Публий Валерий Попликола
Публий Валерий, сын Волеза, с которым мы уже познакомились как с товарищем и помощником Брута, происходил из сабинской патрицианской фамилии. Родоначальником ее считался Волез Валерий, который, по сказанию, прибыл в Рим с Титом Тацием и был виновником мира, заключенного между этим последним и Ромулом. Он пользовался таким почетом, что после смерти Ромула его соплеменники хотели даже избрать его царем. Публий Валерий, по сведениям Плутарха в его жизнеописании, отличался уже во время правления царей в Риме красноречием и богатством, и благое, проникнутое стремлением к свободе, применение, которое он делал из своих ораторских способностей в пользу права и справедливости, а равно благородство и щедрость, с которыми он помогал бедным своими деньгами, свидетельствовали о том, что в случае установления в Риме республиканского правления он тотчас же займет одно из самых видных мест в государстве. Мы видели его в числе людей, поклявшихся на трупе Лукреции ниспровергнуть царскую власть в Риме, и он же с деятельнейшим рвением помогал Бруту в изгнании Тарквиния. Но когда народ избрал в товарищи Бруту, как консулу, не его, а Коллатина, не потому, что этот последний заслуживал преимущества, а потому, что он считался непримиримейшим врагом Тарквиния, то Валерий, огорченный и рассерженный, будто устранился от всякого участия в общественных делах, – и многие опасались, что это неудовольствие побудит его содействовать возвращению еще колебавшегося образа правления к монархии, Однако думавшие таким образом несправедливо подозревали благородного, благонамеренного мужа. Ибо когда Брут всенародно объявил, что он будет приводить сенаторов к торжественной присяге новому образу правления, тогда в назначенный день Валерий явился прежде всех и с радостным лицом присягнул, что он не будет действовать в пользу Тарквиния, а, напротив, станет защищать свободу со всевозможной энергией. И действия его скоро оправдали эту клятву.
По рассказу Плутарха в биографии Попликолы, в то время когда после Тарквиния устраивали в Риме заговор, Коллатин был еще консулом, а Валерий частным человеком. Но раб Виндиций, не только слышавший речи заговорщиков и видевший передачу писем, но и бывший также свидетелем того, как заговорщики во время кровавого человеческого жертвоприношения дали страшную клятву убить консулов и возвратить в Рим царя, открыл свою тайну не Бруту или Коллатину, которых сыновья и племянники находились в числе заговорщиков, а Валерию этот последний с помощью своего брата Марка схватил заговорщиков и письма и, связав изменников, привел их на площадь для казни. Когда Брут, после смерти своих сыновей, оставил площадь, и Коллатин, более мягкосердечный, чем его товарищ, стал пытаться избавить от смерти своих племянников Аквиллиев, тогда Валерий выступил со своими друзьями против Коллатина. Призванный снова на площадь, Брут объявил: «Произносить приговор над сыновьями мог я по праву отца; но насчет других пусть судят граждане, потому что они свободны; мы предоставляем, однако, слово всякому, кому угодно говорить высказать народу свое мнение». Но ни в каких речах было уже надобности; немедленно приступили к голосованию, и изменники были приговорены к смерти посредством обезглавления. Этот последний эпизод сделал совершенно подозрительным народу Коллатина, которого масса и без того уже не любила за его имя и родство с Тарквиниями; Коллатин счел за лучшее добровольно отказаться от должности и втихомолку оставить город. На его место выбрали Валерии, в награду за его патриотическое рвение. Вскоре после этого он двинулся с Брутом на войну против этрусков и участвовал в сражении при Арсийском лесу, где пал Брут. Победа доставила Валерию блистательный триумф: в сопровождении всего войска, увенчанный по-праздничному, на колеснице, запряженной четверкой, он въехал в Капитолий, и это был первый консул, удостоившийся такого почета.
После смерти Брута начатое этим последним дело продолжал тот же Валерий; юную свободу он упрочил внутри государства мудрыми законами и извне – храбростью и умными действиями. Чтобы товарищ по должности не мешал ему в новых распоряжениях, он сперва обходился без товарища. Но в народе, боявшемся за свою свободу, это обстоятельство возбудило подозрение, что Валерий стремится к единодержавию, тем более что он построил себе замкоподобный дом на Велии, одном из выступов Палатинского холма, откуда можно было обозревать весь рынок и где до того жили иногда цари. Как только до Валерия дошла весть об этом подозрении, он, чтобы оправдать себя, созвал народное собрание, выступил перед этим последним и велел своим ликторам опустить к земле связки прутьев в знак того, что верховная власть принадлежит народу и что величие и сила этого последнего стоят выше прав и преимуществ консула. Этот образ действия очень обрадовал народ и польстил ему; вслед затем Валерий произнес довольно длинную речь, в которой жаловался на несправедливое и оскорбительное положение и закончил заявлением, что для устранения всяких сомнений со стороны народа он сломает свой дом на Велии. Так он и поступил. Величественное здание было немедленно снесено и вместо него построено другое у подножия холма на том месте, где впоследствии стоял храм Вики-Поты. Вслед за тем Валерий предложил и провел несколько законов, которые снискали ему безграничную приязнь и полнейшее доверие народа и были причиной того, что он получил почетное прозвание «попликолы», т. е. друга народа. Из этих законов особенно понравились народу два: один налагал проклятие и опалу на личность и имущество всякого, кто попытался бы восстановить монархию и учредить единодержавие; другой предоставлял каждому римскому гражданину право апеллировать в народное собрание против судебного приговора в том случае, когда он присуждал к смерти или телесному наказанию. Это – важный lex Valeria de provocatione. Вследствие этого закона на все будущее время был введен обычай, чтобы внутри городской черты, т. е. в самом городе и на тысячу шагов в его окружности, ликторы не носили в связках прутьев секиру, в знак того, что на этом пространстве консулу не принадлежит неограниченная власть над жизнью и смертью граждан. Из других законов Валерия упоминают, между прочим, тот, по которому никто под страхом смертной казни не мог присваивать себе никакой власти, не будучи избран в нее народом, и тот, по которому сопротивление консулам наказывалось штрафом в пять быков и две овцы – национальное установление, служившее больше в пользу низшего класса, чем высшего. Кроме того, рассказывают, что Валерий, для ограничения власти консулов, отнял у них управление государственным казначейством и передал его в виде побочной должности квесторам. Квесторы (quaestores parricidii), двое, существовали уже во времена царей; они сменялись каждый год и были уголовными судьями и общественными обвинителями. Теперь они сделались в то же время чиновниками казначейства (quaestores aerarii), и эта должность в позднейшее время только одна осталась в руках квесторов, так как судейские обязанности в уголовных делах перешли к другим чиновникам. Но другие историки утверждают, что квесторы-казначеи и квесторы-судьи были с самого начала совершенно отличными друг от друга чиновниками. Для помещения казначейства Валерий избрал храм Сатурна, где оно оставалось впоследствии. Установив свои законы, Валерий через посредство народа избрал себе в центуриатских комициях товарища в лице Спурия Лукреция, отца Лукреции, а когда этот последний, уже очень старый человек, умер через несколько дней после того, то на его место был избран М. Гораций Пулвилл. Этому консулу выпала на долю высокая честь освятить на Капитолии храм Юпитера, постройка которого, начатая первым Тарквинием и продолженная вторым, была окончена только теперь. Этой чести добивался для себя и Попликола, далеко не лишенный честолюбия, но судьба решила иначе. Он отправился на войну с жителями Вейев в то самое время, когда Гораций делал приготовления к освящению храма. Семейство Валерия, завидовавшее в этом случае роду Горациев, попыталось помешать священнодействию хитростью. В ту минуту, когда Гораций после исполнения священных обрядов уже положил руку на дверь храма и при глубоком молчании народа произносил формулу освящения, Марк Валерий, брат Попликолы, вдруг крикнул ему, что его сын Гораций умер и что, так как в его доме находится труп, то он не имеет права освящать храм. Но Гораций, чтобы не останавливать обряда, воскликнул: «Выкиньте труп из дома, мне это все равно!» – и, не отнимая руки от двери, окончил молитву и освятил храм.
Рассказанные события все относятся к первому году республики (509 г, до P. X.). В следующем году Валерий Попликола был во второй раз избран в консулы; его товарищем сделался Тит Лукреций. С этим вторым консульством Попликолы совпадает начало войны с Порсенной, которая тянулась и в следующем году, когда Попликола сделался консулом в третий раз. Таким образом, на его долю выпало главным образом вести тяжелую войну с Порсенной. Дело в том, что Тарквиний, после поражения при Арсийском лесу, бежал к Порсенне, царю этрусского города Клузиума, одному из могущественнейших государей Италии, и просил у него помощи против Рима. Порсенна принял его сторону, послал в Рим посольство и требовал постановления Тарквиния на престол. Так как римляне не согласились на это, то он двинулся против их столицы с сильным войском. Сенат при приближении могущественного царя пришел в ужас, потому что боялись не только неприятельского войска, но и того, чтобы сами жители города, испуганные опасностью, не приняли вновь изгнанного царя и не купили мира ценой своего рабства. Поэтому сенат делал все, чтобы доставить народу удовольствие: он заботился об установлении низких цен на хлеб и соль и освободил граждан от налогов и пошлин, вследствие чего низшее сословие несло тяготы войны, не ропща и заодно с патрициями. Римляне положились на крепость своих стен и защиту Тибра и, став на Яникульском холме, выжидали наступавшего неприятеля. Войско Порсенны, превосходившее числом римское, взяло приступом Яникульский холм и преследовало римлян до реки, где навстречу ему бросился Валерий с новым отрядом, но скоро, покрытый ранами, он был унесен на носилках с поля битвы. Не лучшая судьба постигла другого консула, и тогда римляне потеряли всю бодрость и бросились бежать в город. Этруски, пустившиеся за ними в погоню, тоже проникли бы в Рим через деревянный мост, если бы храбрый Гораций Коклес с двумя другими римлянами, Спурием Ларцием и Титом Герминием, не сдерживал неприятеля при начале моста, между тем как остальные позади разрушали мост. Прежде чем последний был сломан окончательно, Гораций отправил через него и двух своих товарищей и сопротивлялся неприятелю совершенно один; затем он бросился в реку и под градом стрел переплыл на другой берег. В награду за его геройский подвиг граждане, по предложению Валерия, отдали ему в наступивший после этого голод столько съестных припасов, сколько каждый мог отделить от себя; впоследствии подарили ему столько земли, сколько он мог в один день обойти плугом, и воздвигли ему железную статую. Город был спасен, но Порсенна осадил его и отрезал римлянам со всех сторон подвоз съестных припасов, вследствие чего вскоре возник тяжелый голод. Этрусские солдаты почти ежедневно переправлялись через реку и опустошали грабежом местность вблизи римских стен, между тем как главная армия стояла на Яникульском холме. Тут-то Валерий – это было время его третьего консульства – положил навсегда конец этим хищническим набегам, окружив со всех сторон многочисленный отряд грабителей, благодаря искусному распределению своего войска, и совершенно истребив его. Так как голод в Риме увеличивался все более и более, то один молодой патриций по имени Гай Муций решился убить Порсенну и избавить свой родной город от тяжелого бедствия. Сообщив сенату о своем намерении, Муций, спрятав на груди кинжал, прокрался под видом перебежчика в неприятельский лагерь до царского судилища, где именно в это время Порсенна со своим секретарем выплачивал солдатам жалованье. Муций принял богато одетого секретаря за царя и убил его. Схваченный и приведенный к Порсенне, он сказал: «Я римский гражданин и зовусь Гаем Муцием. Как враг я хотел убить врага и умирать не боюсь почти так же, как умерщвлять. Римлянин отличается способностью к великим подвигам и великим страданиям. И я далеко не единственный, носящий в себе такой замысел против тебя: за мной следует целый ряд людей, добивающихся этой чести. Мы все объявляем тебе эту войну, и жизнь твоя каждую минуту в опасности». Когда царь, полный гнева и ужаса, стал угрожать Муцию пыткой посредством огня, юноша протянул свою правую руку в пламя, пылавшее на тут же стоявшем жертвеннике, и сказал: «Узнай из этого примера, как мало ценят свое тело те, кто имеют в виду высокую славу». Страшно испуганный неслыханным подвигом, царь вскочил со своего места, велел оттащить Муция от огня и отпустить его безнаказанным. Как будто в награду за это великодушие Муций открыл Порсенне, что 300 римских юношей составили против него заговор и что он сам был только первым, на которого выпал жребий совершить убийство. С тех пор Муций получил прозвище Сцевола, то есть левша, и сенат подарил ему землю по ту сторону Тибра, которая потом стала называться лугом Муция.
Порсенна поверил словам юноши и, чтобы избегнуть римских кинжалов, отправил в город посольство с предложениями мира. Послам было поручено также поднять вопрос о восстановлении Тарквиния на престоле, но так как Попликола и сенат не согласились на это, то Порсенна отступился от Тарквиния и заключил с римлянами мир на самых мягких условиях. Он оставил римлянам их свободу и потребовал только, чтобы они возвратили Вейям отнятую у этого города землю, так называемые 7 вейенских округов, и выдали ему самому в виде заложников 10 юношей и столько же девиц. Такими благоприятными для себя условиями мира римляне обязаны были главным образом умным переговорам Валерия. В числе заложниц находилась также Клелия. Эта мужественная девушка обманула стражу и, сопровождаемая остальными своими подругами, обратно переплыла под градом этрусских стрел Тибр и возвратилась в Рим. Но Валерий, несмотря на то, что в числе заложниц находилась его собственная дочь Валерия, снова отправил их к Порсенне. Царь, удивленный мужеством Клелии, дал ей свободу и позволил, кроме того, взять с собой часть заложников. Римляне воздвигли ей конную статую на холме священной дороги. Но многие утверждали, что эта статуя изображала не Клелию, а Валерию, которая во время нападения, совершенного Тарквинием на отправленных домой девушек, мужественно пробилась на коне сквозь толпу неприятельских солдат.
Порсенна отступил в Клузиуму и оставил римлян в покое. Но при этом он отправил своего сына Арунса с частью войска на юг против Ариции, которая в то время была после Рима значительнейшим городом в Лациуме. На помощь арицианам пришел с войском Аристолем и греческого города Кумы в Кампании. Арунс был разгром лен и сам погиб в сражении. Остатки его войска пришли в самом бедственном положении в Рим и были там приняты очень дружелюбно. Большая часть его осталась в Риме и поселилась в так называемом этрусском квартале, Порсенна же из благодарности возвратил римлянам всех их заложников и сверх того снова отдал в их собственность вейенские округа.
В два следующих года римлянам пришлось вести войну с сабинами. В первом походе консул Марк Валерий, поддерживаемый словом и делом со стороны своего брата Попликолы, разбил врага в двух кровопролитных битвах, а во втором году Попликола, избранный четвертый раз консулом, нанес им такое поражение, что только немногие из них спаслись, и после того очень долго римляне могли не бояться никакой войны с этой стороны. Победа над сабинами доставила Попликоле второй триумф.
Некоторое время спустя после этого триумфа, именно и шестом году республики, Валерий скончался, признанный всеми за первого воина и государственного мужа своего времени. При жизни он был отмечен за свои высокие заслуги государству четырьмя консульствами и многими другими отличиями. После смерти римляне воздали ему честь погребением на общественный счет, для чего каждый гражданин внес один квадрант (четвертую часть асса). Многие наверно выводили из этого заключение, будто Валерий оставил такое незначительное состояние, которого не хватило даже на его похороны. Кроме того, граждане устроили его могилу внутри города, решив, чтобы это место останется навсегда местом погребения и всего его семейства, а римские матроны по добровольному соглашению оплакивали его, как прежде Юния Брута, целый год.
Тарквиний, оставленный Порсенной, не отказался, однако, от надежды на возвращение. Он отправился в латинский город Тускулум, к своему зятю Октавию Мамилию, и этот последний двинул латинян против Рима. Римляне рассказывают о кровопролитной битве при Ретильском озере (496 г. до P. X.), в которой они бились с Тарквинием и латинянами и наконец после неимоверных усилий одержали победу. Тогда Тарквиний отправился и Кумы к своему другу, тирану Аристодему, и там, удрученный превратностями судьбы, умер в глубокой старости (495 г. до P. X.).
Менений Агриппа
Третьим человеком этих первых лет Республики, которого в течение года оплакивали матроны, а народ похоронил на общественный счет, был Менений Агриппа. Его вместе с П. Постумием избрали консулом в тот год, когда умер Валерий Попликола (503 до P. X.). По рассказу Дионисия Галикарнасского, в том году сабиняне вторглись в римские владения и одержали победу над беспечным Постумием, но Агриппа пришел ему на помощь и выгнал сабинян из государства. Вслед за тем оба консула двинулись в сабинскую землю и разбили неприятеля наголову; за это Агриппа удостоился триумфа, а Постумий – овации, т. е. малого триумфа, при котором полководец вступал в город не на колеснице, а верхом или пешком. Ливий же рассказывает, что в этом году была война с аврунками, в которой оба консула заслужили себе триумф победой над неприятелем. Но важнее военных подвигов Агриппы была заслуга, оказанная им отечеству в качестве посредника между патрициями и удалившимися на Священную гору плебеями. Этим посредничеством он спас молодое государство от гибели.
В первое время после изгнания царей римское государство находилось не в особенно счастливом положении. Революция потрясла его могущество. Латиняне, бывшие при Тарквинии Гордом в подчинении у римлян, разорвали эти узы и сделались независимыми; внешние войны одолевали римлян со всех сторон и истощали их силы; а к этому присоединился еще раздор между патрициями и плебеями, грозивший совершенно разрушить государство. После падения монархии патриции захватили в свои руки всю власть, но, пока новая форма правления не установилась окончательно, делали плебеям многие облегчения и уступки, как, например, восстановление центуриатских комиций, закон Валерия об апелляции (provocatio), допущение плебеев в сенат, освобождение от податей и пошлин и т. п. Когда же первые опасности прошли, наступило правление с обыкновенным гнетом и жестокостью аристократического господства. Правительственная власть принадлежала исключительно знатному сословию; оно господствовало в сенате и занимало высшие государственные должности. Против этих чиновников народ не имел никакой защиты, тем более что и закон Валерия об апелляции не исполнялся в точности и все судопроизводство находилось в руках патрициев. У народа не было никакого средства для расширения своих прав законным путем и для улучшения своего политического положения. К этому неравенству сословий в политическом и юридическом отношении присоединилось еще крайне бедственное положение плебеев в отношении материальном. Большую часть этого сословия составляли земледельцы. Но из-за многих войн, которые приходилось вести республике, их поземельная собственность подвергалась частым опустошениям от неприятельских вторжений, а их самих принуждали нести военную службу, вследствие чего они запускали свое хозяйство. Война требовала налогов, которые при этих обстоятельствах вдвойне истощали народ. И к тому же плебеи были удручены налогами гораздо больше патрициев, так как налоги взимались только с поземельной собственности, а плебеи большей частью, кроме своих земель, не имели денежных капиталов, как патриции, и были отстранены от пользования свободной от налогов общественной землей, которую патриции захватили в свои руки. При таких обстоятельствах многим плебеям пришлось обеднеть и влезть в долги, скоро дошедшие до крайних пределов вследствие чрезмерно высоких процентов. А законы о должниках были у римлян неумолимо строги.
Когда должник в присутствии свидетелей получал от кредитора просимую сумму, он письменно гарантировал своей личностью исправную уплату долга; в случае неисполнения обязательства кредитор арестовывал его и брал в кабалу, в которой он оставался до погашения долга. И только он сам, но и все его состояние, жена и дети поступали в залог заимодавцу, и так как, вследствие высоких процентов, сумма долга быстро возрастала, то все это часто переходило в руки кредитора. Когда истекали предоставлявшиеся законом отсрочки, должника можно было вместе с его женой и детьми продавать как раба на чужую сторону, или он всю свою жизнь томился в кабале, в которой с ним обращались крайне жестоко. Он должен был работать в смирительных домах на своего кредитора, подвергался тяжелым телесным наказаниям, ходил в цепях с железными тяжестями на теле или деревянными колодками на ногах. Масса обедневших плебеев терпели такие беспощадные муки патрициев без всякой надежды на освобождение. Римляне были люди жесткие и безжалостные, и корыстолюбие, которым Рим отличался всегда, было и в то время общим пороком; притом патриции видели в притеснениях, которым они подвергали плебеев на основании долгового права, средство еще более усилить политическую зависимость этого сословия. Но именно такой чрезмерной строгостью они довели наконец народ до отчаяния и вызвали взрыв, имевший своим последствием постепенное освобождение плебеев в политическом отношении.
Когда в 495 г. Риму стала грозить война с вольсками, озлобление, которое задолжавшие плебеи уже давно втайне питали к своим притеснителям, разразилось явным восстанием. Народ стал громко говорить, что его заставляют на поле сражения рисковать за республику жизнью, а дома он находится в плену у своих же сограждан и доводится ими до полного разорения; по словам плебеев, в среде врагов они были безопаснее, чем между своими согражданами. И вот однажды выбежал на площадь старик с явными признаками пережитых страданий, в изодранном грязном платье, бледный и истощенный, с всклокоченными волосами и бородой. Многие, несмотря на обезображенный вид, узнали в нем человека, бывшего долгое время старшим офицером и отличившегося на войне многими храбрыми подвигами; он сам показал раны на своей груди и рассказал, что в то время когда он находился в числе сражавшихся против сабинян, его жатву уничтожили, дом сожгли, скот увели; когда вслед затем с него потребовали платы налога, он влез в долги, проценты росли все больше и больше, и он сперва продал свою наследственную землю, потом все остальное состояние; теперь он крепостной своего кредитора и держится им не в обыкновенном рабстве, а в смирительном доме и подвергается всевозможным пыткам. При этом он показал народу свою спину, которая носила на себе свежие следы кровавых побоев. Это зрелище, этот рассказ вызвали всеобщее открытое негодование; арестованные должники ринулись со всех сторон на улицу и громко требовали помощи, вся масса с криками спешила на площадь. Консулы Публий Сервилий и Аппий Клавдий, поспешно явившиеся на место возмущения, старались усмирить взволнованную толпу; но народ требовал созвания сената и осадил ратушу. Между тем как сенат обсуждал, какие принять меры, – консул Аппий Клавдий советовал прибегнуть к строгости, а Сервилий предлагал более кроткие меры – пришла весть, что вольски приближаются к городу. Отцы-сенаторы растерялись, народ ликовал и отказался нести военную службу. Тогда Сервилий по поручению сената стал успокаивать народ; он объявил посредством эдикта, что римского гражданина, желающего вступить в войско, никто не имеет права держать в цепях или в тюрьме, точно так же, как не может, пока этот гражданин находится в лагере, владеть его имуществом или продавать это последнее, а равно предъявлять притязания на его детей или внуков. После этого все записались в военную службу. Вольски были разбиты, их столица Суэсса-Помеция взята. Сабины и аврунки, в то же самое время восставшие против Рима, были быстро и победоносно отброшены. Самой большой храбростью отличались попавшие в рабство за долги; но когда опасность миновала, жестокосердый консул Аппий начал снова возвращать их в кабалу, а других, срок платежа, для которых истек, присуждать кредиторам. Сервилий не мог воспрепятствовать этому, потому что сенат одобрял образ действий Аппия. Тогда народ сам взял на себя защиту; он повсюду сопротивлялся возвращению должников кредиторам, и, когда был объявлен новый набор для предстоявшей войны с сабинами, ни один человек не записался в военную службу.
Наступил 494 г. Плебеи устраивали ночные сходки и совещались о принятии общеполезных мер. Поступать на военную службу они отказывались очень упорно, сопровождая этот отказ фактическим сопротивлением властям. Тогда сенат, по совету Аппия Клавдия, решил назначить через посредство консулов диктатора, потому что диктатор, назначавшийся в тяжелое время и не долее как на шесть месяцев, облекался полной царской властью и действовал безответственно, не будучи ограничен законом об апелляции. В диктаторы выбрали М. Валерия, брата Попликолы, человека кроткого и любимого народом. Он издал такое же постановление, какое недавно было сделано Сервилием. Народ поверил ему, стал под знамена и в короткое время победил сабинян, эквов и вольсков. Но когда по окончании войны Валерий потребовал у сената обещанного этим последним освобождения долговых рабов снова последовал отказ. Валерий с неудовольствием отказался от своей должности, граждане одобрили этот поступок, и когда бывший диктатор шел из курии домой, он сопровождали его с выражениями своей благодарности благосклонности.
Так как война окончилась, то следовало бы распустить войско. Но сенат, думая, что он поступает очень умно, решил под предлогом новой войны держать войско в сборе, чтобы препятствовать возобновлению тайных сходок и разговоров. Но именно это распоряжение ускорило восстание. Войско переправилось через реку Анио и расположилось прочным лагерем на Священной горе, в трех тысячах шагах от Рима. Это отчаянное решение породило в Риме большой и всеобщий испуг. Оставшиеся плебеи боялись насилия со стороны патрициев, а эти последние – от оставшихся в городе плебеев и в то же время нападении на город вышедших из него. К этому присоединялось еще опасение, что внешние враги воспользуются междоусобиями римских граждан и двинутся на Рим, Было основание бояться, что удалившиеся на Священную гору плебеи соединятся с неприятелем; да если бы они и не пошли так далеко в своей вражде, то оставшиеся в городе все-таки не имели достаточно силы для сопротивления. Государство очутилось на краю гибели, нужно было предупредить полный разрыв и во что бы то ни стало восстановить мир и согласие.
В этом критическом положении Менений Агриппа явился спасителем государства. Его знали как умного и благонамеренного человека, обладавшего также в высокой степени даром слова. Он пользовался доверием обоих сословий и был любим народом, потому что хотя он принадлежал к классу патрициев, но происходил из плебейского семейства. Поэтому благоразумнейшие из патрициан избрали его посредником, и он отправился в лагерь переселенцев. Он обратился к плебеям с дружеским приветствием и рассказал им следующую притчу. В то время когда в человеческом теле не все еще находилось в полном согласии, как теперь, а каждый член имел свою собственную волю и говорил своим собственным языком, многие члены стали негодовать на то, что им приходилось работать и служить только для желудка, между тем как он, спокойно находясь в середине тела, не нес никакого труда и только насыщался доставлявшимися ему наслаждениями. Поэтому они условились, чтобы вперед руки не подносили ко рту никакого кушанья, рот не принимал никакой предлагавшейся ему пищи, а зубы не раскусывали ее. Но вследствие этого условия, благодаря которому они думали усмирить желудок посредством голода, они сами и все тело очутились в крайнем изнеможении. Тут-то они поняли, что желудок не ведет праздную жизнь и что если его питают, то и он сам питает в такой же степени, распределяя по всем жилам кровь, производимую пищеварением, и разливая ее по всем членам тела.
Эта басня, наглядно показавшая плебеям, как необходимо существование сословия капиталистов для более бедных классов и до какой степени оно составляет одно из существенных условий их жизни, произвела в настроении народа, как говорит предание, такой переворот, что он вступил в переговоры о примирении. Менений добился заключения формального договора (lex sacrata), который был торжественно подтвержден присягой обеих сторон; в наказание за нарушение этого договора полагалась опала и отдача имущества нарушителя подземным богам. Относительно долговых дел плебеям были сделаны некоторые уступки. Менений обещал от имени сената, что вполне несостоятельным долги будут прощены, а закрепощенным и отданным во власть кредиторов по судебному решению будет возвращена свобода; но при этом было постановлено предоставить законодательству окончательное решение вопроса о долговых обязательствах. Более важное значение имело постановление, по которому плебеи получали своих собственных начальников, трибунов, для защиты от злоупотреблений со стороны чиновников-патрициев; особа этих трибунов, числом пять, была неприкосновенна (sacrosancti), и избираться они должны были только из плебеев. Кроме того, тут же была установлена должность плебейских эдилов. После заключения этого мира плебеи возвратились со Священной горы в город, и в память о примирении граждан были установлены так называемые плебейские игры, наблюдение за устройством которых было поручено эдилам.
Эдилы были, вероятно, плебейскими чиновниками уже до удаления народа на Священную гору. В круг их деятельности входили охранение общественного порядка, надзор за хлебным рынком, управление делами плебейской общины и плебейской кассой, наконец, часть плебейского судопроизводства. Они были подчинены трибунам, которые, как власть со стороны плебеев, тоже, вероятно, существовали уже до выселения народа. С тех пор как плебеи получили своих неприкосновенных и безответственных трибунов, у них был законный орган для дальнейшей борьбы, для получения более широких прав. Трибуны, опираясь на свою неприкосновенность, мало-помалу возвысились на ступень высшей власти в государстве. Вначале им была предоставлена только защита отдельных граждан, но они расширили это право, сделав его общим правом вмешательства (jus inetrcedendi), на основании которого они могли останавливать и уничтожать служебные действия чиновников, совещания и постановления сената, исполнение судебных приговоров. Точно так же они присвоили себе уже в первое время право ареста (jus prensionis) даже в отношении самых высших сановников, а равно и право совещаться с народом в трибутских комициях (jus ageadi cum plebe). Это право получило особенную важность с тех пор, как законом Валерия Публия (471 г. до Р. Х.) было предоставлено в трибутских комициях совещаться обо всех делах государства и принимать решения, которые, конечно, на первых порах не имели еще силы закона, но впоследствии благодаря lex Valeria floratia (448) получили обязательную для всех силу.
Менений Агриппа умер на следующий год после своего подвига. «Это был человек, который в продолжение всей своей жизни был одинаково любим патрициями и остальными гражданами, но после выселения этих последних сделался для них еще милее и дороже. И он, посредник и руководитель соглашения граждан, посланник от сената к народу, виновник возвращения римских граждан в город, не оставил после себя денег даже на свое погребение. Граждане похоронили его на свой счет, внеся каждый по одному ассу» (Ливий). Предание говорит, что община плебеев приняла это решение по предложению и ходатайству трибунов Квинтилия и Генуция; но пристыженный этим сенат принял издержки похорон на счет государственного казначейства, после чего плебеи подарили собранную ими сумму наследникам Агриппы.
Дата добавления: 2016-05-05; просмотров: 532;