Русское богатство. 1892. № 2, 3, 6.

I

<…> Будущий историк общественного развития России не пройдет мимо семидесятых годов текущего столетия, не остановив на них своего внимания. Он их отметит как период, когда в нашей интеллигенции очень ярко выразилось стремление сделать центральным пунктом своего общественного миросозерцания и деятельности трудящуюся массу, что ведет к необходимости раньше или позже пересмотреть с этой точки зрения ходячие социологические «истины». Мало того, что в эти годы возникло (или возродилось) направление, охватившее часть так называемой интеллигенции: тогда все общество прониклось интересом к крестьянству. «Народ», «народный интерес» получили в общественном мнении такой авторитет, что к нему постарались примазаться даже оттенки мнений, не только не имеющие с народом ничего общего, но и относящиеся к нему единственно как к объекту эксплуатации. Вот почему и о «народничестве» «говорится так часто», почему оно «есть нечто весьма неясное, не легко определенное, произвольное; народниками называют себя люди – очень мало похожие, даже вовсе не похожие друг на друга: люди с очень определенными прогрессивными мнениями и люди, заявляющие на каждом шагу, что они – специальные друзья народа и однако проповедующие нечто, чрезвычайно близкое к обскурантизму»[*]. Это же делает изучение народничества как новой и самостоятельной струнки в общем русле общественной мысли крайне затруднительным. Трудность вопроса заключается не в одной лишь спутанности понятий, вследствие которой термин «народничество» прилагается к оттенкам общественной мысли, ничего общего с ним не имеющим. Нужно еще в самом народничестве отделить главное течение от второстепенных его рукавов; уловить самую сущность вопроса в том разнообразии форм, в какие он облекается отдельными лицами или фракциями, относящимися к делу нередко под влиянием субъективных предубеждений. Трудность вопроса усиливается еще тем обстоятельством, что период формирования рассматриваемого миросозерцания был в то же время моментом оживления практической деятельности общества, которая и поглощала большую часть его сил, и на научное обоснование различных программ не оставалось ни времени, ни желания. Отсюда – явление, так удивляющее некоторых писателей, что вопросы «по-видимому, очень капитальные, не вызвали тогда со стороны народников ни одного сколько-нибудь серьезного труда, а трактовались небольшими статейками, с фельетонным изложением и неясностью мысли» (Пыпин ib). Признавая даже, что «неясность мысли» характеризует не всю народническую литературу, нужно все-таки согласиться, что публицисты этого направления не выработали цельной системы миросозерцания, и только один г. Юзов решился собрать свои «статейки с фельетонным изложением» и предложить их читателю как основы народничества («Основы народничества»).

Не рассматривая этой книги по существу, останавливаясь пока лишь на ее задаче – дать читателю теоретическое обоснование известного миросозерцания, - мы не можем не заметить, что такая задача (хотя бы и не в форме цельного изложения системы) была бы нелишнею и для остальных направлений нашей общественной мысли. По крайней мере такие требования настойчиво заявляет и сам читатель: их можно усмотреть хотя бы в том приеме, какой оказан им труду г. Юзова.

Книжка г. Юзова принадлежит к числу тех, которые усердно читались публикой, несмотря на отрицательное отношение к ним журналистики. В течение шести лет она выдержала два издания, хотя назначена не для легкого чтения. Из этого мы можем заключить одно из двух: или что наш читатель интересуется социально-философскими умозрениями вообще, в их приложении к существующим направлениям общественной мысли; или – что его интересует специально то направление последней, представителем которого является г. Юзов. Примем мы то или другое толкование или оба вместе, все равно будет совершенно ясно положение, какое следует занять в вопросе литературе: она должна выяснить читателю философские основания существующих у нас направлений – будет ли это сделано положительным или критическим путем. Поэтому и критики труда г. Юзова не должны ограничиваться несколькими словами неодобрения, а воспользоваться представившимся случаем для критического анализа народничества, указания положительных и отрицательных его сторон, что должно быть проделано относительно противоположных ему мировоззрений. Такая попытка была сделана только одним г. Пыпиным (В[естник] Е[вропы], 1884). Попытка – в смысле уяснения рассматриваемого направления - неудачная, потому что все ошибки г. Юзова приписаны были целому направлению, и в последнем не предполагалось ничего сверх того, что включили в свои статьи авторы, подвергшиеся суду критики. С другой стороны, сами народники не высказались достаточно определенно об идеях г. Юзова, и книжка последнего продолжает представлять собой единственный образец систематического изложения миросозерцания, претендующего не на последнюю роль в ближайшие моменты нашей истории. Сказанного кажется нам достаточно, чтобы оправдать в глазах читателя наше намерение подвергнуть как самый предмет, так и высказанные на его счет идеи новому пересмотру.

Народничество как направление мысли культурного общества присуще лишь таким странам, в которых народная масса удалена от влияния на ход общественных дел и активными деятелями в общественной жизни являются лица культурного слоя. В таких обществах, в известном периоде их развития, главной целью деятельности выставляется не удовлетворение потребностей массы как совокупности живых чувствующих и мыслящих индивидов, а – благо страны, интересы государства и т.п.; средства удовлетворения поставленной цели ищутся не в опыте народа и выработанных им формах жизни, а в сознании и опыте верхних слоев общества, в примере других государств и т. д.; избранные мероприятия проводятся в жизнь не путем народной самодеятельности, а при помощи особого персонала, набранного из среды того же культурного общества. Таким образом, и задачи государственной деятельности, и содержание мероприятий, и средства приведения их в исполнение – все в таких обществах естественно определяется высшими, образованными слоями, причем обыкновенно обращается лишь небольшое внимание на то, что в этом отношении может дать народная жизнь, опыт и сознание массы. Неудивительно, если, при таком отношении к задачам жизни, приходится много заимствовать у соседних народов, дальше продвинувшихся по пути прогресса и выработавших готовый арсенал знаний и форм, способных удовлетворить сознанные потребности всяких обществ.

С распространение образования и выделением из среды культурного общества слоя лиц, живущих по преимуществу интеллектуальными интересами и воспитывающихся под преобладающим влиянием более развитой мысли тех же соседних народов, - в обществе появляется критика направления, господствующего как в государственной практике, так и в области науки и литературы. Раздаются голоса, что народная масса не есть сырой материал, годный лишь для того, чтобы придать бóльшую или меньшую устойчивость зданию государства; что у нее есть свои потребности и желания, которые должны преследоваться наряду, а может быть, и впереди других. Общественная наука обвиняется в односторонности содержания, в котором все занято внешними формами и явлениями и где не видно народа, хотя он-то и составляет основную причину изучаемых феноменов. Изящная литература подвергается такому же осуждению за узость поля художественного воспроизведения, не выходящего за пределы высшего общества и т.д. Так как это критическое направление появляется в интеллектуальной части культурного общества, т.е. в слое, который лично не испытывает больших неудобств от существующих в действительности неустройств, а имеет скорее многие от того выгоды, но который зато, по своей интеллектуальности, особенно чувствителен к логическим несообразностям, то и неудивительно, если его критика и последующее творчество по данному вопросу выразилось и развилось по преимуществу в сфере научных и теоретических, а не практических идей, если в итоге получались гораздо больше философские системы, а не важные и разносторонние практические программы. К тому же до освобождения народа от крепостной зависимости и невозможно было построение практических программ, в которых много места было бы отведено народному началу. Поэтому развитие нового миросозерцания выразилось, главным образом, построением философско-исторических систем, в которых одна и та же основная идея развивалась с различных сторон. Одни из этих построений противопоставляли господствовавшей системе бюрократизма, пользующегося для своих целей готовыми формами других стран, идею народности как принципа, делающего излишними заимствования извне и различные кабинетно-бюрократические измышления и способного дать самостоятельное содержание идее общественности. Другие брали народ не как принцип, не как идею, а как собрание живых, чувствующих личностей, считали удовлетворение потребностей массы главной целью общежития и государственной деятельности, и меру пригодности какого-либо средства, отвечающего поставленной цели, искали не в его национальности или самобытности, а в соответствии потребностям массы, будь это соответствие достигнуто подражанием чужому образцу или развитием местной национальной формы.

Оба течения общественной мысли привели интеллигенцию к сознанию необходимости внимательнее присмотреться к явлениям народной жизни с целью лучшего изучения народного духа – говорили одни, его нужд и потребностей – формулировали другие. Изучение обнаружило в народной среде наличность таких форм быта и таких воззрений, которые лучше других, доселе осуществлявшихся в жизни, соответствовали требованиям, какие можно предъявить обществу с точки зрения идеальных представлений о правде и справедливости. Это повело к сближению двух главных направлений общественной мысли, о которых мы только что говорили, и к дальнейшему выяснению народничества. Прежде в глазах западников народ был только верховной целью общежития, средства же, отвечающие потребностям массы, они готовы были искать всюду и надеялись всего более на Запад, как достигший высшей ступени развития и тем приготовивший пути, по которым может следовать и Россия. Теперь же, после того, как Запад оказал нам величайшую практическую услугу, какую можно от него ожидать, раскрыв интеллигенции глаза на рабство и тем поспособствовав его уничтожению; после того, как дальнейшее развитие европейской цивилизации обнаружило слабые стороны ее новейшей конструкции, а наблюдение русской народной жизни показало существование в ней зачатков более высокого строя – западническое направление общественной мысли и в другой части своих построений, относящейся к формам удовлетворения потребностей народа, стало ближе примыкать к народу же, больше и больше останавливаться на мысли, что масса населения не только выскажет свои потребности, но покажет и средства, какими лучше доставить им удовлетворение. Еще шаг, и новое направление мысли коснулось третьего момента сознательных изменений в общественной жизни – механизма, которым производятся последние.

В крепостную эпоху все общественные мероприятия зарождались, разрабатывались и приводились в исполнение исключительно силами культурного общества; в освобожденной России масса крестьянства призвана к участию в общественной жизни наряду с так называемыми образованными классами. Отныне, следовательно, сама власть нашла нужным разделить заведование известной частью общественных дел между высшими и низшими сословиями, что открывает возможность большого влияния крестьянских интересов и его мировоззрения на общее направление жизни, чем это было раньше. Абстрактная мысль оперлась на этот факт, - находящийся в согласии с некоторыми теоретическими положениями, к которым пришла интеллигенция, изучая историю своей страны и европейских государств, - развила основную его идею дальше и поставила задачей момента доставление народу большого умственного развития, без которого невозможно широкое и плодотворное его участие в общественной жизни страны.

Итак, народные интересы как цель, формы, вырабатываемые его коллективной мыслью, или другие, соответствующие его желаниям, как средство и самодеятельность населения, как рычаг общественной эволюции – таковы три положения, характеризующие новейшее народничество, каким оно выросло в пореформенную эпоху нашей истории. Практическое осуществление этих pia desideria требует умственного подъема массы, который поэтому и поставлен как главная задача переживаемого момента.

Из сказанного видно, что народничество – движение в среде интеллигенции, что оно временное и имеет смысл лишь до тех пор, пока привилегированное общество является главнейшим фактором общественной эволюции, а его интеллигенция – авангардом прогрессивного движения; что оно потеряет свой raison d'être после того, как культурные классы разделят свою миссию с остальной частью населения. Тогда общественная группа, составляющая ныне народничество, разобьется, вероятно, на несколько, сообразно тем задачам и интересам, которые будут выдвинуты на сцену новым широким потоком, призванным к сознательному участию в прогрессивном развитии страны. До тех пор народничество составляет самостоятельное направление нашей общественной мысли и как таковое требует формулирования и обоснования. По своей новизне и потому, что вслед за его образованием наступил период застоя в нашей умственной жизни, - систематическое его обоснование заставило себя долго ждать, хотя данные для него в виде разработки отдельных вопросов не перестают накопляться в литературе. Труд г. Юзова представляет одну из первых попыток теоретического обоснования рассматриваемого направления, и уже поэтому от него нельзя ждать особенного совершенства; но это его свойство усилится еще более, если принять во внимание, что наша характеристика народничества относится, так сказать, к среднему его течению, но что здесь, как и везде, есть свои крайности, односторонности и что г. Юзов служит именно представителем одного из таких крайних отпрысков интересующего нас направления.

Крайности и односторонности идеи народничества могут выразиться в развитии каждого из положений, на какие логически разлагается рассматриваемое направление нашей общественной мысли. Удовлетворение потребностей народа можно выставить как единственную цель государственной деятельности, забывая о существовании других элементов, имеющих право на участие со стороны государства; протестуя против той бесцеремонности, с какою культурные классы думают кроить и перекраивать народную жизнь, и указывая на созданные массою формы быта, на мысль и чувства народа, как источник, где нужно почерпать указания на потребности общества, ждущие удовлетворения, и на средства, пригодные для этой цели, - можно совсем устранить с поля прогресса интеллигенцию, позабыв об ее значении в переживаемый обществом момент эволюции и т. д. Или же можно увлечься одним из теоретических положений народничества, недостаточно оценив важность остальных. Направление в таком облачении буде представлено неправильно или неполно, и эти недостатки мы находим в попытке его обоснования, сделанной г. Юзовым. Вот вкратце содержание го взглядов.

IV

<…> В последнее время обнаруживается существование другого течения, которое мы считаем возможным причислить к народничеству, хотя само оно резко себя от него отделяет, - народничество, которое можно назвать западническим или подражательным. Это течение <…> признает только два члена формулы народничества, но исключению у него подлежит средний член, гласящий, что удовлетворение потребностей народа должно совершаться в формах, свободно вырабатываемых коллективной мыслью его, его жизнью. Этот член исключается им, потому что все содержание рассматриваемого направления заимствовано целиком от теоретиков западноевропейского пролетариата, которые построили известную схему для объяснения эволюции европейских обществ с новейшим, городским пролетариатом в последней завершенной его стадии и предполагаемой народно-коллективной организацией промышленности в следующей. Эта схема как философская концепция, связывающая прошедшее, настоящее и вероятное будущее, повторяем, объединяет достаточно полно и в соответствии с действительностью лишь течение общественной жизни, нашедшая себе выражение в городах и других крупных центрах скопления населения. Только в этих рамках теория сохраняет известную стройность, которая и производит впечатление в свою пользу. <…>

Готовность применить рассматриваемую теорию к России поражает не только скрывающеюся за этим явлением леностью мысли, но и мелкостью идеальных представлений. И действительно, примиряться с тем, что зачатки высокого экономического строя, еще сохранившегося в стране, погибнут бесследно; что вместе с ними прекратится воспитание массы для солидарной деятельности, получаемое ныне участием всех членов общины – в решении множества разнообразных мирских дел; исчезнут и те задатки высокого альтруистического настроения, которые естественно развиваются под влиянием условий жизни, когда каждый периодически должен быть готов перебороть свои эгоистические побуждения, принести свой узкий личный интерес в жертву другому, в жертву идее общей пользы; погибнет, следовательно, психологически подготовленная почва для проявления более широкой солидарности и притом, что всего важнее, почва, подготовленная не для стадных только действий, а для самостоятельного примирения интересов сталкивающихся лиц, путем работы коллективной мысли, каковое обстоятельство обеспечивает практичность, оригинальность и разносторонность результатов совместной деятельности; примириться с тем, что вместо этого строя разовьется сухо-эгоистический, а, имея в виду некультурность страны, и грубый буржуазный строй с его беспринципностью и безграничным индивидуализмом и что этот строй непосредственно, стихийно будет оказывать свойственное ему влияние на внутреннее построение рабочего класса – примиряться и призывать эти перемены не с болью в сердце и повинуясь только безапелляционно установленным неотвратимым законам социального развития, а с торжеством и с игнорированием при этом всех указаний на социологическую нерациональность ожиданий о преобладании этого строя в России, примириться только из-за логической стройности системы и недостаточно обоснованных ожиданий каких-то благ вне экономической области – значит показать, что высокие идеальные представления утратили свою власть над нашей мыслью, что мы действительно готовы реабилитировать жизнь, какова бы она ни была, что мы и вправду недаром отличаем себя как восьмидесятников, что наша интеллигенция заражается той же безыдейностью и безыдеальностью, какая так характерна для западной буржуазной интеллигенции последнего двадцатипятилетия.

Х

<…> Все вышеизложенное позволяет нам сделать заключение, что и тот, кому дорого осуществление в русской жизни идеалов общечеловеческой правды; и тот. Кто удовольствовался бы непрерывностью процесса прогрессивного развития страны; и тот, кто мечтает о развитии общественного строя на народных началах; и, наконец, кто находит, что настал момент приобщения к активным историческим силам народной массы – все должны одинаково стремиться к тому, чтоб плоды работы чистой мысли не оставались в узком круге привилегированного меньшинства, а распространялись в массе населения.

Такая задача, если она будет выставлена на знамени нашей интеллигенции, лучше соответствует как сущности интеллигенции вообще, так и положению ее в России в частности.

Главная сила интеллигенции, как показывает и буквальный смысл самого слова, заключается в ее критической мысли, в идеях, вырабатываемых ею, в знании, источником которого она служит. Важнейшая ее функция поэтому заключается в просветительском влиянии на общество и в руководстве последним в случаях проявления общественной самодеятельности. Она – учитель, офицер; сила умственная и нравственная, но не физическая. Она не может сама доставить победу ни одному конкретному положению; таковое осуществится в жизни, если за него станет действительная общественная сила, источники которой кроются, как известно, в массе и богатстве. В нашей стране интеллигенция не обладала бы достаточной общественной силой, даже если бы на ее стороне были привилегированные классы, потому что богатствами, составляющими источник их значения, эти классы в очень значительной степени обязаны государству и без поддержки последнего они утратили бы огромную долю своего настоящего влияния. Тем более она бессильна, когда выставляет практические требования, имеющие в виду интересы народной массы, чуждые привилегированным слоям. Она здесь будет иметь успех, лишь насколько заинтересует в этих требованиях государство, и оценка текущих вопросов общественной жизни с точки зрения общей, государственной пользы, действительно, всегда составляла одну из главных задач интеллигенции. И для выполнения названной функции нет надобности в затрате всех наличных сил интеллигенции, для этого достаточно деятельности печати; и потому главная масса интеллигентной силы всегда направлялась у нас на возбуждение в культурном обществе личным влиянием работы мысли, на распространение гуманных и просветительных идей, критику обветшалых форм и т. п. В этом заключается настоящая задача интеллигенции, вытекающая из тех специальных особенностей, которые составляют характерные этические черты этого культурного агента. Отказываться от них ради осуществления практических положений, требующих участия общественных, а не исключительно умственных сил, которыми только и богата интеллигенция как таковая, значит не только не понимать ни механизма прогресса, ни исторической роли интеллигенции, но и бесплодно растрачивать драгоценную силу, назначение которой – бороться с неустройствами жизни не путем физического насилия, а интеллектуальным влиянием мысли, вооруженной знанием.

ХII

Течение нашей общественной мысли, приведшее к современному народничеству, всегда обращало преимущественное внимание на экономический быт народа, и не без причины. Во-1-х, экономические отношения гораздо доступнее обсуждению и сознательному воздействию в практической жизни, нежели другие; во-2-х, экономические отношения имеют в виду удовлетворение самой настоятельной потребности человека, и та или другая организация промышленности сильно отражается на физическом развитии населения; в-3-х, материальная независимость массы является залогом ее интеллектуального развития, нравственной самостоятельности, а через то и общественной независимости от внешних влияний, между тем как на почве экономического подчинения легко могут развиться всевозможные формы духовного искажения человека и зависимости одного класса от другого, отражающиеся во всех сферах общественной жизни; в-4-х, формы экономических отношений, преобладающие в нашей стране (самостоятельное народное производство и общинное владение землей), будучи ценны сами по себе как зачатки того строя, широкое развитие которого ожидается в более или менее отдаленном будущем, представляются в то же время имеющими весьма благодетельное влияние на развитие социальных инстинктов населения и заслуживают поэтому всяческой поддержки и развития; в-5-х, в противоположность политическим формам, изменяющимся законодательным порядком и по предварительном изменении взглядов общества, - перемены в экономической области совершаются ежеминутно (поземельная собственность одновременно и раздробляется и концентрируется; община в одном месте крепнет, в другом разрушается; хозяйство крестьян падает и возвышается и т. д.). <…>

Наконец, следует помнить, что новые политические формы непосредственно и прежде всего были бы утилизированы привилегированными, культурными классами и лишь впоследствии отразились бы так или иначе на народных массах. Поэтому культурное общество является естественным представителем, адептом и адвокатом этих форм, и потому политические идеи, насколько это было допускаемо, проповедовались и развивались публицистами привилегированных классов общества. В ином положении находится сфера экономических отношений.

Народная масса заинтересована в этих отношениях ежеминутно. То же самое следует сказать и о других классах общества. Интересы обеих указанных сторон не всегда солидарны и очень часто прямо противоположны. При этом интересы капитала и крупного землевладения представляются в литературе непосредственно, так как интеллигенция страны принадлежит к одному слою с собственниками. Интересы же народа как составляющего некультурную массу не имеют в интеллигенции своих естественных выразителей, почему существует опасность, что при практическом разрешении соответствующих вопросов одна сторона легко потерпит ущерб в пользу другой. Из сказанного следует, что русская интеллигенция должна была особенно озаботиться о том, чтобы экономические интересы народной массы, не могущей самой заявить о себе, получили в литературе должную разработку, наряду с разработкой, какой подвергались интересы капитала и землевладения; и естественно, если представительство этих интересов взяло на себя направление общественной мысли, всего более тяготеющее к народу.

Взяв на себя эту задачу, интеллигенция естественным образом пришла к сознанию необходимости наметить общие очертания того экономического строя, который должен развиться из существующего переходного состояния на место упраздненных крепостных порядков и который должен удовлетворять одновременно как требованиям народной жизни, так и общим принципам гуманности, правды и справедливости. Затем, она должна была исправить и дополнить эти очертания, по мере лучшего ознакомления с экономическим положением России вообще и особенностями крестьянской жизни, равно как и народного миросозерцания, в частности и осторожно руководствоваться названной схемой в своей оценке существующего и активном участии в практической жизни.

Задача эта крайне нелегка. Общий смысл ее заключается в предупреждении развития форм промышленной жизни (от которых зависит и нравственный тип человека), выработанных Европой и так подкупивших общественное мнение своим внешним блеском и выгодами, доставляемыми небольшому меньшинству, сумевшему занять первые места. Благодаря устранению некоторых пут, связывавших свободное развитие нашей экономической жизни, недостаткам реформы 19 февраля и наследию, оставленному историей, развитие названного строя, зачатки которого существовали в России всегда, обнаружились тотчас после освобождения крестьян, и оно было подержано некоторыми привилегированными слоями, частью по смешению понятий, частью по принципиальной преданности порядкам, несущим благополучие лицам, способным воспользоваться обстоятельствами. Кроме того, сила этого строя в общественном мнении основывалась как на видимой непосредственной полезности его государству, так и на научном обосновании и знамени свободы и просвещения, с которым он явился в Россию, ибо строй этот был выражением тех же начал, которые торжествовали на Западе в политической экономии и юриспруденции, того же течения, которое несло принципы политической свободы и просвещения. Чтобы не допустить этот строй до широкого развития внутри России, нужно было сорвать научный покров, которым он облекался, найти идею рабства, скрывающуюся за внешней его свободой, открыть противоречие, вносимое им в жизнь и которым он роет могилу самому себе; указать наступающее истощение сил, питающих этот строй и вытекающую отсюда затруднительность пышного его расцвета на новой почве, и на призрачность ожидания тех грандиозных результатов в сфере развития производительности, которые одни поддерживают авторитет названного строя с точки зрения государственных интересов. <…>

Итак, указание как международных, так и внутренних отношений, затрудняющих поступательное развитие западного промышленного строя и, дополнение к сказанному, констатирование всех явлений, отражающих противоположное течение и подтверждающих мысль о небесплодности надежды на победу экономической организации, лучше удовлетворяющей общепризнанным целям общежития; отыскание в научных и технических открытиях средств, способных усилить желательное нам движение, и в заключение – построение тех конкретных форм промышленной организации желательного типа, какие обрисовываются по существующим зачаткам в народной жизни, - такова главная задача литературной работы интеллигенции в области экономических отношений русской жизни.

Но рядом с изучением и кабинетными построениями идут практические мероприятия, и здесь на долю интеллигенции выпадает задача указания мер, долженствующих быть принятыми правительством и общественными учреждениями ради поддержания экономической самостоятельности трудящегося; задача проложения путей, связывающих народную жизнь с наукой, с понятной целью облегчения трудящемуся его нелегкой задачи приспособления национальных основ жизни к растущим требованиям времени и прогресса в тех случаях, когда это выходит из границ непосредственного усмотрения и подлежит ведению систематического знания.

[Воронцов В.П.] Кризис идей семидесятых годов[†]⁾ //