Эрнст Юнгер: тотальная мобилизация

В споре приверженцев буржуазной демократии и либерализма с представителями консервативного направления значительную роль играет немецкий мыслитель Эрнст Юнгер.

Интересно проанализировать одну из его известных статей "Тотальная мобилизация" (Die Total Mobilimachung, 1930), которая вошла в сборник "Война и воин" (Krieg und Krieger). Статья эта была создана на основе размышлений о сущности современного общества, характере тех сил, которые определяют его структуру, трансформационные процессы и место человека относительно их [233]. Примечательно, что, при всей критической настроенности по отношению к буржуазному либерализму, Юнгер в данной статье предлагает неоднозначную трактовку тота-

литарной экспансии. Исследователи творчества Юнгера неоднократно замечали, что воздействие его работ на духовную культуру Германии и европейского общества в целом скорее скрытое, чем явное. Идеи Юнгера далеко не всегда поддаются однозначной трактовке и пониманию. В значительной мере это касается произведения "Рабочий", а в статье "Тотальная мобилизация" пафос автора относительно масштабов описываемого процесса воспринимается скорее как предостережение.

233 Там же. С. 49.

Известно, что статья "Тотальная мобилизация" претерпела множество редакций. В течение многих лет Юнгер пересматривал содержание статьи, корректируя его согласно веяниям времени. Поэтому (или по иным причинам) статья, написанная 70 лет назад, воспринимается необычайно современно. По времени написания и основным содержательным планам она, безусловно, отражает особенности того этапа социального кризиса, который был обозначен нами как антропологический. И вместе с тем она резко вырывается из общей массы работ, посвященных этой проблематике. Введя понятие "тотальной мобилизации", Юнгер обозначил наступление эпохи "всемирного объединения" или, как сегодня принято говорить, эпохи глобализации.

Отметим, что статья Юнгера написана не столько о социальном кризисе и кризисном мировосприятии, сопровождающем последний, сколько о социальных трансформациях, кардинальным образом повлиявших на состояние общественного сознания в современном мире и создавших почву для последующей эволюции кризисного сознания.

Как большинство философов, обращавшихся к осмыслению причин, природы, характера кризисных явлений в обществе, Юнгер ставит безжалостный диагноз своему времени. Отправная точка рассуждений - Первая мировая война.

Задумываясь о роли Первой мировой войны в истории и судьбе современного человечества, квалифицируя ее как великую катастрофу, Юнгер приходит к заключению, что своеобразие войны лучше всего выразить, сказав, что гений войны был пронизан в ней духом прогресса: "Это относится не только к борь-

бе стран между собой; это справедливо также и для гражданской войны, во многих из этих стран собравшей второй, не менее богатый урожай. Оба эти явления - мировая война и мировая революция - сплетены друг с другом более тесно, чем кажется на первый взгляд; это две стороны одного и того же космического события, они во многом зависимы друг от друга - и в том, как они подготавливались, и в том, как они разразились" [234].

Юнгер придает особое значение теме прогресса. Само это понятие он определяет как туманное и переливающееся многими красками. Существует множество теорий и трактовок прогресса. Юнгер вкладывает в это понятие несколько нетрадиционный, в чем-то потусторонний, мистический смысл. По мнению философа, сегодня можно с полным основанием утверждать, что прогресс не стал прогрессом, что типично прогрессивные движения обычно приводят к результатам, противоречащим их собственным тенденциям. Это все, как, впрочем, и многое другое, наводит на размышления, что определяющее значение в истории имеют скорее не очевидные, рациональные, прогрессивные линии, а некие скрытые импульсы.

Так или иначе, XIX в. прошел под знаком прогресса. Юнгер с неизбежностью констатирует, что идея прогресса стала великой народной церковью XIX столетия, - единственной, которая пользовалась действительным авторитетом и не допускала критики верой [235]. Согласно Юнгеру, решающую роль в войне должно было сыграть отношение ее участников к прогрессу. Здесь следует искать собственный моральный стимул этого времени, тонкое, неуловимое воздействие которого превосходило мощь даже наиболее сильных армий, оснащенных новейшими средствами уничтожения эпохи машин, и который, кроме того, мог набирать себе войска даже в военных лагерях противника.

234 Юнгер Э. Тотальная мобилизация // Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. М., 2000. С. 444.

235 Там же. С. 446.

Чтобы представить этот процесс наглядно, Юнгер вводит понятие тотальной мобилизации. "Давно уже минули те времена, когда достаточно было под надежным руководством послать на поле битвы сотню тысяч завербованных вояк, - пишет философ. - Однако еще во второй половине XIX столетия консервативные кабинеты были способны подготовить, вести и выиграть войну, к которой народные представители относились с равнодушием и даже с неприязнью. Разумеется, это предполагало тесные отношения между армией и короной, отношения, которые претерпели лишь поверхностные изменения после введения всеобщей воинской повинности и по сути своей еще принадлежали патриархальному миру. Это предполагало также известную возможность вести учет вооружениям и затратам, вследствие чего вызванный войной расход наличных сил и средств представлялся хотя и чрезвычайным, однако никоим образом не безмерным. В этом смысле мобилизации был присущ характер частичного мероприятия" [236].

Таким образом, по мысли Юнгера, частичная мобилизация вытекает из сущности монархии. Монарх обладает природным инстинктом и потому остерегается выходить за пределы власти над своими домочадцами: "Он скорее согласится пустить не переплавку свои сокровища, чем станет испрашивать кредит у народного представительства, и в решающий момент битвы с большей охотой сохранит для себя гвардию, нежели добровольческий контингент" [237].

236 Там же. С. 447.

237 Там же. С. 448.

Далее Юнгер прослеживает пути наступления тотальной мобилизации. Он выделяет следующие причины, прежде всего обусловленные характером и масштабами мировой войны:

- одновременно со стиранием сословных различий и урезанием привилегий в обществе исчезает и понятие касты воинов; защищать свою страну с оружием в руках уже не составляет обязанность и преимущество одних только профессиональных солдат, а становится задачей каждого, кто вообще способен носить оружие;

- непомерное увеличение расходов делает невозможным оплачивать ведение войны из стабильной военной казны; скорее, чтобы не дать остановиться этой машине, здесь необходимо использовать все кредиты;

- картина войны как некоего вооруженного действа тоже все полнее вливается в более обширную картину грандиозного процесса работы. Наряду с армиями, бьющимися на полях сражений, возникают новые армии в сфере транспорта, продовольственного снабжения, индустрии вооружений - в сфере работы как таковой.

Итак, "на последней, к концу этой войны уже наметившейся стадии этого процесса нет уже ни одного движения, - указывает Юнгер, - будь то движение домработницы за швейной машиной, - которое, по крайней мере, косвенно не имело бы отношения к военным действиям. В этом абсолютном использовании потенциальной энергии, превращающем воюющие индустриальные державы в некие вулканические кузни, быть может, всего очевиднее угадывается наступление эпохи работы, - оно делает мировую войну историческим событием, по значению превосходящим французскую революцию" [238].

Тотальная мобилизация осуществилась не мгновенно, потребовалось определенное время, и определенные условия для ее подготовки. Еще в начале века трудно было предположить наступление столь масштабных социальных трансформаций и столь быстрого их развертывания. Однако, считает Юнгер, "тотальная мобилизация проявляла себя уже в самые первые дни войны - например, в повсеместном призыве добровольцев и резервистов, в запретах на экспорт, в цензурных предписаниях, в изменениях золотого содержания валют. В ходе войны этот процесс усилился. В качестве примеров можно назвать плановое распределение сырьевых запасов и продовольствия, переход от рабочего режима к военному, обязательную гражданскую повинность, оснащение оружием торговых судов, небывалое расширение полномочий генеральных штабов" [239].

238 Юнгер Э. Указ. соч. С. 450.

239 Там же.

Захватывая самые разнообразные стороны политики, управления, экономики, тотальная мобилизация распространяла свое влияние и на содержание внутреннего мира человека, структуру его мировосприятия, стандарты поведения. Так, Юнгер отмечает, что утверждающаяся тотальная мобилизация сопровождалась такими явлениями, как, например, урезание индивидуальной свободы и другими посягательствами на автономность человеческой личности: "Это вмешательство, смысл которого состоит в уничтожении всего, что не может быть понято как функция государства, мы встречаем сначала в России и в Италии, а затем и у нас дома (в Германии. - Т.С.), и можно предвидеть, что все страны, в которых живы еще притязания мирового масштаба, должны предпринять его, с тем чтобы соответствовать новым, вырвавшимся на свободу силам" [240].

240 Там же. С. 451.

Юнгер описывает масштабы тотальной мобилизации, отмечая, что процесс мобилизации захватил всю жизнь общества. Во всей ее раскованности и безжалостной дисциплине, с ее дымящимися и пылающими районами, с физикой и метафизикой ее движения, с ее моторами, самолетами и миллионными городами нет ни одного атома, который бы не находился в работе, да и сами люди отданы во власть процессу тотальной мобилизации.

В своем рассуждении философ приходит к мысли о некоем самостоятельном существовании этого нового социального процесса, охватившего современное общество и с невероятной быстротой распространяющегося от страны к стране, от континента к континенту. "Тотальную мобилизацию не осуществляют люди, - пишет философ, - скорее, она осуществляется сама; в военное и мирное время она является выражением скрытого и повелительного требования, которому подчиняет нас эта жизнь в эпоху масс и машин. Поэтому каждая отдельная жизнь все однозначнее становится жизнью рабочего и за войнами рыцарей, королей и бюргеров следуют войны рабочих, - войны, отличающиеся рациональной структурой и беспощадностью, представление о которых мы получили уже в первом большом столкновении XX века" [241].

Конечно, самостоятельность процесса тотальной мобилизации - это всего лишь образ. Однако этот образ характерен именно для XX в. Тенденции тоталитарного захвата общества, становящегося массовым, общества цивилизации, но не культуры, со всей очевидностью проявились уже в 1920-1930-е гг. [242]

Статью "Тотальная мобилизация" Юнгер пишет в 1930 г., "в канун" тотальной технологической экспансии - с перспективами всесилия техники и тревогой перед ее всемогуществом.

Все это Юнгер называет технической стороной тотальной мобилизации. Для философа эта сторона не является решающей, она лишь фиксирует готовность к мобилизации. Очевидно, эта "готовность имелась во всех странах, мировая война была одной из самых народных войн, которые знала история. Таковой она уже была потому, что пришлась на время, заставившее с самого начала исключить все прочие войны из разряда народных. Кроме того, народы довольно долго наслаждались мирным периодом, если отвлечься, конечно, от мелких захватнических и колониальных войн" [243].

241 Юнгер Э. Указ. соч. С. 453.

242 Интересно сопоставление Юнгером этих двух центральных для понимания эволюции кризисного сознания понятий: культура и цивилизация. Юнгер пишет, что именно на Западе сложились оптимальные условия для проведения тотальной мобилизации: "Кто захочет оспаривать тот факт, что "цивилизация" намного больше обязана прогрессу, чем "культура", что в больших городах она способна говорить на своем родном языке, оперируя средствами и понятиями, безразличными или враждебными для культуры. Культуру не удается использовать в пропагандистских целях. Даже та позиция, которая стремиться извлечь из нее такого рода выгоду, оказывается ей чуждой, - как мы становимся равнодушны или, более того, печальны, когда с почтовых марок или банкнот, растиражированных миллионами экземпляров, на нас смотрят лица великих немецких умов" (Там же. С 460).

243 Там же. С. 454.

Понять природу тотальной мобилизации нельзя, ограничившись уяснением экономических причин. Простых четких рационалистических усилий и объяснений явно недостаточно, согласно Юнгеру. Мы уже отмечали его предположение о мистическом, культовом содержании феномена тотальной мобилизации, и не только в современном ее воплощении. Та же рационалистическая необъяснимость, например, имеет место при попытке понять строителей гигантских пирамид и соборов.

Процесс тотальной мобилизации, в объяснении философа, в какой-то степени связан с верой, неким моральным призывом. В той мере, в какой прогресс можно рассматривать как народную церковь XIX в., в понимании Юнгера, тотальная мобилизация как непреодолимый гигантский действенный призыв обрушилась на европейские массы, которые необходимо было привлечь к участию в последней войне. "Возможность уклониться от него, - пишет Юнгер, - представлялась этим массам тем менее реальной, чем больше речь заходила об их убежденности, то есть чем более явным становилось прогрессивное содержание громких лозунгов, благодаря которым они и приводились в движение" [244].

Юнгер рассматривает тотальную мобилизацию шире, нежели систему организации общества, меру организаторской мысли, технологию управления, даже новый культовый механизм. Юнгер ощущает наступление иной, высшей мобилизации, которую, по его словам, проводит с нами время и на которую лишь указывает тотальная мобилизация: "Этой высшей мобилизации присуща собственная закономерность, и человеческий закон, если только он хочет иметь силу, должен соответствовать ей" [245].

244 Там же. С. 455.

245 Там же. С 462

В завершение работы Юнгер подводит итоги, предлагая посмотреть, каким стал мир, вышедший из великой катастрофы, каковой философ называет Первую мировую войну. Юнгер с иронией смотрит на новый мир, построенный на обломках старой европейской культуры. "Посмотрите, какое единство воздействия, сколько строгой исторической последовательности!" - восклицает он. Мир стремится к унификации, тотальной и мобилизующей: "Старый звон колоколов Кремля перестроился на

мелодию Интернационала. В Константинополе вместо старых арабесок Корана дети выводят латинские буквы. В Неаполе и Палермо фашистские полицейские организуют оживленную южную жизнь по правилам современной дисциплины движения. В отдаленнейших и почти все еще сказочных землях торжественно открываются здания парламента. Абстрактность, так же как и жестокость человеческих отношений, возрастает день за днем. На смену патриотизму приходит новый, проникнутый сильными сознательными элементами национализм. В фашизме, в большевизме, в американизме, в сионизме, в движениях цветных народов прогресс переходит в прежде немыслимое наступление" [246].

Начинается триумфальное шествие прогресса, облекшегося в форму тоталитаризма и технократии. Юнгер предельно ярко описывает, как прогресс начинает подчинять себе народы в формах, уже мало чем отличающихся от форм абсолютистского режима, если не принимать во внимание гораздо меньшую степень свободы и комфорта.

Сегодня почти во всех странах исчезает даже сон свободы, пишет философ. Движения однообразных масс наступают, сменяя друг друга, следуя друг за другом, совпадая, расходясь. На пути этих масс мировой дух - дух тоталитаризма - раскидывает свои сети. Каждое из этих движений способствует тому, что они захватывают еще надежнее и безжалостнее, и здесь действуют такие виды принуждения, которые сильнее, чем пытки. Человек приветствует их с ликованием, не подозревая, что со временем призраки счастья сменит боль и смерть.

Согласно Юнгеру, современное человечество уже не прячется под маску гуманности: "Вместо нее выступает наполовину гротескный, наполовину варварский фетишизм машины, наивный культ техники, - и именно в тех местах, где отсутствует непосредственное, продуктивное отношение к динамическим энергиям, и дальнобойные орудия вместе с боевыми эскадрильями, вооруженными бомбами, суть лишь военное выражение их разрушительного победоносного похода. Одновременно возра-246 Юнгер Э. Указ. соч. С. 467.

стает ценность масс; доля согласия, доля публичности становятся решающими факторами политики. Капитализм и социализм, в частности, являются двумя большими жерновами, меж которых прогресс размалывает остатки старого мира, а в конце концов и самого себя" [247].

247 Там же. С. 468.