Основные представители и особенности австрийской школы;

Спор о методах».

Основные представители австрийской школы.Австрийская школа была школой в полном смысле этого слова, имеющей признанного основателя и методолога — Карла Менгера(1840 — 1921), чья книга «Основы учения о народном хозяйстве» (1871) вдохновила двух друзей-выпускников Венского университета (а ранее одноклассников по гимназии) Фридриха Визера(1851 — 1926) и Ойгена Бем-Баверка(1851 — 1914). Они увидели в трудно читаемом трактате «архимедову точку опоры» (по словам Визера) для переворота в экономической науке.

Все трое были близки придворным кругам и занимали видные государственные посты в «лоскутной» и клонящейся к неизбежному распаду Австро-Венгерской империи (Дунайской монархии). Менгер, сначала журналист, а затем профессор Венского университета (1873 — 1903), был воспитателем наследника престола и пожизненным депутатом (с 1900) верхней палаты австрийского парламента. Визер(1851-1926), принявший у Менгера профессорскую кафедру, занимал пост министра торговли в последнем правительстве империи (1917 — 1918). Бем-Баверк трижды был министром финансов, а на склоне лет (с 1911) — президентом Академии наук.

Менгер развил концепцию определения ценности блага значениями, которые придаёт отдельный субъект этому благу как необходимому условию удовлетворения своих потребностей (субъективной полезностью) в зависимости от количества единиц блага, находящихся в его распоряжении. Величину ценности определяет значение, придаваемое наименее важному удовлетворению, получаемому от имеющейся единицы блага.

Именно это значение Визер назвал «предельной полезностью» (Grenznutzen) — термин, ставший ключевым для австрийцев, а затем и для других школ маржинализма. В книге «О происхождении и основных законах экономической ценности» (1884) Визер ввёл и ряд других ключевых понятий — «законы Госсена»; «издержки упущенной выгоды» («альтернативные издержки»); его поздний трактат «Теория общественного хозяйства» (1914) стал самым систематичным изложением доктрины школы.

Бем-Баверк жебыл самым плодовитым автором школы и её главным полемистом. Причём все его пять (!) главных работ[57] были опубликованы за десятилетие 1880-х гг., когда Бем-Баверк преподавал в Инсбрукском университете.

Методологический индивидуализм: робинзонада.Психологический субъективизм у австрийской школы выступает наиболее ярко и отчётливо. Она ввела понятие сингулярного хозяйства(от лат. singular — «отдельный, особый») и охотно прибегала к приёму робинзонады. Хрестоматийной иллюстрацией принципа предельной полезности стал пример Бем-Баверка с 5 мешками зерна, которыми располагает одинокий поселенец в девственном лесу. Первый — самый необходимый — мешок нужен ему для того, чтобы не умереть с голода (примем его полезность за 10). Второй мешок (полезность 8) позволяет уже вдоволь наесться, а третий (полезность 6) — откормить курицу и использовать затем её мясо для разнообразия меню. Четвертый мешок (полезность 4) пойдет на винокурение, а пятый (полезность 1) — на корм приятному собеседнику-попугаю. Предельная полезность набора определяется полезностью пятого мешка.

Предположим, что в результате каких-то причин лесной «Робинзон» лишился 2 мешков. Ему придётся воздержаться от водки и отпустить попугая на самообслуживание. В этом случае предельная полезность набора будет равна полезности 3-го мешка. Таким образом, предельная полезность увеличится (6), хотя общая полезность набора — уменьшится (10+8+6 с потерей 4+1).

Благодаря принципу предельной полезности удалось объяснить не разрешенный классической школой «парадокс воды и алмаза», проведя различие между «родовой» и конкретной потребностью. Предельная полезность единицы воды, имеющейся в большом количестве, оказывается ниже предельной полезности редкого (конкретного) алмаза, хотя общая (родовая) полезность воды на земле неизмеримо больше, чем ценность алмазов, и ценность стакана воды для путника, истомленного жаждой в пустыне, неизмеримо выше, чем алмазный перстень на его руке. (Можно вспомнить, что Робинзон, перевозя к себе в хижину вещи из погибшего близ его острова корабля, хотел было выбросить золото как «негодный мусор», но, вернувшись в конце концов в Англию, с удовлетворением взял накопленное им денежное богатство).

Существенным отличием австрийцев от лозаннцев и англичан (Вальраса, Джевонса, Маршалла) был отказ от предпосылки рационального поведения хозяйствующего субъекта, владеющего полнотой информации и всегда «ведающего, что творит». Напротив, австрийцы подчеркивали значение неуверенности, неизбежных ошибок и заблуждений экономических агентов. В «общем учении о благе» Менгер предусмотрел случай «воображаемых благ» — предметов, «которые не могут быть поставлены ни в какую причинную связь с удовлетворением человеческих потребностей», но признаются тем не менее людьми за блага. Ошибки и предрассудки наравне с правильными суждениями участвуют в определении ценности данного блага.

Внимание к элементу неопределённости, связанному с шаткостью ожиданий и наличием ошибок, обусловило большую динамичность выводов австрийской школы, в которых не нашлось место категории рыночного равновесия — общего (как у Вальраса) или частичного (как у Маршалла).

«Спор о методах».Предоставив своим ученикам развивать и пропагандировать теорию предельной полезности, К. Менгер — единственный из основателей маржинализма — специально занялся вопросами методологии экономической теории, вызвав своей второй книгой «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности»(1883) на острый «спор о методах» (Methodenstreit) лидера «новой исторической школы» Г. Шмоллера. Менгер выступил против притязаний исторической школы на исключительное право истолкования экономических проблем, и отводил её антитеоретические установки, выводимые из критики «космополитизма» и «перпетуализма», «догмы о своекорыстии» и «атомизма» классической школы. Менгер отводил аргументацию исторической школы о слитности в хозяйственных делах частного интереса с иными психологическими мотивациями (обусловленными обычаем, любовью к ближнему, правовым чувством и т.д.), поскольку ещё более значительным является момент заблуждения. Но это не повод отказа от поиска законосообразности хозяйственных явлений, если сформулировать задачу уразумения «только одной особенной стороны» человеческих действий, связанной с заботливым обеспечением своих вещественных потребностей. Не является таким поводом и противопоставление народного хозяйства как отдельного целого явлениям единичного — «сингулярного» — хозяйства. По мнению Менгера, «народное хозяйство» не есть жизненные проявления данного народа как такового или большое «сингулярное» хозяйство, оно является результирующей единично-хозяйственных стремлений, которые могут быть выяснены генетически, т.е. в некоторой причинно-следственной связи.

Вопреки исторической школе Менгер утверждал, что

— допустимо вычленять из многообразия мотивов человеческих действий «наиболее общее и могущественное» побуждение, заставляющее каждого индивида домогаться своего благополучия,

— смысл общественных наук состоит не в объяснении социальных институтов через исследование исторического развития, а в воспроизведении структуры социального целого из его частей, изучаемых с помощью «атомарного» метода изолирующей абстракции, на котором надлежит строить и «точную национальную экономию».

Задетый прямой атакой Менгера на позиции исторической школы, Г. Шмоллер ответил резкой рецензией, на которую Менгер отреагировал памфлетом «Ошибки историзма в германской экономической теории» (1884). Эту книгу Шмоллер демонстративно не стал читать дальше первой страницы (о чём публично заявил), но принял меры по недопущению сторонников австрийской школы на профессорские кафедры в германских университетах. Вследствие «административного ресурса», которым располагал Шмоллер, официальная экономическая наука в Германии надолго осталась не затронутой влиянием маржинализма.

«Спор о методах», по словам М. Блауга, являющегося одним из ведущих современных экономистов-методологов, снискал методологии экономической науки «плохую репутацию непродуктивного зубоскальства, которая сохраняется до сих пор»[58]. Однако с австрийской стороны этот спор был кристаллизацией принципиальных позиций в критике историзма и социализма. Они обеспечили австрийской школе одно из важнейших мест в экономической, философской и политологической мысли неоконсерватизма ХХ в. Выступая против смешения теории с экономической историей и социальной политикой, Менгер противопоставил историческую школу в политэкономии исторической школе права, которая была частью консервативной реакции против преобразовательного рационализма Французского Просвещения и Французской революции.

Историческая школа права отстаивала «органический» взгляд на государственные и общественные институты как на проявление «бессознательной мудрости» многих поколений, которая, по словам Менгера, «стоит гораздо выше смелого порыва человеческой мысли». Общественные реформаторы поэтому должны поменьше доверять своей собственной проницательности и энергии, не допуская «произвола отдельных лиц и целых поколений».

Аналогичное консервативное экономическое направление, по мнению Менгера, должно было бы выступить в защиту существующих институтов и интересов «против влечений реформаторской идеи в области народного хозяйства, а в особенности против социализма». Но представители германской исторической школы в политэкономии, напротив, выступали активными социальными реформаторами, что Менгер расценивал как «научный курьёз». Направление же, представленное исторической школой права, а ранее Э. Берком, Менгер считал весьма плодотворным для экономической науки, противопоставляя его «одностороннему рационалистическому либерализму», «поспешному порыву к новшествам в области государственных установлений». Идея о том, что общеполезные институты представляют собой не продукт положительного законодательства или сознательной воли общества, а неосознанные результаты исторического развития, через Менгера протянулась от консервативной политической философии XVIII в. к философии рынка неоавстрийской школы.

16. 5. Учение К. Менгера— О. Бем-Баверка о благах и обмене;