Карл Цукмайер (Carl Zuckmayer) 1896-1977

Капитан из Кепеника (Der Hauptmann von Kopenick)

НЕМЕЦКАЯ СКАЗКА В ТРЕХ АКТАХ (EIN DEUTSCHES MARCHEN IN DREI AKTEN)

(1930;

Капитан фон Шлеттов примеряет новый мундир, заказанный в ателье военного портного, еврея Адольфа Вормсера, в Потсдаме. Это весьма известное в начале века офицерское ателье, Вормсер — королевский придворный поставщик.

Несмотря на заверения закройщика Вабшке, что мундир сидит на капитане как влитой, фон Шлеттов «кожей» чувствует какое-то не­удобство, что-то неуловимо «неуставное». Осматривая себя со всех сторон в зеркале, он замечает, что сзади, на ягодицах, пуговицы рас­ставлены шире, чем положено по уставу. С помощью сантиметра Во­рмсер сам делает необходимые замеры и признает, что пуговицы пришиты на полсантиметра шире уставных норм. Капитан одергива­ет смеющегося над такими мелочами закройщика, поясняя ему, что солдат проверяется именно на мелочах, в этом заключен глубочайший смысл. Вормсер поддерживает фон Шлеттова — Германия может за-

воевать мир, выполняя строевой устав и почитая классиков. Пугови­цы будут немедленно перешиты в соответствии с уставом.

Вильгельм Фойгт, бывший сапожник, затем уголовник, отсидев­ший много лет в исправительной тюрьме, пытается найти работу. Без паспорта его нигде не принимают, и он приходит в полицейский участок. Фойгг смиренно рассказывает о своих проблемах и просит выдать документы, необходимые для трудоустройства. Околоточный объясняет бестолковому посетителю, у которого такое сомнительное прошлое, что сначала тот должен стать порядочным, работающим че­ловеком. До Фойгта доходит, что ему, видимо, придется таскать свою судимость при себе, «как нос на лице».

В воскресное утро, после проведенной на вокзале ночи, Фойгт сидит в берлинском кафе «Националь» со своим прежним сокамер­ником по кличке Калле и на последние гроши пьет кофе. Калле пред­лагает ему стать членом воровской шайки и зарабатывать приличные деньги, но Фойгг категорически отказывается, он все же надеется найти честный заработок.

Капитан фон Шлеттов играет в кафе в бильярд. Он без мундира, так как офицерам запрещено посещать злачные места. Капитан при­знается своему партнеру — доктору Еллинеку, что чувствует себя со­всем другим человеком в штатском, «чем-то вроде половинной порции без горчицы». Он придерживается заповеди, воспринятой от покойного отца-генерала — офицерское звание налагает высокую от­ветственность перед обществом. Капитан сообщает доктору, что зака­зал себе новый мундир, который похож на «вороного жеребца, которого только что выскребли».

В кафе пьяный гвардейский гренадер учиняет скандал. Оскорблен­ный за честь мундира, фон Шлеттов на правах капитана требует от гренадера покинуть кафе. Тот отказывается подчиниться «паршивому штафирке» — штатскому, называющему себя капитаном, и ударяет его по лицу. Фон Шлеттов бросается на гренадера, завязывается драка, затем обоих уводит полицейский. Симпатии собравшейся толпы явно на стороне гренадера, а не штатского. Будучи свидетелем этой сцены, Фойгт прекрасно понимает ее смысл.

После скандала в общественном месте фон Шлеттов вынужден подать в отставку. Ему уже не понадобится новый мундир с безупреч­но пришитыми пуговицами.

Мундир приобретает доктор Обермюллер, работающий в город­ской управе. Ему присвоено звание лейтенанта запаса, он должен уча-

ствовать в воинских учениях, что весьма важно и для его штатской карьеры.

Новая обувная фабрика объявляет о наборе на работу, и Фойгг приходит в отдел найма с отличной рекомендацией от директора тюрьмы, где он шил сапоги для военных. Фойгту снова отказыва­ют — у него нет ни паспорта, ни послужного списка, ни армейского духа. уходя, Фойгт иронически замечает, что не ожидал попасть вместо фабрики в казарму.

Фойгт и Калле проводят ночь в ночлежке, где у них на глазах по­лиция арестовывает как дезертира хилого парнишку, сбежавшего из казармы. Отчаявшись в попытках начать честную жизнь, Фойгт заду­мывает дерзкий план — проникнуть ночью через окно в полицей­ский участок, найти и сжечь папку со своим «делом», забрать какой-нибудь «настоящий» паспорт и с ним удрать за границу. Калле готов помогать Фойгту, намереваясь захватить кассу с деньгами.

Обоих ловят на месте преступления и снова отправляют в испра­вительную тюрьму. На этот раз Фойгт проводит в ней десять лет.

Наступает последний день тюремного заключения Фойгта. Дирек­тор тюрьмы ведет с заключенными традиционный «урок патриотиз­ма» — боевые занятия с целью обучения «сущности и дисциплине» прусской армии. Директор доволен блестящими познаниями Фойгта и уверен, что это обязательно пригодится ему в дальнейшей жизни.

После выхода из тюрьмы Фойгт живет в семье своей сестры, что не решался делать десять лет назад, чтобы не причинять ей неприят­ностей. Но теперь ему пятьдесят семь лет и уже нет сил ночевать где придется. Муж сестры Хопрехт служит в армии и надеется, что его произведут в вице-фельдфебели. Хопрехт отказывается помочь Фойгту ускорить получение паспорта, все должно идти по порядку, законным путем и без нарушений. Он уверен как в своем долгожданном по­вышении, так и в устройстве дел Фойгта, «на то мы и в Пруссии».

Доктор Обермюллер, бургомистр городка Кепеника под Берли­ном, вызван на императорские маневры. Он заказывает себе новый мундир, а старый возвращает его создателю, закройщику Вабшке, как аванс в счет уплаты за новый. Вабшке иронизирует, что для маскара­да он еще может пригодиться.

В шикарном ресторане Потсдама происходит пышное празднест­во по случаю императорских маневров. Оно устроено уважаемым в городе военным портным Вормсером, имеющим теперь чин советни­ка коммерции. Его дочь танцует в офицерском мундире — том самом, еще от фон Шлеттова. Вызывая общий восторг и умиление,

она заявляет, что готова учредить дамский полк и начать войну. На­строение Вормсера омрачает его сын Вилли, который за шесть лет до­служился лишь до чина ефрейтора и явно не годится в офицеры. Пытаясь услужить одному офицеру, Вилли опрокидывает шампанское и заливает мундир сестры. Теперь мундир сбывается в лавку старьев­щика.

Фойгт дважды подает прошение на получение документов, но не успевает получить их в положенный срок, так как в полиции разме­щаются участники военных маневров. Фойгту приходит предписание на выселение в течение сорока восьми часов.

Хопрехт возвращается с учений без давно обещанного повышения в чине. Он раздражен и понимает, что его обошли несправедливо, но на негодующие реплики Фойгга реагирует «как пастор» — рано или поздно каждый получит «свое». «Тебя — не повышают, меня — вы­сылают» — так определяет это «свое» уставший Фойгт. Но Хопрехт уверен, что в его любимой Пруссии властвует здоровый дух. Он при­зывает Фойгта проявить терпение, подчиниться, следовать порядку, приспособиться. Фойгт любит родину, как и Хопрехт, но знает, что с ним творят беззаконие. Ему не позволяют жить в своей стране, он ее и не видит, «кругом одни полицейские участки».

фойгт заявляет Хопрехту, что не хочет уходить из жизни жалким, он хочет «покуражиться». Хопрехт убежден, что Фойгт — человек опасный для общества,

В лавке старьевщика Фойгт покупает все тот же самый мундир, переодевается в него в вокзальной уборной и приезжает на станцию Кепеник. Там он останавливает вооруженный уличный патруль во главе с ефрейтором, приводит в ратушу и велит арестовать бургоми­стра и казначея. Ошеломленному Обермюллеру «капитан» заявляет, что имеет на то приказ его величества императора. Оба подчиняются почти без возражений, приученные, что «приказ есть приказ», у «ка­питана» есть, видимо, «абсолютные полномочия». Фойгт отправляет их под охраной сторожа магистрата в Берлин, а сам забирает кассу — «для ревизии». Фойгт не знал главного — в магистрате не было паспортов.

Под утро Фойгт просыпается в пивном погребке и слышит, как возчики, шоферы и официанты обсуждают происшествие, героем ко­торого был он сам. Все восхищаются молниеносно проведенной опе­рацией и «капитаном из Кепеника», оказавшимся вдобавок «липовым». Мрачный и безучастный, в своем старом костюме, фойгт

читает экстренные выпуски газет, с восхищением повествующих о проделке «дерзкого шутника», Фойгт слышит, как читают вслух объ­явление о его розыске, с приметами «капитана из Кепеника» — кос­тлявый, кособокий, болезненный, ноги «колесом».

В берлинском сыскном отделении побывало уже сорок задержан­ных, но среди них явно нет «капитана». Сыщики склоняются к тому, чтобы вообще закрыть это дело, тем более что в секретных донесени­ях сообщается, что его величество смеялся и был польщен, узнав о случившемся: теперь всем ясно, что «немецкая дисциплина — это ве­ликая сила».

В этот момент вводят Фойгта, который решил сам сознаться во всем, надеясь, что это ему зачтется и после очередной отсидки ему не откажут в документах. Ему нужно «хоть раз в жизни получить пас­порт», чтобы начать настоящую жизнь. Фойгт сообщает, где спрятан мундир, который вскоре доставляют.

Убедившись, что перед ними действительно «лихой» «капитан из Кепеника», начальник следственного отдела снисходительно и благо­душно интересуется, как ему пришла в голову идея провернуть все дело под видом капитана. Фойгг простодушно отвечает, что ему, как и каждому, известно, что военным все дозволено. Он надел мундир, «отдал сам себе приказ» и выполнил его.

По просьбе начальника Фойгг снова надевает мундир и фуражку, и все невольно становятся по стойке «смирно». Небрежно приложив руку к козырьку, Фойгт отдает команду «Вольно!». Под общий хохот он обращается с серьезной просьбой — дать ему зеркало, он никогда еще не видел себя в мундире. Выпив для подкрепления сил стакан любезно предложенного ему красного вина, Фойгт смотрит на себя в большое зеркало. Постепенно им овладевает неудержимый хохот, в котором слышится одно слово: «Невозможно!»

А. В. Дьяконова

Генерал дьявола (Des Teufels General)

Драма (1946)

Генерал авиации Харрас принимает гостей в ресторане Отто. Это единственный ресторан в Берлине, в котором по специальному разре­шению Геринга можно проводить приватные банкеты в военное

время. Соответственным образом в одном из залов вмонтировано но­вейшее подслушивающее устройство для гестапо.

Генерал прибывает в ресторан из имперской канцелярии с офици­ального приема, именуемого им «пивными посиделками фюрера». Зато у Отто имеется французское шампанское, закуска из Норвегии, дичь из Польши, сыр из Голландии и другие «плоды победы» из окку­пированных стран. Икры из Москвы, естественно, нет.

Харрас стал легендарным летчиком еще в первой мировой войне, но ему нельзя дать больше сорока пяти лет, его открытое молодое лицо привлекательно. В числе его гостей культурлейтер Шмидт-Лаузиц, крупный авиапромышленник фон Морунген, а также друзья и близкие люди. Генерал отмечает пятидесятую победу в воздушном бою своего друга и ученика, полковника Айлерса, Это скромный офи­цер, смущенный общим вниманием, он торопится поднять бокал за здоровье генерала. Один лишь культурлейтер невпопад осушает бокал под «Хайль Гитлер». Айлерс получил короткий отпуск, и его жена Анна, дочь фон Морунгена, мечтает поскорее увезти его домой.

Вторая дочь Морунгена, Манирхен, самоуверенная и развязная особа, уверяет, что не стремится к браку. Для этого требуется полу­чить кучу бумаг — о безупречной арийской родословной, половой по­тенции и т. п. Пользуясь лексиконом Союза немецких девушек, она авторитетно рассуждает о проблемах расы и пола, флиртует.

Приходят четверо летчиков из эскадрильи Айлерса, награжденные Большим железным крестом. Они прибыли с Восточного фронта, где бомбили Ленинград. Летчики признают, что русские еще «зададут перцу», но в конечной победе Германии не сомневаются.

Появляются три актрисы, с одной из которых, Оливией Гайс, Хар­рас поддерживает многолетнее знакомство. Она приводит с собой племянницу Диддо, юную и красивую. Оливия знакомит Харраса с Диддо», для которой он своего рода «идеальный образец» — «памят­ник старины», как уточняет генерал, любующийся девушкой.

Между тем адъютант сообщает генералу секретные сведения о «неприятностях» германской армии под Москвой. Генерал считает войну с Россией ошибкой Гитлера, он тщетно через Геринга пытался остановить поход на Восток.

Такие опасные разговоры ведутся в отсутствие культурлейтера, ко­торого генерал называет секретным сотрудником гестапо, а то, куда Шмидт-Лаузиц направляет культуру, — «выгребной ямой».

Наедине с Морунгеном Харрас говорит об авариях, происходящих с самолетами, только что сходящими с конвейера. Генерал открове­нен с промышленником, считая его своим другом. Он сомневается в наличии на авиазаводах подпольных организаций, способных на такие дерзкие диверсии. Генерал допускает даже, что диверсии могут быть делом рук гестапо, готовящего ему западню — Харрас лично отвечает за контроль над авиатехникой.

Харрас полагает, что его, слишком острого на язык и откровенно­го в симпатиях и антипатиях, гестапо пока не тронет, он нужен как профессионал. Смыслом его жизни всегда было летное дело. Война — стихия генерала, но убивать он не любит. Он признается Морунгену, что ему, возможно, было бы легче на душе, если бы он бомбил им­перскую канцелярию, а не Кремль или Букингемский дворец. В целом ему жилось прекрасно: «девочек — вволю», «вина — хоть за­лейся», «полетов — сколько угодно». Морунгену кажется, что Харрас как будто подводит итоги.

Генерал замечает, что молодой летчик Хартман молчалив и мра­чен, ему удается вызвать его на откровенность: невеста Хартмана Манирхен сообщила, что разрывает свою помолвку с ним из-за того, что он не может получить справку о чистоте расы. Летчик теперь ждет смерти на поле боя. После долгого и задушевного разговора с ним Харрас надеется, что ему удалось убедить летчика в ценности собст­венной жизни.

Оливия просит генерала помочь в спасении профессора Бергмана, еврея, хирурга с волшебными руками, который только что временно освобожден из концлагеря. Генерал уже имеет опыт в подобных делах, он может предоставить профессору свой спортивный самолет, готовый к вылету в Швейцарию. Его поведет жена профессора — чистокровная арийка, летчица.

Вскоре между Харрасом и Шмидтом-Лаузицем на виду у всех происходит резкий разговор, в котором культурлейтер проявляет сильнейшую ненависть к евреям, а генерал — презрение к таким «свиньям», как он. Культурлейтер уходит, а генерал со вздохом облег­чения продолжает банкет.

Харрасу поступает важное донесение — отпуска летчикам отме­няются, они срочно командируются на фронт. Айлерс отдает распо­ряжение об утреннем сборе, он готов выполнять распоряжения фюрера безоговорочно. Айлерс верит в себя, в Германию и в победу, не сомневается, что все делается во имя будущего мира.

Через несколько дней Харраса хватает гестапо и держит у себя две недели. По газетным сообщениям, которым друзья не верят, он нахо­дится на Восточном фронте.

В день возвращения Харраса домой к нему приходит Шмидт-Лаузиц и диктует условия его реабилитации для гестапо. Генерал должен установить причины и принять меры к пресечению актов саботажа при изготовлении боевых машин. Он подозревается в содействии «враждебным государству элементам». Культурлейтер устанавливает Харрасу десятидневный срок и говорит, что сам и десяти минут не колебался бы для обезврежения такого человека, как генерал. Харрас отвечает ему тем же и понимает, что получил всего лишь «отсрочку».

К Харрасу приходит обеспокоенная его судьбой Диддо, и между ними происходит объяснение в любви. Генерал предупреждает, что его жизнь теперь ничего не стоит, «облава началась». Он еще спосо­бен защищаться — для Диддо, их счастья.

Оливия сообщает потрясенному генералу, что Бергман и его жена приняли яд как «единственный путь к свободе». Оливия благодарит Харраса от имени супругов. Харрас понимает, что у каждого есть «свой еврей для совести», но этим не откупишься.

Приходят Морунген и Манирхен. Промышленник, подставивший генерала в деле с аварией самолетов, предлагает ему единственный путь к спасению — вступить в партию и передать военную авиацию В руки Гиммлера, СС. Харрас не хочет спасения такой ценой.

Приносят газеты — спецвьшуск с траурной рамкой: Айлерс погиб в катастрофе при падении самолета над аэродромом, фюрер отдал приказ устроить похороны на государственном уровне.

Манирхен разговаривает с Харрасом с глазу на глаз. Она считает его одним из немногих «настоящих мужчин» и не хочет, чтобы он губил себя. Дочь Морунгена признается ему в любви и предлагает с ее помощью бороться за власть и влияние в стране. Харрас отказыва­ется в оскорбительной для Манирхен форме. Он уже понял, что она агент гестапо.

Наступает 6 декабря 1941 г. — последний день отведенного Хар­расу срока. Он сидит в техническом бюро военного аэродрома вместе е-инженером Овербрухом, которого знает много лет. Айлерс сказал как-то, что Овербруху можно доверить «все состояние без расписки». Оба составляют отчет для следственной комиссии. Овербрух подписы­вает отчет, в котором не указаны причины аварий — они не установ­лены. Приводят двух подозреваемых рабочих, которые отказываются

отвечать на вопросы генерала. Он жалеет этих людей, которым пред­стоит допрос в гестапо.

Харрас испытующе смотрит на инженера и говорит, что не может воспользоваться последним шансом. Ему нечего сказать гестапо, и от него, уже ненужного и опасного, ждут, вероятно, «джентльменского» ухода из жизни — револьвер ему оставлен. Но генерал намерен ис­пользовать оружие против врага.

Харрас просит Овербруха поверить в его порядочность и сказать правду. Инженер верит генералу: правда заключается в том, что он сам и другие люди, неизвестные и безымянные, у которых общая цель и общий враг, борются за поражение Германии в этой войне. Погибать приходится и тем, кто служит «оружием врага», оружием, которым он может победить. Так погиб Айлерс — друг Овербруха. Участников движения Сопротивления не останавливает гибель того, кого они любят, как не останавливает и собственная смерть.

Овербрух хочет спасти генерала, считая, что он может принести помощь движению. Он предлагает ему бежать в Швейцарию.

Харрас отказывается — для него, ставшего «генералом дьявола», уже поздно включаться в борьбу с ним. Но Овербрух, за которым стоит правое дело, должен выстоять. Харрас подписывает отчет — так лучше для инженера, и быстро выходит.

Овербрух бросается к окну и видит, как Харрас садится в маши­ну, приготовленную к испытаниям, взлетает и набирает высоту. Затем шум мотора внезапно стихает.

Шмидт-Лаузиц сообщает в ставку фюрера, что генерал Харрас, ис­полняя свой долг, погиб при испытании боевой машины. Похороны на государственном уровне.

А. В. Дьяконова