Лекция 8. Возможности изучения психики животных

Зачаточная форма психики отделена невероятно долгим путем эволюции от развитых форм психического отражения, которые мы находим у человека. Развитие живых организмов должно пройти долгий путь, на протяжении которого происходит усложнение форм деятельности организмов и, соответственно, усложнение морфо-физиологической организации организмов. Этот длительный путь должен быть прослежен и понят, потому что иначе мы не сможем понять особенности того, что нас более всего интересует, то есть особенности человеческого сознания. Предыстория развития психики служит ключом к пониманию особенностей психики человека, так как человеческое сознание не появляется, образно говоря, со скоростью пистолетного выстрела и, следовательно, введение в человеческую психологию необходимо требует исторического подхода к психике.

Психика животных издавна привлекала к себе внимание естествоиспытателей, психологов и философов. Изучение психики животных составило целую ветвь психологии. Эту область психологии называют биопсихологией или зоопсихологией. Оба термина выражают суть дела. Термин биопсихология оттеняет тот факт, что речь идет именно о тех формах психического отражения, которые управляются биологическими законами и непосредственно включены в процесс биологической эволюции. Поэтому психика животных интересовала и продолжает интересовать представителей собственно биологических наук.

Из этого вытекает двойственность значения зоопсихологии и даже двойственность задач, которые стоят перед исследователями, занимающимися психикой животных. С одной стороны, зоопсихология ставит перед собой задачи исследования сложных форм поведения, опосредствованных отражением окружающего мира, в интересах решения биологических проблем приспособления в ходе эволюции и тех проблем, которые имеют прикладное значение. Так, исследование сложного поведения таких организмов, как медоносные пчелы, имеет, конечно, существенное прикладное значение. Я не говорю уже о прикладном значении исследования одомашненных животных. Прикладное значение знаний о психике животных иногда относится к решению злободневных проблем, связанных с охраной и защитой животного мира. Я не являюсь специалистом в области, скажем, ихтиологических проблем, но мне, как, вероятно, и вам, хорошо известен целый ряд вопросов в связи с такими практическими, хозяйственными задачами, как, например, задача сохранения нормального образа жизни рыб в условиях искусственных водоемов. Даже в такой области, как размножение домашних животных, приходится считаться с данными, которые по существу являются данными зоопсихологическими. Это проблемы экологического порядка, типа проблемы поддержания биоценозов и т.д. Эти прикладные задачи решаются методами зоопсихологии. Зоопсихология подробно изучает историю формирования, постепенного усложнения совершенствующихся форм ориентировки животного в окружающем мире, не абстрагируясь от видовых особенностей изучаемых животных. В отличие от такого подробного изучения наш экскурс в эту область может ограничиться лишь схематическим представлением эволюционного процесса развития форм психического отражения.

Даже первый подход к предыстории человеческой психики наталкивается на вопрос, который имеет теоретическое и методологическое значение. Это вопрос: «А можно ли вообще изучать психику животных?» Подумайте, какое сочетание! Мы привыкли связывать с понятием психики или с понятием психического отражения некоторый ряд субъективных явлений, которые в широком смысле слова можно назвать явлениями переживаемого отражения. Я нечто вижу и вижу себя видящим. Я нечто слышу и замечаю себя слышащим, я нечто думаю и констатирую наличие процесса мышления. Я могу рассказать об этих явлениях и описать их. Я могу сравнить свое описание с описанием сходных процессов или тех же самых процессов в общем их виде у другого человека. Передо мной своеобразные, открытые для каждого из нас, явления, и я могу двигаться от этих явлений, стараться проникнуть за внешний облик отражения («внешний» — в смысле «лежащий на поверхности», и «внутренний» — если говорить о том, что мы как бы открываем эти явления у себя). С животными обстоит дело иначе. Мы не можем спросить у животных, видят ли они, слышат или не слышат, испытывают боль или не испытывают боли и т.д. Мы не можем обратиться к животному и получить словесный отчет. Следовательно, нужно искать какие-то другие пути проникновения в мир субъективного отражения животных.

Существует несколько возможностей решения этой проблемы, которая представляет большой интерес для психологов, занимающихся изучением психики человека. Ее решение имеет важное значение для понимания психики человека потому, что попытки проникнуть в природу психических явлений человека не могут ограничиться данными самонаблюдения и даже всерьез опираться на них.

Психологи, изучающие человека, вынуждены искать объективные методы исследований. В зоопсихологии же не может быть никакого другого метода, кроме объективного. Без объективных методов мы не в силах понять что-либо не только в психике животных, но и в психике маленьких детей, к сознанию которых обращаться по меньшей мере тщетно. Люди, имеющие опыт работы с младенцами, например педиатры, отлично понимают, что при решении диагностических задач они не могут рассчитывать на помощь младенца. Они не могут, пальпируя младенца, надеяться на то, что он скажет, где ему больно. Из сказанного выше видно, что задача поиска объективных методов, с которой зоопсихология в силу особенностей объекта своего исследования столкнулась раньше психологии человека, имеет первостепенное значение для психологии человека.

Поиски путей проникновения в психику животных имеют свою историю. Один путь, который уже давно отброшен, состоял в том, что исследователи проводили аналогии между психикой животных и человека. Они полагали, что в одинаковых ситуациях при одинаковых воздействиях у животных возникают те же внутренние процессы, которые в подобных ситуациях возникают у человека, то есть приписывали животным человеческие переживания. В старых книгах об уме животных есть немало привлекательных страниц о думающих и переживающих животных, в которых авторы этих сочинений видели маленьких «психологов», обладающих внутренним миром. Этот подход к психике животных, основывающийся на приписывании особенностей человеческой психики животным, носит название антропоморфизма.

Другой подход основан также на аналогии. Стоит отметить, что «суждение по аналогии» — вообще далеко не лучший способ научного доказательства. Именно на такого рода суждении строится сравнительно-анатомический подход к психике животных. Рассуждения, лежащие в основе этого подхода, очень просты. Человеческая психика связана с работой мозга и органов чувств. Эти связи совершенно несомненны и доступны для изучения. А если мы знаем то, какие системы органов участвуют при возникновении тех или иных психических процессов, то, значит, имеем право судить о наличии тех или иных форм отражения по морфологическому критерию.

Исходя из этой логики, глаз, близкий к человеческому глазу, должен дать восприятие, близкое к человеческому; более сложная нервная система должна дать психические процессы, сопоставимые по сложности с человеческими, и т.д. При таком рассуждении упускается из виду одно важное обстоятельство, хорошо известное каждому биологу. Дело в том, что не существует однозначной связи между органом и функцией. То, что на одном этапе эволюции может выполняться одной системой, то на другой ступени эволюции и у других видов (в особенности, если мы сопоставляем расходящиеся линии эволюции) может осуществляться другой системой органов. На этом пути мы наталкиваемся на непреодолимую трудность. Она заключается в том, что развитие органов подчинено принципу несовпадения происхождения органа, с одной стороны, и его функции, с другой. В связи с этим в современной сравнительной анатомии различают гомологичные и аналогичные органы.

Понятие «гомология» фиксирует тот факт, что в процессе эволюции путем естественного отбора из идентичных органов развивается целый ряд органов, отличных по своему строению. Так, из плавников рыб вырабатываются органы плавания, хождения, летания и т.д. В случае с «аналогией» мы сталкиваемся с противоположным явлением, когда из различных органов, из различного материала вырабатываются образования, сходные как по функции, так и по строению. Эти образования, несмотря на внешнюю общность, которая иногда бывает просто поразительной (глаз кальмара и глаз человека), в филогенетическом отношении ничего общего не имеют.

При частном изучении несовпадения между происхождением органа и его функцией необходимость различения органов-гомологов и органов-аналогов выступает с особенной четкостью. Именно из-за такого несовпадения мы отбросили принцип решения вопроса о генезисе психического по критерию наличия нервной системы. Нервная система формируется как орган координации и выполняет эту функцию независимо от того, представлена ли она ганглиозной или сетевидной формой. Изучение развития органа, рассматриваемого независимо от выполняемой им функции, наталкивается на серьезные трудности.

Более адекватный путь заключается в изучении того, как функция зарождается на наличных морфологических аппаратах и, развиваясь, формирует новые аппараты.

Чтобы пояснить эту мысль, я сформулирую ее в форме вопроса: «Изменяет ли потребность в развитии речи на определенном этапе эволюции органы членораздельной речи? Рука создала трудовые движения или развитие трудовых движений уточнило особенности нервно-мышечного аппарата человеческой руки?»

Таким образом, хотя положение о том, что процесс развития психики животного идет вместе с морфологическим развитием, безусловно верно, ориентация на морфологический критерий как при анализе генезиса психики, так и при изучении развития психики животных не способна привести нас к раскрытию особенностей отражения внешнего мира на протяжении биологической эволюции.

Существует еще один подход к изучению психики животных. С точки зрения сторонников этого подхода, путь к изучению психики животных проходит через изучение их поведения. Это и был тот путь, на который встала современная научная зоопсихология. Перед современной зоопсихологией стоит задача правильного описания и объяснения поведения. Она должна решить вопрос о тех законах, которые управляют поведением животных. Открыть законы, управляющие поведением, — это и значит объяснить природу поведения. Если мы откажемся от объяснения и ограничимся описанием поведения, то зоопсихология превратится в описательную науку, а с помощью одного только описания явления мы не сможем проникнуть в его природу. Поэтому нельзя ограничиваться описанием внешних форм поведения, а необходимо через исследование поведения идти к изучению отражения, ориентирующего животное в окружающем мире. Иными словами, предмет зоопсихологии — изучение различных форм отражения, опосредствующих поведение животного, а способы исследования этих форм отражения лежат в анализе поведения животных¹.

Попытки построения некоторой схемы развития поведения привели к представлению о существовании двух видов поведения: врожденного и приобретенного. Врожденное поведение иногда описывается термином «инстинктивное» поведение. При этом принимается, что инстинктивное поведение, будучи врожденным, является как бы машиноподобным и устойчивым поведением. Оно свойственно видам и, следовательно, в нормальных условиях является видотипичным признаком каждой особи данного вида. Полагают, что инстинктивное поведение закреплено подобно тому, как закреплена мелодия на магнитофонной пленке. Инстинктивная форма поведения вырабатывается по тем же законам, по которым формируются органы, то есть по законам биологической эволюции. Оно зафиксировано в генетической программе организма, которая развертывается по мере его созревания. Инстинктивному поведению противостоит индивидуально приобретаемое поведение. «Индивидуальное» поведение, формирующееся при жизни каждого отдельного индивида, осуществляет приспособление данного индивида в ходе онтогенеза к изменяющимся условиям среды. Если первая форма поведения — инстинктивное поведение — зафиксировано и непластично, то вторая форма — приобретенное поведение — осуществляет как бы приноравливание инстинктивного поведения к внешнему миру.

Итак, проведена резкая грань: врожденное—индивидуально приобретенное. В физиологии высшей нервной деятельности это различение выступило в форме различения безусловных рефлексов, видовой базы поведения, и условных рефлексов, как механизмов, обслуживающих индивидуально приобретенное поведение.

В связи с таким различением картину развития поведения можно представить как обрастание инстинктивного поведения приспособительными механизмами. Или, на языке физиологии, процесс развития поведения идет как надстраивание условных рефлексов над безусловными, причем эта надстройка настолько сложна, что порой трудно добраться до исходного уровня, то есть до безусловных рефлексов. Так представлялось развитие поведения.

Одним из исследователей, пытавшихся дать объяснение врожденным, жестко фиксированным формам поведения, был известный ученый Ж.Лёб. В самых общих чертах концепция Лёба основывается на в высшей степени примечательном явлении, которое открыл немецкий физиолог Ганс Сакс. Сакс обнаружил у растений явление «тропизмов» — вынужденных движений растения. Если вы наблюдаете за жизнью растения, то обнаруживаете следующее: корни растений, как правило, направляются своей основной массой к центру гравитации, то есть вертикально по отношению к поверхности земли. И это очень легко показать. Вы можете взять растение с развитой корневой системой, вынуть его из земли и перевернуть так, чтобы его корни оказались вверху, а стебель оказался внизу. Тогда вы увидите, что корни растения обратятся вниз, сделают изгиб и опять направятся в сторону центра тяжести. Эта форма вынужденных движений называется геотропизмом. Лёб предполагал, что врожденное поведение животных подчиняется тем же самым физико-химическим законам, каким подчиняются тропизмы растений, понимая под тропизмами вынужденные автоматические движения, обусловленные неодинаковостью физико-химических процессов в симметричных частях организма вследствие односторонности падающих на него воздействий. Существуют разные виды тропизмов: фототропизм (вынужденное движение к свету), хемотропизм (положительная или отрицательная реакция животного на распространяющееся химическое вещество) и т.д.

Концепция Лёба подверглась резкой критике за безоговорочное распространение принципа тропизмов на различные формы деятельности животных. Эта критика носила экспериментальный характер, но прежде чем к ней приступить, необходимо остановиться на классических экспериментах Лёба с гидрой. Он предположил, что гидра ориентирует свою ногу, как и растение корень, всегда к центру гравитации. Как это показать? Лёб натягивал у дна аквариума металлическую частую сетку, причем ячейки этой сетки были такого размера, что в них могла пролезть только «нога» гидры, то есть когда гидра под влиянием геотропизма плыла ко дну аквариума, то ее «нога» проходила через ячейку сетки, а широкая часть застревала своим головным концом. После того как гидра застревала, Лёб брал и переворачивал сетку. И тогда с «ногой» гидры происходило то же самое, что и с корнем растения. «Нога» делала петлю и направлялась к центру гравитации. Один из критиков Лёба, обсуждавших этот эффектный опыт, предположил, что опыт не закончен и его следует продолжить. Он перевернул сетку еще раз. Если следовать принципу тропизма, то гидра должна вновь попытаться направить «ногу» к центру гравитации. Однако гидра, как отмечает проницательный голландский исследователь животных Бойтендайк, попросту вытащила из ячейки «ногу» и уплыла в дальний угол аквариума. Другим экспериментом, направленным против теории Лёба, был эксперимент с планариями, которым свойственен отрицательный фототропизм. Суть этого эксперимента состоит в следующем: если содержать планарии в комфортных биологических условиях, лишая их возможности избегать света, то отрицательный фототропизм угасает. С точки зрения теории тропизмов, пытающейся все изменения поведения объяснить физико-химическими процессами, утрата отрицательного фототропизма не может быть объяснена.

Теория тропизмов резко преувеличивает жесткость, машинообразность видовых механизмов поведения. В действительности видовое поведение организмов представляет собой пластичное поведение, и, следовательно, нельзя провести резкую, абсолютную грань между врожденным и приобретенным поведением. На него распространяется мысль, очень четко выраженная И.П.Павловым: «Индивидуальное приспособление существует на всем протяжении животного мира».

¹ В своем дальнейшем изложении вместо термина «поведение» я буду чаще использовать термин «деятельность», чтобы освободиться от ассоциаций с использованием термина «поведение» в бихевиористской концепции. — Авт.