Экосистемный подход 2 страница

8.2.1. Функции головного мозга.

Успехи нейрофизиологии

Безраздельным хозяином Земли неоспоримо является Homo sapiens. Это стало возможным в результате развития человеческого мозга. Установлено, что 2-3 млн. лет назад на Земле жили австралопитеки - высшие человекообразные приматы. Люди современного вида – кроманьонцы - появились примерно 35 тыс. лет назад. За два с лишним млн. лет размеры человеческого мозга увеличились в 3 раза. Организм современного человека насчитывает около 15-20 млрд. нервных клеток. Каждая из них имеет примерно 10 тыс. отростков, которые соединяют её с другими. Если учесть, что за этот период средние показатели роста человека и окружности его грудной клетки возросли лишь на 20-40 %, то увеличение объёма мозга на 200% наводит на мысль, что эволюция человека шла, прежде всего, в области развития мозга.

По-видимому, столь совершенная организация человеческого мозга объясняется развитием речи, что представляет собой главное завоевание эволюции. Именно речь явилась основой коллективной деятельности, от которой в свою очередь зависело, каким группам первобытных людей было суждено выжить в конкурентной борьбе за ресурсы, а каким - погибнуть. Те, кто обладал более развитой речью, систематически выходили из этой борьбы победителями, что давало преимущество особям с более развитым мозгом.

Одной из тенденций современной научной мысли является попытка свести все духовные и психические явления к биохимическим процессам, происходящим в мозге. Сторонники такого подхода предлагают исключить из научного обихода такие слова, как сознание, эмоции или боль, мотивируя это тем, что они субъективны и лишены реального смысла.

В основе этой тенденции лежит механистический подход к проблеме сознания. Ещё в 1750 г. Ламетри провозгласил: «...можно смело утверждать, что человек - это машина». А наши современники, например, оксфордский зоолог Р. Даукинс, говорят следующее: «Мы машины, предназначенные для выживания, роботы, запрограммированные сохранять эгоистические молекулы под названием «гены». Или Г. Л. Мелцнер в книге «Химия человеческого поведения» говорит: «У нас нет никаких оснований считать, что разум - это нечто большее, чем совокупность функций, воспоминаний и способностей, заложенных в мозгу каждого индивида».

Для объяснения возникновения сознания можно выдвинуть различные гипотезы, опирающиеся на факт наличия мозга и его связи с сознанием. Например, такие:

Необходимые для возникновения сознания элементы предопределены генетически, уже существуют в момент рождения, и для их развития и проявления требуется только время. Сознание, таким образом, уже существует, даже если его невозможно выявить.

Наличия мозга недостаточно для проявления психических функций. Мозг - это только чуткий организатор воздействий элементов окружающего мира, которые передаются индивидууму при помощи сенсорных рецепторов и проводящих путей. Восприятие экстрацеребральных факторов - жизненный опыт - играет существенную роль в появлении сознания и служит основным элементом, обусловливающим его развитие. Инстинктивное поведение может существовать даже при отсутствии опыта, психическая деятельность никогда.

Видимо сознание - это не какое-то неизменное, независимое и врождённое свойство данного индивидуума, а динамичная система сенсорного восприятия окружающего мира, которое взаимодействует и трансформируется через внутренние анатомические и функциональные структуры мозга.

Зрелый мозг со всем богатством его прошлого опыта и приобретённых навыков не способен осуществлять процесс мышления, не способен даже бодрствовать и реагировать, если он лишён своего воздуха - сенсорной информации. Психическая активность - это не свойство нейронов, а процесс, возникающий в результате извлечения информации, которая мобилизует хранящуюся в мозгу информацию и прошлый опыт, создавая эмоции и идеи.

Постулаты психогенеза* гласят:

· В момент рождения сознание не существует.

· Сознание не может возникнуть без притока сенсорной информации.

· Индивидуальность человека и его поведение - это не свойства его мозга, которые проявляются автоматически по мере созревания нейронов, а приобретённые функции, которым нужно обучиться и которые полностью зависят от поступления сенсорной информации.

· Цель воспитания заключается не в выявлении психических функций индивидуума, а в их создании.

· Символы окружающего мира материализуются в мозгу как молекулярные изменения структуры нейронов.

· Человек не рождается свободным, над ним довлеют наследственность и воспитание

Для человека основной проблемой развития является не физическая, а умственная адаптация. При обучении - формировании условных рефлексов, навыков, идей возбуждение нейронов в высших отделах мозга активизирует в них производство нуклеиновых кислот и белков. Белки из тела нейронов поступают в отростки, которыми нервные клетки контактируют между собой. Так, перестраиваются межнейронные связи, возникают новые нейронные сети.

Сегодня модели нейронных и иммунных сетей строятся в рамках представлений о диссипативных структурах. Переход системы после критической точки из неустойчивого состояния к состоянию устойчивому (к диссипативной структуре) можно рассматривать как качественный скачок в развитии системы. В результате этого скачка возросла организованность, упорядоченность системы. Место нервной клетки в структуре мозга определяется очень рано - у млекопитающих и человека в основном до рождения, и это место далеко не случайно.

Это не значит, что структура мозга генетически полностью предопределена. Связи формируются преимущественно после рождения, а, следовательно, в различной мере зависимы от внешней среды. Некоторые связи будут обязательно, другие могут быть, а могут и не быть, третьи могут оказаться патологическими. Поэтому нормальное развитие мозга зависит от гармонии усложнения внутренней и внешней среды организма. При этом для человека наиболее существенным фактором внешней среды, гармонизирующим внутреннюю структуру мозга, являются другие люди.

Работы нейрофизиологов в области исследования пространственной организации, как отдельных образований, так и целых систем мозга показали, что структурно-функциональной единицей мозга служит не отдельный нейрон, а популяция нейронов, пространственно организованная в виде вертикальной колонки, расположенная в одном или нескольких слоях коры. Эволюционные преобразования мозга в определяющей мере зависят от изменений взаиморасположения элементов, т.е. от изменений конструкций, как отдельных структур мозга, так и мозга в целом. И в меньшей степени - от изменений самих элементов.

Выявлена зависимость между увеличением вертикальной упорядоченности и усложнением функций мозга. Максимальная величина упорядоченности соответствовала наиболее новым и сложноорганизованным формациям коры мозга человека, имеющим отношение к восприятию речи, ее воспроизводству.

До сих пор ведущим фактором эволюции мозга считается количественное накопление или надбавка элементов. В подтверждение этого приводятся данные о том, что эволюционно новейшие образования - новая кора и ассоциативные области новой коры максимально представлены в мозге человека. Но дело в том, что по мере относительного увеличения новейших формаций в мозге млекопитающих происходило столь же значительное относительное уменьшение эволюционно более старых образований, и они минимально представлены именно в мозге человека. Этот факт показывает, что значение того или иного образования определяется не его массой, а мерой взаимодействия с другими образованиями (структурой).

Несмотря на чрезвычайную сложность реконструкции эволюции мозга, можно предположить, что увеличение массы мозга и эволюционно новых образований сопровождалось не столько накоплением элементов, сколько увеличением вариантов взаиморасположения (степенью упорядоченности элементов). Именно одновременное относительное увеличение новых и уменьшение старых образований, в конечном счете, и решали одинаковую для всех видов задачу взаимодействия со средой.

8.2.2. Поведение

Известно, что разумные формы поведения отличаются тонким учетом ситуации и значительной пластичностью. Они предполагают учет каждого изменения ситуации и пластичные изменения поведения, которые соответствовали бы новым условиям, появившимся во внешней среде. Естественно, что для этого необходим тонкий анализ условий среды, ставивших перед животными соответствующие задачи, и выработка реакций, меняющихся при измененных условиях.

Обнаруживают ли инстинктивные формы поведения такую же изменчивость и пластичность, как и разумные формы поведения?

Наблюдения позволяют ответить на этот вопрос и обнаружить глубокое отличие инстинктивного поведения от поведения разумного. Как показывают эти наблюдения, инстинктивные программы поведения являются целесообразными только в строго определенных ситуациях, в тех, которые и являются наиболее постоянными для способа жизни данного животного. Поэтому инстинктивные программы поведения, проявляющие максимум целесообразности в мало меняющихся условиях, становятся совсем не целесообразными, если условия, в которых находится животное, быстро меняются.

Эта особенность характерна для основного биологического принципа существования насекомых: насекомые приспособлены к постоянным условиям среды с помощью прочных, унаследованных закрепленных программ поведения. Однако если условия меняются, насекомые не могут приспособиться к ним путем выработки новых форм поведения и вымирают. Этим поведение насекомых и отличается коренным образом от поведения высших позвоночных.

Вот примеры, показывающие, с какой легкостью эти врожденные механизмы теряют свою адекватность при небольших изменениях среды:

Комар откладывает яйца на блеск воды в пруде, и это целесообразно, но если он так же реагирует на блеск зеркала, поведение лишается целесообразности.

Паук реагирует на вибрацию паутины, вызванной запутавшей в ней мухой, – и это целесообразно; но камертон, вызывающий такую же вибрацию паутины, приводит к реализации той же программы поведения, и это уже перестает быть целесообразным.

Следовательно, стадия сенсорной психики и вызываемого отдельными сигналами инстинктивного поведения еще не обеспечивают нужного анализа ситуации, и именно поэтому инстинктивное поведение может легко потерять свою целесообразность.

Малоподвижность врожденных инстинктов, как программ поведения, которые легко становятся в изменяющихся условиях нецелесообразными, можно показать на таком опыте.

Есть разновидность осы, которая прежде чем откладывать яички в норе или зарыть там пищу, проделывает сложную и очень целесообразную программу врожденного поведения. Она оставляет добычу на входе, вползает в нору, обследует ее, и только если в норе никого нет, втаскивает в нее пищу, оставляет ее в норе и улетает. Естественно, что это очень целесообразные действия. Учитывает ли оса эти условия, делающие проводимое обследование норы необходимым? Для ответа на этот вопрос был произведен такой опыт: когда оса прилетает в нору, оставляет у входа добычу и уходит обслеживать норку, экспериментатор отодвигает эту добычу на два сантиметра. Оса выходит из норы, не находит оставленную добычу на прежнем месте, ползет дальше, находит добычу, снова подтаскивает ее к норе, а затем опять оставляет у входа и снова ползет в нору. Если в это время экспериментатор опять отодвигает добычу, оса, вернувшись из норы, снова ищет добычу, снова подтаскивает, и уходит обследовать нору. Такое действие продолжается и дальше, в результате оса так и оказывается не в состоянии втащить добычу в нору, подчиняясь косной программе врожденного инстинктивного поведения.

Это убедительно показывает, что инстинктивная программа действует очень четко, очень приспособленно в стандартных условиях и оказывается совершенно неадекватной в изменившихся условиях.

Все это позволяет прийти ко второму серьёзному выводу, характеризующему инстинктивную деятельность животного.

Инстинктивное поведение, осуществляющееся по сложной наследственно упроченной программе, четко приспособлено к стандартным условиям видового опыта, но оказывается неприспособленным к изменившимся индивидуальным условиям. Поэтому достаточно немного изменить стандартные условия, чтобы инстинктивное поведение теряло свой целесообразный характер. Именно этим инстинктивные формы поведения животных отличаются от разумных форм поведения, которые меняются в соответствии с изменившимися условиями.

Мы рассмотрели такой этап в развитии поведения, когда основные акты поведения определяются унаследованными врожденными программами. Как эти программы сформировались в процессе развития вида, остается неизвестным: возможно, что это произошло путем мутации, возможно, этот процесс происходил другими путями. Решение этого вопроса остается задачей будущего.

Успех современной науки заключается в том, что относительно более ясным стал другой вопрос – о механизме реализации этих программ и о тех условиях, которые вызывают эти сложные инстинктивные формы поведения. Поэтому тот факт, что сложные инстинктивные программы поведения возникают как ответы на воздействия относительно элементарных раздражителей и, что, таким образом, инстинктивное поведение следует рассматривать как особую разновидность рефлекторного поведения, выработанного в процессе эволюции, представляется для нас столь важным.

При резких изменениях в среде регуляция у животных осуществляется с помощью быстрых реакций, которые могут быть физиологическими или поведенческими. Например, при резком повышении температуры человек потеет, при резком понижении - начинает дрожать и т. д. Это физиологические реакции. Вместе с тем, если человеку жарко, он может снять одежду или перейти в более прохладное место и т. д. Это поведенческие реакции. Поведение - одно из средств приспособления к различным внешним условиям и к изменениям. Оно чаще всего представляет ряд координированных мышечных действий, характер которых определяется врождённым или приобретённым способом действия.

Поведенческие реакции носят адаптивный характер, то есть способствуют выживанию данной особи или вида в целом. Они заставляют животное удалиться от источника опасности или каким-то образом уменьшить реальную или потенциальную угрозу своему благополучию, используя какую-либо форму регуляции. Во многих случаях поведение может быть неадаптивным в отношении данной особи, но зато максимально повышает шансы на выживание потомства, а, следовательно, и вида.

Поведение осуществляется в границах, определяемых возможностями рецепторной, эффекторной и нервной систем. Каждая из этих систем участвует в поведенческой реакции, накладывая свой отпечаток на её характер. Под стереотипами поведения понимаются устойчивые, регулярно повторяющиеся формы поведения. Это своего рода штампы, шаблоны, образцы поведения, принятые в той или иной культуре. Стереотипы поведения являются социальными феноменами. Это означает, что поведение человека в обществе обусловлено особенностями социальной организации общества, его социокультурными механизмами. Стандарты поведения коррелируют с реальной стратификацией общества. Каждая половозрастная, конфессиональная, этническая, профессиональная и другие группы и субкультуры общества имеют специфические стереотипы поведения[81].

8.2.3. Бихевиоризм

Родоначальником бихевиоризма был американский зоопсихолог Джон Уотсон (1878 - 1958). В 1913 году выходит его статья «Психология с точки зрения бихевиориста», где он требует пересмотреть понимание предмета и метода психологии. По его мнению, предметом должно стать вместо сознания - поведение, а субъективный метод (интроспекция) нужно заменить объективным методом. Д. Уотсон сказал: «Его (сознание - М. К.) нельзя увидеть, потрогать, понюхать, попробовать или передвинуть. Это чистой воды допущение, такое же недоказуемое, как и устаревшее понятие души».

Бихевиоризм придаёт исключительное значение воздействию внешней среды. Его сторонники склонны сводить к минимуму роль инстинктов. Более того, бихевиоризм исходит из того, что при возможности широкого применения его теорий в реальной общественной жизни они привели бы к позитивному существованию людей. Например, агрессия не является глубинной потребностью человека и, применив соответствующие стимулы и устранив тормозящие факторы, можно полностью избавиться от неё.

Бихевиористы считают, что задача психологии должна сводиться к тому, чтобы, зная внешний стимул (раздражитель: слово, выстрел и т. д.), можно было судить об ответной реакции человека, то есть вся задача бихевиоризма сводится к формуле стимул - ответная реакция.

В 1925 выходит книга Д. Уотсона «Бихевиоризм». В ней он, в частности, высказывает мысль, что, манипулируя внешними воздействиями, можно создать человека любого склада с любыми константами поведения. Таким образом, считает он, можно сформировать человека, нужного обществу. Основой учения бихевиоризма Джон Уотсон считал учение Павлова об условных рефлексах. К 30-м годам последователи Уотсона несколько скорректировали свои взгляды и стремились учитывать наличие человеческого сознания. Возник необихевиоризм.

Эдуард Толмен (использовал идеи гештальтпсихологии и фрейдизма) и Кларк Халл (использовал павловское учение о высшей нервной деятельности) полагали, что нельзя считать все результатом рефлексов, что-то есть и внутри человека. Сейчас лидером бихевиористов является Беррес Скиннер (род. 1904). Скиннер признал присущую человеку активность. Он считает, что поведение человека не просто связка условных рефлексов, - это совокупность оперантных рефлексов. Скиннер в подтверждение необихевиористских принципов придумал эксперимент с так называемым «ящиком Скиннера». Попадая внутрь, животное наталкивается на педаль, на которую оно может нажать и получить еду - подкрепление. То есть вначале реакция, а затем следует подкрепление. Бихевиоризм внес существенный вклад в обучение. Скиннер создал модель программированного обучения и собственную психотерапию модификации поведения, когда от пациента добиваются нужного поведения, воздействуя различными стимулами.

8.2.4. Гештальтпсихология

Гештальтпсихология: целостный подход, направленный против элементаризма* в психологии. Первые работы появились в 1912 году в Германии. Авторы: Вертгеймер, Келлер, Коффка. Гештальтпсихология была протестом против элементаризма других направлений психологии. Для гештальтпсихологии и поведение, и сознание носят целостный характер и даже более: именное целое определяет особенности элементов, но не сумма элементов определяет качество целого. Согласно их представлениям, психическое сознание, поведение - нечто большее, чем сумма реакций; оно целостно.

Гештальтпсихология занималась определением образа восприятия, психологи изучали, как возникает психический образ. Предметная ситуация отражается в этой системе по принципу изоморфизма*, то есть структурной подачи. Мозг содержит хорошо сформированные структуры, образы, конфигурации, которые под воздействием объекта, ситуации создают новый психический образ, то есть в нас уже заложен способ видения окружающего мира.

Гештальтпсихология построена на принципе целостности, на этом основывается гештальттерапия, социальная психология. Гештальт - явление (феномен), которое обладает особым качеством по сравнению с суммой своих составляющих. Ощущение - не первичный элемент в анализе сознания, а целостный образ.

Благодаря исследованиям В. Келлера большое значение в гештальпсихологии приобретает идея «инсайта». В начале 20-х годов проводились опыты с человекообразными обезьянами, в которых исследовалось интеллектуальное поведение в решении конкретных задач. Келлер, изучая поведение обезьян, пытался определить их интеллектуальные способности. Он помещал около клетки банан. Обезьяна не могла дотянуться, она делала несколько безуспешных попыток, затем останавливалась (задумывалась) и решала задачу: хватала палку, притягивала банан и съедала его. Животное решало ситуацию через мгновенную перестройку целостной ситуации, через «инсайт» (озарение). «Инсайт» - мгновенное схватывание, он возникает потому, что мозг - это некая физическая система, разжиженный раствор. Все необходимое для решения представлено в зрительном поле. Инсайт - качественное изменение в поведении. До инсайта проблемная ситуация беспорядочна, поведение хаотично, после - упорядочена, имеет цель. Инсайт - целостное понимание ситуации - такая целостная организация проблемной ситуации, которая позволяет разрешить проблему, устранить содержащийся в ней конфликт. Инсайт в мышлении равен гештальту в восприятии.

8.2.5. Этология и социобиология

Корни этологии уходили в период до начала Первой мировой войны. Хотя модель научной биологии тогда задавали лабораторные исследования, отдельные ученые и знатоки естественной истории стремились к менее аналитическому, более непосредственному знанию о живой природе.

В Англии Джулиан Хаксли, внук Томаса Генри Хаксли, провел ставшее впоследствии знаменитым полевое исследование поведения птиц.

Оскар Хейнрот, в 1920-х годах бывший директором Берлинского зоопарка, выступил с критикой самой идеи зоопарков и подчеркнул разницу между поведением животных в дикой природе и искусственно сформированным поведением в неволе. Хаксли и Хейнрот придавали особое значение «естественному» поведению животных, что было чуждо, например, американскому бихевиоризму и сравнительной зоопсихологии.

Желание познать «естественное животное» находило параллели в морали и эстетической доминанте общества, которое отдавало предпочтение натуральному перед искусственным. Это противопоставление с особой силой зазвучало в индустриально-урбанистическую эпоху. Коллега Хейнрота Якоб фон Икскюль (1864–1944), директор Гамбургского зоопарка между 1925 и 1944 годами ввел понятие Umwelt — мира, доступного сенсорным и моторным возможностям животного. Изучение животных он понимал как творческое воссоздание ученым их мира.

Подобные же идеи развивали датчанин Николас Тинберген (1907–1988) и австриец Конрад Лоренц (1903–1989). Они разработали строгие способы наблюдения за животными, не подозревающими о присутствии человека, прояснили понятие инстинкта и начали исследования наследственных моделей поведения. Деятельность Тинбергена в Англии, куда он переехал после заключения в концлагере во время войны (ему была предоставлена кафедра зоологии в Оксфордском университете), способствовала выделению этологии в самостоятельную дисциплину. Впоследствии она стала взаимодействовать с американской сравнительной психологией.

Что касается Лоренца, то благодаря своим занимательным историям о животных (“Er redete mit dem Vieh, den Vogeln und den Fische”, 1949, в русском переводе — «Кольцо царя Соломона»), а также многолетним исследованиям серого гуся, — он приобрел широкую аудиторию по обе стороны Атлантического океана.

В отличие от других этологов, занимавшихся отдельными аспектами поведения, К. Лоренц стремился объединить в единую теорию существовавшие в то время отдельные концепции и идеи. Основными методами этологии, по Лоренцу являются сравнительно-исторический (с помощью которого, сопоставляя формы поведения разных организмов, этологи реконструируют их филогенетическую историю), а также целостный подход, то есть требование наблюдения организма как целостной единой системы до того, как с ней начинают эксперимент. Этология началась с изучения ритуалов - серий наследственно закреплённых в генотипе вида, рода, семейства стереотипных телодвижений, повторяющейся последовательности и характера двигательных реакций со строгой регламентацией их скорости.

В карьере Лоренца отразилась моральная и эстетическая неоднозначность критики, которая была адресована современной цивилизации и упрекала ее в «неестественности». Когда Лоренц сравнивал домашних животных и диких, он отмечал потерю у первых инстинктивной жизненной силы, это было комментарием к тому, что и он, и многие другие воспринимали как исчезновение из современной жизни «естественных» ценностей.

Руководствуясь идеалистическими мотивами, разочаровавшись в индустриальной цивилизации и, возможно, на какое-то время, поверив партийным ораторам, что немцы смогут вернуться к своим «естественным корням», в 1930-х годах Лоренц вступил в нацистскую партию. В 1940 году он получил место в университете Кенигсберга. В своих тогдашних статьях он связывал биологические теории с нацистскими интересами, в частности, со стремлением очистить Volk (народ) от дегенеративных тенденций. Он проводил параллель между «чистотой природы» и идеалами «очищения», которые часть интеллектуалов связывала с национал-социализмом. Его работы, однако, не получили партийной поддержки. В 1939 году Лоренц сравнивал одомашнивание животных с вредным влиянием жизни в городах, а в 1963 году — интерпретировал политическую активность в терминах нарушений агрессивных инстинктов.

«Агрессия, — писал он, — это такой же инстинкт, как и все остальные, и в естественных условиях так же, как и они, служит сохранению жизни и вида. У человека, который собственным трудом слишком быстро изменил условия своей жизни, агрессивный инстинкт часто приводит к губительным последствиям… Этология знает теперь так много о естественной истории агрессивности, что уже позволительно говорить о причинах некоторых нарушений этого инстинкта у человека».

За книгой Лоренца об агрессии последовала серия исследований таких авторов, как Роберт Ардри, Десмонд Моррис, а также более осторожных в выводах — Робина Фокса и Лионеля Тайгера. Все они находили у животных человеческие черты, такие как агрессивность, территориальные притязания, способность к выражению эмоций. Эти работы собрали свою аудиторию, невзирая на критику со стороны гуманитариев, которые подчеркивали значение социальных и политических детерминант человеческих действий и опыта.

Отыскать основу для человеческих действий за пределами политики, дать прочный фундамент человеческой природе — это стремление, и без того привлекательное, нашло поддержку в риторике об объективном биологическом наблюдении. Сторонники новой, биологической, антропологии обвинили своих критиков в бездумном отвержении биологического измерения и назвали их «левые» симпатии в политике примитивным «коленным рефлексом». Критики, в свою очередь, заявляли, что биологический детерминизм на руку тем, кто хочет оправдать существующее политическое неравенство и социальную несправедливость. Эта полемика проходила одновременно с дебатами о коэффициенте интеллекта и о наследственности, и многие ученые участвовали и в той, и в другой дискуссии.

Именно на этом фоне появилась книга Эдуарда О. Уилсона «Социобиология: новый синтез» (1975), за которой последовала полемическая, предназначенная для широкой аудитории работа «О человеческой природе» (1978). Уилсон — биолог из Гарвардского университета, специалист по социальной жизни муравьев — задался целью создать новую науку — социобиологию, которую он определил как «систематическое исследование биологической основы всех форм социального поведения, у всех организмов, включая человека». Амбициозность Уилсона впечатляла: он собирался реформировать этику, гуманитарные и социальные науки, а также биологию человека, все это — на основе «подлинно эволюционистского объяснения человеческого поведения».

Выбор термина «социобиология» ясно передавал его веру в то, что общественные отношения могут быть поняты биологически, иными словами, что в основе их лежат, по выражению самого Уилсона, стратегии «человеческого животного» на выживание. Он считал, что использование знания, полученного биологией, — одна из самых передовых стратегий, которые может предложить сама природа. «Наука, — писал он, — скоро сможет изучать происхождение и значение человеческих ценностей, лежащих в основании этических заповедей и большей части политической практики». В конечном счете, считал Уилсон, даже научному разуму, однако, придется столкнуться с ограничениями, накладываемыми нашей эволюционной наследственностью. Только она определяет «базовые правила человеческого поведения», — или, по-другому выражаясь, «существует предел, лежащий, может быть, ближе, чем нам дано осознать, за которым биологическая эволюция начнет поворачивать культурную эволюцию вспять».

В своих публикациях Уилсон конкретизировал те способы, с помощью которых, как он полагал, на основе теории естественного отбора можно предсказывать человеческое поведение. К примеру, социобиологи объясняли запрет на инцест и стремление женщин выходить замуж за более богатого и знатного (или, по крайней мере, за равного) по положению и состоянию мужчину как составной элемент наследственной стратегии. Таковой они считали стратегию сообщества охотников и собирателей на избегание вредных последствий близкого скрещивания и увеличение способности к воспроизводству. Уилсон также сравнивал подобные современные сообщества с ранней стадией эволюции человечества. Он выбрал четыре категории поведения: агрессию, секс, альтруизм и религию, назвав их «элементарными», и предложил анализировать каждую как часть наследственной стратегии социального животного на выживание.

Подобно многим натуралистам и специалистам по общественным наукам в XIX веке, Уилсон считал, что приобретенное в эволюции знание, которое на современном языке он называл знанием генетических стратегий, лежит в основании всей науки и служит руководством к действию по общему благосостоянию.

«Гены держат культуру на поводке. Поводок этот довольно длинный, но он с неизбежностью будет сдерживать ценности в соответствии с их влиянием на генетический пул… Человеческое поведение, — как и более глубоко лежащая способность эмоционального реагирования, которая нас побуждает и нами руководит — это циклическое устройство, посредством которого генетический материал человека был и будет сохранён в неизменности. Доказать, что нравственность имеет более важное конечное назначение, невозможно».