ВЕРДИКТ СУДА.

Конечно, трудно было рассчитывать на то, что Международный трибунал вынесет всем подсудимым одинаковый приговор, хотя обвинители четырех держав требовали признания виновными именно всех. Ни у кого из обвинителей не возникало сомнений и в отношении меры наказания.

Американский главный обвинитель Роберт Джексон завершил свою речь следующими словами:

— … Если признать этих людей невиновными, значит, с тем же основанием можно сказать, что не было войны, не было убийств, не совершалось преступлений.

Роман Андреевич Руденко – государственный обвинитель СССР, проанализировав все доказательства, представленные Международному трибуналу, сформулировал свой вывод так:

— Во имя подлинной любви к человечеству… во имя памяти миллионов невинных людей, загубленных бандой преступников, во имя счастья и мирного труда будущих поколений я призываю суд вынести всем без исключения подсудимым высшую меру наказания — смертную казнь.

Столь же недвусмысленно выразил свое мнение и главный английский обвинитель Шоукросс. В конце обвинительной речи он поставил перед собой вопрос: все ли подсудимые заслужили смертную казнь? И ответил на него следующим образом:

— Возможно, что некоторые больше виноваты, чем другие, некоторые играли более деятельную и более непосредственную роль, чем другие, в этих ужасающих преступлениях. Но когда… последствия преступлений выражаются в смерти двадцати миллионов наших собратьев, опустошении целого материка, распространении по всему миру неописуемых трагедий и страданий, каким же смягчающим обстоятельством может явиться то, что некоторые из подсудимых были главными персонажами, а другие — более второстепенными? Какое имеет значение тот факт, что некоторые заслужили стократную смерть, тогда как другие заслужили миллион смертей?

По итогу процесса к смертной казни через повешение: 12 человек (Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Кальтенбруннера, Розенберга, Франка, Фрика, Штрейхера, Заукеля, Зейсс-Инкварта, Бормана (заочно), Йодля (был посмертно оправдан при пересмотре дела мюнхенским судом в 1953 году))

- к пожизненному заключению: 3 человека (Гесс, Функ, Редер)

- к 20 годам тюремного заключения: 2 человека (Ширах, Шпеер)

- к 15 годам тюремного заключения: 1 человек (Нейрат)

- к 10 годам тюремного заключения: 1 человек (Дениц)

Из воспоминаний Аркадия Иосифовича Полторака — бывшего секретаря советской делегации в Международном военном трибунале, судившем в Нюрнберге главных немецко-фашистских военных преступников.

«Из темного отверстия в освещенный зал вступает хорошо знакомая фигура Германа Геринга. По бокам от него — двое солдат.

Геринг беспокойным взглядом обводит напряженно притихший зал, обвинителей и задерживает его на судьях. Он бледен, еще больше осунулся. Месяц ожидания приговора не прошел даром! Маска бравады, которую так старательно сохранял бывший рейхсмаршал в течение всего процесса, исчезла с его лица. Ему подают наушники, хотя познания Геринга в английском языке были вполне достаточны, чтобы понять лаконичную, но выразительную формулу приговора: смерть через повешение.

Выслушав ее, Геринг бросает последний злобный взгляд на судей, в судебный зал. Сколько ненависти в его глазах. Он молча снимает наушники, поворачивается и покидает зал. За его спиной закрывается дверь, чтобы через несколько секунд снова открыться.

Появляется Гесс. Этот отказывается от предложенных ему наушников. Он и теперь выглядит каким-то фигляром. Трибунал объявляет ему приговор: пожизненное заключение.

Вновь закрывается и вновь открывается дверь. На этот раз через нее входит Риббентроп. Лицо как зола. Глаза выражают испуг, они полузакрыты. Меня поразило, что в руках у него какая-то папка с бумагами. Она ему уже не пригодится.

— К смертной казни через повешение, — объявляет Лоуренс.

Ноги у Риббентропа становятся как будто ватными. Ему требуются усилия, чтобы повернуться обратно и скрыться в темноте прохода.

Вводят Кейтеля. Он идет выпрямившись, как свеча. Лицо непроницаемо.

— К смертной казни через повешение, — звучит в наушниках.

Розенберг вовсе теряет самообладание, когда слышит такой же приговор.

А вот вводят Франка. У этого палача, который обещал сделать «фарш из всех поляков», на лице умоляющее выражение. Он даже руки простер, как будто такой жест может изменить уже подписанный приговор: к смертной казни через повешение.

Вслед за Франком входит, а точнее, вбегает Юлиус Штрейхер. Широко расставив ноги и вытянув вперед голову, этот погромщик и растлитель душ тысяч и тысяч немцев производит впечатление человека, ожидающего удара. И он получает его, он слышит те же несколько слов, что и Франк.

За Штрейхером — Заукель. И ему воздается должное: смертная казнь.

Вводят Иодля. Услышав об уготованной для него петле, он резко снимает наушники, что-то злобно шипит и, тяжело ступая одеревенелыми ногами, удаляется.

А вот и Вальтер Функ. Этот помнит о золотых коронках, снятых с зубов освенцимских жертв и хранившихся в сейфах имперского банка, а потому не ожидает для себя ничего иного, кроме смертной казни. Но вдруг до него доносятся спасительные слова: «пожизненное заключение». Функ явно растерян. Похоже на то, что он рыдает и делает беспомощную попытку поклониться судьям…

Восемнадцать раз открывалась и закрывалась дверь позади скамьи подсудимых. Смотрю на часы. Серебряные стрелки на циферблате показывают 15 часов 40 минут. Процесс закончен. Судьи удаляются.»

Оправданы 3 человека – Фриче, Папен и Шахт.

Из воспоминаний Полторака:

«Шахту, Папену и Фриче Международный трибунал вынес оправдательный приговор. По мере того как зачитывалась формула их оправдания, в зале нарастал гул. Эта реакция зала показалась мне неоднородной, как неоднороден был зал суда, вмещавший в себя и представителей прогрессивной печати, и отъявленных реакционеров. Последние, несомненно, реагировали бы еще более бурно, если бы список оправданных не ограничивался только этими тремя.

… Итак, трое оправданы. Коменданту суда приказано освободить их. Фриче и Папен прощаются со своими соседями, пожимают руки Герингу, Деницу и некоторым другим. Только Шахт проходит мимо Геринга, даже не посмотрев в его сторону.»

КАЗНЬ.

Казнь преступников состоялась в ночь на 16 октября 1946 года в небольшом спортивном зале, воздвигнутом во дворе тюрьмы. В помещении стояли три виселицы, две из них должны были использоваться попеременно, когда казнь очередного осужденного завершалась; третья была запасной. Казни проводились без промедлений, вся процедура продолжалась немногим более трех с половиной часов.

Герман Геринг обманул палача и умер в камере, незадолго до назначенного времени казни проглотив в своей камере капсулу с цианистым калием.

Наблюдения Кингсбери Смита - единственного представителя американской прессы, присутствующего при казнях.

«Фон Риббентроп вошел в помещение для казни в 1:11 пополуночи по нюрнбергскому времени. В помещении его немедленно остановили два армейских сержанта, которые, подойдя к нему с обеих сторон, стали удерживать его за руки, в то время как другой сержант, следовавший за ним, снял с его рук наручники и заменил их кожаным ремнем. Вначале планировалось, что осужденные пойдут из своих камер в помещение для казни без наручников, но после самоубийства Геринга на всех незамедлительно надели наручники. Фон Риббентроп смог до конца поддерживать видимость стоицизма. Он твердыми шагами направился к помосту виселицы, сопровождаемый двумя конвойными, которые шагали по обе стороны от него, но не сразу смог ответить на вопрос офицера, стоявшего у подножия виселиц и спросившего его имя в целях соблюдения формальностей процедуры. Когда вопрос был повторен, он почти выкрикнул: «Иоахим фон Риббентроп!» и поднялся по ступеням без каких-либо признаков нерешительности. Когда его повернули на помосте так, чтобы свидетели видели его лицо, он, как мне показалось, стиснул зубы; он поднял голову с прежней надменностью. Его спросили, хочет ли он сказать последнее слово, и он сказал по-немецки: «Боже, храни Германию» и затем добавил: «Можно мне еще кое-что сказать?»

Переводчик кивнул, и бывший ас дипломатии нацизма громко и четко произнес свои последние слова: «Мое последнее желание состоит в том, чтобы Германия осознала свое единство и чтобы между Востоком и Западом было достигнуто понимание. Мое желание – миру мир».

Когда на голову фон Риббентропа надевали черный мешок, он смотрел прямо перед собой. Затем палач поправил веревку, нажал на рычаг, и фон Риббентроп был сброшен навстречу своей посмертной участи.

Кейтель вошел в помещение для казни через две минуты после того, как под Риббентропом на эшафоте распахнулась крышка люка, он все еще висел на веревке. Но его тело было скрыто под первым помостом, видна была только туго натянутая веревка.

Кейтель не выглядел столь напряженным, как фон Риббентроп. Он, хотя его руки были связаны, высоко держал голову и шел к виселицам, сохраняя военную выправку. Когда спросили его имя, он громко произнес его и взошел на эшафот подобно тому, как, возможно, всходил на трибуну, принимая приветствия от германских армий.

Он, несомненно, выглядел так, как будто не нуждался в помощи конвойных, шагавших рядом и державших его за руки. Взойдя на помост, он обернулся и посмотрел на присутствующих, выпячивая вперед подбородок с кичливостью высокомерного прусского офицера. Его последние слова, произнесенные громко и ясно, были переведены так: “Я прошу всемогущего Бога смилостивиться над народом Германии. «Свыше двух миллионов германских солдат шли на смерть за свое отечество раньше меня. Теперь я следую за своими сыновьями – все это ради Германии».

Ганс Франк был следующим на этом параде смерти. Он единственный из всех осужденных вошел в помещение для казни с улыбкой на лице. Несмотря на то, что этот человек нервничал и часто сглатывал слюну, он, после своего ареста обратившийся в римско-католическую веру, как будто чувствовал облегчение перед искуплением своих злодеяний. Он спокойно произнес свое имя, и когда его спросили, хочет ли он произнести последнее слово, он ответил тихим голосом, почти шепотом: «Я благодарен за хорошее обращение со мной во время заключения, и я прошу Бога принять меня с милосердием».

Девятым в процессии смерти был Альфред Йодль. Черный воротник его военной формы завернулся на спине, как будто он одевался в спешке. В мрачный дом смерти Йодль вошел, явно испытывая страх. Он постоянно облизывал губы, его лицо было искаженным и осунувшимся, по ступеням к виселице он поднимался далеко не так уверенно, как Кейтель. Все же его голос был спокойным, когда он произнес свои последние несколько слов на этой земле: «Шлю тебе привет, моя Германия».

Хотя Герман Геринг избежал петли палача, его смерть надо было признать официально:

Дверь спортзала вновь открылась, и вошли охранники, неся на носилках тело Геринга.
Ему удалось разрушить план Контрольного совета союзников, согласно которому он должен был возглавлять шествие осужденных нацистских вождей к смерти. Но представители Контрольного совета решили, что Геринг должен, по крайней мере, занять свое место мертвеца в тени эшафота.

Охранники, внесшие носилки, поместили их между первой и второй виселицами. Большие босые ступни Геринга высовывались из-под нижнего края американского армейского одеяла цвета хаки. Сбоку свисала рука в голубом шелковом рукаве.

Полковник, ответственный за процессуальные действия, приказал снять одеяло, чтобы свидетели и корреспонденты из стран-союзников смогли увидеть своими глазами, что Геринг был, несомненно, мертв. Американская армия не хотела, чтобы появилась легенда, гласящая, что Герингу удалось сбежать.

Одеяло сняли, и присутствующие увидели тело Геринга в черной шелковой пижаме, поверх которой была надета голубая рубашка, причем рубашка была мокрой, по-видимому, это было результатом попыток тюремных врачей привести его в сознание.

Лицо этого политического разбойника-вымогателя двадцатого века все еще было искажено мукой предсмертных мгновений и последней в его жизни гримасой пренебрежения. Тело снова быстро накрыли покрывалом, и этот нацистский военачальник, погрязший, подобно персонажу времен династии Борджиа, в крови и прельщении, проследовал за холщовым занавесом на черные страницы истории».