ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ ЖИЗНЕННОГО ОПЫТА

Понятно, что общество есть продукт взаимодействия людей. Выделим из всех видов взаимодействий социальное, т.е. человечес­кое, когда люди понимаются как социальные существа, действующие в конкретном социокультурном контексте[90]. Социальное взаимодей­ствие в повседневной жизни подчинено принципу «здесь и сейчас» и протекает в ситуации «лицом к лицу». Можно сказать, что здесь находится «атом» всего огромного мира человеческих взаимоотношений. Все прочие формы взаимодей­ствий в той или иной степени являются лишь производными и более отдаленными от этого атома. Следовательно, анализ этого «кирпичика» позволит нам выявить микромеханизм социального конструирования. Рассмотрим, как откладывается опыт жизни в сознании индивида и как он типизируется, становится приемлемым и понятным другому участнику вза­имодействия. Этим самым мы обозначим появление тех или иных элементарных форм культуры как ценностно-норматив­ных регуляторов социальной жизни.

В ситуации «лицом к лицу» я и мой партнер предстаем друг перед другом в живом настоящем. При этом постижение друг друга (намерений, приемов воздействия, цели взаимодей­ствия) происходит на всех уровнях сознания (разума, интуиции, эмоций). В силу своих знаний, опыта, культуры в целом я интерпретирую полученные данные, пытаясь достичь достоверного знания о своем партнере. Так же поступает и он. Столкновение двух «здесь и сейчас» (т.е. интерпретаций си­туации, основанных на интересах сторон и актуальных целях взаимодействия) происходит в процессе взаимообмена моей и его экспрессивностей (выразителей эмоциональных состояний). Но ни один человек не способен постичь другого во всем его многообразии. Поэтому волей или неволей мы прибегаем к типизации, к схемам интерпретации поведения и действий другого человека («мужчина», «женщина», «европеец» и т.д.), а схемы диктуют нам типичные «ожидания-требования» друг от друга в ситуации взаимодействия. Мы воспринимаем друг друга как типы. Более того, чем больше удалена типизация социального взаимодействия от ситуации «лицом к лицу», тем более она анонимна, обезличена. Но зародыш анонимности заключен уже в ситуации живого взаимодействия индивидов. Следовательно, социальную реальность повседневной жизни можно понять в континууме типизации, анонимность которых возрастает по мере удаления от ситуаций «здесь и сейчас» и «лицом к лицу»[91]. На одном полюсе этого пространства на­ходятся «другие», с которыми я взаимодействую часто и интенсивно («мой круг»), на другом полюсе — крайне ано­нимные абстракции, которые по своей природе никогда не смогут стать доступными взаимодействию «лицом к лицу» (мифологические герои или религиозные олицетворения в виде ангелов, дьявола и т.д.)

Типизация формируется в «образцы взаимодействий» и упорядочивает их. Важнейшую роль при этом играет вербаль­ный язык, представляющий собой систему знаков, т.е. лин­гвистических обозначений жизненного опыта общности, кото­рые можно сохранить во времени и передать следующим поколениям. Опыт — прежде всего знания, однако мое знание повседневной жизни организовано так, что меня интересует в данный момент лишь то, что мне нужно для достижения каких-то целей. Ясно, что априорно знания не существует, поскольку человеческая природа, как мы это установили еще в первой части лекций, — это социокультурная переменная: изначально она существует лишь в виде антропологических констант (открытости миру, пластичности инстинктуальной системы и т.д.)[92]. Следовательно, если мы пытаемся выяснить истоки и природу «социокультурного», то должны рассмотреть вопрос об «осаждении» опыта в сознании индивида и о его объективации в рамках принятой в данной культуре семиотико-знаковой системы. А это дает нам и ответ на вопрос о жизненных мирах человека как субъективных реальностях. В памяти человека осаждается не весь опыт индивида или группы. Седиментация (осаждение опыта действий и переживаний в сознании) принимает интерсубъективный характер, т.е. выходит за пределы отдельного человека тогда, когда нескольких ин­дивидов объединяет общая биография, — сходные условия жизни и деятельности порождают общественный единообраз­ный опыт, типизация которого происходит окончательно посредством языка, т.е. семиотической системы.

Как же при этом происходит формирование опыта? В основе опыта лежат действия физического, технологического или умственного характера, а всякое действие подвергается так называемой хабитуализации (опривычиванию). В ходе опривычивания происходит фундаментальный процесс: естественное стремление людей к результативности действия в сочетании со стремлением к экономии человеческих усилий (в том числе и «закон лени») ведут к тому, что в сознании отпечатывается прежде всего позитивный опыт, превращаясь в образец дей­ствия (в основном выраженный в умениях и навыках). Типизируясь далее посредством языка, он движется в двух системах: в системе ролевых функций (ролевых репертуарах живых индивидов) и в знаковых (символических) системах. Опыт, выраженный в знаковых системах, может отделяться от достояния его творцов.

Здесь начало культуры. Поэтому мы под культурой пони­маем позитивный опыт множества людей, выраженный в семиотических системах. Посредством типизации действий и формирования образцов у взаимодействующих индивидов возникают определенные ожидания (экспектации) друг от друга, а следовательно, и взаимный контроль и взаимокоррекция норм (этос сообщества). Возникает основа для формирования институтов — объективных для индивидов социальных реаль­ностей. Они непременно имеют уже свою историю и аргументированную легитимность (оправданность). Все они дик­туют индивидам: «так надо делать», а ряд из них — специально организованный — «разгружает» людей от уже непосильной для них ноши (для этого предназначены организация и ведение народного хозяйства, система государственного управления, армия, здравоохранение, система образования, наука, искусство и т.д.).

Разделение труда между институтами, следовательно, и между их персоналами, дает возможность развивать соответствующую профессиональную культуру, открывает путь к проектируемым инновациям.

ЖИЗНЕННЫЕ МИРЫ ЧЕЛОВЕКА: ЕДИНСТВО И СПЕЦИФИКА

Социальная антропология сосредоточивает свое внимание на людях как творцах, конструкторах социальной реальности. Важнейшей при этом является проблема изучения процесса социального бытия культуры, т.е. отобранного, ценностно ок­рашенного и семиотически выраженного позитивного опыта жизнедеятельности множества людей. Такой опыт возникает в различных сферах и, поскольку в опыте невозможно отделить друг друга сознание и действие, социальное бытие культуры может быть изучено лишь посредством исследования жизнен­ных миров человека (людей).

Различение миров человека по гносеологическому признаку (по соотношению бытия и сознания) позволяет нам описывать и объяснять общество и как объективную, и как субъективную реальность. Но для описания и объяснения общества как продукта взаимодействия людей этого недостаточно. Любое взаимодействие людей характеризуется «слитностью» условий, интересов, разума и реальных действий его участников, следовательно, необходимо применять феноменологический под­ход[93]. В социальной антропологии это выражается в том, что в основу различения миров человека мы должны положить основные модусы, или феномены существования человека. Как уже говорилось, это труд (способ жизнеобеспечения), господ­ство (доминирование и связанная с ним борьба в любых сферах жизнедеятельности), любовь (самоидентификация и солидарность с особо значимым существом, соучастие в его жизни: божеством, святыней, лидером, лицом противоположного пола, родственниками и близкими и т.д.), игра (свободная деятель­ность как дарящая блаженство), смерть (основной экзистен­циальный феномен, выражающий и подчеркивающий конеч­ность человеческой жизни и связанное с ним вечное стрем­ление человека избавиться от нее).

Жизненные импульсы, исходящие из этих феноменальных источников, формируют и миры человека, так или иначе

регулируемые соответствующими институтами. В то же время эти миры являются компонентами общества как субъективной реальности, ибо эти феномены — не только бытийные способы человеческого существования: они также и способы понима­ния, с помощью которых человек понимает себя как трудя­щегося,, как любящего, как борца, играющего и смертного, и стремится через такие смысловые горизонты объяснять одно­временно бытие всех вещей[94].

Мои жизненные миры — это осознаваемые мною реаль­ности, расположенные и за пределами моей повседневной жизни. Моя идентификация, самоотождествление с этими мирами зависит от силы воздействия на меня этих реальностей, с одной стороны, и от моего прагматического или познава­тельного интереса к ним — с другой. В то же время мы все живем как бы одновременно в прошлом (социальная и индивидуальная память, традиции), в настоящем (актуальные потребности, уровень и степень их удовлетворения), и будущем (надежды на лучшее будущее, индивидуальные и социальные проекты). Все это причудливо переплетается в жизни каждого. Каждый мой жизненный мир — и мир других, следовательно, наше взаимопонимание и взаимодействие в этом мире про­текают в рамках той культуры, которая ценностно-нормативно скрепляет воедино эти миры. На поверхности иногда это выглядит как система субкультур, расположенных в едином социокультурном пространстве (культуры различных сообществ, этнокультуры).

Известно, что обстоятельства в той же мере творят людей, в какой они сами творят эти обстоятельства. Участвуя в жизненных мирах, я соприкасаюсь и с «обстоятельствами» этих миров, следовательно, я так или иначе содействую формиро­ванию и развитию у себя и у других людей человеческих качеств, необходимых для жизни в данном мире. Этот момент, эмпирически наблюдаемый и фиксируемый, требует от нас методологического поворота в понимании человеческого созна­ния. Думается, что буквальное понимание сознания как ре­зультата отражения в мозге жизненных реалий, следовательно, некоторой его инерционности, приводящей к «отставанию со­знания от бытия», сужает наши эвристические возможности в области антропологии. Сознание человека надо рассматривать в двух планах: в мире повседневной жизни, где основным актором всего сущего выступает действие (труд, деятельность вообще), сознание человека есть необходимый атрибут жизни, в трансцендентальных же мирах мышление, понимание и самопонимание человека являются способом жизни. В информационном обществе, в котором возникают символические и виртуальные миры, именно сознание человека является непос­редственным творцом, главным актором этих миров. Поскольку высшим иерархом среди жизненных миров человека выступает мир повседневной жизни с ее принципами «здесь и сейчас» и «лицом к лицу», то в основе конструирования остальных миров лежит принцип жизнеподобия (образцом выступает повседневная жизнь). Это касается всех миров, как бы далеко они ни отстояли от повседневности и как бы фантастически в них ни переплетались друг с другом реалии повседневности. Принцип жизнеподобия этих миров (например, в картинах С. Дали либо в мире сновидений) реализуется посредством символико-знаковых систем, связывающих воедино все миры человека через него и в нем. Так мы выходим на проблему коммуникативных связей между жизненными мирами человека и с ним самим, а следовательно, связей между множеством людей как участников динамики этих миров.