Социально-экономические сдвиги в послесиньхайские годы

Радикальные политические перемены в Китае не могли, естественно, сразу же сказаться на его экономическом и социальном развитии. Но постепенно их влияние стало сказываться, особенно в годы мировой войны, которая существенно изменила объективное положение Китая. Сказалось это как на возможностях экспансии иностранного капитала в Китае, так и на особенностях функционирования самого китайского рынка.

Наиболее активная экспансия иностранного капитала приходится на начало XX в., когда сумма иностранных капиталов удвоилась по сравнению с началом века, достигнув 1610 млн. ам. дол. (1914). На первом месте по своим капиталовложениям шла Англия, давно и настойчиво действовавшая на китайском рынке с момента его открытия, последующие места занимали Россия, Германия, Япония. За годы мировой войны экспансия иностранного капитала резко ослабла ввиду того, что рынок частных инвестиций был практически парализован и расширение иностранных капиталовложений осуществлялось в основном за счет реинвестиции прибылей. Общий объем иностранных вложений в 1918 г. можно оценить в 1691 млн. ам. дол., в том числе прямые инвестиции 1092,8 млн. ам. дол., задолженность китайского правительства — 575,4 млн, задолженность частных компаний — 22,7 млн. Важнейшей особенностью структуры иностранных капиталовложений в Китае оставалось, как и в начале XX в., полное преобладание прямых деловых вложений в китайское хозяйство, причем удельный вес этих вложений имел тенденцию к возрастанию. На первом месте стояли вложения в транспорт — 531 млн. ам. дол. (33% всех вложений), что позволяло фактически контролировать механические виды транспорта. Благодаря этим вложениям иностранному капиталу принадлежало или контролировалось им через систему займов более 90% железных дорог и почти 80% тоннажа всех морских и речных пароходных перевозок.

Иностранные капиталовложения в обрабатывающую и горнорудную промышленность, а также в коммунальные предприятия составляли только 197 млн. ам. дол. (12,3%), что, однако, более чем вдвое превышало промышленные вложения национального капитала. Иностранных промышленных предприятий было всего несколько сот, но это были самые крупные и технологически передовые для Китая предприятия и, следовательно, наиболее конкурентоспособные. Так, в наиболее развитой — хлопчатобумажной — промышленности иностранному капиталу принадлежало (1918) 42,9% веретен и 43,95% ткацких станков. В механизированной добыче угля на долю иностранного капитала приходилось 77,3%. Фактически под полным иностранным контролем находились механизированная добыча железной руды и механизированная выплавка чугуна. Сильные позиции занимал иностранный капитал также в пищевой, химической, полиграфической и некоторых других отраслях.

Иностранные банки, которых к концу войны насчитывалось всего полтора десятка, фактически контролировали китайский денежный рынок. В условиях нараставшей политической раздробленности, милитаристских войн, правовой незащищенности даже богатого китайца было вполне естественно, что китайские имущие слои стремились держать свои средства именно в иностранных банках. Это вело к тому, что иностранные банки в значительной мере оперировали фактически китайскими средствами. Капиталы иностранных банков и их финансовая роль возрастали также вследствие того, что именно в эти банки поступали таможенные доходы, а с 1913 г. и доходы от соляной монополии, и находились на специальных «гарантийных счетах», контролировавшихся иностранными банками с целью финансового обеспечения уплаты китайских внешних долгов. Иностранные банки в Китае обладали также очень важным правом денежной эмиссии, фактически регулируя объем денежной массы в стране. В годы мировой войны эмиссионная активность иностранных банков значительно возросла: с 1912 по 1919 г. эмиссия американских кредитных учреждений выросла в 8 раз, французских — в 6 раз, японских — в 5 раз, английских — в 1,5 раза, что неизбежно вело к дальнейшему усилению контроля за китайским денежным рынком.

Оставалась значительной роль иностранного капитала во внешней торговле, что было связано в первую очередь с рядом привилегий иностранного капитала, вырванных в свое время у Китая силой оружия. Иностранный капитал способствовал дальнейшему втягиванию Китая в мировую торговлю, в капиталистическое разделение труда. Несмотря на крутую внутриполитическую ломку и мировую войну за послесиньхайское десятилетие объем внешней торговли Китая почти удвоился, достигнув в первый послевоенный год 1134,9 млн. ам. дол. С ростом объема внешней торговли увеличивался и торговый пассив, достигший в тот же период уже 282 млн. ам. дол. Особенностью китайского экспорта было преобладание среди предметов вывоза (1920) готовой продукции (39,55%) и полуфабрикатов (20,5%), причем главной статьей экспорта была продукция китайского традиционного ремесла. Остальная часть экспорта складывалась в основном из сельскохозяйственного сырья и совсем немного — из продукции горнодобывающей промышленности. В импорте полностью преобладали предметы потребления (71,5%), причем аграрный Китай был вынужден ввозить в значительных размерах продовольствие и хлопок. Учитывая возраставший пассив торговли, для Китая обострялась проблема платежного баланса. Торговый пассив компенсировался в основном денежными переводами китайских эмигрантов (хуацяо), иностранными капиталовложениями, расходами иностранцев в Китае и т.п.

Мировая война не только временно ослабила экспансию иностранного капитала в Китае, но и усилила неравномерность активности империалистических держав, изменив условия их конкуренции. В результате вступления Китая в войну на стороне Антанты Германия практически потеряла свои довольно сильные позиции в Китае. Война ограничила возможности Англии, Франции и других европейских держав в расширении их экономической деятельности в Китае. В то же самое время Япония, а отчасти и США получили благоприятные возможности для своей экспансии. В годы войны Япония использовала благоприятные условия и попыталась даже превратить Китай в сферу своего монопольного влияния. Японский капитал сделал рывок в промышленной экспансии. За годы войны возросли позиции японского капитала в основной отрасли китайской промышленности — хлопчатобумажной, где число веретен на японских предприятиях утроилось, а число ткацких станков почти удвоилось. Именно в эти годы начинается и развитие японской тяжелой промышленности в Китае. Усилив посредством займов еще накануне войны свой контроль за Ханьепинским металлургическим комбинатом, японский капитал в годы войны построил крупные чугунолитейные заводы в Бэньсиху (1915) и Аньшане (1918), что означало контроль за 85% всех доменных печей в Китае. Расширяется добыча каменного угля на японских предприятиях в Фушуне, Бэньсиху, Яньтае (примерно четверть всей угледобычи в Китае), железной руды в Аньшане и Мяоэргоу (фактически полный контроль за механизированной добычей железной руды в Китае). Так постепенно складывается горно-металлургический комплекс в Маньчжурии, ставший своеобразным придатком японских монополий, стремившихся сделать этот район поставщиком полуфабрикатов для своей тяжелой промышленности. Усилился приток японского капитала в железнодорожное строительство и особенно в торговый флот. В течение 1913—1918 гг. доля Японии во внешнеторговом судообороте Китая выросла с 32% до 52%, а во внутриторговом судообороте эта доля возросла до 40%.

Используя ослабление влияния и возможностей европейского капитала и европейских правительств, Япония попыталась монополизировать предоставление займов Китаю, справедливо рассматривая кредит как важнейшее средство захвата рынка. За годы войны Япония предоставила Китаю несколько десятков займов на общую сумму 675 млн. иен. Одновременно усилилось и освоение японскими торговцами китайского рынка. За годы войны удельный вес Японии во внешней торговле Китая фактически удвоился. Резко возрос ввоз в Китай японской хлопчатобумажной пряжи и тканей, бумаги, сахара и некоторых других товаров, на расширение производства которых особенно рассчитывала китайская буржуазия. Япония не ограничивалась, однако, усилением экономической экспансии в Китае, — она попыталась расширить свои сферы влияния и даже фактически подчинить себе политику пекинского правительства, выдвинув в 1915 г. пресловутое «21 требование». Единодушный протест китайского народа сорвал эти планы.

Неравномерность империалистической экспансии в послесиньхайские годы не означала ослабления позиций иностранного капитала в Китае. Наоборот, к концу мировой войны можно констатировать дальнейшее укрепление позиций иностранного предпринимательства, которое фактически держало в своих руках все командные высоты экономики Китая. Не переоценивая внедренность иностранного капитала в китайское хозяйство, относительные размеры которого были невелики — немногим более 3 ам. дол. на душу населения (что в несколько раз меньше, чем в некоторых колониях), необходимо подчеркнуть, что иностранный капитал захватил и освоил именно «высоты» экономики, оставляя основной хозяйственный массив вне своего прямого воздействия. Иностранный капитал фактически монополизировал ключевые позиции, определявшие перспективы развития национального воспроизводственного процесса: поставки современных по техническому уровню средств производства, развитый капиталистический кредит, научно-технические знания и технологический опыт («ноу-хау»), современные виды транспорта и связи. Однако реальное экономическое воздействие мирового капитализма на Китай определялось не только позициями иностранного предпринимательства в Китае, но и всей экономической, политической и военной мощью империализма, поставившего Китай в положение полуколонии. Захват иностранным предпринимательством командных высот китайской экономики и был одним из проявлений полуколониальной зависимости.

Усиление позиций иностранного капитала в послесиньхайские годы означало не только увеличение полуколониальной зависимости Китая, но и ускорение процесса втягивания китайского хозяйства в мировой рынок, углубление процессов капиталистической эволюции китайской экономики. Во многом это связано с тем, что национальное капиталистическое развитие началось с «открытием» Китая и привнесением в Китай капиталистического производства. Национальное капиталистическое предпринимательство возникло под прямым влиянием, «по примеру» иностранного и в тесной экономической и «географической» связи с ним. Китайские капиталистические предприятия возникали прежде всего в центрах господства иностранного капитала — открытых портах, концессиях, сеттльментах, куда устремился национальный капитал, ибо он имел здесь несравненно более благоприятные условия (экономические и правовые) для своей деятельности, чем в остальных районах страны, несмотря на определенную дискриминацию и острую конкуренцию со стороны иностранного капитала. Это в полной мере относится и к развитию китайского капиталистического предпринимательства в послесиньхайские годы.

Этот период, особенно годы мировой войны, был весьма благоприятным для развития национального капитала. Не случайно китайская буржуазия называла эти годы своим «золотым веком». Раскрепощенная победой революции, китайская буржуазия сумела выгодно использовать конъюнктуру военных лет. Если накануне мировой войны национальному капиталу принадлежало 698 фабрично-заводских предприятий с 271 тыс. рабочих и капиталом в 331 млн. юаней, то после войны число предприятий выросло до 1759, число занятых рабочих до 558 тыс. и капитал — до 591 млн. юаней. Если в 1914 г. было зарегистрировано только 62 млн. юаней новых капиталовложений китайских предпринимателей, то в 1920 г. эта цифра возросла до 155 млн. Между 1912 и 1920 гг. ежегодный прирост промышленной продукции составлял, по расчетам М.-К. Бержер, примерно 14%. Особенно быстро развивалась хлопчатобумажная промышленность, почти в полтора раза выросло число прядильных веретен. Активно развивались также пищевая, спичечная, табачная и другие отрасли по производству потребительских товаров. Рост тяжелой промышленности даже в эти благоприятные годы был незначительным. Не сумел активизироваться национальный капитал и в строительстве и эксплуатации железных дорог, хотя он несколько увеличил свою долю в судоходстве, особенно внутреннем, до трети всех перевозок к концу войны.

Современный национальный банковский капитал начал складываться в Китае только на рубеже XX в. К 1912 г. было основано 7 китайских банков с общим капиталом в 75 млн. юаней, в течение же 1913—1919 гг. создано еще 43 банка с общим капиталом в 102,7 млн. юаней. Быстрый рост числа китайских банков связан прежде всего с выпуском пекинским правительством государственных займов: покупая по пониженному и продавая по повышенному курсу государственные ценные бумаги, частные банки могли получать значительные прибыли. Но в этом же и их основная экономическая слабость — они были плохо связаны с национальным денежным рынком, размеры привлеченных ими средств были незначительны, финансированием национальной промышленности они почти не занимались и им не удавалось потеснить традиционные («туземные») кредитные учреждения — меняльные лавки и ломбарды, которых в 1918 г., считая официально зарегистрированные, было 3 тыс. с капиталом в 169 млн. юаней и которые по сути дела определяли лицо китайской кредитной системы в ее низовых звеньях.

Сильные позиции, естественно, национальный капитал продолжал занимать в торговле, однако здесь он был особенно распылен, поскольку еще полностью преобладали традиционные формы торговли. За послесиньхайские годы национальный капитал несколько укрепил свои позиции во внешней торговле.

Китайский национальный капитал, таким образом, существенно укрепил свои позиции в экономической жизни страны, хотя продолжал оставаться силой зависимой и подчиненной. О его абсолютных размерах в рассматриваемое время мы можем говорить лишь весьма приблизительно из-за крайнего несовершенства китайской статистики. Оценить национальный капитал к концу войны можно примерно в 2 млрд. юаней (1918) при соотношении капиталов в промышленности, банковском деле и торговле приблизительно как 1:2:3. Необходимо, однако, принимать во внимание, что сумма капитала в сфере обращения охватывает два разнородных явления — современный, развитый банковский и торговый капитал, с одной стороны, и торгово-ростовщический капитал — с другой. Статистика дает весьма приблизительное и неточное соотношение этих двух типов капитала, пытаясь учесть не только «зарегистрированный», но и весь фактически функционирующий в сфере обращения капитал. Причем преобладание традиционных, несовременных типов капитала к этому времени все еще сохранялось. Процесс «осовременивания» капитала шел медленно. Наиболее развитая часть капитала все еще была тысячами нитей связана с капиталом типа первоначального накопления. Чисто экономических стимулов «осовременивания» было явно недостаточно, требовалось радикальное внеэкономическое вмешательство, которое могло бы подтолкнуть и ускорить процесс первоначального накопления, консолидировать национальный капитал.

Определенной массовой производственной базой для развития национального промышленного капитала являлась дофабричная промышленность, продолжавшая играть решающую роль в обеспечении нужд городского и сельского населения не только многими видами потребительских товаров и услуг, но и в снабжении крестьянина и ремесленника простейшими орудиями труда. Во всех формах дофабричной промышленности было занято не менее 10% населения страны, в том числе в больших городах более 12 млн. человек занятых ремеслом. Включение Китая в мировой капиталистический рынок и развитие фабрично-заводского производства в самом Китае не могли не сказаться болезненно на кустарно-ремесленном и мануфактурном производстве: погибали целые отрасли и центры дофабричной промышленности (хлопкопрядение, производство масляных светильников и т.п.). Однако в целом дофабричная промышленность продолжала развиваться, ибо капиталистическая эпоха несла с собой для нее не только разрушение. Накануне и особенно после Синьхайской революции в отдельных отраслях дофабричной промышленности наблюдался некоторый технический прогресс, насколько он вообще возможен в рамках кустарно-ремесленного производства. Проявилось это в применении усовершенствованного металлического ткацкого станка вместо прежнего деревянного, в распространении простейших машин в вязальном, швейном и некоторых других видах производства. Разрушая одни отрасли дофабричной промышленности, мировой рынок стимулировал рост других и даже способствовал возникновению новых (производство спичек, кружев, соломенных шляп на экспорт и т.п.). Все эти годы устойчиво рос экспорт кустарно-ремесленной продукции.

Дофабричная промышленность к концу войны прочно удерживала свои позиции в производстве многих товаров, давая в целом примерно три четверти всей промышленной продукции страны. Даже в такой передовой отрасли, как хлопчатобумажная, где национальное и иностранное фабричное производство развивалось особенно быстро, позиции ремесленно-мануфактурного производства не были еще поколеблены, в 1918 г. внефабричным способом перерабатывалось 67% всего хлопка. Столь же сильны были позиции кустарно-ремесленного производства в выработке муки, переработке чая, производстве шелковой пряжи и ткани, масла и даже добыче каменного угля. Еще более прочными были позиции дофабричной промышленности в традиционных отраслях — производстве национальной одежды и обуви, бумаги, фарфора, изделий из бамбука и соломы, вышивок и т.п. Кустарное и мануфактурное производство почти полностью обеспечивали и саму дофабричную промышленность орудиями труда, также как крестьянское хозяйство и крестьянские промыслы, полностью производили традиционные средства транспорта.

Многообразные типы хозяйственной организации дофабричной промышленности сложились в основном еще в средние века. После «открытия» Китая начинается процесс капиталистической трансформации этой сферы хозяйства. Возможность этой трансформации была связана не только с воздействием мирового рынка, но и с полной подчиненностью в канун «открытия» Китая кустарно-мануфактурного производства торгово-ростовщическому капиталу, который и в последующие десятилетия оставался «хозяином» этого сектора народного хозяйства. Изменения, происходившие накануне и после Синьхайской революции, — расширение работы на капиталистический рынок и использование усовершенствованных орудий труда и механических двигателей — способствовали перерастанию мануфактуры в фабрику, кустарной мастерской — в капиталистическую. Однако из-за экономической незаинтересованности «хозяина» вкладывать капиталы в техническое перевооружение этот процесс охватил лишь незначительное меньшинство дофабричных предприятий. Большинство производителей продолжало пользоваться рутинной техникой, хотя уже и в объективно новых условиях рыночного производства.

Часть ремесленников сохраняет свою экономическую самостоятельность и прежние формы хозяйственной организации (лавка-мастерская, работа на заказ, странствующий ремесленник и т.п.), однако эти формы производства и сбыта могут продолжать существовать лишь при работе на ограниченный (как правило, местный) рынок, при незначительных масштабах развития данной отрасли, при приспособлении производства к индивидуальным потребностям (ювелиры, портные, сапожники и т.п.), при занятиях ремонтно-починочной работой. Они и составляли мелкотоварный уклад дофабричной промышленности.

Все больший выход продукции дофабричной промышленности на внешний рынок и развитие рынка внутреннего вели к дальнейшему подчинению дофабричной промышленности торгово-ростовщическому капиталу, лишали ремесленника хозяйственной самостоятельности, сужали базу мелкотоварного уклада.

В тех же отраслях ремесленного производства, которые работали на экспорт или имели массовый внутренний рынок, подчинение в прошлом самостоятельного ремесленника и крестьянина, занимавшегося промыслом, торгово-ростовщическому капиталу зашло особенно далеко и капиталистическая работа на дому (рассеянная мануфактура) полностью преобладала над ремесленной мастерской. Это относится прежде всего к наиболее развитой отрасли дофабричной промышленности — текстильной (хлопко и шелкоткачество, вязание кружев, трикотажное производство, вышивание), а также к некоторым другим (производство обуви, соломенных шляп, изделий из бамбука и т.п.). Причем особенно активно торгово-ростовщический капитал наступает на деревенские промыслы, лишенные какой-либо цеховой защиты.

Внутри городских ремесленных цехов также развиваются капиталистические отношения, все больше применяется наемный труд, происходит сращивание верхушки цехов с торгово-ростовщическим капиталом. В благоприятной рыночной конъюнктуре периода мировой войны усиливается приток торгово-ростовщического капитала в рассеянную и централизованную мануфактуру, активно растет и развивается мануфактурное производство, причем индивидуальное предпринимательство уступает место акционерному. Ускорились перемены и в деревне. Прежде всего завершается ликвидация казенных, государственно-феодальных форм землевладения и эксплуатации, привнесенных в китайскую деревню маньчжурским завоеванием. Распад землевладения военного сословия, землевладения военных поселений и превращение этих земель в частновладельческие активно шли на рубеже веков. Но именно революция и новое республиканское законодательство окончательно ликвидировали привнесенные формы казенного землевладения и личной зависимости (крепостной — чжуандины и т.п., а также рабской — нули, нупу).

Медленнее шли изменения в традиционном, «азиатском» землевладении и землепользовании, в традиционно китайских (фискальных, ростовщических, арендных) формах эксплуатации сельского населения. В наследство от императорского Китая республиканский Китай получил тяжелейшее аграрное перенаселение, в значительной мере определившее производственный и социальный облик китайской деревни. В 1917 г. обрабатывалось примерно 1,5 млрд. му земли, что и определяло ничтожно малый размер среднего крестьянского хозяйства — менее 20 му земли (чуть более 1 га). Малоземелье, обостряемое неравномерным распределением земли, вело к тому, что значительная часть сельского населения не могла быть полностью занята на сельскохозяйственных работах, отсюда — наличие огромного числа свободных рабочих рук. Природная среда и демографическая ситуация существенно воздействовали на социально-экономическое развитие китайской деревни, приспособили аграрную структуру к реальной природно-демографической ситуации, а также повлияли на капиталистическую эволюцию деревни.

В послесиньхайское десятилетие в результате развития внутреннего рынка, расширения и усложнения его связей с внешним рынком, в результате общего ускорения экономического развития страны продолжает меняться социально-экономический облик деревни: традиционные формы эксплуатации деревни — налоговые, арендные, торгово-ростовщические — оказались чрезвычайно гибкими, относительно легко приспосабливающимися к новым условиям, условиям развивающегося капиталистического рынка. Особую роль в новых условиях играет торгово-ростовщический капитал. Торгово-ростовщическая эксплуатация, оставаясь по своим размерам «дополнительной» по сравнению с налоговой и арендной, играет все большую роль в экономическом развитии деревни, постепенно качественно преобразуя и «основные» формы эксплуатации. В условиях общего сдвига всего китайского хозяйства в сторону производства меновых стоимостей арендная плата, получаемая арендодателем, налоговые поступления в натуральной форме, присваиваемые милитаристом и чиновником, продукты сельского хозяйства, попадавшие в руки ростовщика, — вся эта продукция, произведенная мелкокрестьянским потребительским хозяйством, все больше поступает на рынок, все больше превращается в товар. Однако эта товаризация хозяйства была принудительной для крестьянина. Увеличение товарной доли сельскохозяйственной и побочной продукции вызывалось не столько потребностями развивавшегося крестьянского хозяйства, сколько стремлением многоликого сельского эксплуататора как можно больше выжать доходов из закабаленной части крестьянства. Непосредственным эксплуататором, непосредственным «хозяином» деревни (во всяком случае по отношению к основной массе крестьянства) выступает отнюдь не развитый капитал, а капитал типа первоначального накопления.

Большинство крестьян было, таким образом, фактически отрезано от прямых связей с рынком, выступало на нем опосредованно, через своих эксплуататоров, продолжая вести потребительское в сущности хозяйство. Однако зажиточное меньшинство крестьян, особенно в пригородных и приморских районах, а также в районах производства технических культур (где уже 60—70% крестьянской продукции поступало на рынок), выступало в качестве самостоятельных товаропроизводителей и товаровладельцев, являясь носителями мелкотоварных отношений. Несмотря на довольно высокую степень развития товарно-денежных отношений в китайской деревне, мелкотоварный уклад был слабым и малодинамичным, ибо налоговый, арендный, торгово-ростовщический гнет оставлял мало места для крестьянского предпринимательства, для нарождения капиталистических фермеров.

Экономическим сдвигам в послесиньхайские годы соответствовали и социальные перемены. Естественно, что ускорение капиталистической эволюции прежде всего вело к количественным изменениям рабочего класса и буржуазии.

Несовершенство китайской статистики затрудняет количественные оценки и заставляет прибегать к расчетам. В послесиньхайское десятилетие значительно вырос китайский рабочий класс. Учитывая занятых в обрабатывающей промышленности фабрично-заводского типа, в горнодобывающей промышленности с использованием механических двигателей и на современном механическом транспорте, можно оценить количество фабрично-заводских рабочих по окончании мировой войны как приближающееся к полумиллионному. Еще более 2 млн. человек было занято на предприятиях мануфактурного типа. Таким образом, общее количество промышленных рабочих среди населения страны было ничтожным, хотя тенденция его роста и была значительной.

Особенности рабочего класса определялись небольшим «стажем» капиталистического предпринимательства в Китае и полуколониальным характером капиталистической эволюции. Основным источником формирования рабочего класса было беднейшее крестьянство, поставлявшее главную массу неквалифицированной рабочей силы, а также ремесленники и городские низы. Преобладание легкой и пищевой промышленности предопределило и преобладание женского и детского труда. Даже в Шанхае, где удельный вес технически передовых предприятий был относительно высок, женщины-работницы составляли 55%, а дети — 8%. Всего же в обрабатывающей промышленности рабочих-мужчин было всего 40%.

Еще одной особенностью рабочего класса была его молодость. Причем речь идет не только об исторической молодости, но и о систематическом процессе омолаживания рабочего класса, сознательно проводившемся китайскими и иностранными предпринимателями. Так, в Шанхае лица в возрасте от 10 до 25 лет составляли 69% всех рабочих, а среди работниц — даже 87%. Средний возраст занятых в горнодобывающей промышленности колебался в пределах 20—30 лет. В текстильной промышленности речь шла прежде всего о быстрой смене законтрактованных девушек-работниц. В металлургической и горной промышленности особенно быстро сменялись мужчины-чернорабочие.

Все это заставляет утверждать, что, несмотря на значительный подъем промышленного развития, возможности для формирования фабрично-заводского кадрового пролетариата оставались чрезвычайно суженными. Кадровых рабочих насчитывалось всего несколько десятков тысяч человек, в подавляющем большинстве это были рабочие в первом поколении.

Социальные и экономические условия труда и жизни рабочих были чрезвычайно тяжелыми. Рабочий день законодательно не нормировался и фактически продолжался от 10 до 18 часов. Мизерная заработная плата не обеспечивала, как правило, прожиточного минимума средней семьи, а приходившие из деревни на работу в город не могли здесь содержать семью, что создавало текучесть рабочей силы, а это в свою очередь стимулировало использование женского и детского труда. Конечно, по сравнению с доходами городской и деревенской бедноты зарплата промышленного рабочего выглядела как весьма значительная и была притягательной для бедноты, рассматривавшей фабрично-заводского рабочего как человека «зажиточного», обеспеченного. На самом деле обеспеченным по самым скромным масштабам был лишь узкий слой высококвалифицированных рабочих (определенные категории работников железных дорог, машиностроителей, полиграфистов, механиков текстильной промышленности и некоторые другие), которые оплачивались выше прожиточного минимума, поэтому иногда могли дать своим детям образование, иметь некоторые сбережения и т.п.

Ухудшало положение рабочего сочетание капиталистической эксплуатации колониального типа с тяжелым бременем докапиталистических методов эксплуатации, что особенно проявлялось в подрядной системе найма и труда. В горной и обрабатывающей промышленности большинство рабочих нанималось через подрядчиков. Эта система не только вела к уменьшению фактической оплаты труда рабочего (ибо подрядчик, «старшинка» значительную часть контрактной оплаты забирал себе), но и ухудшала общие условия труда и найма, делала рабочего полностью бесправным, лишенным постоянных связей с другими рабочими, с предприятием.

Складывавшийся китайский рабочий класс, таким образом, представлял собой сложную, неоднородную, находившуюся в процессе своей консолидации социальную структуру, в которой к небольшому ядру (несколько десятков тысяч) кадрового промышленного пролетариата примыкали широкие слои временных, сезонных, законтрактованных фабрично-заводских рабочих (около полумиллиона), два миллиона рабочих мануфактур, а также огромные полупролетарские массы — более 10 млн. рабочих кустарной промышленности и более 30 млн. кули.

На консолидацию рабочего класса, на формирование его сознания огромное влияние оказал тот своеобразный факт его истории, что, еще не добившись каких-либо завоеваний для себя в экономической и социальной борьбе, он относительно рано был втянут в борьбу политическую под национальным знаменем. Это имело место в ходе Синьхайской революции, в борьбе с «предателем Юань Шикаем», в выступлениях против «21 требования» и т.п. Полное преобладание национального и националистического в этих движениях не могло не оказать существенного воздействия на особенности формирования классового самосознания.

Победа Синьхайской революции и последовавший в годы мировой войны экономический подъем способствовали развитию и консолидации китайской буржуазии. Возросла ее численность и увеличилось ее богатство и экономическое влияние. В 1915 г. уже насчитывалось 1262 торговые палаты с 245728 членами. Ускорилось сближение различных слоев буржуазии (выходцев из торговцев, ростовщиков, мануфактурщиков, компрадоров, крупных бюрократов, богатых землевладельцев), хотя ее полной интеграции еще не произошло.

Быстрее этот процесс шел в городе, значительно медленнее в деревне. Сельская зарождавшаяся буржуазия была продуктом капиталистической трансформации традиционных сельских эксплуататоров-арендодателей, ростовщиков, торговцев. Превращение традиционного сельского богача в буржуа было замедленным и трудным в реальном социально-экономическом контексте китайской деревни. Но процесс все-таки шел и даже несколько ускорился после Синьхайской революции.

Экономическое развитие в рассматриваемые годы, несмотря на значительный экономический подъем, не привело еще к складыванию буржуазии как класса, способного «подтолкнуть» дальнейшую капиталистическую эволюцию, прямым политическим вмешательством убрать многочисленные препятствия для этой эволюции. К концу первого послесиньхайского десятилетия городская буржуазия не обладала еще политической силой, которая соответствовала бы ее действительной экономической роли и которая позволила бы ей возглавить национально-освободительное движение. Не оказалось у нее и политических сил, способных помочь реализовать огромный, массовый буржуазный потенциал сельских богачей, без чего перспектива утверждения капитализма и политического господства буржуазии была иллюзорной.

Политическая слабость китайской буржуазии объяснялась в первую очередь тем, что китайский капитализм и китайская буржуазия не имели своей собственной предыстории, их возникновение явилось прежде всего результатом «открытия» Китая и привнесения развитых форм капитализма. Те социальные группы, из которых формировалась современная буржуазия, до «открытия» страны были интегральной частью господствующего класса традиционного, «азиатского» общества и не имели собственных традиций борьбы против этого общества. Предпринимательские слои в Китае всегда были устранены из политической жизни, и это унаследовала китайская буржуазия и в XX в. Даже по прошествии десяти лет после победы Синьхайской революции в Китае не было политических и экономических общенациональных организаций китайской буржуазии, не было буржуазных политиков и идеологов, способных программу буржуазного развития страны сделать действенным политико-идеологическим оружием утверждения гегемонии буржуазии.

Как показало первое послесиньхайское десятилетие, претензию на такую гегемонию заявили так называемые новые средние слои — служащие республиканских учреждений и капиталистических фирм, учителя и студенты, функционеры политических партий и общественных организаций, офицерство. «Новыми» они были потому, что с начала XX в. интенсивно шел процесс распада прежнего служивого сословия (шэньши) и разворачивался процесс складывания новой интеллигенции — служивой и не служивой.

Отмена экзаменационной системы, а затем гибель империи лишили шэньши официального высокого статуса и основных источников доходов. Миллионы шэньши и миллионы их детей оказались за пределами господствующего класса, как бы вне системы. Они были вынуждены искать новый социальный статус и новые источники доходов. Именно они прежде всего заполняли аудитории быстро растущего числа китайских университетов и составляли значительную часть уезжавших учиться за границу. Именно они шли в военные училища и занимали офицерские должности в быстро растущих милитаристских армиях. Именно они пополняли число лиц «свободных профессий», которые теперь получали новый статус и новую сферу деятельности. Именно они делались функционерами и активистами создававшихся политических партий и общественных организаций и т.п. Это не значит, однако, что новые средние слои не пополнялись выходцами из нешэньшийской среды — эти слои пополнялись, естественно, за счет многих других социальных групп, но шэньшийская среда выдвигала наиболее подготовленных, обедневшие шэньши были и наиболее активными в своей социальной переориентации.

Незавершенность складывания классов нового, буржуазного общества и недоразрушенность старых традиционных общностей, переходность всей социальной структуры Китая послесиньхайского времени делали социальные позиции новой интеллигенции весьма автономными, а относительно высокий образовательный уровень (всегда в Китае престижный) и приобщенность к современным формам производственной и политической организации позволяли не без успеха претендовать на лидерство в политической жизни страны. Появление новых средних слоев (в более узком смысле — новой интеллигенции) и их новая социально-политическая роль были наиболее значимым, хотя и выявившимся не сразу, социально-классовым сдвигом, последовавшим за Синьхайской революцией.

Глава XIV. Китай после Первой мировой войны (1918-1927)