Ещё одна проблема, поднимавшаяся в творчестве поэта – тема правосудия.

Милость или правосудие? Этот вопрос о правовых и морально-этических основах власти монарха в отношении своих подданных занимал Пушкина на протяжении всего его творчества. Но с особенной актуальностью указанный вопрос встал перед ним после утверждения Николаем I смертного приговора пяти декабристам – друзьям и соратникам А.С. Пушкина.

Дело в том, что в XVIII в. Елизавета Петровна приостановила применение смертной казни, хотя в законодательстве этот вид наказания оставался, и только от воли монарха зависело: применить ли смертную казнь в каждом конкретном случае или заменить её другим видом наказания[4]. Неопределённость была ликвидирована только с введением в действие Свода Законов Российской империи в 1832 г., где смертная казнь предусматривалась за преступления против государства, «когда оные, по особой их важности, передаются рассмотрению и решению верховного уголовного суда», а также за нарушения карантинных правил и воинские преступления.

Николай I в начале своего правления должен был решить не только юридически, но и этически сложный вопрос: применить или нет смертную казнь к восставшим декабристам. В общем-то, он мог, лишив бунтовщиков дворянства, приговорить их как обычных простолюдинов к порке шпицрутенами, как это было сделано с двумя евреями, преодолевшими в 1827 году карантинные преграды и схваченными после тайного их перехода реки Прут. В данном случае на донесении графа Палена, который требовал для нарушителей смертной казни, Николай I начертал: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало и не мне её вводить». Решив дилемму в пользу применения смертной казни к декабристам императору важно было донести до сознания подданных, что он – неограниченный монарх, который может по своему соизволению казнить или миловать. А Пушкину было важно донести до сознания читателей, что властитель должен править на основании в соответствии с законом.

Эта мысль красной нитью проходит через всю повесть в стихах «Анджело» (1833 г.), где обстоятельно описаны беды, обрушившиеся на государство «предоброго властителя» Дука. Монарх правил, прощая своих сограждан и нарушая этим законы:

Сам ясно видел он,

Что хуже дедушек с дня на день были внуки,

Что грудь кормилицы ребёнок уж кусал,

Что правосудие сидело, сложа руки,

И по носу его ленивый не щелкал.

Когда же монарх передал власть в городе наместнику Анджело, восстановившему все законы, которые были зафиксированы “в громаде уложенья”, то оказалось, что далеко не все старинные законы приемлемы для подданных и даже правитель в лице наместника может стать перед выбором: следовать букве бесчеловечного несправедливого закона или нарушить, обойти его, следуя велению совести, и тогда неизбежно встать на путь беззакония. Долгий и нелёгкий путь предстояло пройти Дуку, чтобы набраться законодательной мудрости и начать править, опираясь на законы.

А «Капитанская дочка»? Роман, в котором главному герою П. Гринёву помогают, спасая от петли и от неволи, два лица, облечённых властью — самозванец Пугачёв, которого поставили над собой властвовать восставшие крестьяне и казаки, и императрица Екатерина II, чьё восхождение на трон было, мягко говоря, не особенно легитимным?

Это весьма тонкое с юридической точки зрения произведение, поставившее в русской литературе проблему легитимности российских монархов и монархинь, занимавших трон в эпоху дворцовых переворотов, было продолжением темы самозванства на троне, затронутой в «Борисе Годунове». По сути, эта научная проблема впервые и была-то поставлена именно в художественной литературе, ибо в ни в исторической, ни в юридической науках в тот период она не разрабатывалась, да и не могла разрабатываться в силу большой зависимости научной деятельности в Российской империи от государственной власти.

Правда, и А. С. Пушкин разрешает указанную проблему в духе своего времени, не ставя под сомнение прав Екатерины II на российских престол, поэтому в тексте пушкинского романа показано, что Пугачёв только выдаёт себя за законного монарха Петра III, а Екатерина — законная российская императрица[5]. Это очень тонко показано в сюжетных линиях романа. К примеру, сколь различна реакция у Е. Пугачёва и у Екатерины II на просьбу о милости и освобождении от уголовного преследования главного героя романа – Гринёва.

Савельич — Пугачёву: «Отец родной!.. Что тебе в смерти барского дитяти? Отпусти его; за него тебе выкуп дадут; а для примера и страха ради вели повесить хоть меня старика!» «Пугачёв дал знак, и меня тотчас развязали и оставили». Марья Ивановна — не опознанной ею при личной встрече Екатерине II: «Я приехала просить милости, а не правосудия... Я дочь капитана Миронова». «Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала её незнакомой своей покровительнице, которая стала читать её про себя.

- Вы просите за Гринёва? — сказала дама с холодным видом. – Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй».То есть в отличие от Пугачёва императрица не милует Гринёва, не проявляет к нему той милости, о которой просит её Марья Ивановна. И если кредо Пугачёва-правителя: «Казнить так, казнить, жаловать так, жаловать: таков мой обычай», то истинный правитель, по мысли Пушкина, не должен допускать произвол, а обязан осуществлять правосудие. Вот почему просить у Екатерины II, даже симпатизирующей просителю, «милости, а не правосудия» — дело безнадёжное. Она приняла решение не прежде, чем внимательно выслушав Марью Ивановну и вникнув в сложную, запутанную историю Гринёва: «Я рада, что могла сдержать вам своё слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха». Итак, уже сама по себе опора на закон отличает истинного правителя от самозванца, убеждённого, что закон писан не для него.

Тонко подметил важность для развития юриспруденции в России пушкинского литературного наследия А. Ф. Кони. Выдающийся юрист и писатель в речи, посвящённой 100-летию поэта, сказал: «Пушкин был исполнен чувства и искания правды. Но в жизни правда проявляется прежде всего в искренности в отношениях к людям, в справедливости при действиях с ними. Там, где идет дело об отношениях целого общества к своим сочленам, об ограничении их личной свободы во имя общего блага и о защите прав отдельных лиц, – эта справедливость должна находить себе выражение в законодательстве, которое тем выше, чем глубже оно всматривается в жизненную правду людских потребностей и возможностей, – и в правосудии, осуществляемом судом, который тем выше, чем больше в нем живого, а не формального отношения к личности человека. Вот почему – justitia fundamentum regnorum! (правосудие – основа государства). Но право и нравственность не суть чуждые или противоположные одно другому понятия.

В сущности, источник у них общий, и действительная их разность должна состоять главным образом в принудительной обязательности права в сравнении со свободною осуществимостью нравственности. Отсюда связь правовых воззрений с нравственными идеалами: чем она тесней, тем больше обеспечено разумное развитие общества. Право имеет, однако, свой писаный кодекс, где указано, что можно и чего нельзя. У нравственности такого кодекса быть не может – и, отыскивая, что надо сделать в том или другом случае, человеку приходится вопрошать свою совесть»[6].

Развитие законодательства и связанные с этим вопросы исторического и нравственного характера чрезвычайно интересовали А. С. Пушкина. Его записки и письма хранят несомненные доказательства глубины этого интереса. В них содержится множество замечаний критического характера и указаний на особенности быта и национального характера народа, столь важные для законодателя, в них содержаться предложения об обновлении законодательства. Читая письма и литературные произведения А. С. Пушкина, можно увидеть главное пожелание поэта к законодателю – закон должен быть примирен с житейской правдой и необходимой личной свободой. Рисуя идеальное государство и общество, "где крепко с вольностью святой – законов мощных сочетанье", А. С. Пушкин именно в этом сочетании видел необходимые условия и залог спокойствия и дальнейшего развития общества. «Мощный закон» должен являться покровителем слабых, разумною уздою для тех, кто "для себя лишь хочет воли", и выразителем понимания законодателем прирожденных прав человеческой души. И любой закон должен основываться на справедливости и правде и быть плодом зрелой мысли, а не скороспелым продуктом. Как же актуально и сегодня звучит эта мысль, обращённая к российским законодателям. Применяя мысль о качестве законотворческой деятельности к эпохе Петра I, Пушкин как истинный знаток права отмечал: «Достойна удивления, - пишет он, - разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости; вторые – нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности или, по крайней мере, для будущего; - вторые вырвались у нетерпеливого, самовластного помещика». Отдельной темой в его размышлениях о прошлом, настоящем и будущем России был вопрос о наказаниях. В записке о народном воспитании, поданной императору Николаю I, поэт обосновал необходимость отмены телесных наказаний – для внушения воспитанникам учебных заведений правил чести и человеколюбия, чтобы слишком жестокое воспитание не сделало из них впоследствии палачей, а не начальников. Говоря о наказаниях за уголовные преступления, А. С. Пушкин считал, что карающий закон необходим, – но очень важно, чтобы его удары не поражали человека напрасно, не стесняли его личную жизнь, покуда он не проявляет себя нарушениями чужих прав. Светлому уму поэта эта истина, туманная подчас и для некоторых законодателей, представлялась ясно[7]. "Закон постигает, - говорит он, - одни преступления, а не личную жизнь человека, оставляя пороки и слабости на совесть каждому", - и тем ставит точное определение границ карающего закона. Б. М. Кустодиев. Иллюстрация к роману А. С. Пушкина «Дубровский» Изображая последствия преступления, автор вдумывался в причины, толкавшие человека к совершению правонарушения. В "Братьях-разбойниках" прекрасно обрисовано происхождение преступления. Сначала сиротство и одиночество, отсутствие детских радостей, затем нужда, презренье окружающих, потом "зависти жестокое мученье", наконец, забвенье робости и "... совесть отогнали прочь!" Но ее можно отогнать, а уничтожить нельзя. Она, "докучная", проснется в тяжкий день. Оживленный ею образ жертвы станет неотступно пред глазами, и "дряхлый крик" последней может стать ужасен... У Пушкина есть глубочайшие психологические наблюдения относительно преступления. Он отмечает, например, те непостижимые внутренние противоречия захваченной губительною мыслью души, которые так поражают иногда юристов-практиков. Таков кузнец Архип из романа «Дубровский», запирающий людей в поджигаемом доме, отвечающий на мольбы об их спасении злобным «как не так!» и в то же время с опасностью жизни спасающий с крыши пылающего сарая котенка, чтобы «не дать погибнуть божьей твари». Б. М. Кустодиев. Иллюстрация к роману А. С. Пушкина «Дубровский» Современный Пушкину русский суд его не удовлетворял. Еще в стихотворениях своей молодости он выражал отвращение к "крючковатому подьяческому народу, лишь взятками богатому и ябеды оплоту", и находил, что в суде гражданском «здравый смысл - путеводитель редко верный и, почти всегда, недостаточный». Ввиду того, что наш тогдашний храм правосудия постоянно осквернялся слишком хорошо известными злоупотреблениями – бред Дубровского многозначителен. Когда ему предлагают подписать «свое полное и совершенное удовольствие» под решением, коим он ограблен в пользу богатого и сильного соседа, он молчит.., и вдруг, придя в ярость, во внезапно налетевшем припадке безумия, дико кричит: «Как! Не почитать церковь божию! - Слыхано дело - псари вводят собак в божию церковь! Собаки бегают по церкви!»... Истинный суд, по Пушкину, лишь там, где он, прежде всего, равно применяет ко всем равный для всех закон, где "всем простерт" законов "твердый щит, где, сжатый верными руками, - граждан над равными главами их меч без выбора скользит, - где преступленье свысока разится праведным размахом", - где, наконец, судьи не только честны, но и независимы, так что неподкупна их рука "ни к злату алчностью, ни страхом". Пророчеством звучат слова А. С. Пушкина, сказанные Соболевскому: "После освобождения крестьян у нас будут гласные процессы, присяжные, большая свобода печати, реформы в общественном воспитании и в народных школах", - говорил он Соболевскому[8]. А. С. Грибоедов

Другой гений русской словесности – Грибоедов А.С., тесно знакомый с Пушкиным и декабристами и, по року судьбы, также рано ушедший из жизни, в своей творческой деятельности обращался к правовым и государственным проблемам. Грибоедов Александр Сергеевич (1795 (по другим данным, 1794)- 1829 гг.), известный писатель, драматург и дипломат, имел разностороннее образование. В Московском университете окончил филологическое и юридическое отделения философского факультета, а также физико-математический факультет, владел французским, немецким, английским и итальянским языками, писал музыку. В середине 1818 года Александр Сергеевич Грибоедов был назначен секретарем русской дипломатической миссии в Персии. Назначение это было по существу ссылкой, поводом для которой послужило участие Грибоедова секундантом в дуэли офицера В. А. Шереметева и гр. А. П. Завадовского из-за артистки Истоминой. В феврале 1819 года А.С. Грибоедов приехал в Тавриз. Вероятно, к этому времени относится отрывок из его поэмы «Путник» (или «Странник») — «Кальянчи» о пленном мальчике-грузине, которого продают на Тавризском рынке. С 1822 года А. С. Грибоедов состоит в штате главноуправляющего Грузией генерала А. П. Ермолова «по дипломатической части» в Тифлисе. Здесь написаны два первых акта комедии «Горе от ума», задуманной, по свидетельству С. Н. Бегичева, еще в 1816 году. В 1823—25 годах А. С. Грибоедов был в длительном отпуске. Летом 1823 года он пишет в тульском имении своего друга Бегичева третий и четвертый акты комедии «Горе от ума». Осенью того же года написал совместно с П. А. Вяземским водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом», музыку для которого сочинил А. Н. Верстовский. Летом 1824 года Грибоедов закончил окончательную доработку комедии «Горе от ума»[9].

В конце 1825 года А.С. Грибоедов возвратился на Кавказ. У Александра Сергеевича зрели замыслы новых произведений, которые, к великому сожалению, дошли до нас лишь во фрагментах. План драмы «1812 год» (1824—1825 гг.) свидетельствует о том, что Грибоедов предполагал изобразить героев Отечественной войны, среди которых — крепостной крестьянин, изведавший в боях чувство высокого патриотизма; возвращенный по окончании войны «под палку своего господина», кончает жизнь самоубийством. Дошедшая до нас в отрывке и в пересказе Ф. В. Булгарина трагедия «Грузинская ночь» (1826—27 года), основанная на грузинском предании, проникнута антикрепостнической мыслью. План трагедии из истории Древней Армении и Грузии «Родамист и Зенобия» показывает, что А. С. Грибоедов отдавал, с одной стороны, дань склонности к историческим исследованиям, а с другой — политическим проблемам настоящего, перенесенным в далекую эпоху; он размышлял о сущности царской власти, обречённости верхушечных заговоров с целью свержения монарха, не опиравшихся на народ, о роли народа как субъекта государственного и международного права в определении своей судьбы.

К сожалению, А. С. Грибоедову пришлось самому столкнуться с российским правосудием николаевской эпохи. С 22 января по 2 июня 1826 года А. С. Грибоедов находился под следствием по делу декабристов. Однако никаких обвинений против него не выдвинули. Более того, выяснилось, что задолго до декабристского путча А. С. Грибоедов вышел из масонской ложи, отказавшись от какого-либо сотрудничества с ними. После возвращения в сентябре 1826 года на Кавказ А.С. Грибоедов выступает уже как государственный деятель и выдающийся дипломат. В 1827 году вышло предписание Грибоедову отвечать за дипломатические отношения с Персией и Турцией. Александр Грибоедов принимает участие в организации наместничества в Закавказье, составляет «Положение по управлению Азербайджана»; при его участии были основаны в 1828 г. «Тифлисские ведомости», открыт «работный дом» для женщин, отбывающих наказание. А. С. Грибоедов составляет вместе с П. Д. Завелейским проект об «Учреждении Российской Закавказской компании», чтобы поднять промышленность региона. В 1828 году Грибоедов принимает участие в заключении Туркманчайского мирного договора с Персией[10]. Поэт и писатель, чей дар был многогранен, трагически погиб в Тегеране при нападении на русское посольство фанатичной толпы, став жертвой политического заговора, во главе которого стояли Фет-Али шах и его сановники, подкупленные Англией, боявшейся усиления влияния России в Персии после русско-персидской войны 1826 - 1828 годов. Тело его было перевезено в Тифлис и похоронено на горе святого Давида. Так Россия потеряла великого деятеля литературы. Впереди ещё были смерти Пушкина, Лермонтова.

Грибоедовскую комедию – "Горе от ума" – В. О. Ключевчкий назвал «самым серьёзным политическим произведением русской литературы XIX века». Автор дал в ней правдивую картину русской жизни после Отечественной войны 1812 года. Русское общество переживало резкое размежевание, на смену народному единству и патриотическому подъёму времен войны пришло горькое разочарование, связанное с обманутыми ожиданиями либерализации политического режима. Повсюду давало себя знать усиление казарменной аракчеевщины, сохранение крепостного права казалось особенно оскорбительными после того, как Россия стала освободительницей Европы. В комедии А. С. Грибоедова поставлены злободневные вопросы своего времени: о государственной службе, крепостном праве, просвещении, воспитании, о рабском подражании дворян всему иностранному и презрении ко всему национальному, народному[11]. Рис. А. С. Грибоедова Комедия «Горе от ума» в художественной форме доносила до зрителя социальные и государственно-политические причины возникновения декабризма, кроме того, поставленные в "Горе от ума" общественные вопросы разрешаются автором так же, как решали их декабристы. В один ряд с ними можно поставить и Чацкого, героя комедии "Горе от ума". Остроумный, красноречивый Чацкий зло высмеивает пороки общества, в котором он вращается. Его неутомимый ум, богатый и образный язык находят для этого обильный материал, а направленность речей во многом схожа с идеями произведений поэтов-декабристов. Вспомним знаменитый монолог Чацкого "А судьи кто?". В этом монологе Чацкий, а вместе с ним и автор, высмеивает дворян, живущих по канонам XVIII века, черпающих знания из "забытых газет времен очаковских и покоренья Крыма". Чацкий обличает и крепостников, продающих и меняющих людей на псов. Очень показателен здесь образ дворянина, выменявшего на двух борзых преданных слуг, которые в трудную минуту "и жизнь и честь его спасали". В другом монологе ("Французик из Бордо...") Чацкий обрушивается на галломанов, поклоняющихся всему иноземному, иностранному. В своих речах Чацкий постоянно употребляет местоимение "мы". И это не случайно, так как Чацкий не одинок в своем стремлении к переменам. На страницах комедии упоминается ряд внесценических персонажей, которых можно отнести к союзникам главного героя. Это двоюродный брат Скалозуба, который оставил службу, "в деревне книги стал читать", это профессора Петербургского педагогического института, это племянник княгини Тугоуховской князь Федор - химик и ботаник. Все они, как и Чацкий, имеют много общего с реальными историческими лицами: Никитой Муравьевым, Николаем Тургеневым, Рылеевым, Чаадаевым. Чацкий и его единомышленники стремятся к «искусствам творческим, высоким и прекрасным», мечтают «в науки вперить ум, алчущий познаний», жаждут «возвышенной любви, перед которой мир целый… — прах и суета». Всех людей они хотели бы видеть свободными и равными. Стремление Чацкого — служить Отечеству, «делу, а не людям». И что же видит он вокруг? Массу людей, которые ищут лишь чинов, крестов, «денег, чтоб пожить», не любви, а выгодной женитьбы. Их идеал — «умеренность и аккуратность», их мечта — «забрать все книги бы да сжечь». Жизненное кредо типичного чиновника николаевской эпохи автор вложил в уста Молчалина, который, объясняя своё двуличное поведение по отношению к Софье, говорит: Мне завещал отец: Во-первых, угождать всем людям без изъятья – Хозяину, где доведётся жить, Начальнику, с кем буду я служить, Слуге его, который чистит платья, Швейцару, дворнику, для избежанья зла, Собаке дворника, чтоб ласкова была. Таковы образы московских дворян и чиновников, выведенные в комедии. Эти члены общества формируют общественное мнение, поэтому в центре комедии — конфликт между «одним здравомыслящим человеком» (по оценке автора) и консервативным большинством. А. С. Грибоедов, верный жизненной правде, показал тяжкую участь молодого прогрессивного человека в этом обществе. Окружение мстит Чацкому за правду, которая глаза колет, за попытку нарушить привычный уклад жизни. Любимая девушка, отворачиваясь от него, ранит героя больше всего, распуская сплетню о его сумасшествии. Вот парадокс: единственный здравомыслящий человек объявлен безумцем! «Так! Отрезвился я сполна!»— восклицает Чацкий в конце пьесы. Что же это — поражение или прозрение? Да, конец у этой комедии далеко не веселый, но прав Гончаров, сказавший о финале так: «Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь, смертельный удар качеством силы свежей». Гончаров считает, что роль всех Чацких — «страдательная», но в то же время всегда победительная. Но они не знают о своей победе, они сеют только, а пожинают другие.

Видное место тема права и правосудия, преступления и наказания занимали в творчестве Николая Васильевича Гоголя (1809-1852). И это не случайно. Интерес писателя к юридической деятельности был едва ли не профессиональным. Он закончил Нежинскую гимназию высших наук, готовившую кадры для государственной службы, и решил посвятить себя юриспруденции.

Н.В.Гоголь

С этой целью Н. В. Гоголь уезжает в Петербург и поступает на службу мелким чиновником в департамент уделов (управление царских земель). Однако рутинная работа, отупляющая переписка бумаг не удовлетворяли Н. В. Гоголя, мечтавшего о кипучей деятельности. Он тяготился такой службой и подумывал об отставке. Тем не менее, проведенные здесь годы не были потрачены напрасно. Они обогатили Гоголя значительным материалом для будущих произведений, в которых ярко и убедительно обрисован продажный мир чиновничества.

Основной книгой Николая Васильевича, главным делом его жизни была поэма в прозе «Мертвые души». Семнадцать лет были отданы этому произведению. Именно в нем писатель остро сатирически сумел изобразить всю нелепость и бесчеловечность царского законодательства и не менее нелепое его применение.

Катится чичиковская бричка от усадьбы к усадьбе и перед читателем развертываются картины реальной жизни провинциальной России, проходит вереница образов помещиков-крепостников, уродливых в своем нравственном ничтожестве, мошенников и приобреталей, лишенных каких бы то ни было моральных устоев.

Однако центральной фигурой поэмы является сам Чичиков, воплощающий в себе, по сути, все пороки своих оппонентов. Он – порождение тех условий общественной жизни, где всемогущество денег проявляется в самой циничной форме.

Чичиков одержим страстью к обогащению и для этого проявляет незаурядные способности, становится участником разнообразных афер и спекуляций . Немалые доходы принесла ему, например, деятельность в комиссии по строительству казенного здания, которое так и не появилось. Позднее, будучи уже чиновником таможенной службы, он организует массовую контрабанду драгоценностей. Это была первая встреча Чичикова с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных, закончившаяся судебным разбирательством][12].

Но апофеозом мошеннической деятельности Чичикова стала его афера с «мертвыми душами». Казалось бы, спекуляция фантастическая, неосуществимая, однако вполне возможная в правовых условиях того времени. Еще Петр I заменил подворную перепись крестьян подушной. От подушной подати не освобождались до подачи новой «ревизской сказки» даже умершие и беглые (а подобные ревизии проводились раз в 12-15 лет). Таким образом, «мертвые души» становились на это время обузой для помещиков, чем и воспользовался Чичиков, скупая эти души и получая за них от Опекунского совета значительные средства. Кстати, у гоголевского персонажа было немало прототипов в реальной жизни. Но и эта афера Чичикова в конце концов провалилась.

Под стать Чичикову и губернские чиновники. Это – законченные хапуги, для которых казнокрадство и взяточничество – привычное дело. Во втором томе «Мертвых душ» мы вновь встречаемся с Чичиковым, теперь уже обвиняемым в самом тяжком преступлении того времени – подделке завещания. И что? Продажность николаевской юстиции и здесь сделала свое дело. Взятка в 30 тысяч рублей спасла мошенника от тюрьмы.

По свидетельству Герцена, «Мертвые души» потрясли страну. Это – история болезни, поразившей весь самодержавный строй.

Едва начав работу над «Мертвыми душами», Гоголь в том же 1835 году пишет широко прославившую его имя комедию «Ревизор». В этом произведении, как признавался сам автор, он «решился собрать в одну кучу все дурное в России… все несправедливости, какие делаются на местах, и одним разом посмеяться над всем».

Рисунок Н. В. Гоголя к комедии «Ревизор»

Движущее начало в деятельности «отцов города», описанных в «Ревизоре», - это лихоимство, казнокрадство, обман и всевозможные мошенничества. Они настолько обычны, настолько укоренились, что местное чиновничество во главе с городничим принимает их как само собой разумеющееся. Даже приезд ревизора не охлаждает их пыла.

В комедии выписан ряд запоминающихся образов, раскрывающих жизнь провинциального городка. Вот унтер-офицерская вдова: ее городничий велел высечь, а после уверял, что она себя сама высекла. Вот местный законник, судья Ляпкин-Тяпкин, который убежден в своей честности, поскольку берет взятки борзыми щенками. Наконец, сам городничий, о котором купцы говорили, что он, придя в лавку, берет все, что попадается на глаза. Это – скопище мошенников, все дела которых вопиют к правосудию, а правосудия-то в городе, оказывается, и нет.

Об этом городе в комедии, говорится, что от него хоть три года скачи – ни до какого государства не доскачешь. А между тем пьеса воспринималась как воплощение характерных особенностей российской действительности – такова была сила идейно-художественного обобщения. Становилось очевидным, что зло чиновничьего управления порождено всей государственной и общественной системой самодержавно-полицейского государства.

Беспощадной сатире подвергает Гоголь современный ему суд в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

Уездный суд не тороплив. Секретарь, не спеша, читает решение по делу таким унылым голосом, что сам подсудимый того гляди уснет. Судья в это время ведет разговоры на посторонние темы. Но это не мешает ему «подмахнуть» решение, и машина правосудия движется дальше - начинается слушание нового дела.

Одно из таких дел – о пустячной ссоре двух закадычных друзей, и описывает Гоголь. Двенадцать лет прошло с тех пор, как началась эта тяжба. Наконец, судья предлагает «соломоново» решение – помириться противникам. Но этому решению не суждено облечься в правовую форму, ибо каждый из бывших друзей, измученных многолетней распрей, настаивает на исходе дела в свою пользу. На страницах повести эта жизненная коллизия так и не получает своего юридического завершения.

Иллюстрация к «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н. В. Гоголя

Но не только волокитой страдает царское правосудие. Другое большое зло – взятка, которая, в сущности, узаконена: берут все и за все. Знаток судебных порядков самодержавной России А. В. Сухово-Кобылин отмечал в этой связи, что «она берется до истощения, догола… совершается она под сению и тению дремучего леса законов, помощью и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия… и в эти ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумения, старый и малый, богатый и сирый…».

Грозным оружием смеха Гоголь метко поражал многие пороки современного ему общества. Для юристов непреходящей ценностью являются те страницы его произведений, где он бичевал царское правосудие и весь чиновный мир с его лихоимством, казенным бездушием и вопиющей профессиональной неграмотностью. Очень тесно связана с темой правосудия проблема «маленького человека» в гоголевской прозе[13].

Он создал бессмертный образ Акакия Акакиевича Башмачкина, героя повести “Шинель”. В основе замысла Н. В. Гоголя лежит конфликт между “маленьким человеком” и обществом, конфликт, ведущий к бунту, восстанию смиренного. Повесть “Шинель” описывает не только случай из жизни героя. Перед нами предстает вся жизнь человека: мы присутствуем при его рождении, наречении именем, узнаем, как он служил, почему ему необходима была шинель и, наконец, как он умер. Всю свою жизнь Акакий Акакиевич проводит в “переписываньи” бумаг на службе, и герой вполне доволен этим. Более того, когда ему предлагают занятие, требующее того, “чтобы переменить заглавный титул, да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье”, бедный чиновник пугается и просит избавить его от этой работы. Акакий Акакиевич живет в своем маленьком мире, он “ни один раз в жизни не обратил внимания на то, что делается и происходит каждый день на улице”, и лишь в «переписываньи» ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир”. В мире этого чиновника ничего не происходит, и не случись невероятной истории с шинелью, о нем нечего бы было рассказать.

Башмачкин не стремится к невиданной роскоши. Ему просто холодно, да и по чину он должен являться в департамент в шинели. Мечта сшить шинель на вате становится для него подобием великой и почти невыполнимой задачи. В его системе ценностей она имеет такое же значение, как стремление какого-нибудь “великого человека” добиться мирового господства. Мысль о шинели наполняет смыслом существование Акакия Акакиевича. Даже внешность его меняется: “Он сделался как-то живее, даже тверже характером, как человек, который уже определил и поставил себе цель. С лица и поступков его исчезло само собою сомнение, нерешительность... Огонь порою показывается в глазах его...”

И вот, достигнувший, наконец, предела своих стремлений герой повести в очередной раз сталкивается с несправедливостью: шинель крадут. Но даже не это становится главной причиной смерти несчастного Башмачкина: “значительное лицо”, к которому чиновнику советуют обратиться зa помощью, “распекает” Акакия Акакиевича за неуважение к начальству и выгоняет из своего дома. И вот исчезает с лица земли “существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя внимание...”.

Финал повести фантастичен, но именно такой финал позволяет писателю ввести в произведение тему правосудия. Призрак чиновника срывает шинели со знатных и богатых. После смерти Башмачкин поднялся на недоступную ему ранее высоту, он преодолел убогие представления о чине. Бунт “маленького человека” становится главной темой повести.