Остров Врангеля — постоянное местопребывание советских зимовщиков 1 страница

После похода «Красного Октября» советское правительство, преследуя цель освоения природных богатств острова Врангеля, решило организовать вторую экспедицию, но на более длительный срок.

Экспедицию поселенцев на остров возглавлял приобревший ныне широкую известность выдающийся полярный исследователь Г. А. Ушаков. Его спутниками были врач Н. П. Савенко и опытный полярник, принявший на себя обязанности заведующего хозяйством, И. М. Павлов. Все они отправились с женами, явившимися таким образом первыми европейскими женщинами-поселенцами на острове Врангеля. Если прибавим сюда еще 50 чукчей и эскимосов, переселившихся на остров с материка (бухты Провидения и мыса Чаплина), и двух русских промышленников, — перед нами весь состав поселенцев.

Остров был в полном смысле необитаем. Все предметы обихода, снаряжения и оборудования, а также разобранный дом пришлось поэтому везти с собой. Провианта было взято на три года. Благоприятный в ледовом отношении 1926 год позволил без труда пароходу «Ставрополь» совершить плавание к острову. Выйдя 15 июля из Владивостока, «Ставрополь» прошел Берингов пролив 4 августа, а через 4 дня уже бросил якорь в бухте Роджерс. В летописях истории походов на остров Врангеля этот, несомненно, исключительный случай заслуживает особого внимания. Помня предшествующий поход Давыдова на ледоколе «Красный Октябрь», капитан «Ставрополя», чтобы лучше ориентироваться и учесть все грядущие возможности, собрал в Уэллене сведения о ледовом режиме минувшей зимы. Оказалось, что как в районе Уэллена, так и в Беринговом проливе лед не становился в течение всей зимы, старого же льда к началу зимнего периода не было вовсе. Образовавшийся за зиму новый лед, вследствие господствующих здесь ветров, не смог следовательно сформироваться в целостный покров.

Далее выяснилось, что в районе мыса Сердце-Камень лед взломало и отнесло от берегов еще в первых числах июня. В конце июня и в первых числах июля очистились ото льдов районы Колючинской губы и мыса Северного. Благоприятствовали и ветры: в районе Уэллена в течение июля почти беспрерывно дули южные ветры. Все эти обстоятельства и помогли «Ставрополю» в кратчайший сравнительно срок достичь острова Врангеля и благополучно выполнить свою нелегкую миссию.

Поселок решено было основать в наиболее удобной в судоходном отношении уже известной нам бухте Роджерс. Разгрузка корабля, как и подобает в подобных случаях, осуществлялась силами всего экипажа. С раннего утра до позднего вечера шныряли шлюпки между кораблем и берегом, освобождая от различной клади поместительные трюмы «Ставрополя». Пока выгружали кладь и сооружали на берегу помещения, небольшой судовой самолет-разведчик облетел вокруг острова, тщательно изучая ледовое состояние моря. Это особенно было важно для «Ставрополя» ввиду его скорого отплытия. Самолет принес весьма благоприятные вести: вокруг всего острова и далее на юг держалась чистая вода. Летчик сообщил также, что, пролетев низко над северным берегом, он наблюдал здесь много пушных и морских зверей. Известие это сильно обрадовало наших поселенцев и команду корабля.

15 августа «Ставрополь» покидал берега острова.[14]В письмах, которые корабль отвозил на материк, зимовщики еще раз прощались с родными и просили их не беспокоиться; эскимосы же через моряков «Ставрополя» отправили на родину словесную корреспонденцию: они просили передать их сородичам, чтобы при первой же возможности они последовали их примеру и переселились на остров, так как здесь охота обширная и надежная, мяса нерпы сколько угодно, словом, с приездом сюда они сами и собаки их будут сыты.

Не мало прошло времени, пока обитатели острова смогли отдаться тщательному исследованию и изучению своего местопребывания. Колония, имевшая свыше сотни собак и состоявшая преимущественно из эскимосов, должна была прежде всего обеспечить себе продовольственную базу — организовать охоту на морского зверя. Не один раз при этом приходилось рисковать жизнью, чтобы снабдить колонию моржовым мясом на долгую полярную зиму. Особенно памятной останется для участников этой экспедиции первая охота на моржа в начале зимовки.

«Северовосточный ветер, — вспоминает Ушаков, — густой массой гонит лед вдоль берега. В миле от берега я замечаю льдину с небольшим стадом моржей. Эскимосы тоже видят моржей, но на этот раз они не бегут стремглав к лодкам, а, сбившись в кучу, угрюмо рассматривают море. Оно сегодня не манит охотников».[15]

В чем же дело? Почему эти бесстрашные охотники бездействуют? Причиною этого льды. Ветер нагнал в залив массу льда. Ломающиеся на тысячу осколков, они при одном неловком движении рулевого в мгновение обратят в щепки злополучную ладью. Но обитателям острова Врангеля надо во что бы то ни стало «вырвать мясо у грохочущих льдин и пенящихся волн». И Ушаков решается на чрезвычайно смелое предприятие. Он подходит к храброму Иероку — эскимосу, пользующемуся славой лучшего рулевого на всем чукотском побережье, и отзывает его в сторону. Между ними происходит такой разговор:

— Иерок, у нас нет мяса.

— Да, начальник, у нас нет мяса, — вполне согласен с этим и Иерок.

— Надо ехать.

— Да, надо ехать.

— Почему же никто не двигается?

— Они боятся. Видишь, как быстро гонит лед, какой плохой ветер.

— Но зима без мяса еще страшнее.

— Да, начальник, без мяса зима страшна.

— А ты поедешь?

— С тобой поеду. А если мы скажем — надо ехать, они тоже поедут с нами.

Опытный Иерок оказался прав. Эскимосов не пришлось упрашивать. Лишь только они увидели, что Ушаков с Иероком взяли ружья и решительным шагом направились к вельботу, как тотчас к ним присоединилось еще 5 человек. «Вельбот, подхваченный попутным ветром, под умелой рукой Иерока на полном ходу огибает огромные льдины и, как змея, проскальзывает в узких щелях между ними. Вокруг нас грохот. Приходится кричать, чтобы сосед услышал твои слова. Льдины то и дело сталкиваются друг с другом. Часто их столкновение настолько сильно, что они разлетаются на куски. Одна из них, похожая на гриб, сильно обиженная нашим невниманием, с шумом перевертывается позади проскользнувшего вельбота. Несколько мгновений на ее месте огромная бурлящая воронка. Потом появляется высокий ледяной столб, но он недолго задерживается и вскоре с треском падает на бок, обдавая нас тучей брызг».

Вдали виднеются моржи, они расположились почти у самой кромки льда, а за льдом — бешено несущиеся пенящиеся валы. Волнение и движение льда здесь быстрее — опасность огромная. «Иероком овладевает настоящее вдохновение. Без рукавиц и без шапки, с развевающимися волосами, он словно прирос к рулю. Каждое движение, малейший поворот руля у него точны. Мы пролетаем в такие щели, где вельбот обоими бортами чуть не чертит о соседние льдины».

Уголок поселка на острове Врангеля (рис. М. Разулевича)

К моржам надо подходить с осторожностью, их легко спугнуть, один неудачный выстрел — и все пропало! Надо убить сразу. Даем залп, и два огромных самца остаются нам в награду за риск».

Надо возвращаться на берег. Но путь назад уже почти закрыт сгрудившимся льдом, нельзя медлить ни секунды. Но как быть с моржами? Не свежевать же их здесь на льду! Туши пришвартовывают к бортам вельбота и пытаются протискаться с этим грузом к берегу. «Мы окружены густым льдом. Парусом пользоваться нельзя. Приходится двигаться вместе со льдом. Каждый шаг достается с боя. Всем нам ясно наше положение, и поэтому каждый делает все возможное. Время от времени нам удается раздвинуть две соседние льдины и придвинуться на несколько десятков метров к берегу. Вельбот часто сжимается двумя льдинами, и мы с замиранием сердца ждем, что вот-вот он треснет, как орех. Но пришвартованные к бортам туши моржей спасают нас. Они действуют, как хорошие буфера».

Моржи-буфера спасают охотников, и те выходят победителями из казалось бы неминуемой катастрофы, когда вельбот вдруг вместе с моржами застревает между двумя льдинами. «Раздается треск…, но, к счастью, лопнула только верхняя доска». Еще несколько часов упорной борьбы, и охотники, вконец измученные от усилий и острых переживаний, на берегу. «Эти две моржовых туши, — замечает Ушаков, — могли стоить жизни восьми человек. Но недостаток мяса зимой поведет к еще большим жертвам. Поэтому мы должны пользоваться каждой возможностью…»

Наступала полярная ночь. «23 ноября показался только верхний край диска. Все небо горело. Вода казалась черной вороненой сталью. Снег переливался розовыми, оранжевыми, синими и фиолетовыми цветами. На следующий день солнце уже не показалось. Скоро поблекли все краски. Весь ландшафт посерел, словно кто-то его посыпал пеплом. Началась полярная ночь! Она была первой и самой трудной в жизни колонии. Морозы доходили до 60 °C. Жестокие беспрерывные метели и отсутствие солнца часто делали невозможными сколько-нибудь отдаленные поездки. Запасы мяса быстро стали уменьшаться. Собак начали кормить вареным рисом и потеряли их почти половину».

15 января 1927 года колония понесла невознаградимую потерю: умер самый опытный, отважный и энергичный, способный каждую минуту прийти на помощь товарищу, эскимос Иерок. Для начальника колонии Ушакова эта потеря была невознаградима. «Я терял человека, — пишет он, — который понимал меня, был незаменимым товарищем, с которым крепко сроднили пять месяцев совместной жизни и борьбы… Больно сжалось сердце. В моей памяти пронеслись моменты, проведенные с ним… Вспомнилась его маленькая приземистая фигурка, освещенная светом костра, когда он стал на мою сторону и горячо выступал против суеверия своих сородичей… Яркими картинами пронеслись сцены на совместной охоте и длинные вечера в палатке, проведенные вместе».

Г. А. Ушаков на острове Врангеля после охотничей прогулки на лыжах

За трехлетнее пребывание на острове Ушаков со своими сотрудниками не только тщательно изучил природу острова и условия жизни на нем, но и основательно ознакомился с бытом эскимосов. Смерть и погребение Иерока дали особенно богатый материал для наблюдений, — тем более интересных, что ритуальная сторона процесса погребения у эскимосов мало подверглась еще изучению.

Лишь только старик скончался, как тело его облекли в обычную рабочую одежду, натянули торбазы,[16]надели шапку и рукавицы, после чего положили на оленью шкуру и покрыли одеялами. «Сверх одеяла вдоль тела был положен деревянный брусок. Завернув концы постели и одеяла, тело вместе с бруском увязали тонким ремнем, оставив с каждой стороны по три петли. Теперь тело напоминало хорошо спеленанного ребенка, только головы не было видно, а ноги по щиколотку торчали наружу».

Затем началась прощальная трапеза, причем стол изображал сам покойник. На него наставили блюда с мясом. Кончив еду, пили чай. Поев и закусив, собрали на блюдо недоеденные куски, после чего, ухватившись за петли, стали выносить покойника ногами вперед.

Вынеся наружу, тело опустили на снег, а сами расселись вокруг. Начался «разговор» с покойником — повидимому самая важная часть ритуала. Двое ближайших друзей умершего — Етуи и Кмо — взялись за концы бруска, укрепленного вдоль тела, и стали задавать покойнику различные вопросы, на которые тот немедленно же давал «ответы»; собственно, лексикон последнего был крайне ограничен, он мог «сказать» только «да» или «нет». Чтобы получить ответ «да», Етуи и Кмо не испытывали почти никаких затруднений, приподымая умершего за концы шестов; если же следовало «нет», покойник становился настолько тяжелым, что его с трудом можно было приподнять с земли. Эскимосы уверяли Ушакова: иногда покойник настолько тяжелеет, что никаких сил нет оторвать его от земли, он словцо прирастает к земле. Но после такого самого категорического «нет» следует «да», и тот же покойник подымается совершенно легко.

Сейчас обитатели колонии с любопытством наблюдали следующую сцену разговора:

— Отчего ты умер? Не шаман ли накликал смерть? — спрашивает Етуи, и, взявшись с Кмо за концы шеста, с превеликим усилием они приподымают тело.

Ответ, следовательно, получен отрицательный.

— Ты один пойдешь?

Тело поднимается легко, — значит «да».

— А после тебя никто не умрет?

— «Нет», — отвечает покойник.

— Будет ли у нас мясо?

— «Да».

— Закапывать ли тебя в землю?

— «Нет».

— Разве ты собираешься куда-нибудь уйти?

— «Да».

— Ты, вероятно, пойдешь на ту землю, где похоронена твоя жена?

— «Да».

Опрос умершего окончен. Тело кладут на нарту ногами вперед, впрягают собак, и при свете фонарей процессия трогается в гору; ни одна женщина в ней не участвует. При каждой остановке провожающие обходят вокруг нарты и трутся о труп кто боком, кто плечом, после чего снимают с себя верхнюю одежду и трясут ею над трупом. Этим способом они передают покойнику «все свои недуги». Но вот и место погребения. Эскимосы разгребают снег и в образовавшуюся узкую, неглубокую яму кладут тело. Затем все, что ни есть на покойнике, снимается с него и разрезается на куски. То же самое проделывают и с нартами; все ремни перерезаются, доски и полозья ломаются, и все это складывается в кучу и придавливается камнями.

На вопрос Ушакова, чем вызвано такое отношение к вещам покойного, эскимосы отвечали: «Если оставить все целым, то Иерок вскоре сможет вернуться обратно в колонию и увести с собой еще кого-нибудь. А если все переломать, то, пока он все это исправит да починит, забудет дорогу и не придет».

Сделав около головы умершего круг из камней, погребавшие стали наполнять его изломанными и приведенными в совершенно негодное состояние остальными вещами покойного: сюда были уложены остатки ножа, точильного бруска, продырявленный чайник, черепки чашки, трубка, кисет с табаком, спички и пр.; наверх положили сухари, горсть сахару, кусок кирпичного чаю и жевательный табак.

Но и этого всего оказалось мало. Для еще большей безопасности были приняты следующие мероприятия. Нужно было сделать так, чтобы покойник ни в коем случае не отыскал дороги к поселку и не увел кого-нибудь с собой; достигалось это так называемым «закрыванием» дороги. Эскимосы, обойдя раз вокруг тела, направились к колонии. Впереди шел Тагью. Выйдя на след, где прошла нарта с покойником, эскимосы завернули назад и, сделав петлю, как бы завязав узел, продолжали путь. Но скоро сделали новую петлю. Так на расстоянии полутора километра было завязано пять «узлов».

Обряд, окончен. Эскимосы возвращаются в колонию, но предварительно заходят на лед и начинают кувыркаться и кататься по гладкой ледяной поверхности. На берегу они разжигают костер, над которым долго и тщательно трясут и выбивают свои одежды: все, что пристало к ним от покойника, должно исчезнуть в огне костра. Особенно печально в этот день в юрте у осиротелой семьи Иерока. Пять суток, не раздеваясь, находятся все члены семьи в юрте, не смея производить никакой работы. К ним также в течение этого времени никто не имеет права входить.

С суеверием эскимосов, иногда пагубно отражавшимся на жизни всей колонии, приходилось, конечно, бороться. Но убеждать их в противном приходилось не словами, а примерами из самой жизни. Тяжелое положение колонии, плохую охоту, болезни и смерть Иерока эскимосы приписывали козням злого и хитрого чорта Тугнагака, поселившегося с их приходом на острове. Всякая борьба с этим исчадием ада, по мнению эскимосов, была совершенно бесполезна; чорта до известной степени можно было только смягчить различными приношениями: табаком, чаем, сахаром и пр., что и делали эскимосы, разбрасывая эти продукты по земле. Эскимосы решили, что злой дух живет на северном берегу острова, где, как было известно Ушакову, возможна успешная охота на белого медведя. Никакие убеждения о необходимости отправиться туда на охоту не приводили к результатам. «Чорт крепко сидел в сознании эскимосов, и результаты пропаганды могли сказаться только в самом неопределенном будущем. А положение колонии не давало отсрочек…»

Моржи

Ушаков, наконец, уговорил эскимосов поехать с ним на северную сторону, и, к счастью всей колонии, убили медведя. «Это был серьезный удар по чорту. Охотники решили, что он уже не так силен, как они думали, и потянулись на охоту». Все чаще отправлялись на северную сторону охотники и каждый раз возвращались с трофеями. «Снова мясо и шкуры. Эскимосы повеселели. Упадочное настроение окончилось».

Наученные горьким опытом, колонисты на вторую и третью зимы уже знали, что делать, чтобы обеспечить себя мясом. Летом они заготовляли большие запасы моржового мяса, а зимою охотились на северном берегу. Благодаря этому последующие зимовки протекали вполне благополучно и дали возможность приступить к научным работам по исследованию острова и сбору естественно-исторических коллекций. Эскимосы деятельно помогали при этом. Наиболее тяжелой и продолжительной оказалась работа по маршрутной съемке всего острова. Выполнявшаяся на собаках в течение 28 дней *в морозы, которые буквально останавливали дыхание, съемка была закончена лишь весной 1928 года. Результаты этого исследования легли в основу наших современных суждений о географии острова Врангеля.

Так, трудясь, наблюдая, исследуя и учась всем премудростям арктического быта, жили наши зимовщики, не имея времени скучать. Однако на материке, когда выяснилось, что пароход в следующее лето, т. е. в 1927 году, не сможет из-за нагромождений льдов подойти к берегам острова, возникло вполне естественное опасение: все ли на острове благополучно? Выяснить это возможно было, только организовав на остров воздушную экспедицию, каковая и была поручена представителю Совторгфлота Г. Д. Красинскому.

Для доставки к мысу Северному двух гидросамолетов (летающая лодка «Савойя» и обычный пассажирский самолет типа «Юнкерс») был использован пароход «Колыма». Первый полет, предпринятый 15 июля, был не вполне удачен. До острова добрался лишь «Юнкерс», «Савойя» же попала в туман и принуждена была вернуться обратно. На следующий день она повторила попытку. «Взлет на этот раз, — пишет Красинский, — произошел легко. Пролетев мимо морского судна, мы направились дальше тем же курсом — на север, к острову Врангеля. Погода стояла ясная, солнечная. Уже через 12 минут после взлета остров открылся (в ясную погоду видимость на севере исключительно хороша). Вначале остров вырисовывался мглистой полоской далеко впереди на горизонте. Затем полоска стала расти все яснее. Постепенно стали выявляться характерные очертания острова с растянутой по длине его цепью возвышенностей. Все ближе и ближе подходили мы к нему, имея под собой все тот же, загроможденный мощными льдами, Северный океан. Сели мы в бухте Роджерс — центральном пункте островной колонии. Там же застали мы и наш моноплан».[17]

С восторгом, в полном составе встретила колония материковых гостей, привезших письма, сообщения, газеты, свежие фрукты, овощи. Прилетевшие удостоверившись, что оснований для беспокойств о судьбе колонии нет никаких, в тот же день улетели обратно…

Сильный холод, доходивший до —60 °C, метели и ветры создавали часто исключительные по трудности условия в работе наших зимовщиков. Доктор Н. П. Савенко, например, помимо своих профессиональных обязанностей, почти бессменно выполнял во все время своего пребывания здесь метеорологические наблюдения. Ценность этих наблюдений в конечном итоге нисколько не уменьшилась от того, что на острове не было в то время радиостанции. Собранный доктором материал был впоследствии обработан и дал возможность пополнить наши скудные сведения о погоде в этой труднодоступной части арктики.

Просматривая сухие сводки метеорологических данных с острова Врангеля, где аккуратно в соответствующей клетке зарегистрированы давление воздуха, температура его, облачность, осадки, движение воздуха в декундометрах и т. д., мы зачастую и не подозреваем, какой ценой и с каким риском добывались нередко все эти данные. Не всегда доктор, выходя наружу, чтобы осмотреть метеорологические приборы или навестить больного, был уверен, что он вернется обратно. Постоянная практика, однако, выработала целую систему предохранительных приспособлений, которые и давали возможность доктору и прочим членам колонии успешно преодолевать неистовства здешней природы. Приводимая сокращенно жанровая картинка, изображенная Н. Войтинской,[18]дает нам достаточно наглядное представление о путешествии доктора Савенко в один из бурных дней к находящемуся всего лишь в нескольких десятках метров от его жилища больному.

Чукча Эттыльгин, с превеликим трудом пробравшись к доктору, зовет его к заболевшей сестре:

— Злой дух посетил наш шатер, — закончил свой рассказ молодой чукча…

Доктор привесил себе на шею небольшой мешочек с медикаментами, натянул косматые меховые сапоги, а через голову надел длинную, широкую малицу с капюшоном. Из-за густого, пушистого меха поблескивали большие, круглые стекла его очков. Подбородок и кончик носа можно было спрятать за широкий ворот малицы. В метель кожа через несколько минут покрывалась ледяной маской и мучительно ныла.

В сенях Эттыльгин поднял с полу длинный ремень из моржовой кожи и обязался им вокруг пояса. Другой конец ремня он передал доктору. Доктор взял ремень и крепко затянул его вокруг широкого мехового балахона. Итти предстояло недалеко, всего шагов триста, но эта предосторожность не была излишней. Даже через тройные рамы и обшитые тесом и толем стены доктор в своей маленькой, жарконатопленной комнате слышал, как гудела и завывала вьюга, крутя над берегом бухты вихри снежной пыли.

Обвязавшись в сенях концами ремня, они вышли из дому. Только переступили через порог, как порыв ветра с такой яростью бросил на них белую колючую мглу, что доктор пошатнулся и ударился о косяк. Эттыльгин, как кошка, припал к земле… Ремень, связывавший его с доктором, натянулся, как потяг собачьей упряжки. Низко нагнувшись, словно вглядываясь в несуществующие следы, Эттыльгин почти пополз. Он тянул за собой доктора. Жесткие крупинки злобно разыскивали всякое незащищенное место на лице и кололи, как иглы. Доктор закрыл глаза. Зачем было их открывать среди этого белого мрака?.. Минутами казалось, что ветер налетает из-под земли и из какой- то трещины злобно выметает, выбрасывает тучи мельчайших стеклянных осколков. Эттыльгин подвигался медленно, но доктор чувствовал, что его проводник не плутает наудачу, а знает, куда нужно итти. Уверенность его передавалась также и ему. Он уже не думал о свисте и стонах бури; в сознании стали всплывать какие-то легкие, светлые мысли. Вдруг он почувствовал, что ремень ослаб. Он вытянул из-за ворота голову и приоткрыл глаза. Они стояли перед самой ярангой. Эттыльгин освободил доктора от ремня и, слегка приподняв тяжелую меховую полу шатра, предложил войти, то-есть, растянувшись на животе, вползти под полу».

Или вот еще образец наглядной метеорологии острова Врангеля и способов сообщения по нем в бурю. Ушаков отправляется с 4 эскимосами и 2 эскимосками поперек острова на северную его сторону с целью оставить там два семейства на жительство. «Середина марта. Ясное утро. Легкий юговосточный ветерок. Сильный мороз. Наши сборы недолги. Нарты увязаны накануне. Запрягаем собак — и в путь!.. Но не отъехали мы еще и десяти километров от колонии, как движение начало замедляться. Через час после отъезда ветер перешел на восточный, а еще через полчаса начался встречный норд. Даль затуманилась. Под ногами закурился снег. Навстречу текут миниатюрные снежные ручейки. Они заметно растут. Словно пар, все выше и выше поднимается над ними мельчайшая снежная пыль. Налицо все признаки начинающейся метели… Собаки начинают останавливаться. Ветер крепнет с каждой минутой. Скоро начинается настоящий ад. Ветер поднимает снежную пыль до десяти метров и, словно взбесившись, бросает ее…»[19]

Но что это? Ушаков вдруг чувствует, что его еле двигавшаяся нарта внезапно срывается с места и куда-то мчится с быстротой курьерского поезда. Вихрь несущейся снежной пыли все застилает от глаз, собак — и тех не видно. Должно быть понесли, почуяв след медведя, — решает Ушаков, тянется к винчестеру и не может его найти. Но надо же прекратить эту бешеную скачку! Он делает над собой огромное усилие и всем телом наваливается на тормоз. И вдруг… Новое, еще более непонятное чудо! Заряд мускульной энергии пропадает даром. Путешественник быстро срывает с лица своего снежную маску и теперь только убеждается, в чем дело. Полузанесенная снегом нарта прочно, как вкопанная, стоит на месте, а вокруг лежат, свернувшись клубочками, собаки, они также почти уже занесены снегом. Повидимому, убедившись в полнейшей невозможности и бесполезности всякого продвижения вперед, животные, пытаясь спрятаться от снежного вихря, стали заходить за прикрытие саней, одновременно повернув их на 180°; седок же, облепленный снежной коркой, не заметил этого маневра и, очутившись внезапно спиной к ветру, создал себе полнейшую иллюзию бешеной гонки.

В путь-дорогу по острову на собаках (фото Г. А. Ушакова)

Несмотря на сложность обстановки, путешественником овладевает веселое настроение. Оно еще более усиливается, когда он подходит к своим коллегам. Оба возницы продолжают пребывать в том же блаженном неведении, в котором только что находился и сам начальник. Нельзя было без смеха видеть, как «безумно оба мчались куда-то». Их напряженная поза, подпрыгивание на месте, даже обычное громкое понукание собак — «эк-эк!» — все свидетельствовало, что они находились в полной уверенности, что нарты вихрем несут их вперед.

Всякие попытки двигаться дальше безуспешны. Собаки уже не слушают команды, они бросаются из стороны в сторону и под конец поворачивают обратно. Надо отложить поездку до более благоприятного времени, а сейчас вернуться назад. «Досаднее всего то, что это происходит при ясном лазурном небе. Ни одной тучки, ни одного намека на облачко. Бездонный, нежноголубой купол и яркое солнце. Это вверху. А внизу — на высоте десяти метров над землей — свист ветра, сплошная масса несущегося снега… Через полтора часа подъезжаем к колонии… Ясное небо, еле заметный северозападный ветерок и… никакой метели!»

На другой день Ушаков, при более благоприятных условиях, вторично предпринимает поездку по тому же направлению. Путешественникам удается на этот раз благополучно достичь противоположного берега. Вечером, на привале, они любуются изумительным по яркости красок зрелищем, возможным только в далекой арктике.

«На западе за горизонт опускается огромный красный шар солнца. Вернее — не шар, а сфероид, — кто-то взял и сплюснул солнце. Весь запад горит. Загорается снег, загораются снежные поля и пыль над ними. Словно вся долина оказалась залитой расплавленным металлом, бурно стекающим по склону. От потока подымается яркокрасный пар. А на горизонте густофиолетовой массой высится пик Берри и окружающие его вершины. Огромный «пожар» снежных полей приковывает взгляд. Он одновременно и восхищает и давит мощностью. Эскимосы, обычно равнодушные к красотам природы, сейчас не отрывают взгляда от курящихся красных потоков. Етуи возбужденно кричит:

— Пинепихток! (Это означает: очень хорошо!)

Но пожар не греет. Он жутко холоден. Холодный ветер чувствуется и сквозь двойную меховую одежду».

Вечером 28 августа 1929 года, расталкивая льдины, ледорез «Литке»[20]малым ходом подходил к берегам острова Врангеля. Юговосточный берег острова был почти свободен ото льда. Выбери «Литке другое направление, пойди, например, севернее острова Геральда, он не достиг бы в эту навигацию острова Врангеля, где так его сейчас ждали.

В истории освоения и изучения острова Врангеля и его окрестных вод экспедиция на «Литке» имела большое значение. Необходимо было прежде всего достигнуть острова Врангеля; произвести по пути, а также и на острове разного рода научные исследования; снять зимовщиков и водворить на их место новую смену; соорудить новые строения: дом для радиостанции, баню и склад для хранения продовольственных запасов; снабдить зимовщиков запасами продовольствия и топлива на три года.

Дом начальника о. Врангеля и метеорологическая станция

Хотя ледорез «Литке» неоднократно справлялся успешно с возлагавшимися на него тяжелыми задачами, все же при отправлении его на остров Врангеля возникло естественное опасение: сможет ли корабль прорвать тяжелое кольцо льдов, опоясавшее эту крайне трудно достижимую территорию. Однако под умелым руководством опытнейшего ледового моряка капитана К. А. Дублицкого «Литке» успешно справился со всеми трудностями.

По прибытии «Литке» в бухту Роджерс началась энергичная, напряженная работа. К 5 сентября постройки вчерне были уже закончены: сооружены радиостанция с мачтой, баня и каркас склада.

Время пребывания «Литке» в бухте острова было использовано также для производства интереснейших научных наблюдений. Так, биолог экспедиции П. В. Ушаков исследовал пресноводные бассейны; та же работа им произведена и в некоторых бухтах Чукотского полуострова, где останавливался «Литке». Вместе с новым зимовщиком — врачом Синадским, П. В. Ушакову удалось в короткое время собрать орнитологическую коллекцию из 25 различных представителей пернатых, прилетающих на остров Врангеля.

Участник экспедиции В. А. Березкин провел в 43 местах гидрологические наблюдения, результатом обработки которых явились 4 разреза, в общих чертах выявивших распределение течений в данном районе.

Гидрологические наблюдения, сводившиеся к определению температуры морской воды, ее солености и щелочности, анализировались здесь же на судне гидрологом Г. Е. Ратмановым в оборудованной им походной химической лаборатории.

На острове Врангеля геологом экспедиции — сотрудником Океанографического института В. П. Кальяновым было совершено несколько экскурсий в глубь острова для выяснения как современного рельефа острова, так и его геологического прошлого. Им же были собраны довольно солидные ботанические коллекции, впоследствии обработанные на материке.