Слева — лицевая сторона, справа — оборотная сторона таблички.

выжигало молодые посевы; речная вода сегодня несла почве жизнь, а завтра вы­ходила из берегов, заливала селения и убивала людей. Жителям речных долин открылся огромный мир сил природы; они не могли теперь ускользнуть от этих сил, следовательно, приходи­лось учиться управлять ими.

Шумеры, египтяне, арии и ханьцы (древние ки­тайцы) приложили огромные усилия, чтобы разоб­раться в бескрайнем и непостижимом для человека мире: они представили эти силы в обличии богов, дали богам имена, определили характер каждого из божеств, составили тексты молитв и заклинаний, взываний к богам. Не следует относиться к этой деятельности древних иронически: ведь переход к оседлому земледелию вынудил их «открыться» на­встречу миру, и мир обрушился на них с такой си­лой, что люди просто вынуждены были как-то ор­ганизовать свои новые впечатления, иначе они про­сто не вынесли бы их давления. Древневосточный человек был обречён жить в мире, пронизанном ма­гией и колдовством, но магия не была для него про­сто способом исполнения его личных или коллек­тивных желаний — желания получить хороший урожай или выгодно жениться. Магия как бы пред­ставляла собой ширму, заграждение между челове­ком, оказавшимся под прицелом таинственных сил, и самими этими силами. Магическую броню человек носил на себе всю жизнь, а подчас не сни­мал её и после смерти. С подобными представле­ниями прямо связан сложнейший похоронный об­ряд древних египтян.

Особенно плотные «магические доспехи» носили на себе люди, от которых зависели жизнь и процве­тание народов и племён, — цари и жрецы. Еги­петские фараоны, например, помимо всем извест­ного тронного имени имели ещё и тайное имя, тща­тельно скрываемое от посторонних; сохранение этой тайны было залогом жизненной силы и здо­ровья царя. Согласно представлениям древних шу­меров, боги принимали жертвы и молитвы лишь от

особым образом очищенных людей, поэтому мест­ные жрецы специальными составами выводили все волосы на голове и теле. Похожие воззрения су­ществовали и у индийских брахманов; их жизнь определялась большим количеством запретов и ог­раничений. Им нельзя было совершать действия, считавшиеся «нечистыми».

Но в магическую броню облекались не только цари и жрецы — её несли на себе целые народы. Роль такой защиты играли сложные и развитые представления о богах и силах, управляющих ми­ром. Они дали народам Древнего Востока прекрас­ный шанс противостоять натиску кочевников, за­рившихся на богатства оседлого земледельческого населения. Дело в том, что кочевники, время от времени захватывавшие обширные территории реч­ных долин, попадали под сильнейшее религиозное и культурное влияние местных народов. Полуди­кий семит или воин племени чжоу вполне ощущал всё величие мира магических представлений древ­них шумеров или иньцев; хотя формально он и был победителем, ему приходилось искать своё малень­кое место в этом извечно существовавшем мире, приноравливаться к нему. Мощная культура древ­нейших земледельческих центров «перемалывала» всё новые и новые группы воинственных пришель­цев; это было особенно заметно в Междуречье и Древнем Китае — здесь кочевники вливались в со­став оседлых земледельческих обществ практиче­ски постоянно. Культура на Древнем Востоке была не роскошью, не средством заполнения досуга, а средством выживания, борьбы с враждебным, смер­тельно опасным миром.

Человек не хотел чувствовать себя пылинкой на ветру — он стремился наполнить всё окружающее знаками своего существования, как бы «отметить­ся» в этой жизни. Отсюда, наверное, и проистекала у древних людей тяга к строительству грандиозных сооружений: пирамид, высеченных в скалах хра­мов, гигантских статуй фараонов, многометровых барельефов с надписями. Искусственный мир пло-

тин, храмов и возделанных полей, созданный чело­веком, должен был полностью заменить собой мир гор, степей и бурных рек, созданный богами...

Мы начинаем понимать, насколько несправедли­вы представления о какой-то неподвижности, от­сталости древневосточных обществ. Вся жизнь че­ловека, родившегося в Египте или Шумере, Индии или Китае, с первого до последнего дня проходила в борьбе. Это была борьба с непогодой, кочевника­ми, неподатливым кремнём и обсидианом, но чаще всего — с собственными страхами и неуверенностью в завтрашнем дне. Скученная жизнь в городах, му­равьиный труд на небольших участках земли, бо­язнь наказания со стороны любого мелкого чинов­ника — всё это порождало в людях особую, болез­ненную нервозность; она находила выход как в ди­ких и странных религиозных обрядах, так и в бе­зумстве народных восстаний, когда толпы рабов и бедняков разрушали древние гробницы, уничтожа­ли мумии давно умерших царей и вельмож, разби­вали сосуды с благовониями, разрывали пурпурные ткани... Умение подавить свои неосознанные стра­хи, не дать им вырваться на волю свойственно лишь цивилизованному человеку. Чтобы овладеть этим искусством, потребовалось несколько тысячелетий. Какого ещё «прогресса» или «развития» мы вправе требовать от народов Древнего Востока, удивитель­но быстро освоивших все премудрости обществен­ной жизни?

Может показаться, что у древневосточных наро­дов был безотказный инструмент воздействия на среду, в которой они жили, — это государство. Го­сударство нагоняло страху на соседей-кочевников, прокладывало каналы, строило храмы и приносило жертвы богам, собирало урожай с полей и раздавало его людям в виде пайков. Действительно, государ­ство и его правитель в большинстве древневосточ­ных стран обожествлялись и превозносились. Те блага, которые боги давали людям далеко не каж­дый день, царь давал своим подданным ежедневно; он был воплощением щедрости и справедливости. Следует ли удивляться, что царь почитался выше многих богов и ему воздавались подобающие богу почести?

Всё дело здесь, однако, в том, что государство на Древнем Востоке вовсе не было таким грозным и могущественным, каким оно хотело казаться. Если деспот способен отрубить голову любому, то это во­все не значит, что государство, которым он управ­ляет, — сильное и крепкое. Вполне может быть и наоборот: жестокие наказания возмещают неспо­собность царя по-настоящему управлять своими подданными.

Именно так обстояло дело и в Египте, и в Шу­мере, и в Индии, и в Китае (в последних двух стра­нах по крайней мере до образования ранних им­перий в конце I тыс. до н. э.). Царская власть не «пронизывала» всю толщу населения сверху дони­зу. Она была сильна в больших городах, в близких к столице районах, но весьма слаба в глубинке, в поместьях вельмож и богатых храмов. Значитель­ная часть населения речных долин продолжала

жить первобытным образом: большими родами или сельскими общинами, со­хранявшими власть выборных общин­ных старост и право самоуправления в деревенских делах. Над этими нижними этажами общественной жизни надстраивались особые, очень тесные связи деревенских жителей с местной знатью, нередко не повиновавшейся царю. Эти связи тоже по существу были позднепервобытными; они сохранились во всех странах Древнего Востока с очень древних вре­мён. Государство вынуждено было считаться с су­ществованием подобных отношений; оно использо­вало их в своих интересах (в меру сил), но подчи­нить себе не могло.

Сфинкс.

Это значит, что любое древневосточное государ­ство как бы складывалось из «кубиков», элементов, которые сами по себе не были государственными; «кубики» эти возникли намного раньше, чем в до­линах Нила и Евфрата сложились первые государ­ства. Искусный строитель мог построить из этих элементов весьма причудливое сооружение, но чем выше и сложнее оно становилось, тем больше был риск, что здание в конце концов рухнет. Был лишь один способ повысить устойчивость этой государст­венной конструкции — увеличить её массу, заста­вить верхние этажи с удвоенной силой давить на нижние. Собственно, это историки и называют вос-

точным деспотизмом, имея в виду неог­раниченную власть царя над подданны­ми. Но увеличивать давление беспре­дельно тоже было нельзя: всё начинало трещать по швам, и грандиозное здание с грохотом рушилось, понемногу восстанавливаясь через пару веков.

Здесь немалое удивление вызывают две вещи. Во-первых, все народы Древнего Востока после ко­роткого периода проб и ошибок поразительно быст­ро нашли наилучшие способы выстраивать пирами­ду власти так, чтобы она не обрушивалась или обру­шивалась как можно реже. Во-вторых — и это са­мое удивительное, — эти шаткие конструкции, воз­ведённые на очень неустойчивом фундаменте, рабо­тали, и по большей части работали прекрасно! Го­сударство действительно распределяло среди насе­ления продукты питания, следило за состоянием оросительной системы, организовывало дальние во­енные походы и делало ещё множество полезных и просто необходимых дел. Трудно даже представить себе, сколько сил, ума, опыта и чутья требовало поддержание государственной машины в рабочем состоянии в таких неблагоприятных условиях. Древневосточные правители действительно были подобны богам — из ничего, из хаоса, из первобыт­ных форм организации труда и власти они умудря­лись создавать на диво отлаженный и без сбоев ра­ботающий механизм. Это давалось дорогой ценой: вавилонский царь Хаммурапи, например, лично вникал во все мельчайшие дела своего обширного государства. Прокладка оросительного канала, на­саждение плодового сада — ничто не ускользало от

его внимания. Такого же прилежания царь требо­вал и от своих чиновников. В Китае умелые и опыт­ные чиновники ценились выше, чем родовитые аристократы.

Может показаться, что почтение, выказываемое на Древнем Востоке администраторам и правите­лям, было лишь разновидностью угодничества и лести. Однако это не так, или не совсем так. В гла­зах своих современников писец и жрец были твор­цами нового, очеловеченного мира, жить в котором было неизмеримо уютнее, чем в первобытном мире диких, враждебных человеку пространств. Люди Древнего Востока умели находить особую красоту в созидательной деятельности; символом же этого созидания для них было нанесение письменных знаков на папирус или глину. «...Заставлю я тебя полюбить писания более, чем свою мать, и да пока­жу красоту их перед тобой, ведь она больше кра­соты должности всякой, и не было подобной ей в земле этой», — наставляет своего сына египетский писец времён Среднего Царства.

Подумаем же с благодарностью о людях, кото­рых мы видим в странных, застывших позах на изображениях каменных барельефов. Теперь они уже не кажутся нам такими непонятными и далё­кими. Мы видели, как они трудились над миром, в котором им довелось жить, как они пытались сде­лать его более близким и доступным. Благодаря этому и сами они становятся близкими нам. Теперь мы снова можем открыть учебник и войти в му­зейный зал...

ШУМЕР

Начало шумерской истории содержит в себе много тайн. Историки и археологи потратили немало сил, стараясь разгадать их. Сейчас мы знаем, как выглядели шумеры, в каких богов они верили, как вели хозяйство, воспитывали детей. Археологи ходят по улицам древних шумерских городов, восстанавливают расположение домов и храмов. Однако загадок меньше не становится. По мере накопления знаний возникают новые вопросы. И главный из них — откуда пришли шумеры, где их родина?

Страна Шумер получила своё название от наро­да, поселившегося около 3000 г. до н. э. в низовьях реки Евфрат, неподалёку от впадения её в Персид­ский залив. Евфрат разделяется здесь на многочис­ленные протоки-рукава, которые то сливаются, то расходятся вновь. Берега реки низкие, поэтому Ев­фрат часто меняет свой путь к морю. При этом ста­рое русло превращается постепенно в болото. Гли­нистые холмы, расположенные поодаль от реки, сильно выжжены солнцем. Жара, тяжёлые испаре­ния от болот, тучи мошкары заставляли людей дер­жаться подальше от этих мест. Низовья Евфрата

долгое время не привлекали внимания земледель­цев и скотоводов Передней Азии.

Небольшие деревни располагались довольно да­леко от воды, так как Евфрат разливается летом очень бурно и неожиданно, и наводнения всегда бы­ли здесь очень опасны (память о великих потопах сохранилась в шумерских преданиях). В бескрай­ние тростниковые заросли люди старались не захо­дить, хотя под ними скрывались очень плодород­ные земли. Они образовались из ила, оседавшего во время наводнений. Но в те времена обработка этих земель была ещё людям не под силу. Они умели снимать урожаи только с небольших открытых уча­стков, напоминавших своими размерами скорее огороды, а не поля.

Всё изменилось, когда в стране рек и болот по­явились новые, энергичные хозяева — шумеры. Вот здесь-то и начинаются загадки. Мы не знаем, откуда они пришли в низовья Евфрата. В шумер­ских легендах упомянуты только высокие горы на их забытой родине, путь по морю, приведший их к устью Евфрата, и остров в море, который шумеры считали не только своей древней родиной, но и

прародиной всех людей вообще. Известно, что речь идёт об острове, который в древности называли Дильмун, а сейчас — Бахрейн. На Бахрейне, одна­ко, нет высоких гор, поэтому историки постарались проверить, есть ли правда в этих преданиях, и на протяжении многих лет вели на Бахрейне раскопки. Оказалось, что в древности на острове были шумерские поселения и кладби­ща — значит, шумеры жили здесь довольно долго. К сожале­нию, эти находки относятся к то­му же времени, когда шумеры жили уже и в Междуречье. Мо­жет быть, на Бахрейне найдены просто небольшие торговые го­родки, связанные с главными го­родами на Евфрате?

Шумеры сильно отличались от окружавших их народов — и прежде всего своим языком. В наши дни учёные умеют читать шумерские тексты, уже составле­ны многотомные словари шумер­ского языка. Для этого потребо­валось много десятилетий упор­ного труда, и учёные не раз оши­бались. Постепенно стало ясно, что древнешумерский язык не похож ни на один из древних и современных языков. Поэтому мы не можем сказать, с какими народами древности шумеры «со­стояли в родстве», хотя учёные пытались подыскать им «родню» и на Кавказе, и в Гималаях, и на Памире. Всю правду об их далё­кой родине мы вряд ли когда-ни­будь узнаем. Лучше посмотрим, как повели себя шумеры в незна­комом для них месте, среди тростниковых зарослей и болот.

Кроме плодородных, но ещё не освоенных земель новая родина шумеров могла похвастаться только большим количеством глины и тростника. Ни вы­соких деревьев, ни пригодного для строительства камня, ни руд, из кото­рых можно выплавлять металлы, здесь не было. Шумеры научились строить дома из глиняных кирпичей; крыши этих домов настилались из тростника. Такой дом нужно было каждый год подправлять, подмазы­вая стены глиной, чтобы он не разва­ливался. Заброшенные дома посте­пенно превращались в бесформенные холмы, т.к. кирпичи были сделаны из необожжённой глины. Шумеры часто оставляли свои дома, когда Евфрат менял русло, и поселение оказывалось далеко от берега. Глины повсюду было много, и за пару лет шумеры успевали «слепить» новый посёлок на берегу кормившей их реки. Для ловли рыбы и речных путешествий шумеры использовали плетённые из тростника небольшие круглые лодки, обмазывая их снаружи смолой.

Обилие глины, из которой де­лали дома и посуду, предметы ут­вари и детские игрушки, подска­зало шумерам мысль о том, что­бы писать на глиняных таблич­ках. Писец работал так: из сырой глины изготавливалась неболь­шая плоская табличка, на кото­рую острой палочкой наносились письмена. На вязкой глине труд­но проводить линии одинаковой толщины, поэтому они получа­лись похожими на треугольники или клинышки. Историки назы­вают шумерское письмо «клино­писью». Не очень нужные записи потом можно было стереть, а таб­лички с важными документами обжигали на огне, и они станови­лись твёрдыми, как камень. Са­мые ранние записи принадлежат храмовым чиновникам — они должны были считать, сколько зерна, масла и мяса произведено в хозяйстве, сколько выдано ра­ботникам на пропитание, сколь­ко осталось в распоряжении хра­ма. Археологи научились скла­дывать даже разбитые таблички и читать написанное на них.

Обладая плодородными зем­лями, шумеры со временем поня­ли, какие высокие урожаи мож­но получать, если осушить боло­та и провести воду к сухим участ­кам.

Орошение полей в Междуречье было сложным делом. Когда по каналам поступало слишком много воды, она просачивалась под землю и соединялась с подземными грунтовыми водами, а они в Меж­дуречье солёные. В результате снова соль вместе с водой выносилась на по­верхность полей, и они быстро порти­лись; пшеница на таких землях во­обще не росла, да и рожь с ячменём давали невысокие урожаи. В конце концов засолённые поля просто заб­расывали или же пасли на них овец. Шумеры далеко не сразу научились определять, сколько воды нужно для правильного полива полей: излишек или недостаток влаги были одинако­во плохи. Разумнее всего в этих ус­ловиях было бы руководить ороше­нием полей из одного места, а не доверять каждому крестьянину прорывать оросительные канавы, как ему вздумается.