочными блоками, на которых из кирпича, закрепленного раствором, выложен рельефный узор, состоящий из геометрических фигур. Гладкое пирамидальное перекрытие контрастирует с узорной поверхностью стен и отделено от них широким фризом с крупной рельефной надписью.

Фрагмент орнамента мавзолея Момине-хатун в Нахичевани.

Мавзолей Момине-хатун, воздвигнутый на четверть века позднее, является шедевром средневековой архитектуры (илл. 63). Разрабатывая ту же архитектурную тему — высокой многогранной башни, богато декорированной узором, — зодчий создал поэтически-возвышенный художественный образ- Десятигранная башня, в свое время увенчанная шатровым перекрытием, отличается удивительно стройными пропорциями, изяществом и пластикой формы, красотой силуэта. Каждая грань украшена неглубокой стрельчатой со сталактитами нишей, вписанной в прямоугольное обрамление. Ниши не только обогащают поверхность стены, но, ритмично повторяя и как бы умножая общий абрис башни, создают впечатление богатства архитектурных форм. Членение стен по горизонтали завершает венчающий башню фриз с надписью и широкий карниз из сталактитов. Как и в мавзолее Юсуфа, грани башни покрыты слегка рельефным узором, выполненным в той же технике.

Здесь сложнее и богаче геометрическая плетенка, похожая на кружево, наброшенное на поверхность стен. Лента с орнаментализированными надписями окаймляет с трех сторон каждую грань постройки. Узор заполняет тимпаны ниш и ячейки сталактитов. И наконец, привнесено новое качество в цветовой строй узора: в орнамент включены бирюзовые изразцы, которыми выложены многоугольные фигуры на каждой грани, контуры сталактитов и рельефно выступающие крупные прямолинейные буквы венчающего фриза (илл. 62).

Мавзолей Момине-хатун воздвигнут в возвышенной части города. Его силуэт прекрасно вписан в окружающий горный пейзаж. Топко найденные пропорции, ритм архитектурных форм воспринимаются еще издали. Вблизи поражают богатство деталей и их изумительно гармоничная связь с монументальным целым. Не без основания создатель этого прекрасного памятника поместил на фризе надпись: «Мы уходим, мир остается. Мы умрем, этот остается памятью. . .»

К мавзолею Момине-хатун по типу примыкают, хотя в большинстве своем уступают ему по совершенству исполнения, некоторые памятники Южного Азербайджана: мавзолей Уч-гумбез в Урмии, мавзолей Гей-гумбез в Мараге (1196) и другие. Интересный пример сходства с архитектурным декором Момине-хатун показывает сложенный из камня мавзолей близ селения Джуга (конец 12—13 в.). Мавзолей состоит из высокой нижней части и многогранного второго яруса, декоративные ниши которого заполнены геометрическим узором нахичеванского типа (илл. 64). Кажущийся ажурным верхний ярус красиво вырастает из массивной кубической нижней части постройки.

В 13 столетии Азербайджан подвергся опустошительному нашествию монголов. Лишь к середине 14 в. государство Ширваншахов вновь восстановило свою независимость в пределах северного Азербайджана. Нашествие иноземцев, тяжелым бременем легшее на плечи трудового населения, не остановило, однако, дальнейшего развития культуры и искусства. 14—15 столетия отмечены созданием очень Значительных в художественном отношении произведений монументальной архитектуры. Продолжается возведение башенных мавзолеев, среди которых особенно выделяются мавзолей в селении Карабаглар и мавзолей в Барде, построенный, согласно сохранившейся надписи, зодчим Ахмедом ибн Эйюбом из Нахичевани в 1322 г.

Строители мавзолеев унаследовали архитектурные традиции нахичеванской школы 12 —13 вв., но обогатили их существенно новыми чертами. Поверхность стен снаружи засияла яркими красками поливных изразцов. От цоколя и до самого верха постройки украшены своеобразным узором, состоящим из арабских букв, образующих слово «аллах». Эти монограммы, выложенные бирюзово-голубыми изразцами на красновато-желтом фоне неглазурованного кирпича, повторяясь, образуют звучный по цвету, динамичный, эмоционально выразительный узор. Красочный эффект усиливают проходящий по верху башен широкий фриз с белой надписью на темно-синем фоне и богато отделанные многоцветной мозаикой порталы. Вероятно, цветными изразцами были украшены и шатровые покрытия мавзолеев. С ярким нолихромным декором основных частей построек контрастирует гладкий каменный цоколь. Башня мавзолея в Карабагларе как бы составлена из двенадцати мощных круглых полуколонн, плотно приставленных одна к другой (илл. 66). Этот «гофрированный» архитектурный объем прорезан четырьмя порталами, помещенными на взаимно перпендикулярных осях постройки. Здание мавзолея в Карабагларе было связано с группой сооружений, от которых сохранились лишь два минарета, фланкирующие небольшой портал. Подобный архитектурный ансамбль окружал и мавзолей Момине-хатун в Нахичевани.

Голубая мечеть в Тебризе. План.

С 14 в. крупным экономическим и культурным центром стал Тебриз в Южном Азербайджане. Примечательно, что с Гебризом связаны имена многих азербайджанских зодчих и мастеров художественного ремесла, работавших не только па родине, но и в Иране, в городах Средней и Малой Азии. О совершенстве тебризской школы зодчества свидетельствуют величественные руины Голубой мечети, сооруженной в 1465 г. архитектором Ниматулла. Здание мечети представляет интереснейший пример величественной порталыю-кунолыюй постройки. Мастерство, с каким решена архитектурно-композиционная задача и верно найдены пропорции отдельных частей здания, — свидетельство того, что этого типа монументальные постройки уже имели в Азербайджане сложившуюся и развитую традицию. Большой купол опирался на тромпы и был конструктивно связан с галле-реей, окужавшей центральное помещение с трех сторон и также имевшей купольные перекрытия. Свое название мечеть получила по великолепному убранству стен и портала цветными изразцами синего, белого, бирюзового и других тонов.

Изразцы находили применение и в каменной архитектуре ширвано-апше-ронской школы, но лишь в убранстве интерьера. Примером может служить мавзолей Пир Хусейна на реке Пирса-гат (13 в.), интерьер которого был украшен люстровьши полихромными плитками, покрытыми тонким узором и рельефными надписями. Мавзолей включен в комплекс ханега — мусульманского монастыря, постройки которого (мечеть, минарет, стены с башнями) представляют архитектурную композицию, сложившуюся на протяжении 13 —15 вв.

Дворец Ширваншахов в Баку. Общий вид ансамбля.

Самым выдающимся архитектурным памятником Азербайджана 15 в. является дворец в Баку, ставшем к этому времени столицей Тшрваишахов (илл. 68). Дворец расположен в самой возвышенной части старого города. Основные постройки дворцового комплекса строились разновременно на протяжении столетия. К большому многоугольному по своей конфигурации главному зданию с севера примыкает Диванхане, а на особой расположенной несколько ниже террасе размещены дворцовая мечеть и усыпальница Ширваншахов. К югу от дворца в отдельном дворике высятся шестигранный мавзолей и руины «старой» мечети. Вряд ли весь этот комплекс зданий строился по заранее составленному плану. Тем не менее далее сейчас, когда вокруг выросли новые постройки, ансамбль дворца производит целостное художественное впечатление. Его строители опирались на вековые традиции ширвано-апшеронского зодчества. Прекрасно владея мастерством каменной кладки, они создали четкие кубические и многогранные архитектурные объемы, оттенив гладь их стен богатейшим резным узором. Традиция и высокий художественный вкус позволили каждому из зодчих воспринять архитектурный замысел своего предшественника, творчески развить его и обогатить. Разновременные постройки объединены единством масштабов, а также ритмом и соразмерностью основных архитектурных форм — кубических объемов зданий, куполов, порталов. Вместе с тем живописная композиция зданий дворца превосходно связана с окружающим приморским ландшафтом. Величественный образ дворцового ансамбля, высящегося над городом-крепостью, утверждал и прославлял его властителей.

Усыпальница Ширваншахов в Баку. Разрез.

Усыпальница Ширваншахов в Баку. План.

Согласно надписи, здание усыпальницы Ширваншахов построено в 1435 г. В его крестчатом алане видны общие для всего Закавказья традиции крестовокупольных монументальных сооружений. В интерьере обращает внимание система парусов, поддерживающих изящно граненный свод купола). Портал усыпальницы украшен превосходным резным узором. Рядом с дворцовой мечетью (1442 г.) возвышается каменный минарет характерной для Азербайджана формы. Он состоит из высокой гладкой, слегка сужающейся вверх цилиндрической башни, внутри которой заключена винтовая лестница. Башню завершает балкон со сталактитовым карнизом, под которым помешен фриз с рельефной надписью-Верх минарета украшает небольшой массивный столб с ребристым полусферическим покрытием. В отличие от минаретов других стран Среднего Востока азербайджанские минареты не поражают зрителя тонким изяществом орнаментики и богатством архитектурно-декоративных плетений. Они красивы четкостью своего силуэта и простотой формы.

Диванхане в Баку. План.

Оригинальной архитектурой выделяется Диванхане, по последним предположениям, тоже построенная как усыпальница в конце 15 в. (илл. 69). Восьмиугольная купольная ротонда окружена колоннадой, к которой с одной стороны примыкает высокий изящных пропорций портал. Все это сооружение помещено в квадратном дворике, три стороны которого украшены такими же арками и колоннами. Многогранные каменные колонны, граненые капители и высокие стройные арки чередуются в спокойном ритме. Архитектуру Диванхане обогащают орнаментальные мотивы на капителях колонн и богатый резной узор, заполняющий тимпаны портала и арок ротонды (илл. 70). Освещенный яркими лучами солнца, четкий рельефный узор контрастно выделяется на фоне гладкой сероватой каменной кладки.

Диванхане в Баку. Фрагмент орнамента.

Мотивы узора, украшающего стены бакинского дворца, восходят к орнаментам, которые можно встретить на памятниках 12—13 вв., но мастера-художники 15 столетия придали композициям новый характер. В резьбе Диванхане преобладает сложный растительный узор, состоящий из переплетающихся спиралевидных стеблей с плавно изогнутыми листьями и многолепестковыми цветочными розетками. Резьба носит плоскостной характер, но отличается тонкой моделировкой деталей, придающей своеобразную пластичность рельефу, который производит впечатление ювелирной работы. В архитектуре отдельных зданий дворца Ширваишахов наряду с местными традициями есть черты, созвучные зодчеству Малой Азии и Ирана, но в целом бакинский ансамбль представляет уникальный по композиции и по мастерству выполнения памятник, не имеющий себе подобных в других городах Востока.

Культовый комплекс в Ардебиле. План.

Среди архитектурных произведений 16 в., когда Тебриз стал столицей государства Софевидои и одним из крупнейших экономических и культурных центров на Среднем Востоке, наиболее интересен культовый комплекс в Ардебиле, возникший вокруг мавзолея шейха Сефи. Своеобразно спланированы замкнутые дворики, цепь которых завершается группой многогранных купольных зданий. Стены построек покрыты цветным узором из глазурованных кирпичей и резной керамической мозаики.

В 18 в. архитектура Азербайджана теряет монументальный характер. Дворцы правителей небольших феодальных ханств, на которые распался Азербайджан, воспроизводят тип народного жилого дома, увеличенный в размере и богато украшенный. Лучшая дворцовая постройка 18 в. сохранилась в Пухе. Жилые дома этого времени разнообразны в зависимости от климатических и бытовых условий. Для украшения народных жилищ применялись резьба по дереву, циот-ная (иногда с розным рельефом) штукатурка и росписи красками.

Стенные росписи в Азербайджане известны лишь ио памятникам 18—19 вв. Гораздо полнее наше представление о средневековой азербайджанской миниатюре, которая достигла большого расцвета и заняла видное место в истории искусства Среднего Востока.

В конце 13 — начало 14 в. сложились новые художественные центры, главным образом в столицах монгольских правителей, куда, часто насильственным путем, привлекались лучшие художники и каллиграфы и где создавались мастерские по переписке и оформлению книг. В тебризской школе этого времени формировался новый образный строй миниатюры, в котором переплетались различные художественные тенденции. Стилевое единство еще не было достигнуто, изобразительные средства, специфические для искусства миниатюры, еще не откристаллизовались. Мастера тебризской школы в этот период прошли своеобразный этап ученичества, многое воспринимая, а многое и перерабатывая по-своему.

Наиболее ранние произведения исполнены в придворных мастерских ильха-нов(Монгольские ханы, владевшие Ираном, Закавказьем и Ираком.), а также в мастерских городка Руб-и Рашиди, который был создан в окрестностях Тобриза всзирем ильхана, врачом и историком Рашидаддином. 1291 годом датируется «Манафи ал-хайаван» («Описание животных») — своего рода восточный «Бестиарий», характерное для средневековья литературное произведение, которое содержит описание зверей и их аллегорическое истолкование.

В иллюстрациях «Манафи ал-хайаван», над которыми работало несколько мастеров, сосуществуют различные художественные тенденции. В некоторых листах, изображающих то львов, то медведей, то ланей, лаконичная целостная композиция, в которой на гладком фоне выделены крупным планом фигуры животных, свидетельствует о воздействии традиций арабо-месопотамской миниатюры 13 в. Повадки и движения зверей переданы с большой наблюдательностью. Вместе с тем в некоторых миниатюрах усиливается орнаментальное начало.

В других иллюстрациях «Манафи ал-хайаваи» художники используют принципы китайской живописи тушью, отказываются от многоцветности, обращаются к графической манере письма. Воздействие китайского искусства для 14 в. вполне исторически закономерно. Монгольские ильханы охотно привлекали к своему двору китайских ученых — врачей, астрономов, математиков, а также искусных китайских художников. Обращение тебризских мастеров к образцам китайского искусства не всегда было равноценным. Иногда оно приобретало характер откровенного и притом достаточно грубого копирования. Однако более важны другие примеры, свидетельствующие о том, что знакомство мастеров миниатюры с живописью Китая несомненно способствовало расширению их художественного кругозора, побуждало к смолым новым исканиям. Китайские влияния были органически переработаны, а затем, к тому времени, когда в миниатюре была выработана самобытная образная система, отброшены.

Процесс творческого усвоения традиций китайской живописи с большой ясностью проявился в иллюстрациях к «Сборникам летописой» Рашидаддина 1306 — 1314 гг. Сюжеты миниатюр этого обширного труда, который содержит исторические сведения о народах Азии и Европы, весьма разнообразны. Воссоздающие облик людей той эпохи, их костюмы, бытовое окружение и предметы утвари, они чрезвычайно интересны для историка материальной культуры. Не меньшую ценность представляют эти иллюстрации и как произведения искусства.

В миниатюре, изображающей пророка Али с соратниками, собравшимися в военный поход, запечатлена группа всадников-монголов (илл. 67 а). В передаче движений людей, их оживленной жестикуляции, объемных, выявляющих форму тела складок одежд заметна связь с традициями арабо-месопотамской миниатюры. В то же время в этом произведении решены новые задачи. Внимание привлекает смелая композиция. Фигуры всадников изображены по сторонам листа, кони стоят друг за другом, как бы образуя своеобразные «кулисы». В центре — просвет, и вдали за фигурами видна причудливая по форме маленькая скала. Именно туда и направляют свой путь воинственные всадники; здесь очевидна попытка передать реальное, развивающееся в глубину пространство.

В иллюстрациях «Сборника летописей» воздействие искусства Китая проявлялось в деталях архитектуры, костюмах и в колорите — блеклом, золотисто-ко-ричнеиой тональности. Однако плодотворнее и глубже сказалось оно в ощущении окружающего мира, расширяющем восприятие человека. Поэтому особого внимания заслуживает обращение мастеров «Сборника летописей» к пейзажу. Было бы ошибочным представить себэ, что тебризские художники механически переносили в миниатюру принципы перспективного изображения пространства китайской живописи. Художники «Сборника летописей» часто располагали изображение но в глубь листа, как китайские живописцы, а вверх, по его плоскости. В одной из миниатюр причудливой формы индийские горы поросли редкими, порой несоразмерно большими деревьями; на неродном плане — рока с плавающими в ней рыбами и лебедями. Явно заимствован мотив традиционного китайского пейзажа «шань-шуй» («горы — воды»). Но здесь ландшафт как бы распластался на плоскости, при этом очертания гор и деревьев, вздымающихся к небу, заполняют собой почти весь фон листа. Исчезло столь характерное для китайской живописи ощущение объемной формы и пространственной глубины, все подчинилось декоративному восприятию. Отсюда резкая очерченность контуров, почти узорчатость линий.

Подчинение китайских влияний художественным традициям народов Среднего Востока может служить отличительным признаком последующего развития миниатюры Гебриза. Вместе с тем не меньшее значение имеет и сам факт дальнейшего, более углубленного постижения художниками реальной действительности. Все это нашло яркое выражение в замечательных миниатюрах большого тебризского «Шах-намо» (1330—1340 гг.), рассеянных ныне по различным музеям и коллекциям. Несмотря на некоторые черты стилистического отличия, иллюстрации «Шах-наме» представляют собой единое художественное целое.

Одна из лучших миниатюр изображает момент перед казнью последнего парфянского царя Ардаиана, который был взят в плен Ардаширом, создателем новой, Сасанид-ской династии (илл. 67 6). В этом произведении отчетливо выражена тенденция к передаче реальной действительности. В основе изображения лежит действенный конфликт, и который вовлечены все участники события, намечены их взаимоотношения. Властный Ардашир, поверженный Ардаван, лицо которого подобно маске страдания, «устрашающая» свирепость палача, стража с грубыми лицами, свита царя, спешащая на быстроногих конях поскорее увидеть происходящее, -«се это воспринимается как проявление единого драматического действия. Наиболее выразительны фигуры свиты; свободно передан стремительный бег коней.

Художником достигнуто удивительное равновесие между впечатлением реальности и декоративным эффектом. В миниатюре плоский, гладкий золотисто-оливковый фон. В композиции крупные фигуры действующих лиц расположены овалом, в пределах пространственной, хотя и очень неглубокой зоны. Большой смелостью отличается мотив выдвинутой вперед фигуры воина; он стоит на краю ограничивающей миниатюру рамы. При этом фигура его плоскостна, особенно характерно изображение ног в профиль. Объемная трактовка тканей одежд как бы нейтра-.шзонана обилием узора в некоторых костюмах — доспехах воинов и особенно палате Ардавана, который состоит из словно прочерченных по линейке разноцветных полос. Хотя изображены лишь одно могучее дерево китайского типа и почва, создается ощущение пространственной среды, в которой происходит действие. В колорите сопоставлены крупные темно-синие, красные, сине-зеленые и белые пятна, но преобладает неяркий золотисто-оливковый общий тон.

В иллюстрациях большого тебризского «Шах-наме» проявились черты, которые характеризуют определенный этап в развитии не только азербайджанской, но и всей средневековой живописи Востока. Этот период своеобразного накопления жизненных впечатлений, наблюдения натуры, передачи человеческих эмоций представляет собой важное звено в процессе постижения художниками реальной действительности. Дальнейший путь идет уже к миниатюре 15 —16 столетий, образный строй которой отличается значительной сложностью и изощренностью.

О тебризской миниатюре 15 в. паши сведения пока очень скудны. Однако известны имена художников, и существует даже предположение, что учителем знаменитого Бехзада был Пир Сейид Ахмед из Тебриза.

Расцвет тебризской школы миниатюры относится к 16 в. Сюда после окончательного распада Тимуридской империи стекались ученые, писатели, каллиграфы и живописцы. Многие гератские художники переселились в Тебриз. Среди них находился и Бехзад. Уже пользовавшийся широкой известностью, знаменитый художник был приближен к сефевидскому двору и поставлен во главе дворцовой библиотеки и тебризских художников. Об этом говорит первый известный нам в истории феодального Востока письменный указ шаха Исмаила, в котором Бехзад назван чудом века и образцом для живописцев. Бехзад стал учителем крупнейших азербайджанских художников 16 в. К сожалению, судить о его творчестве в годы пребывания в Тобризо довольно затруднительно. Подписные миниатюры мастера (если они существовали) пока что не выявлены, а с атрибуциями на основании стилистических и прочих данных но всегда можно согласиться.

Тебризская школа 16 в. является зрелым этапом в истории искусства миниатюры стран Среднего Востока. Она испытала несомненное воздействие традиции гератской школы 15 столетия. Особенно это сказалось в развитии изобразительного начала. Уверенное и свободное мастерство в передаче разнообразных движений, поз и жестов персонажей, интерес к бытовым подробностям, широкий показ пейзажа и архитектурного интерьера — все это формировалось в тобризской миниатюре в значительной мере на основе достижений гератских живописцев, и в первую очередь Бехзада. Вместе с тем ведущей тенденцией тебризской школы 16 в. стало развитие тех поэтических, условно-декоративных тенденций образного строя, которые присущи миниатюре как жанру живописи. Тебризские миниатюры словно вобрали в себя всю неиссякаемую щедрость и богатство красок. Многофигурные сложные композиции развертываются по всей плоскости листа. Художественные средства доведены до необычайной изощренности. Кажется, трудно создать в книжной иллюстрации что-либо более эффектное.

В целом тебризская школа 16 столетия, в которой специфика искусства миниатюры получила исключительно яркое выражение, представляет сложное и противоречивое художественное явление. Она развивалась в среде придворной культуры своей эпохи, которая наложила на нее определенный отпечаток и обусловила в значительной степени некоторые черты ее ограниченности. В то же время тебризская школа породила замечательные художественные шедевры, которые вышли за пределы требований придворной культуры. Кроме того, как во всяком искусстве, в тебризской школе 16 в. важно отделять подлинно художественные произведения от работ подражателей, живое и значительное от рутины и шаблона. В произведениях лучших художников тебризской школы изысканная декоративность миниатюры того времени была выражена с покоряющей силой. Их творческий метод основывался на поразительном умении претворить реально увиденное в глубоко поэтический, преображенный фантазией художественный образ.

Характерные черты тебризской миниатюры лучше всего могут быть прослежены на иллюстрациях к рукописи «Хамсе» 1539 —1543 гг., хранящейся в Бри. танском музее (Лондон). В украшении этого манускрипта принимали участие Ага Мирек из Исфахана и его ученик прославленный Султан Мухаммед, а также талантливые тебризские мастера Мир Сейид Али, Мирза Али, Музаффар Али. Иллюстрации «Хамсе» — одно из самых совершенных произведений восточной живописи 16 в. Рукопись, написанная на гладко отполированной, плотной бумаге цвета старой слоновой кости, производит впечатление необычайной роскоши. Миниатюры большого размера, во весь лист. Поля заполнены рисунками, которые изображают зверей и птиц среди цветов и деревьев. Эти тонкие, легкие, полные движения золотые силуэты животных усиливают впечатление богатства и красоты манускрипта.

Несколько иллюстраций к «Хамсе» позволяют судить об особенностях искусства Ага Мирека, творческое наследие которого еще во многом остается неясным для исследователей. Ученик Бехзада, Ага Мирек предстает здесь как типичный мастер тебризской школы. Одна из его лучших миниатюр — «Ану-ширван подслушивает разговор сов». Эта крупная, великолепная по цвету миниатюра построена на подчинении реального изображения условному. Всадники — иранский царь Ануширван и его везирь — подъезжают к руинам некогда прекрасных архитектурных построек. Правдоподобно и тщательно запечатлел мастер остов разрушенных стен, с которых осыпаются на землю нарядные зеленые, темно-синие и голубые изразцы. Впечатление заброшенности усиливается и тем, что среди обломков камней проросли тонкие деревца и трава, в руинах поселились дикие животные и птицы. С большой долей реальности изображены на переднем плане не предусмотренные сюжетом фигуры двух мужчин, которые рубят деревья, и пушистый ослик, щиплющий траву.

На миниатюре все представлено правдоподобно и детально, однако в целом создается условный декоративный образ. Изображение руин, словно обрамленное прихотливыми линиями облома стен, напоминает сверкающее тончайшей игрой нежных красок драгоценное изделие. Этот поэтичный приют пугливых ланей, сов и аистов, свивших здесь гнезда, является частью прекрасной природы. Фантастической красотой отличается голубовато-сиреневый тон почвы. Да и сам изящный Ануширван фигура которого выделена ярко-киноварным пятном украшенной золотом одежды, и его темно-коричневый красавец конь могут существовать только в этом сказочном мире. Трагическая суровость строк Низами, иогда перед глазами честолюбивого правителя предстало «словно труп, окровавленное село», мысль поэта о пагубности войн, разоряющих народ, остались за иределалш иллюстрации. Произведение Ага Мирека светло, лирично и жизнерадостно по настроению. В тебризской школе, в которой нарастающая декоративность сопровождается широким показом бытовых подробностей, несоответствие образного строя миниатюры сюжетной идее литературного произведения становится особенно заметным.

Миниатюра мастера Мир Сейида Али изображает, как нищенка приводит на цепи Маджяуна к шатру Лейлы (илл. 72). Появление странных пришельцев вызывает испуг и изумление. Трое мальчишек забрасывают безумца камнями, собака бросается на него с лаем, встревожены служанки Лейлы, которые стоят у шатра, и особенна та, что набирала воду из ручья. Этой сценой на переднем плане или, точнее сказать, в нижней части миниатюры, по существу, исчерпывается драматический конфликт. Но он совсем не раскрыт в статичных образах главных героев. Трагические переживания влюбленных, особенно Маджнуна, страдания и самоунижение которого достигают в иллюстрируемом эпизоде поэмы высшей силы, отступают перед великолепным красочным зрелищем кочевья племени Лейлы. Миниатюра проникнута удивительно полнокровным, напряженным чувством жизни. Косые линии шатров и укрепляющих их веревок вносят в композицию живой ритм движения. Крупные белые узорчатые и темно-коричневые плоскости этих шатров, располагаясь ввысь по листу, частично закрывая друг друга, прячутся под навесом скал. Возникает типичное для зрелого стиля миниатюры впечатление пространственности. Такое понимание пространственности сложилось в 14—15 вв. и особенно ясно прослеживается в миниатюре Ирана и Афганистана. Обильно насыщающие все изображение разнохарактерные то идиллические, то более драматичные эпизоды приведены в тонкое декоративное единство. При этом гораздо живее изображены фигуры, переданные в движении: мальчишки, бросающие камни, женщины, занятые приготовлением пищи, старуха, которая доит козу, пастухи, стерегущие стадо. Наполняющее миниатюру единство реального и декоративного восприятия образа ярко проявилось в трактовке одного из пастухов. Его полосатый черно-белый халат выделяется звучным пятном на листе. Однако это не только смелый декоративный прием, который повторяется в таком же полосатом одеянии одного из мальчиков. Направление полос халата пастуха особенно четко выявляет движение фигуры, придает ей одновременно пластичность и динамику.

Жизнерадостный и поэтически красочный образ рассмотренных произведений, непосредственно не связанный с мотивами обличения и трагическим конфликтом, выраженными Низами в данных эпизодах его поэм, в значительной мере объясняется спецификой миниатюры. Вместе с тем в тебризской школе 16 в. появляются миниатюры, в которых безразличие к сюжету ради внешнего декоративного эффекта, перенасыщенность деталями, дробность общего впечатления приобретают характер своеобразного изобразительного канона.

Охота. Миниатюра из рукописи «Золотая цепь» Джами. Около 1540 г. Ленинград, Государственная библиотека им. М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Подобные тенденции лишь намечаются в одной из иллюстраций «Хамсе», созданной мастером Мир Сейидом Али. Тоскующий в разлуке с Ширин Хосрон в окружении свиты и слуг слушает придворного знаменитого певца и музыканта Бербеда. В позме Низами исполнение сложенных Бербедом напевов, то радостных, то воинственных, то сладостно-пьянящих, захватывало слушателей волшебной силой музыки, которая вливала в их души «целительные звуки». Несомненно, сложные образные ассоциации, рожденные искусством певца, не могли быть выражены изобразительными средствами миниатюры. Однако мастер намеренно отказался от передачи в этой иллюстрации даже того одухотворенного лирического настроения, которое хотя бы отчасти соответствовало содержанию иллюстрируемого эпизода и в то же время было доступно средствам художника-миниатюриста. Мир Сейид Али решил эту сцену в плане традиционного парадного зрелища очень оживленного царского пиршества. Почти все персонажи поглощены своими делами. Хлопочут слуги, вельможи пьют вино, женщина на балконе баюкает ребенка, мальчик с луком подкарауливает птиц на платане. Пение Бер-беда, по существу, никто не слушает. Хотя фигуры Бербеда с лютней в руках и вторящего ему мальчика-дойриста — самые выразительные в миниатюре, ибо они действительно проникнуты ритмом музыки, но они не сразу привлекают внимание в этом обилии действующих лиц, бытовых деталей и ярких красок.

Художественные тенденции тебризской школы 16 столетия в удивительном единстве были слиты в творчестве ее крупнейшего представителя — Султана Мухаммеда, несомненно одного из выдающихся художников Среднего Востока.

Мастерство повествования, меткое наблюдение натуры получили у Султана Мухаммеда ту высокую меру поэтически декоративного преображения реальной жизни, которая помогла ему с исчерпывающей полнотой выразить специфику миниатюры как искусства. В произведениях мастера воплотилось все то лучшее, живое, художественно полноценное, что было создано в тебризской школе его времени.

Деятельность Султана Мухаммеда была весьма разнообразной: он был учителем живописи у шаха Тахмаспа, возглавлял работу но иллюстрированию рукописей его библиотеки, писал эскизы для ковров. Историк 16 в. Искандер Мунши ставит Султана Мухаммеда в один ряд с Бехзадом. По его словам, оба живописца достигли «высот своего благородного искусства и за нежность кисти получили всемирную известность».

Подписных работ Султана Мухаммеда сохранилось немного. Среди его лучших произведений — несколько иллюстраций к рукописи «Хамсе» 1539—1543 гг. Подлинным украшением этого манускрипта является знаменитая миниатюра мастера, изображающая царевича Хосрова, который любуется купающейся Ширин (илл. 71). Громоздящиеся золотистые, нежно-сиреневые, блекло-зеленоватые причудливые скалы обступают небольшую цветущую лужайку с бегущим среди камней источником. В водоеме сидит полуобнаженная «розоволикая, как роза» Ширин. Со стыдливой робостью она прислушивается к тревожному ржанью своего коня, уже почуявшего присутствие постороннего человека. Выше, среди гор, Хосров — на розовом коне, в нарядной одежде. Традиционным жестом изумления — палец, поднесенный к губам, — он выражает свое восхищение красотой незнакомки.

Композиция миниатюры тонко продумана и необычайно выразительна. В рассказе нет ничего лишнего, отвлекающего внимание. Три фигуры — Хосров, Ширин и ее конь Шебдиз — сдвинуты к углам листа. В центре — на ветвях цветущего деревца узорчатое, подобное драгоценности, платье и золотая шапочка царевны.

Изобразительный язык миниатюры условен, что особенно видно в образах грациозного юноши Хосрова и женственной бесплотной Ширин. Их лица бесстрастны, позы и жесты статичны. И вместе с тем миниатюра как бы пронизана могучим излучением любви. Она сразу же захватывает своей изощренной красотой. Нежные, необычайные по богатству оттенков светлые тона приведены в такое целостное единство, рождают такое ощущение гармоничного совершенства, что произведение это воспринимается как победный, ликующий гимн человеческому чувству. В певучей по ритму композиции, в ее утонченном колористическом строе красноречива, эмоциональна каждая деталь. Сияющий мажорный тон золотого неба словно концентрирует в себе образ фантастически прекрасной природы, среди которой происходит первая встреча влюбленных. Хрупкое тело Ширин сверкает «как чистый снег вершины». Яркие огоньки киновари вспыхивают в одежде Хосрова, на седле Шебдиза, в некоторых цветах на лужайке. Особенно контрастен на фоне мягких тонов почвы изысканный силуэт легендарного быстроногого коня Ширин, который был «чернее ночи». Если люди скованы определенным каноном изображения своего чувства, то в его смелом и удивительном по силе выразительности образе как бы находит выход эмоциональная напряженность всей миниатюры. Это словно само олицетворение порыва, который сближает человеческие сердца.

В данном случае мастер достигает необычайной б шзости духу поэмы Низами, в которой, как и во всей классической средневековой поэзии Востока, прославление красоты возлюбленной сливается с чувством красоты окружающей природы, любовь и прекрасное воспринимаются в глубоком единстве.

В этом произведении наиболее полно воплощены характерные черты творческого метода Султана Мухаммеда. Человечное, ярко эмоциональное начало его искусства проявляется не столько через действенность самих персонажей, сколько в создании общего чувства, общего настроения, которые наполняют миниатюру.

Художник многостороннего дарования, Султан Мухаммед обращался также к сценам более динамичным, отмеченным непосредственным наблюдением натуры. Но и в этом случае декоративное начало в его миниатюрах сохраняло свое значение. ЭФФектиа приписываемая мастеру иллюстрация (около 1540 г.) к рукописи «Золотая цепь» Джами (Ленинград, Гос. Публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина) (илл. мелслу стр. 120 и 121). Двойная (выполненная на развороте) крупная миниатюра, которая изображает шахскую охоту, представляет своего рода самостоятельное произведение искусства широкого повествовательного размаха. В сложной, насыщенной множеством деталей композиции все проникнуто стремительным, живым движением. На фоне голубого неба и тронутой золотом почвы яркие фигуры охотников, придворных и танцоров, кони, верблюды, скачущие в разные стороны лани сплетаются в причудливом узоре.

Значительно более сложные задачи решает Султан Мухаммед в иллюстрации к «Дивану» Хафиза (Пария;, Собрание Картье). Запечатлена сцена буйной попойки, бесшабашного разгула (илл. 73). Вино льется рекой, пыот и угощают друг друга старики и юноши. Одни уже мирно спят, другие самозабвенно пляшут, размахивая длинными рукавами халатов. Певцы и музыканты вторят общему веселью. Оргия захватила всех, даже на крыше здания видны фигуры угощающихся вином ангелов. Исследователи, отмечая бытовой характер сцены, видят в ней, исходя главным образом из этого изображения ангелов, пример иллюстрации суфийской мистической поэзии, где опьянение является символом общения с бол;еством. Однако миниатюра полна реальности, а главное, она настолько проникнута чувством вакхического исступления и в то же время живым юмором, что весь ее художественный строй остается, по существу, чуждым какому-либо мистическому смыслу. С типичной для тебризской школы щедростью Султан Мухаммед изображает многочисленные детали, строит насыщенную фигурами композицию. Все персонажи, их позы, жесты, а у некоторых даже мимика лиц — ярко выразительны, решены в плане своеобразного гротеска, в чем, несомненно, раскрылась одна из новых граней искусства мастера. II вместе с тем основным для него остается передача того общего, охватившего всех участников пирушки чувства безмятежного упоения жизнью, которое находит глубокое созвучие в поэзии самого Хафиза. ЭТОМУ ощущению подчинены все изобразительные средства миниатюры, и в первую очередь ее колорит. На фоне светлых розовых, бело-кремовых и золотисто-зеленоватых тонов хрупкой узорчатой постройки и В1ягкого зеленоватого тона земли художник строит целую декоративную систему звучных зеленых, желтых, синих, красных, светло-коричневых, белых цветовых пятен. Обильно примененный в одежде персонажей густо-синий тон в сочетании с белым, серым, тускло-зеленым, вишневым, желтым и красным придает фигурам своеобразную весомость, контрастно оттеняет белоснежную чистоту их тюрбанов, нежную ие-реливчатость других светлых красочных оттенков. Очень тонко связывает мастер звучание этого синего тона с архитектурой, где в свою очередь темно-синий, довольно массивный орнаментированный карниз как бы сдерживает устремленные вверх линии постройки. Различные эпизоды пирушки, полной веселой сутолоки и шума, резкие, порой преувеличенные движения персонажей — все слито здесь в единую, тщательно продуманную цветовую и линейную композицию.

Несомненный интерес к конкретному изображению человеческой индивидуальности, о чем свидетельствует только что рассмотренная миниатюра, не составил, однако, и творчестве Султана Мухаммеда ведущей темы. Характерен сам «портретный» идеал художника — исполненный пленительной грации образ прекрасного юноши с нежным округлым лицом, в котором нет индивидуального сходства. Среди подобных произведений заслуживает внимания приписываемая мастеру миниатюра, изображающая сидящего юношу с книгой в руках (Ленинград, Гос. Публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина) (илл. 74). На гладком слегка тонированном фоне листа фигура юноши образует изысканный красочный силуэт, словно созданный одним гибким и плавным движением линии. В позе (лицо и грудь юноши изображены в три четверти, а ноги в профиль), в том, как он держит книгу, как мягко облокотился рукой на согнутое колено, — воплощена идеальная формула аристократической рафинированной красоты. Костюм юноши, который состоит из охристо-коричневого халата и нежно-голубой нижней одежды, кажется даже скромным. Но эта скромность и простота — выражение высшей элегантности, тонкого вкуса. Розовое лицо с темными дугами бровей, особенно свежее в обрамлении украшенного перьями белого тюрбана, — бездумно. Такие детали, как золотой переплет книги в руке или с изящной небрежностью брошенная белая туфля, дополняют впечатление утонченности и лиризма образа.

В творчестве Султана Мухаммеда тебризская миниатюра 16 в. достигла своего высшего расцвета. Дальнейший поступательный ход развития искусства требовал уже принципиально новых изобразительных приемов. Качественный скачок в истории азербайджанской живописи — обращение художников к новому, реалистическому методу, произошел лишь в 19 столетии.

Прикладное искусство средневекового Азербайджана изучено еще недостаточно, но уже сейчас можно судить о его своеобразии и высоком уровне развития. Экономической базой расцвета прикладного искусства явился, как и везде на Среднем Востоке, рост ремесленного производства в городах феодального Азербайджана. В большом числе до нас дошли глазурованные сосуды из глины, обнаруженные при раскопках Байлакана, Ганджи, Баку и других средневековых городов. Уже в раннефеодальный период в Азербайджане сложилась своя самобытная школа художественной керамики, стилистически связанная отчасти с Ираном и Средней Азией, но в большей степени с Арменией и Грузией. Особенно интересны изящной формы глубокие чаши 9—12 вв., украшенные празднично яркой многоцветной росписью, в которой преобладают зеленые, желтые и оливковые тона. В линейном, обычно по контуру прочерченном орнаменте вязь из геометрических фигур сочетается со стилизованными растительными мотивами; нередко встречаются включенные в узор фигуры животных и даже людей.

Об изобразительных традициях свидетельствуют также художественные изделия из металла. Среди них особенно интересна хранящаяся в Государственном Эрмитаже бронзовая скульптура — водолей в форме зебу, кормящей теленка, исполненная мастером Али ибн Мухаммедом в 1206 г., вероятно, в Ширвапе. Обобщенно трактованные фигуры животных очень пластичны; особенно живо передана поза теленка. Декоративные тенденции сказались в маленькой фигурке льва, служащей ручкой, как бы прилепленной к спине спокойно стоящей зебу. Вся скульптура покрыта тонкой сеткой орнамента, выполненного в технике инкрустации. Композиция скульптуры в целом уравновешенна, статична; образ проникнут спокойствием и внутренней силой.

Самой значительной отраслью прикладного искусства в феодальном Азербайджане было ковроделие. В странах Среднего Востока ковры всегда занимали важное место в быту, являясь характерной и неотъемлемой частью интерьера: ими застилали пол, завешивали стены жилищ. Особенно возросло значение ковров как предметов роскоши в условиях средневекового придворного быта. Коврами украшали дворцы, мечети, походные шатры. В миниатюрах и в произведениях поэзии, изображающих сцены пиршеств и торжественных приемов в прекрасных садах или среди дикой природы во время царской охоты, часто встречается образ великолепного ковра, раскинутого прямо «над розами зеленого покрова».

Письменные источники позволяют предполагать, что в Азербайджане превосходные художественные ковры изготовлялись уже в эпоху раннего средневековья. В 15 в. азербайджанские ковры пользовались большой популярностью не только в странах Востока, но и в Европе. Неоспоримым свидетельством этого являются изображения азербайджанских ковров на картинах западноевропейских художников эпохи Возрождения — Мемлинга, Голъбейна Младшего и других.

Один из самых древних дошедших до нас ковров — знаменитый «Шейх-Сефи» — был исполнен для ардебильской мечети в 946 г. хиджры (1539 г.), о чем говорит вытканная па нем надпись. Громадный ковер (56 кв. м) отличается замечательно цельной композицией узора и богатством цветового решения. На центральном поле ковра по синему фону выткан тончайший растительный орнамент, состоящий из цветов, листьев и переплетающихся стеблей. В центре — крупный звездообразный с лучами медальон золотистого тона. По продольной оси ковра изображены два больших светильника, как бы подвешенных к медальону. Углы центрального поля срезаны четвертями медальонов. Ковер обрамляет богатый разделенный на несколько орнаментальных полос бордюр. Некоторые мотивы узора ковра «Шейx-Сефи» повторены в орнаменте майолик ардебильской мечети.

Ардебильский ковер относится к южноазербайджанской — тебризской стилевой группе ковров. В узоре этих ковров широко использовали также «звериные» мотивы и изображения охотничьих сцен, особенно в изделиях, исполнявшихся и сефевидских шахских мастерских 16 в. Среди ковров Азербайджана кроме тебризской выделяют обычно три группы: ширвано-кубинскую, ганджа-казахскую и карабахскую, которые в свою очередь делятся на более мелкие территориальные подгруппы. Для всех ковров Азербайджана характерна богатая красочная гамма, включающая до двенадцати цветов и их основных оттенков. Цветовой и орнаментальный строй азербайджанских ковров различен в зависимости от местной художественной традиции. Казахские и ганджииские ковры отличаются гармоничной, но яркой расцветкой. Центральное поле этих ковров имеет сочный красные, синий или зеленый фон, на котором расположены крупные геометризованные розетки. Для ковров ширвано-кубннской группы характерны мягкие красочные сочетания и богатство узора, состоящего из геометрических и растительных мотивов, а также очень изящно стилизованных фигурок птиц и животных. В шир-вано-кубинских коврах замечательны нежно-голубые, синие, красные, изумрудно-зеленые и золотистые тона.

Карабахские ковры разнообразием цветочных мотивов, густо насыщающих центральное поле и бордюр, богатством красочной гаммы рождают образ цветущего сада. На глубокого тона темно-синем, темно-красном или зеленом фоне центрального поля в спокойном ритме повторяются разноцветные крупные и мелкие цветочные розетки, сплетенные между собой тонкими стеблями. Сохранились пре-иосходные карабахские ковры 18 в. с цветочным узором и характерным для Азербайджана миндалевидным мотивом в широкой полосе бордюра (илл. 75).

Несмотря на упадок средневековой культуры в период позднего феодализма, высокие традиции декоративного искусства, созданные азербайджанскими мастерами в предшествующее время, продолжали жить в народном художественном творчестве 18 и 19 столетий.