Священномученик Анатолий, митрополит Одесский 9 страница

Теперь он служил в храме села Селезениха Лихославльского района. Ничуть не уступил он безбожию - так же проповедовал, так же ходил по домам прихожан с молебнами. Он служил и жил так, словно не было никаких гонений. Таких священников и боялись Сталин и коммунистические правители. На таких священников не действовали ни угрозы, ни материальное утеснение, ни тюрьма, ни каторжная работа - ничто не могло принудить их отказаться от веры и служения Русской Православной Церкви.

В 1937 году был составлен указ об арестах и расстрелах церковно-священнослужителей и православных мирян. Для того чтобы получить начальные сведения, которые могли послужить основанием для ареста, НКВД требовал от председателей сельсоветов пофамильные характеристики на жителей категорий, планировавшихся для ареста. Председатель Селезениховского сельсовета написал соответствующую характеристику и на о. Василия: "Прибыл Виноградов В. А. в село Селезениха в 1934 году из Новокарельского района. Виноградов В. А., проживая и служа при церкви в селе Селезениха, окружал себя подозрительными, без определенных занятий лицами, якшался с бывшими кулаками, как например, с Лебедевым Василием Ивановичем, каковой арестован органами НКВД за контрреволюционную агитацию. Виноградов, проживая на территории Селезениховского сельсовета, не подчинялся сельсовету, без разрешения сельсовета производил подворные обходы крестьянских дворов, за что был оштрафован в 1935 году на 200 рублей, но, не обращая внимания на штраф, он продолжал это делать. Мало этого, он подговаривал женщин, которые толпой приходили в сельсовет и нарушали общественный порядок. Проводил агитацию среди верующих женщин и вообще населения, извращая сталинскую конституцию в своих религиозных целях, указывая, что сталинская конституция разрешает подворные обходы... Среди верующих проводит антисоветскую агитацию за соблюдение религиозных праздников, а этим самым срывает полевые работы...".

В ночь с 21 на 22 декабря священник был арестован. Следствие проводилось стремительно. 23 декабря следователь допросил председателя сельсовета на предмет того, чтобы тот подтвердил в своих показаниях данную им характеристику.

- Расскажите, с кем в селе священник Виноградов имел тесную связь из бывших кулаков и лиц антисоветски настроенных, - спросил следователь.

- Виноградов имел тесную дружбу с кулаком Лебедевым. Я сам лично хорошо видел, как кулак Лебедев систематически посещал священника Виноградова на квартире... Кроме этого, священник Виноградов группировал вокруг себя людей из кулацкой родни и лиц, подозрительных по социальному происхождению.

- Священник Виноградов производил неразрешенные обходы крестьян с религиозными обрядами?

- Да, производил. Без разрешения Виноградов начал обход крестьян в 1935 году, за что был оштрафован на 200 рублей, кроме этого, он делал обход без разрешения в 1936 году, я сам лично, обнаружив это, предложил ему прекратить обход. Почти перед каждым праздником Виноградов приходит в сельсовет и требует разрешения на обход. При требовании разрешения на обход, Виноградов старался сослаться на конституцию, он говорил, что конституция разрешает делать обходы, а вы не разрешаете, то есть Виноградов в своих разговорах истолковывал в обратном смысле в своих интересах сталинскую конституцию, что делал и среди колхозников, и других лиц, окружавших его.

- Что вам еще известно об антисоветских разговорах священника Виноградова?

- При уплате самообложения и подоходного налога в конце этого года Виноградов, будучи в сельсовете, в присутствии колхозников, выражал свои антисоветские настроения. Он говорил, что советская власть неправильно насчитывает на него подоходный налог и самообложение, что сумму дохода государство выдумало и требует платить незаконно, таких доходов у него нет. Кроме этого, как я указывал выше, Виноградов выражал недовольство сталинской конституцией, проводил антисоветскую агитацию среди окружающих его женщин о том, что якобы сельсовет виноват, что не разрешает делать подворные обходы, посылал их ко мне, и они, приходя ко мне, устраивали скандал, требуя разрешения.

В тот же день следователь допросил председателя местного колхоза, который отвечал на вопросы сдержанно, не присочинял от себя того, что хотел бы услышать следователь.

- С кем из лиц, антисоветски настроенных, и бывших кулаков Виноградов имел тесную связь? - спросил следователь.

- Виноградов имел связь с кулаком Лебедевым, который часто посещал Виноградова, состоял в церковном совете. В настоящее время Лебедев арестован за контрреволюционную агитацию среди населения. Кроме этого, Виноградов группировал вокруг себя лиц из кулацкой родни...

- Виноградов производил ли обходы с религиозными обрядами крестьян?

- Да, производил. В 1935 году он производил обход крестьян села Селезенихи без разрешения сельсовета, за что был оштрафован сельсоветом на 200 рублей.

- Что вам известно об антисоветском настроении Виноградова и о его контрреволюционной агитации среди населения?

Контрреволюционной агитации от Виноградова я не слышал, и о его антисоветском настроении мне ничего не известно.

Вызвали на допрос председателя церковного совета.

- Расскажите, что вам известно об антисоветских разговорах священника Виноградова.

- Будучи председателем церковного совета, я с Виноградовым имел беседы. В беседах со мною Виноградов говорил, что вот, люди забыли Бога, не ходят в церковь, во всем этом виновата советская власть. По вопросу неразрешений обходов по селениям Виноградов посылал меня хлопотать в РИК, но я не ходил. В части сбора денег с населения, я не ходил, Виноградов посылал собирать деньги женщин, которые, обходя деревни, и собирали. Других фактов антисоветского высказывания я не знаю и от Виноградова не слышал.

Собранных против священника сведений показалось следователю недостаточно, и он допросил секретаря Селезениховского сельсовета. Но и тот ничего особенного не добавил.

- Расскажите, с кем из кулаков или лиц, антисоветски настроенных, Виноградов имел тесную связь, - спросил следователь.

- Виноградов имел тесную связь с бывшим кулаком Лебедевым Василием Ивановичем, каковой в прошлом имел конный маслобойный завод, а в настоящее время арестован за контрреволюционную агитацию среди населения. Я сам лично несколько раз видел летом, примерно в июле и в августе, как Лебедев беседовал на улице со священником Виноградовым. Кроме этого, я видел, как Лебедев заходил на квартиру к Виноградову. Посещал Лебедев квартиру Виноградова систематически, в особенности летом, почти каждый день. О чем у них происходили беседы, мне неизвестно.

- Расскажите, каково отношение Виноградова к проводимым мероприятиям партии и советской власти.

- Отношение его к мероприятиям партии и советской власти отрицательное. Помню, в моем присутствии и в присутствии председателя сельсовета и колхозников Виноградов, регистрируя квитанцию об уплате, говорил, что советская власть берет с него самообложение неверно и неправильно, что дохода у него такого нет. Неправильно насчитывают и заставляют платить за выдуманную сумму дохода. Этот разговор Виноградова был в канцелярии сельсовета 29 сентября 1937 года.

- Кто приезжал к Виноградову и куда выезжал он?

- Кто приезжал к Виноградову, я не знаю, в части же его выезда, это мне известно. Примерно в октябре месяце он выезжал в Рамешковский район якобы по причинам перевода его туда, но вернулся обратно через день и уже никуда не выезжал.

Все эти люди были допрошены в течение двух дней после ареста священника - 22 и 23 декабря. Тогда же, 23 декабря, следователь допросил о. Василия.

- Вы, Виноградов, обвиняетесь в том, что систематически среди окружающего населения проводили активную антисоветскую агитацию против существующего строя. Признаете ли вы себя виновным и в чем именно? - спросил он.

- Я, Виноградов, в антисоветской агитации среди окружающего населения виновным себя не признаю и отдельных разговоров антисоветского характера не проводил.

- Расскажите, с какого года вы стали служителем культа?

- С 1907 года и по 1919 год я был насельником Соловецкого монастыря, с 1923 года я был псаломщиком, а затем дьяконом, а потом священником.

- Сколько раз вы были судимы и за что?

- Судим я был два раза, первый раз был судим в 1929 году... присужден был к шести месяцам принудительных работ. Второй раз был судим по статье 58 пункт 10 УК к трем годам лишения свободы, срок наказания отбыл.

На этом допрос был окончен; на следующий день было составлено обвинительное заключение и дело передано на решение Тройки НКВД. 26 декабря Тройка приговорила священника к расстрелу. Священник Василий Виноградов был расстрелян 28 декабря 1937 года.

Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Священномученик Василий Надеждин (память 19 февраля по старому стилю)

Священномученик Василий родился 12 января 1895 года в Москве в семье служащего Дворцового управления Федора Алексеевича и его супруги Софии Павловны Надеждиных. Он был пятым из шести детей - трех сыновей и трех дочерей.

В роду Надеждиных многие служили в церкви псаломщиками, а отец Федора Алексеевича был диаконом. По семейному преданию, отрок Василий как-то проводил до дому старенького батюшку, который благословил его иконой святителя Николая и предсказал, что он тоже станет священником.

Примером веры и благочестия для мальчика с юных лет были родители, воспитывавшие детей в христианской вере. Его отец уже в преклонных летах писал: "В старину я слышал изречение "Дети - благословение Божие". Оглядываясь на прожитое мною долголетие и припоминая виденное мною в течение этого долголетия, конечно, я непререкаемо убедился в великой правде этого изречения. И меня лично не раз спасало от многих житейских искривлений сознание о моем долге и обязанностях перед детьми, в чем и видел благословение Божие".

Семья Надеждиных состояла в приходе Покровской церкви в Большом Левшинском переулке. Федор Алексеевич многие годы был старостой этого храма, и кончина его последовала в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, 14 октября 1935 года.

Василий с четырнадцати лет пел в церковном хоре Покровского храма, а впоследствии и регентовал, организовав хор из прихожан. В 1910 году по окончании Заиконоспасского духовного училища он поступил в Московскую духовную семинарию.

Большое участие в будущем пастыре принял его родственник архиепископ Анастасий (Грибановский; U 1965 г.). В 1914-1915 годах юноша ездил к нему в Холмскую епархию. В это время он сблизился и с архимандритом Сергием (Королевым) из Яблочинского Онуфриевского монастыря, впоследствии архиепископом Казанским и Чистопольским (U 1952 г.), о чем писал родителям в мае 1915 года: "Мы с ним не расставались, ходили пешком в их Белоозерский скит, и я пришел в восторг, когда увидел Белое озеро... переплыли его на лодке...

Обратно ехали на лошадях. Это было в субботу. Всенощная продолжалась с шести до десяти с половиной часов, но она была настолько хороша и благолепна, что я выстоял ее всю без особого утомления. Был за монастырской трапезой. Едят здесь очень скромно. Я все любовался, как мой о. Сергий превращался в торжественного архимандрита в трапезе и церкви. Я ему сказал это; он рассмеялся: "А то как же! А вы думаете, мы только босиком умеем ходить!.." (Он шел лесом в скит и там ходил босым.) Мы с ним много говорили об идеальном пастырстве..."

В 1916 году Василий успешно закончил семинарию. Он жаждал знаний и хотел поступить на философское отделение историко- филологического факультета Московского университета, а затем продолжить образование в Духовной академии. В письме к владыке Анастасию он писал: "...я хочу окончить Духовную академию и быть священником - это решение подсказывает мне моя душа, которую привлекает пастырская деятельность. Я знаю (и это бесспорно), что чем солиднее, обширнее и значительнее будет мое образование, тем ценнее для дела Церкви и интереснее для меня самого будет моя деятельность как пастыря".

В конце концов было принято решение сразу поступать в Московскую духовную академию. К вступительным экзаменам юноша готовился в Молдавии, куда к тому времени был переведен преосвященный Анастасий. "Я тут совсем пустынником заделался, - сообщал он родным, - одичал и оброс, целые дни провожу в одиночестве и в молчании, брожу по опушке леса с книгами..."

На первом курсе академии Василий записался в группу по изучению истории западных вероисповеданий и их критики с позиции Православия. С воодушевлением приступив к занятиям, он стремился полностью уйти в "интересную и серьезную работу".

Из-за вызванного первой мировой войной тяжелого экономического положения осенний семестр 1916/17 учебного года закончился 1 ноября, а весенний должен был начаться лишь 20 февраля. В конце ноября Василий Федорович был приглашен преподавать Закон Божий детям графа Медема, Федору и Софии. Имение Медемов, хутор "Александрия", находилось в Хвалынском уезде Саратовской губернии. Вскоре его обитатели искренно привязались к молодому учителю. "Мы медленно, но верно сближаемся, - писал он своей будущей супруге Елене Сергеевне Борисоглебской, - во-первых, конечно, с Федей, который очень охотно приходит ко мне и помимо уроков... мешает заниматься, извиняется и спешит уходить, а мне жалко прогонять его... Особенно горячо с ним беседуем на уроках Закона Божия. Сегодня немного поколебались: как нам быть с седьмою заповедию... пропустить или учить? Я решил, что надо и ее пройти, и стал ему объяснять... Он внимательно слушал, но... сидел ко мне почти спиной... хороший! Софинька тоже ко мне уже привыкла, так много задает вопросов на уроке, что я хорошо устаю после двух уроков подряд по Закону Божию (Феди и ее)".

Рождественским постом 1916 года законоучитель принимал участие в богослужениях в усадебной церкви, много читал и пел с певчими и в праздник Рождества Христова за Божественной литургией произнес небольшую проповедь, в которой говорил, что, несмотря на переживаемые Россией потери, православные русские люди должны иметь радость во Христе, ибо защитники Отечества приняли на себя иго Христово и исполняют Его заповедь: любить до смерти.

В конце февраля для продолжения учебы Василий возвратился в Сергиев Посад. Это были первые дни революции. Известие об отречении императора Николая II от престола и образовании республики многими студентами академии было встречено с ликованием. Однако Василий Федорович, разделявший общее оживление из-за наступивших в России перемен, писал: "Бог даст, республики и не будет. Она нам мало к лицу".

После окончания весеннего семестра возобновились занятия с детьми графа Медема. В Петров день Василий Федорович произнес в сельской церкви проповедь, где говорил, что "многие... не в состоянии оценить подвигов апостолов Петра и Павла, узнать внутреннюю историю их подвижничества... Все происходящее: неповиновение властям, грабежи, захваты, самосуды-убийства (в Сызрани толпа... разорвала на куски двух братьев-купцов, совершенно не повинных ни в чем) и успехи проповеди социалистов и анархистов, явно антихристианской, свидетельствуют о том, что большая часть русского народа совершенно не просвещена христианством", и предупреждал о приближении "к последним временам, как их описывает апостол Павел". Это вызвало раздражение у революционно настроенной деревенской молодежи, и проповеднику угрожали близкой расправой.

К началу нового учебного года Василий Надеждин вернулся в академию. Там было "холодно, голодно и неуютно", условия содержания студентов стали еще хуже, сократилось число лекций и зачетов, но зато была введена новая программа и лекции по Новому Завету читал священномученик Иларион (Троицкий; U 1929 г. ).

В ноябре 1917 года Василий Федорович переживал большой духовный подъем, посещая заседания Поместного Собора. Он помышлял о том, чтобы в будущем принять священный сан, и советовался с преосвященным Анастасием, также присутствовавшим на Соборе, о возможности устроиться псаломщиком в один из московских приходов.

В начале 1918 года Василий Федорович был помолвлен с дочерью певца Большого театра Сергея Алексеевича Борисоглебского Еленой Сергеевной. "С одной стороны, - писал он, - для меня так невыразимо приятно сознавать, что у меня нет и не может быть никакой иной любви и привязанности, как только к тебе. С другой стороны, я вполне сознаю, что недостоин тебя, и не стою тебя, и не знаю, когда установится между нами равновесие. Кажется мне, что ты больше обогатила меня своим "невестием", чем я тебя - своим "жениховством". В последние дни Страстной седмицы он делился своими душевными переживаниями: "Как грустно мне слышать твой тихий, усталый голос и подозревать за ним... непраздничное настроение. Надеюсь, что не будет этого в Светлые дни Пасхи. Что бы ни было - они должны быть для нас всегда светлыми, всегда радостными. Сегодня плащаница возвратила мне Христа моего, Которого я так боюсь всегда терять из сердца, из души, а последнее теперь так часто угрожает... Теряется и губится душа в житейской суматохе; если бы ты знала, как это я теперь почувствовал на своем горьком опыте. Блажени воистину, яже избрал и приял еси, Господи, и, конечно, память их - в род и род, а не с шумом мимоидет..."

С установлением советской власти в России наступили времена гонений на веру и Церковь. "У Церкви отнято все имущество буквально, - писал Василий Федорович невесте в начале сентября, - храмы с утварью по особому соглашению будут передаваться Совдепом приходским общинам в бесплатное, бессрочное пользование. Закон Божий окончательно изгнан из школы, и все духовные школы закрыты; никому не разрешается учить и учиться в школах религии до восемнадцатилетнего возраста, за исключением богословских школ... Академии не то закрыты, не то нет...

Мне больно и жутко не за себя, не за тебя... но за многих русских людей, губящих свои души...

"Борьба за душу человеческую", - сказал Луначарский. Нет, не борьба, но только стихийное антихристово душегубительство - и несть изымаяй".

После Успенского поста возобновились занятия в академии. Учение доставляло Василию Федоровичу большую радость, он чувствовал себя "как рыба в воде". Весной 1919 года, на пятой неделе Великого поста, Московская духовная академия была закрыта. В Москве свирепствовал голод и эпидемия сыпного тифа. Чтобы поддержать овдовевшую сестру Екатерину с тремя малолетними сыновьями, Василий Федорович уехал с нею в Пензенскую губернию, в село Никольский Поим, к своему другу священнику Иоанну Козлову. Там он устроился в местную гимназию учителем математики.

С начала 1919 года в России повсеместно вскрывались и изымались мощи угодников Божиих. Великим постом было получено известие о поругании святых мощей в Воронеже, и 23 марта в проповеди отец Иоанн обличал эти действия властей.

В апреле Василий Федорович приехал в Москву и 27-го, в Фомино воскресенье, обвенчался с Еленой Сергеевной. После венчания он с женою возвратился в село, где жил и учительствовал до 1921 года. В эти годы, самоотверженно трудясь, неся тяготы и скорби своих близких, он укреплялся духом и созревал для служения своей будущей пастве. После кончины сестры Анны, также жившей в Поиме на его попечении, Василий получил письмо от отца: "Бедный наш мальчик, как много жизненных осложнений свалилось на твою милую головку! Утешаюсь мыслию, что, может быть, Господь Бог испытует Своего избранника. А все-таки, несмотря ни на какие личные невзгоды и напасти, следует спешить делать добро".

Для завершения образования Василий Федорович в июле 1920 года приехал в Москву; экзамены выпускники академии сдавали на квартире отца Владимира Страхова. В марте 1921 года будущий пастырь переехал ближе к Москве и устроился счетоводом в Построечном управлении узкоколейки Орехово-Зуево. Вскоре вместе с Еленой Сергеевной и сыном Даниилом он поселился у тестя в Петровско-Разумовском.

3 июля 1921 года, в Неделю Всех святых, в земле Российской просиявших, Василий Феодорович был рукоположен святым Патриархом Тихоном в диакона, а 7 июля, в праздник Рождества Иоанна Предтечи, - в иерея к храму Святителя и чудотворца Николая у Соломенной Сторожки.

Никольский храм был построен усердием офицеров расквартированной здесь 675-й пешей Тульской дружины по проекту архитектора Федора Шехтеля и освящен епископом Можайским Димитрием (Добросердовым) в 1916 году. Он располагался на земле Сельскохозяйственного института и был приписан к институтской Петропавловской церкви. После революции церковь была закрыта, как и все храмы при учебных заведениях, и ее прихожане перешли в Никольский храм.

Приход Соломенной Сторожки в основном составляла научная интеллигенция, жители поселка при Сельскохозяйственном институте. Группа профессоров института обратилась к отцу Василию с просьбой заняться христианским просвещением их детей, и батюшка, многие годы сознательно готовившийся к пастырской деятельности, с радостью принял это предложение. Он сумел привлечь к участию в богослужении приходскую молодежь, из которой составился прекрасный церковный хор; вел с духовными детьми беседы об основах православного вероучения; посещал с ними концерты классической музыки, разбирал литературные произведения. Просветительской деятельностью среди молодежи занимались по его благословению и некоторые члены общины.

Обязанности пастыря, заботы о духовных детях отец Василий ставил выше всего. Характерен следующий эпизод. В январе 1927 года в семье Надеждиных родился сын Сергей. Елена Сергеевна, находившаяся в клинике, ожидала прихода батюшки, но на этот день был назначен доклад Николая Степановича Педашенко о первых веках христианства, на котором отцу Василию необходимо было присутствовать, и он попросил навестить матушку Сергея Алексеевича Никитина (впоследствии епископа Стефана). "Я не могу никому позволить вмешиваться в мою пастырскую деятельность, которая у меня всегда будет на первом плане, - писал он. - Ты это знаешь и понимаешь меня, а потому и не будешь осуждать меня или сердиться на меня как жена моя".

В 1920-е годы в доме Клушанцевых на Михалковской улице была устроена своего рода начальная школа для небольшой группы детей прихожан Никольского храма, в которой отец Василий преподавал Закон Божий и общеобразовательные предметы.

Всегда носивший в душе радость о Господе, он имел особый дар сообщать ее своей пастве. Прихожане вспоминают, что крестный ход в день Святой Пасхи начинался с того, что батюшка выходил из царских врат и запевал: "Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех..." За ним стихиру подхватывал весь храм.

За год до ареста у отца Василия началось обострение туберкулеза, и ему пришлось уехать на лечение в Башкирию. По его просьбе в храме у Соломенной Сторожки в это время служил священномученик Владимир Амбарцумов († 1937 г.).

В Башкирии он сблизился с местными священниками, Иоанном и Сергием. Письма, которые батюшка присылал своим духовным детям, они читали все вместе, вслух. "Служат здесь хорошо, - писал он. - Уставнее нашего. Это очень приятно, когда духовенство на высоте...

Местный архиерей обязал священников всякое таинство предварять объяснительным поучением... Вот это правильно, а мы еще не додумались до этого... Стоял и вспоминал мою церковку. Как-то у вас там все?"

По возвращении домой, 28 октября 1929 года, отец Василий был арестован и помещен в Бутырскую тюрьму. При обыске он сумел передать матушке письмо, обнаружение которого могло повлечь за собою арест его духовного чада. 1 ноября на допросе заключенный дал следующие "показания по существу дела": "Что касается степени моей политической грамотности, то я совершенно теряюсь при политике в жизни. Я, например, разбирал в свое время трактат Данте "De monarhia" - принимаю или, вернее, мог бы принять его стройную систему: помазанника Божия на престоле, возглавляющего нацию, и т. д. Но практика монархизма меня отталкивает.

У меня действительно был доклад профессора Лосева "Об имени Божием", на котором были Педашенко - сейчас, кажется, безработный, историк; Шенрок - библиотекарь 1-го МГУ; возможно, что Некрасова Лидия Ивановна с дочерью; в общем, было человек до десяти...

О близкой ко мне молодежи могу сказать следующее: пришла ко мне она сама. Все лица, впоследствии бывавшие у меня, были связаны между собой еще школой, где они вместе учились. Вероятно, поэтому они также всей группой и перешли ко мне. У меня в церкви эта молодежь пела в хоре. Собираясь у меня на квартире, молодежь обыкновенно пела из опер под аккомпанемент моей жены. Церковные спевки бывали в церкви. У меня на квартире духовного мы пели мало.

Делал доклад о впечатлениях от моей поездки в Саровскую пустынь, о тех сказаниях, которые связаны с Дивеевым монастырем и Серафимом Саровским. Между прочим, рассказывал им о том, как во исполнение приказания Серафима умерла Елена Мантурова (в послушание, как мы говорим).

Были у меня беседы, посвященные юбилеям Первого Вселенского Собора, Григория Богослова и Василия Великого. Собственно, проповедь в церкви была по этим вопросам, а дома молодежи я читал только некоторые документы той эпохи.

Специальных вопросов по поводу существующего социального порядка и по поводу отдельных моментов взаимоотношения Церкви и государства, равно и чисто политических вопросов, мы никогда не обсуждали. Последние, т. е. политические вопросы, иногда только, и то вскользь, в обывательском разрезе, трактовались у нас; говорили, например, что жестока политика власти по отношению детей лишенцев и к лишенцам вообще. Специально вопросов о лишенцах не разбирали.

В вопросах об арестах церковников я придерживаюсь той точки зрения, что трудно провести грань между церковным и антисоветским и что поэтому со стороны власти возможны перегибы. Только в таком разрезе я и касался этого вопроса в беседах с молодежью, не ставя, конечно, этот вопрос специальной темой для беседы.

Молодежь у меня принимает участие в церковных делах с 1921 года. Всего у меня не больше десяти человек. Пять девочек: две дочери Мерцалова (профессора) (одна из них в 1-м МГУ, по имени Мария, другая - Надежда, еще не держала экзамен), две дочери бывшего торговца, теперь совслужащего Целиева Василия Ивановича, Татьяна и Клавдия (они собираются готовиться в ВУЗ), Елизавета Обыдова (учится на курсах иностранных языков). Кроме того, есть младшие девочки, учащиеся петь в хоре: Калошина, Борисова, Целиева. Из мужской молодежи: Иван Барановский (служит в Тимирязевской академии), Петр Столыпин - сын бывшего священника, теперь работающего в управлении какими-то домами (Столыпин - сезонник в совхозе около Хлебникова), Виталий Некрасов - студент Тимирязевской академии. Остальные - более случайного порядка. Игорь Фортунатов - внук проф. Фортунатова - бывает редко...

Когда у нас затрагивался вопрос об исповедничестве, т. е. о возможности примирения верующих с окружающими условиями, то здесь я проводил такую точку зрения: есть пределы (для каждого различные), в которых каждый христианин может примиряться с окружающей его нехристианской действительностью; при нарушении этих пределов он должен уже примириться с возможностью и неприятных для него лично изменений условий его жизни, иначе он не есть христианин. Христианином надо быть не только по имени..."

В Бутырской тюрьме отец Василий встретился со священномучеником Сергием Мечевым, которого хорошо знал; их беседа продолжалась несколько часов и была очень важной для обоих. Отец Сергий говорил впоследствии, что батюшка уже тогда был готов предстать пред Господом.

Отец Василий был отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения, но, поскольку не было навигации, остался до весны в Кеми. В бараке его поместили на место заключенного, заболевшего сыпным тифом, и вскоре он тоже заболел. В санчасти с уколом ему внесли инфекцию - и началась гангрена.

Предчувствуя близость смерти, священномученик Василий еще до болезни, 24 декабря 1929 года, написал последнее письмо, которое было получено в день его кончины: "Господи, помоги мне сделать это дело хорошо... Сегодня, в день Ангела моего старшего сынка, моего Додика, мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти... Ибо, если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и... если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких... Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез... Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая "надеждинская" надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих... Но это будет дело особой милости Божией, которой я, может быть, и не заслужил, - а потому пишу это письмо.

Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность - неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста... Да воздаст тебе Господь за все, да вознаградит тебя любовь наших детей, любовь моих печальных родителей (если они переживут меня), моих братьев и сестер, всех моих друзей. Увы, я так мало любил тебя за последние годы, так мало принадлежал тебе духовно; благодарю тебя за наши последние встречи в Ильинском, на Сенеже; благодарю тебя за то, что ты удержала меня при себе и просила не торопиться переезжать на новую квартиру. Как хорошо нам было вместе в нашей кают-компании! Как ярко вспоминаю я наш уют, наш светлый мир, наше семейное счастье, тобою созданное и украшенное! Десять лет безоблачного счастья! Есть что вспомнить! есть за что следует горячо благодарить Бога. И мы с тобой должны это сделать... во всяком случае - и в том, если ты уже меня не увидишь на этом свете... Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, - и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.