Общественная мысль России в николаевскую эпоху.

Годы царствования Николая I вошли в историю не только как апогей самодержавия и государственного «охранительства», но и как эпоха невиданного в России «движения умов», обостренного духовного поиска и идейных споров в среде русской интеллигенции. Сама власть парадоксальным образом способствовала общественному оживлению, с которым потом вынуждена была бороться. А.И. Герцен назвал эпоху 1830—1840-х годов «временем наружного рабства и внутреннего освобождения». Это был необходимый и закономерный этап интеллектуального и духовно-нравственного самоопределения гражданского общества в России.

Средоточием умственной жизни в 1840-е годы стала Москва, а точнее Московский университет. Министр народного просвещения С.С. Уваров, убежденный консерватор, но в то же время один из образованнейших людей своего времени, полагал, что научные знания являются лучшим противоядием от витающих в обществе крамольных идей. В бытность его министром высшее образование достигло в стране подлинного расцвета. В 1830-х годах возникла своего рода мода записывать в Московский университет сыновей аристократических фамилий.

При С.С. Уварове была возобновлена практика командирования молодых преподавателей университетов за границу, в основном в Германию и Францию, для подготовки их к профессорскому званию. Среди завезенных ими из Европы «плодов учености» особую роль в идейном становлении молодой отечественной интеллигенции стала играть философия немецкого идеализма, представленная трудами Шеллинга, Канта, Фихте и особенно Гегеля. В философии последнего признание высшей творческой силы человеческого разума сочеталось с утверждением идеи историзма, диалектического развития человеческого общества, идущего от варварского состояния к высшей ступени абсолютно свободного и рационального существования. Эти философские построения давали инструмент для критического осмысления социальной действительности, укрепляли веру в прогресс. Гегель стал идейным кумиром московских студенческих кружков. С тонкойсамоиронией писал о «гегельянских» увлечениях своего поколения поэт-славянофил К.С. Аксаков:

В тарантасе, в телеге ли

Еду ночью из Брянска я –

Все о нем, все о Гегеле

Моя дума дворянская!

Философы Шеллинг и Гегель в общей форме поставили также вопрос о том, какой вклад внесла каждая крупная нация в прогресс цивилизации. В России этот вопрос возник с особой остротой после 1836 года, в связи с опубликованием сенсационного сочинения Петра Чаадаева, бывшего ключевой фигурой общественной жизни николаевского времени. Друг А.С. Пушкина и декабристов, П.Я. Чаадаевучаствовал в Отечественной войне 1812 года и заграничном походе русской армии, однако накануне своего назначения флигель-адъютантом императора вышел в отставку и посвятил себя умственным занятиям. Поражение декабристского восстания вызвало у Чаадаева глубокий духовный кризис, заставивший его переосмыслить идеалы Просвещения. Главным в истории народа стала для него роль традиции, прежде всего религиозной, определявшей место народа в созидании мировой истории. Связанные с этим мысли он выразил в 1829—1830 годы в «Философических письмах», первое из которых и было опубликовано спустя шесть лет в журнале «Телескоп».

Как христианский мыслитель, Чаадаев по-своему интерпретировал доктрину официальной народности, противопоставившую Россию Европе. Не отказываясь от самой идеи такого противопоставления, он придал ему иной, противоположный «казенному патриотизму» смысл. Русский народ, по мнению Чаадаева, действительно представляет собой исключение из общего миропорядка, но исключение скорее печальное: «Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили…». Причину этой национальной самоограниченности он видел во влиянии византийско-православной церковной традиции, отделившей Россию от «всемирного воспитания человеческого рода». Католическое христианство, полагал Чаадаев, веками определяло творческий, созидающий характер европейской цивилизации, в то время как Русская Православная Церковь, всецело подчиненная светской власти, оказалась неспособной исполнить свою миссию на земле.

За внешним безотрадным пессимизмом автора «Письма» просматривалось его страстное желание взбудоражить, спровоцировать мыслящую Россию к интеллектуальной и практической деятельности по ее пробуждению и развитию, ибо без собственных напряженных усилий она при колоссальном внешнем пространственном могуществе может быть оттеснена на периферию исторического прогресса, безнадежно отстать от динамичной Европы. В политическом плане заостренно-полемичная концепция Чаадаева была направлена против самодержавия и векового русского «рабства». Он стремился показать ничтожество николаевской России в сравнении со странами Западной Европы. Власть жестоко отплатила мыслителю. По докладу С.С. Уварова Николай I объявил Чаадаева сумасшедшим, редактор журнала «Телескоп» Н.И. Надеждин был сослан. Упоминать в печати о статье было запрещено.

Тем не менее, публикация «Философического письма» ускорила процесс развития национального самосознания, вызвав к жизни великий спор русской интеллигенции об исторической судьбе России, о ее месте в семье европейский народов, и способствовала появлению на рубеже 1830—1840-х годов новых идейных течений — славянофильства и западничества.

Славянофильство представляло собой либеральное течение общественной мысли, исходившее из идеи самобытности России. У его истоков стояли такие видные, литературно одаренные представители дворянской интеллигенции, как А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, К.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин. С критических позиций оценивали они внутриполитическое состояние государства, наличие таких его институтов, как неограниченное самодержавие, крепостное право, выступали против жесткого контроля сверху над состоянием общественной мысли. Славянофилы признавали необходимость проведения либеральных преобразований, считая, что существующий на данный момент полицейско-бюрократический режим и официальная идеология не соответствуют потребностям нового времени и могут губительно сказаться на дальнейшем поступательном развитии России. Не отвергая монархическую форму правления как таковую, они делали акцент на установлении постоянного диалога между обществом и властью, на расширении творческого потенциала самодержавия путем обращения его к мнению народа, «земства». Сформулированный К.С. Аксаковым известный постулат славянофильства гласил: сила власти принадлежит царю, а сила мнения — народу. Для выяснения общественного мнения власть должна возродить созывы Земских соборов.

Главный тезис славянофильства — это неповторимость и самобытность исторического пути России, которые ни в коем случае не должны быть уничтожены в ходе либеральных преобразований, а также вера в особое, мессианское предназначение русского народа. Трагическим поворотом в отечественной истории они считали Петровские реформы, которые прервали органическое развитие национальной культуры и раскололи общество надвое. С тех пор между европеизированной дворянской верхушкой и народом лежит непреодолимая пропасть, являющаяся источником всех социальных бедствий и политических противоречий.

Подвергая критике европейское культурное влияние в России, славянофилы тем не менее не добивались отрыва своей страны от Западного мира; их целью было восстановление единства русского общества и культуры на основе национальных ценностей. К числу таковых они относили православную церковь, воспитывающую в народе дух любви и сострадания (вместо царящих в Европе культа собственности и наживы), а также крестьянскую общину, которая одна могла предотвратить угрозу пролетаризации крестьянства и поддерживать в нем отношения коллективизма и соборности. Следование национальным традициям и высоким нравственным идеалам, полагали славянофилы, позволит России занять подобающее место в центре мировой цивилизации. При этом она должна стремиться не к тому, чтобы стать богатейшей или самой могущественной из стран мира, а к тому, чтобы быть наиболее «христианским из всех человеческих обществ».

Идейными оппонентами славянофилов выступали западники — историки Т.Н. Грановский, С.М. Соловьёв, К.Д. Кавелин, писатели и публицисты В.П. Боткин, В.Ф. Корш, и др. Западничество также представляло собой либеральную социально-политическую концепцию, отвергавшую революционное насилие, однако буржуазные представления о характере будущего развития России были выражены в ней более отчетливо. Идею самобытности, «особого славянского пути» западники считали несостоятельной; русское государство, по их мнению, шло теми же путями, что и остальные европейские страны, но отстало от них благодаря роковому стечению обстоятельств. Особенно подчеркивалось пагубное влияние догматического, склонного к аскезе и нетерпимости византийского христианства (как не вспомнить П.Я. Чаадаева!) и последствия татаро-монгольского ига. Задача, следовательно, заключалась в том, чтобы по мере возможностей стремиться к преодолению воздействия этих негативных факторов, мешающих двигаться по пути прогресса.

В отличие от славянофилов сторонники западнической точки зрения высоко оценивали реформы Петра I, видя в них чуть ли не единственное светлое пятно в российской истории. При этом они выражали сожаление, что вследствие непоследовательных действий и серьезного сопротивления консервативных сил реформы захватили далеко не все общество и не привели к проникновению европейской культуры в глубь народа. Вывод, к которому они приходили в своих рассуждениях, примерно мог звучать так: Россия не Европа, но она должна стремиться ей стать.

Социально-политическая программа западников строилась на критике крепостнических отношений и общинных начал русской жизни; они выступали за утверждение частной собственности, гражданских прав и свобод, видели в конституционной монархии и парламентаризме идеальную форму государственного устройства.

Споры славянофилов и западников сыграли исключительную роль в пробуждении общественного внимания к судьбе крепостной деревни, они отразили попытки либералов создать целостные концепции преобразования России. Несмотря на серьезные расхождения во взглядах, обоим течениям было свойственно глубокое внутреннее единство, отмеченное А.И. Герценом. Оно заключалось в «чувстве безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума… Мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно».

Наряду с либеральным, в 40-х годах XIX века в России сложилось и радикальное, революционно-демократическое направление общественной мысли. Наиболее яркими его выразителями выступили В.Г. Белинский и А.И. Герцен. После недолгого увлечения гегельянством — один в петербургском, другой в московском западническом кружках — оба они встали на путь энергичной борьбы за освобождение народа и обратились к социалистическим идеям европейских мыслителей.

А.И. Герцен сумел создать и собственную оригинальную теорию социализма — «русского» или «общинного». Эмигрировав в 1847 году на Запад, он стал свидетелем революционных боев 1848 года в Париже и приветствовал свержение короля Луи Филиппа и провозглашение республики. Однако дальнейшее развитие революции стало для него потрясением, настоящей духовной драмой. Расстрел республиканской гвардией мирной демонстрации парижских рабочих, выдвигавших социальные требования, убедил его в том, что «мещанская цивилизация» Запада далеко отстоит от идеала гуманизма, а значит, неизбежны новые классовые битвы.

А.И. Герцен разочаровался в идее формального равенства перед законом, не исключающей эксплуатации человека человеком, и стал думать, что русская крестьянская община содержит зачатки социализма, действительно справедливого общества, которое поэтому может быть построено в России быстрее, чем в любой другой стране. Он особо подчеркивал, что общинное землевладение противостоит принципу частной собственности, а значит, обеспечивает социальное равенство и гармонию интересов. Идея социализма воспринималась Герценом как мост, на котором могут подать друг другу руки западники и славянофилы. Что касается путей перехода к социализму, то вопрос этот решался им противоречиво: в разное время он делал ставку то на мирную революцию «сверху», то на народную, крестьянскую революцию «снизу».

Со временем социалистические взгляды получили широкое распространение в русском обществе, а на основе построений Герцена развились теории крестьянского, или общинного, социализма, которые стали сутью народнических воззрений.

В исторической перспективе стремление Николая I и его идеологов установить полный контроль над обществом было безрезультатным. Именно в его царствование возникли и идейно оформились либеральное и революционно-социалистическое направления освободительного движения, развитие и взаимодействие которых вскоре стали определять судьбу русской мысли, состояние общественной жизни и, в конечном итоге, судьбу России.

В начало

3. Внешняя политика Николая I. Крымская война.

Вступив на престол, Николай I получил в наследство от своего предшественника огромной международный престиж России. Империя сохраняла первенствующее положение на континенте, она была желанным партнером и союзником для всех великих и малых государств Европы. Сильнейшая армия и отлаженная дипломатическая служба превращали российского самодержца в гаранта европейского мира и опору монархических режимов. Поставив целью своей внутренней политики охранение и укрепление существующего общественно-политического строя, Николай I и во внешних делах придерживался начал легитимизма и Священного союза. В его глазах борьба с революционным движением в Европе была и борьбой за реальные интересы России как европейской державы.

Приоритетное значение Николай I придавал союзу с Австрией и Пруссией. Эти государства рассматривались им как необходимая часть его охранительной политической системы. Однако сотрудничество трех монархий не было прочным. Каждая страна решала собственные задачи, и полное согласие достигалось лишь перед лицом революционной опасности.

Постоянной заботой российской дипломатии было также поддержание ровных отношений с Великобританией: от взаимодействия двух великих держав — сухопутной и морской — зависел мир в Европе. При этом Англия выступала как главный соперник России на Ближнем Востоке: она интенсивно проникала на ближневосточные рынки, вытесняя оттуда Россию, добивалась преобладающего влияния в Константинополе, укреплялась в Средиземноморье. В связи с этим британская пресса при поддержке правительства стремилась создать в глазах английской общественности негативный образ России, пугала пресловутой «русской опасностью», преувеличивала агрессивность самодержавия, скрывая своекорыстные цели английской буржуазии в ближневосточном регионе.

В отношении Франции Николай I занял враждебную позицию с момента французской буржуазной революции 1830 года.

Центральное место во внешней политике николаевской России занял восточный вопрос, возникший еще во второй половине XVIII века Гигантская и некогда могущественная Османская империя была близка к распаду; волнения в провинциях постепенно расшатали ее государственность. Европейские политики сравнивали Турцию со смертельно больным человеком и в ожидании неизбежного конца строили планы раздела ее территориального наследства. Особенную активность в этом проявляли Англия, Франция и Австрийская империя. Для России Восточный вопрос включал следующие аспекты: окончательное политическое и экономическое утверждение в Северном Причерноморье, которое в основном было достигнуто при Екатерине II; признание ее прав как покровительницы христианских и славянских народов Османской империи, и прежде всего Балканского полуострова; благоприятный режим черноморских проливов Босфор и Дарданеллы, что обеспечивало России ее торговые и военные интересы на юге. В широком смысле Восточный вопрос касался и российской политики в Закавказье.

В начале правления Николая I Россия вела успешные войны на Кавказе и в европейской части Турции. Война с Персией (1826—1828), ставшая следствием попыток персидского шаха вернуть под свое владычество Грузию, закончилась разгромом персидской армии и подписанием Туркманчайского мирного договора, в заключении которого принял активное участие известный русский писатель и дипломат А.С. Грибоедов. К России отошли Эриванское и Нахичеванское ханства, на территории которых была образована Армянская область. Это послужило началом консолидации армянского народа: после подписания Туркманчайского мира более 140 тыс. армян эмигрировали в Российскую империю из Турции и Ирана. Туркманчайский договор закрепил позиции России на Каспийском море, подтвердив ее преимущественное право держать здесь свой военный флот, и послужил основой стабилизации русско-иранских отношений на длительный исторический период.

Почти параллельно с русско-персидской развернулась и русско-турецкая война (1828—1829). Поводом к ней послужил отказ турецкого султана признать независимость Греции, на чем настаивали правительства великих держав — России, Англии и Франции. В 1827 году между ними был заключен договор о помощи Греции, которая на протяжении уже ряда лет вела национально-освободительную борьбу против османского владычества. Осенью того же года эскадра союзников уничтожила турецко-египетский флот в Наваринской бухте, после чего русско-турецкие отношения резко ухудшились.

Военные действия развернулись в Закавказье и на Балканах. В 1828 году русская армия под командованием генерала И.И. Дибича овладела Варной, а в 1829 году перешла Балканы и заняла Адрианополь, тем самым, открыв себе путь на Константинополь. Одновременно генерал И.Ф. Паскевич эффективно действовал в Закавказье, захватив Карс и Эрзерум. Турция пошла на переговоры, и в 1829 году вАдрианополе был заключен мир, по которому Россия получила восточный берег Черного моря от Анапы до Поти и право свободного плавания торговых судов через проливы Босфор и Дарданеллы. Адрианопольский мир явился важнейшей вехой в освобождении балканских народов от османского ига: победа России в войне обеспечила Греции государственную независимость и упрочила автономию Сербии, Молдавии и Валахии.

Конец 20-х — начало 30-х годов были временем наибольшего влияния России в Османской империи. Николай I поверил в слабость Турции и стал рассматривать ее как удобного соседа, чье существование не вредит интересам России. Зримым проявлением дипломатической гибкости и дальновидности стало оказание Россией военной помощи султану в 1833 году в связи с кризисом, вызванным мятежом египетского паши. Предотвратив фактический распад Османской империи, Россия заключила с ней союзный договор о дружбе и взаимопомощи. Этот договор был подписан в 1833 году в местечке Ункяр-Искелеси. Соглашение гарантировало помощь Турции со стороны России в случае нового турецко-египетского конфликта. Взамен Россия получала наиболее выгодный для нее режим черноморских проливов, которые султан обязался закрывать по ее требованию для военных кораблей европейских держав.

Ункяр-Искелесийский мир явился высшим успехом политики Николая I в Восточном вопросе. Никогда Россия не была так близка к осуществлению своих внешнеполитических планов, как в этот период. Однако договор вызвал остро негативную реакцию со стороны главных соперников России в ближневосточном регионе — Англии и Франции, обеспокоенных усилением русского влияния в Константинополе. В последующие годы дипломатия этих стран сделала все возможное, чтобы срок русско-турецкого союза не был продлен по истечении восьми лет, предусмотренных при его подписании.

После того, как в войнах с Персией и Турцией Россия отстояла свое право на Грузию, Армению и Азербайджан, коренным образом изменилась политическая ситуация на Северном Кавказе. Владения горских народов со всех сторон были окружены землями, вошедшими в состав Российской империи. Конфликты между независимыми горскими племенами и Россией вылились в широкое национально-освободительное и социальное движение, известное под названием Кавказской войны (1829—1864).

Локальные боевые действия на Северном Кавказе начались еще при Александре I, назначившим наместником в этот регион героя Отечественной войны 1812 года А.П. Ермолова. Последний приступил к крутому пресечению распространенной среди горских «вольных обществ» набеговой системы, т. е. практики вооруженных нападений на равнинных соседей, занимавшихся земледелием, и захвата пленников для последующей продажи в рабство. Для борьбы с набегами Ермолов стал широко применять вырубку лесов и уничтожение непокорных аулов. При нем были построены крепости Грозная, Внезапная, Бурная, служившие опорными пунктами русских войск при продвижении в глубь горных районов.

Военные экспедиции Ермолова вызвали противодействие горцев Чечни и Кабарды, переросшее в1820-е годы в организованное военно-политическое сопротивление. Его идейной основой стал мюридизм — разновидность ислама, приспособленная к понятиям горских народов. Мюридизм накладывал на своих последователей обязанность вести священную войну, газават, против неверных до их обращения в мусульманство или полного истребления. Резкое обострение ситуации произошло в 1829 году, когда Гази-Магомед провозгласил себя имамом (главой духовной и светской власти) Дагестана и Чечни и объявил газават России и ее сторонникам среди горских народов. Созданное им государство мюридов (имамат) просуществовало до 1859 года, став базой для восстания, которое в 1834 году возглавил третий имам Дагестана Шамиль. В 1847 году самые кровопролитные сражения шли в Дагестане, а после 1850 года — в Чечне. Окончательное «замирение Кавказа» и установление здесь власти России пришлось уже на правление Александра II.

Если в 1830-е годы внешняя политика Николая I отличалась военными и дипломатическими успехами и способствовала укреплению международного престижа России, то в 1840-е годы ситуация стала меняться в худшую сторону. Серьезной неудачей николаевской дипломатии явилось подписание в 1841 году Лондонской конвенции великих держав, фактически означавшей отказ от принципов Ункяр-Искелесийского договора. Судоходство в проливах ставилось под международный контроль, проход военных кораблей в мирное время запрещался и русский Черноморский флот лишался оперативного простора.

В 1848—1849 годах начались новые революции в Европе. Только за первое полугодие 1848 года восстания прокатились по восьми странам, снова вызвав волнения в Польше. Николай всеми силами стремился оградить Россию от революционной Европы. 3 марта он предписал всем русским подданным покинуть Францию. Две недели спустя император запретил впускать в Россию иностранных преподавателей, а еще через десять дней — публиковать в газетах сообщения о событиях в Европе. С Францией, где была провозглашена республика, были прерваны дипломатические отношения.

Когда в начале 1849 года революция охватила Венгрию, входившую в состав Австрийской империи, правительство Франца-Иосифа обратилось к Николаю I за помощью. Манифест от 26 апреля возвестил о вступлении 100-тысячной русской армии в Галицию. Повстанцы были разбиты, пленные венгерские генералы выданы Австрии. Однако когда Николай I узнал, что 13 из них были казнены, он поручил министру иностранных дел Нессельроде выразить австрийскому кабинету «неодобрение подобной бесцельной жестокости». Подавление венгерского восстания было триумфом охранительной внешней политики Николая I, которого стали называть «жандармом Европы».

После революционного 1848 года великие державы, прежде всего Франция и Англия, отвернулись от России. Это сразу изменило соотношение сил в Восточном Средиземноморье. Турция могла теперь игнорировать требования России, не опасаясь английского или французского флотов. Назревала новая русско-турецкая война.

Формальным поводом к ней послужило нарушение турецким правительством прав православной церкви в Палестине. По наущению Франции ключи от Вифлеемского храма, где молились как католики, так и православные, были переданы католическим священникам. НиколайI, покровительствовавший христианско-православным народам Османской империи, сделал попытку принудить Турцию к повиновению и в 1853 году оккупировал автономные дунайские княжества Молдавию и Валахию. В ответ Турция объявила России войну. В сущности, это была провокация европейских держав против России.

Вступая в Крымскую войну (1853—1856), император и его окружение допустили два главных просчета в оценке ситуации: преувеличение военной мощи собственной страны и непонимание масштабов ее международной изоляции. Располагая огромной армией (свыше 1 млн человек), Россия однако не обладала развитой военно-технической инфраструктурой. Из-за отсутствия железных дорог переброска войск в нужном направлении затягивалась на многие месяцы, подводы с боеприпасами тянулись со скоростью 3—4 км/ч. Наблюдалось значительное отставание от передовых европейских стран в области вооружений. К 1853 году русские войска в основном были оснащены старыми гладкоствольными кремневыми ружьями, в то время как западноевропейские армии переходили на нарезное стрелковое оружие, а также полевые пушки, заряжавшиеся с казенной части. В русском флоте продолжали преобладать парусные суда. Из 21 крупного военного корабля черноморской эскадры только 7 были паровыми, тогда как англо-французский флот почти целиком состоял из паровых военных судов с винтовыми двигателями.

Последнее в военно-морской истории крупное сражение двух парусных флотов (русского и турецкого) произошло в ноябре 1853 года, когда черноморская эскадра под командованием адмирала П.С. Нахимованаголову разбила турецкие корабли в Синопской бухте. Однако господство русского флота на Черном море было недолгим. Начался второй этап Крымской войны, ознаменованный вступлением в нее Англии, Франции и Сардинии. Для Николая I, рассчитывавшего вести кампанию против одиночного и более слабого противника, война с мощной европейской коалицией оказалась полной неожиданностью. Позицию «вооруженного нейтралитета» заняла даже Австрия, незадолго от этого спасенная от расчленения силой русского оружия.

В сентябре 1854 года английские и французские войска высадились в Крыму и начали осаду Севастополя. Героическая оборона города длилась 350 дней. Защитники черноморской цитадели выдержали ряд ожесточенных бомбардировок и штурмов, прежде чем им пришлось окончательно покинуть разбитые укрепления. Прославились в этой войне адмиралы В.А. Корнилов, П.С. Нахимов, В.И. Истомин, военный инженер Э.И. Тотлебен, артиллерийскийгенерал С.А. Хрулев, матросы и солдаты П. Кошка, И. Шевченко, Ф. Самолатов и другие.

Николай I умер в самый разгар боев за Севастополь, когда уже стало ясно, что война проиграна. По Парижскому мирному договору 1856 года Россия теряла устье Дуная и ЮжнуюБесарабию, но главное, ей было запрещено держать военный флот на Черном море, что фактически оставляло южную границу империи открытой.

Поражение в Крымской войне, продемонстрировав экономическую и военно-техническую отсталость России, вызвало перелом в настроениях правительственных кругов и общественности и послужило прологом к эпохе «великих реформ» 1860—1870-х годов.